Близнецы святого Николая

XIII

Они еще никогда не выходили из города.

Боже мой, как велик Божий мир и как малы они сами! Пожалуй, нисколько не больше маленьких крабов, что возятся тут же в горячем песке у прибоя неугомонных волн. Голубая Адриатика, золотые пески и вдали зеленая кайма садов. Сверху синее – синее небо. И куда не взглянешь, всюду нет конца и начала. Бесконечность над землей, бесконечность в море. Посреди этой бесконечности карабкаются по желтым отмелям крохотные странники в детских поисках чудесного, хотя самое чудесное было вокруг.

Пустынные волны, пустынные берега, пустынное небо! Ни одного челнока налево, ни одной души направо, ни облачка вверху. Зелень, золото и лазурь, но сколько в них оттенков, какая теплота и разнообразие тонов в каждой складке волны, в каждой неровности берега, в каждом дереве садов, далеко отошедших от соленого дыхания Адриатики. Шли – шли дети и разумеется за ручку, с полною уверенностью, что вот сейчас покажется волшебный пароход на голубой воде и пошлет за ними золотую лодку под парчовым балдахином. От их маленьких толстых ножек во все стороны разбегались крабы. Подымаясь на дыбки, грозили неведомому, но страшному врагу, маленькими клешнями. Кое – где они целыми кучами кишмя кишели над выброшенными прибоем и умиравшими под солнцем «сепиями»[15]. Каких только не выкинуло сюда это лазурное море раковин! И длинные, как сигары, и завившиеся спиралью, и разогнувшие розовые толстые губы, и точно шарики, и Бог весть, что еще!

– Ну, что же? – остановилась Пепа.

– Погоди… Не сразу все!

– Да ты наверное знаешь?

– Еще если мне сам Симоне рассказывал об этом.

– Под золотыми балдахинами?

– Да. С страусовыми перьями.

– И с шоколадом?

И успокоенная крошка царапалась дальше.

Прогулка, впрочем, была совсем не утомительна. Волны, смочившие песок, сделали его твердым как паркет, и детские ноги не вязли. Слева прибой то и дело подкатывался к Бепи с Пепой и как опытный продавец раскидывал перед ними белое кружево. Только это кружево не оставалось на старом золоте отмели, а просачивалось в нее и исчезало. Бепи сначала, как и Пепа, пугался и отбегал от прибоя, но скоро привык и смело шлепал по нем толстыми подошвами. Положим, пустыня пустыней, но нет – нет да из садов справа донесется песня или ржание жеребенка. Вверху белыми искрами мелькают голуби. Вот они скучились и, описав громадный круг, точно упали в чащу зеленых вершин. И тотчас же в той стороне неба, где они только что были, показалась большая рыжая птица. Бепи даже различил, как между громадными крыльями точно повисла вниз остроклювая голова ее и короткие, но сильные лапы.

– Бепи?

– Ну?

– Это не из тех, что уносят к волшебникам девочек?

Бепи сначала струхнул, но потом сообразил, что птица все – таки мала для этого.

– Пусть – ка посмеет.

– А что?

– Я ей задам.

– Чем задашь?

– Палкой.

– Да у тебя нет палки.

– Нету? В самом деле нет… Но все – таки ты не бойся. Она меня и так испугается.

И птица исчезла и опять по небу разметались во все стороны белые голуби. Уже часа два прошло и, оглянувшись назад, Пепа вдруг заплакала.

– Чего ты? – изумился братишка.

– А где он?

– Кто?

– Да наш Бари!

В самом деле, близнецы св. Николая этого никак не предвидели. Ведь всё время – их город, весь белый под этим солнцем, как мираж, стоял вон там на краю неба, а теперь его нет, точно и не бывало. Куда он мог деваться? Такого несчастья Бепи никак ожидать не мог и уж сморщил нос, чтобы заплакать, видя, что тем же самым усердно занялась его Пепа, как вдруг давно желанное чудо, наконец, явилось.

Далеко – далеко в морской лазури показалась темная струйка дыма.

– Вот оно… Я тебе говорил Пепа.

– Что?

– А пароход.

– С золотыми лодками?

Дымок шел с юга и должно быть по направленно к Бари, потому что он не только не исчезал, но напротив, рос, рос и определялся. Близнецы св. Николая терпеливо сели на песок. Всё равно, теперь он уж не уйдет от них. Старый Симоне значит был прав… Только бы не упустить, не прозевать… Солнце жгло им спины, к самым ногам шипя и пенясь подбегала вода, чьи – то серебряные кудри завивались в гребешках волн, точно детские головки старались, вскакивая, рассмотреть, что это за два чудака уселись среди пустыни и ждут дива. Не прошло и получаса, как под дымком наметилась черточка, а на ней выросли сначала едва – едва отличимые две мачты и труба между ними…

– Ну, теперь пора…

И Бепи вскочил, вынул из кармашка платок и давай бегать по берегу махая им далекому пароходу…

XIV

Все шло так, что шутка старого нищего казалась настоящею правдой.

Во – первых, корабль не только не удалялся от берега, но напротив шел к нему. Если бы Бепи был знаком с фарватером Адриатики, это бы его нисколько не удивило. Чтобы попасть в Бари, надо избрать именно такое направление. Во – вторых, когда пароход уж хорошо обрисовался с тонкой паутиною снастей, мачтами и трубами – их оказалось две – за ним зоркий Бепи отличил лодку. Шла ли она отдельно или была прицеплена к его корме – только во всяком случае она существовала… Несколько сбило его с толку – почему она не золотая? Но и это пустяки. Так, может быть, кажется издали! Подойдет ближе и загорится на солнце, как кольцо на руке у бабушки Пеппины.

Дети теперь воскресли духом. Бепи уже на берегу совершал с платком какой – то дикий танец. Он еще боялся, что его не заметят и потому с своей стороны делал все, чтобы обратить на себя внимание, бегал взад и вперед, кричал: «Сюда, сюда, мы здесь… Я и Пепа! Вот она – посмотрите!» Прыгал на месте, ни на минуту не оставляя платка. То он кружил его над головой, то размахивал над морем, точно отгоняя от себя мух, то взяв концы его обеими руками – раскрывал во всю величину, чтобы с парохода непременно увидели. Сначала Пепа смотрела на это довольно спокойно. Потом ей сделалось смешно и она расхохоталась. И чем Бепи больше бегал и прыгал, тем она громче и задорнее смеялась. Братишка сначала не обращался к ней вовсе, но потом вдруг вспылил и налетел на девочку.

– Ты чего это?

– А что?

– Как ты смеешь… Ведь там – махнул он в сторону парохода, – подумают, что мы это нарочно!

– А то не нарочно?

– Что мы так… Веселимся и играем!

Пепа сразу пришла в себя.

– Вот то – то… Бегай сама и махай платком.

Сестренку нечего было и звать на это. Она присоединилась к брату очень охотно. Запрыгала и замелькала белым лоскутком в воздухе. Теперь дети уж вдвоем сновали в разные стороны, делая как можно больше шуму и движений. «Сюда – сюда, мы здесь и ждем! Это про нас говорил старый Симоне». Точно на этой черной прокопченной палубе должны были непременно знать старого Симоне!

Солнце сверху жгло их немилосердно. Воздух был недвижим. Прибой моря давно уже отхлынул подальше и песок отмели высыхал так, что теперь ноги Бепи и Пепы глубоко уходили и вязли в нем. Окрестности безлюдели. Верно рабочие тоже возвращались по домам – уже не слышалось их крика и песен. Теперь живого только и было тут – что пароход, неистово дымивший на всю эту лазурь, да близнецы св. Николая. Жара сморила и птиц. Белые голуби не показывались в синеве неба, ястреба и орлы – тоже отлетели куда – то далеко – далеко. Пески на юге, казалось, пылали, зелень садов томилась, море всё тише и тише шумело и всё ниже и ниже гнало неугомонные волны…

Дети были давно в поту. У Пепы ноги отказывались и вместо того, чтобы бегать, она топталась на месте. Потопчется, потопчется и приляжет в горячую отмель… И кажется ей в эти минуты, что и море, и далекие сады, и небо и сам пароход кружатся, избрав ее своим средоточием. Но пламенный Бепи сразу подымал ее на ноги.

– Ну, Пепа, еще… Теперь уж недолго. Они нас заметили.

Действительно, пароход – должно быть, английский угольщик, до такой степени он был грязен и черен – повернул сюда.

На его палубе видны люди – вон они стоят у бортов и смотрят на берег. Клубы дыма тоже определились: должно быть, черту, запертому в трюм, жутко приходится и он отдышаться не может, разгребая железными лапами пенящееся у самого носа море. Растут трубы и мачты, растут люди… Один вверху на рубке смотрит в бинокль.

– Верно на нас! – соображает Бепи, махая платком и бегая. – Сейчас прикажет спустить лодку.

– Ты знаешь… Шоколад разумеется хорош…

– Еще бы! – с видом знатока решает Бепи.

– Но… я бы хотела немножко… совсем немножко поленты… – уж конфузилась своего демократического аппетита Пепа. – Знаешь, одну тарелочку… Так, как ее приготовляют у бабушки Лючии… Чтобы в ней были и масло, и птички… лапками к верху… жареные.

У Бепи слюнки потекли, но он еще крепился.

– Ну, как же поленту сравнивать с шоколадом.

– Я только немножко… А шоколад потом.

– Разве, если немножко… И я пожалуй… Только зачем же маленькую тарелку? Большая лучше. На большую много, много можно положить…

– Смотри… смотри… пароход… поворачивается.

Действительно всё время шел носом – точно врезаться в береговые пески хотел, а тут вдруг обрисовался всем левым бортом.

Бепи на мгновение было замер, но тотчас же догадался.

– Так и следует. Он сейчас бросит якорь… Знаешь такой большой – большой железный, с лапами.

– Ну!

– Остановится и спустит за нами золотую лодку…

– Не ту, которая у него за кормой болтается. Это простая для матросов.

– А где ж золотая? Ее не видно.

– Так тебе и будут держать ее просто. Она у них верно закрыта. Ты помнишь, у бабушки Каролины серебряный стакан есть, она его бумагой заворачивает. Так то – стакан, а лодка, да еще золотая, поди десяти таких стаканов стоит…

Оборачивался, оборачивался пароход… Дым из его трубы от этого движения черною шапкой стал над ним, во все стороны раскинулся. И вдруг – он опять потянулся назад, а черная масса английского морского чудовища двинулась вперед, на север.

– Что это? Пепа, вставай, кричи скорей. Маши платком.

Ту точно неведомою силою приподняло…

Оба они опять забегали и запрыгали на берегу.

– Они нас не видят… не видят…

Показался и уходит. Те же люди на палубе, тот же толстый шкипер на рубке… Пароход точно суживается. То был к ним носом и потом левым бортом, а тут не прошло и десяти минут, как дети видят посреди бирюзового моря темную корму, под которою чертовы железные лапы разметывают воду, оставляя за собою раздвоенный серебряный шлейф.

– Что же это?

Мальчик остановился… На корме никого. Оттуда сюда никто не смотрит.

– А может быть, вместо золотой – простую лодку пошлют? – осмелилась заметить Пепа.

Ну вот уже и простой лодки не видно… Пароход весь вытянулся, так что корма, мачты и трубы слились в один тонкий силуэт… И он, всё меньше и меньше…

– Я есть хочу, Бепи! – заплакала девочка. – Мне не надо шоколаду. Дай мне хлебца.

Но Бепи обратился, как жена Лотова, в соляной столб. В нем казалось только и живут что глаза, не отрывающиеся от черной черточки, стоймя исчезающей на север.

XV

От парохода вдали всего только точка, да струйка дыма. Должно быть шкипер обогнул Бари и, не останавливаясь, пошел дальше. Теперь уже последний признак жизни замер кругом. Мало – помалу успокоилось море… Меньше было кудрявых серебряных головок на волнах… Волны тоже утомились – им хотелось заснуть в золотых отмелях и они колыхались всё реже и реже. Вдали на синеву глубоких вод ложилась густая и мутная марь, из которой еще воздушнее и безграничнее подымались чистые и строгие небеса… Солнце уходило на запад, где точно в желтой пыли дрожали верхушки садов. Длинною извилистою каймой западали на север и неясно едва – едва намечивались на юг берега… Хоть бы плоская кровля белого домика мелькнула г де – н и б у д ь.

Сначала еще Бепи казалось ни с чем не сообразным – неужели ни одна из бесчисленных барийских бабушек не явится сюда за ними, держа на всякий случай под фартуком вкусное, что бы могло утешить детей в потере золотой лодки и парчового балдахина? И пока Пепа плакала, упав лицом в песок, – мальчик долго смотрел в ту сторону, где, по его мнению, должен быть город. Он хорошо помнил, что оглядываясь в первое время, пока бежал сюда, он видел громадный серый купол св. Николая – а тут вдруг и купол и башня пропали и не показываются. Если бы ребенок знал, что и тот и другая заслонены довольно пологими и потому не заметными вспухлинами почвы, на которой к тому же поднялись достаточно высокие оливковые деревья, он бы не очень беспокоился. Сквозь растрепанную пыльную зелень их что – то мелькало вдали – но что, мальчику никак нельзя было разобрать…

Когда Пепа наплакалась, ребенок уселся рядом с нею.

– Бепи! Как ты думаешь, что теперь готовится у бабушки Лючии?

Бепи горестно задумался и ничего не ответил.

– Если это рис с улитками… Не правда ли, это очень вкусно – рис с улитками?

– А может быть… Она вчера собиралась зарезать барашка.

– Барашка будут жарить завтра, потому что у них обедает капеллан.

Бепи хотелось обнаружить истинно железную твердость в испытаниях, но это было свыше его сил. Он отвернулся, чтобы девочка не заметила его слез.

– Что же мы будем тут сидеть… Пойдем назад.

Но, во – первых, оба слишком устали, а во – вторых, Бепи вдруг показалось страшным идти через рощицу с оливковыми деревьями. Он совсем некстати вспомнил слонов и тигров нищего Симоне.

– Я бы сейчас… Если бы со мною была пушка.

– Какая?

– Та самая, которою англичане в Индии расстреливают диких. Или ружье. Знаешь такое большое и длинное… Как у Антонио на стене. Я бы тогда убил всех слонов и мы прошли бы домой отлично…

– А разве здесь есть слоны?

– И тигры.

Девочка вдруг притихла и широко открытые глаза свои уже не отводила от оливковой рощицы.

– И они выходят?

– Вечером…

– Значит и к нам придут?!

Бепи промолчал. Утвердить подобное предположение, несмотря на полную вероятность, показалось ему ужасным.

– А если придут… – добивалась девочка… – Они нас съедят или мы их съедим?

Мальчик еще раз всмотрелся в лес…

– Если бы я был уж большой – так разумеется мы бы их съели.

– А теперь они нас? – замирающим голосом все – таки настаивала на точном ответе Пепа.

– Это еще как… Еще пожалуй и не посмеют.

– Ведь мы близнецы св. Николая… Ты им объясни это… Как они выйдут оттуда – ты и крикни.

– Я, пожалуй, крикну… А если они не поверят?

Солнце опускалось ниже и ниже. На совершенно ясном небе вдруг показались тонкие облачка, которые при этом освещении переливались из багрянца в золото. Пепа была голодна и плакала, Бепи более стойко выносил свое положение. Всякий другой ребенок на их месте вовсе не страдал бы таким образом. Он бы собрал ракушки, наловил крабов и высосал их, засучил бы штанишки и полез в воду за мелкими caparossoli и vongole[16]. Близнецы св. Николая были слишком избалованы, они привыкли являться на всё готовое и терялись там, где кругом кишмя кишела жизнь.

Скоро море совсем замерло. Оно теперь до самого горизонта разостлалось открытою дорогой… Всё в белесовато – голубых тонах, только кое – где подернутое розовыми отсветами – оно было прекрасно. Разумеется, не для Бепи, который как раз на свое горе вспомнил рассказ старого Симоне, что и от моря нечего ждать хорошего. Еще бы – в нем водятся разные чудовища. Есть такие, что выползают на пустынные берега к ночи и попадись им в такую минуту живое существо – не дадут ему пощады. Нищий базилики св. Николая в ярких красках представлял им, как эти таинственные обитатели темных водяных глубин одним ударом хвоста разбивают корабли, закидывают за их борты свои скользкие холодные клейкие лапы и выхватывают оттуда зазевавшегося матроса. Может быть, и в эту минуту из – за белесовато – голубой глади, как из окна, сторожат сирот громадные и как тарелки круглые, сияющие по ночам фосфорическим глаза страшенных уродов.

– Пепа… А что, если мы отойдем подальше.

И они отошли и прижались друг к другу. Совсем воробьи на морозе. Даже щекой к щеке припали и смотрят, крохотные, с сильно и опасливо бьющимися сердчишками в неоглядное и беспредельное царство медленно подступающей ночи.

– У бабушки Клавдии теперь поспели каштаны…

– Да. Она их всегда к вечеру готовит, когда рыбаки возвращаются домой.

У Бепи даже защекотало в носу… Теперь в Бари вообще отовсюду пахнет съестным. Жарят рыбу, варят поленту. По улицам ходит чад от оливкового масла. Поди, их обоих уже ищут и уже во всем старом городе суматоха. Куда – де подевались близнецы св. Николая? Если бы они сообщили о своем плане старому Симоне – он бы навел других на след, где искать их. Но Бепи это время выдерживал характер и ни одним словом не проговорился никому. Бабушки должно быть бегают одна к другой… Во всех колодцах роются, собор обшарили… Вернуться бы?

Но засветло не вернулись, а теперь и совсем страшно… Ишь какие всюду ложатся тени, что – то странное, мистическое, строгое кругом. Всё: и море, и берега, и небо ожидают чего – то и это «что – то» притаилось и хоронится. Ни одним звуком не выдает себя. Золотые пески побледнели и точно огонь костра подернулись золою… Еще несколько минут назад видны были оливковые рощи вдали, а теперь где они? Небо потускло… Море мертвенно – будто и его затянули на ночь серым чехлом…

Пепа нет, нет да и заплачет: «есть хочу!» Глупая девочка! Откуда же Бепи возьмет ей есть! авось что – нибудь их и выручит…

Вот несколько звездочек робко – робко мигают… Так робко, точно и им страшно за этих детей… Хныкала, хныкала Пепа и заснула… Даже голову уронила в песок… Забылся и Бепи, а когда очнулся через несколько времени – то не узнал ничего кругом… Всё пропало из глаз. Виден был только клочок песчаной отмели… Остальное – целый мир – утонуло в лунном свете. Месяц поднялся уж высоко… Над морем стояла марь, над полями тоже. Близнецов точно волшебством унесло в царство призраков. Окутанная серебристым паром земля заснула… Небо видно чистое, светлое и только… Где – то далеко – далеко залаяла собака. Бепи насторожился. Если там собака, значит и люди, а есть люди – так у них имеется и хлеб и постель… Пойти туда? Он разбудил сестричку.

– Там вон собака лает…

– Ну…

– Возьми меня за ручку… Я туда хочу.

Но она прижалась к нему и застыла. Он понял, что она не тронется с места… Еще бы – ей в тумане, окружавшем ее, под этим небом и среди волшебного лунного света казалось, что кругом стеной стоят, сторожа ее, слоны, тигры и шакалы, а в море – высунула свои громадные усатые головы разная чудь и чутко слушает – не шевельнется ли что на берегу. Всё ярче и ярче разгоралась луна… Светлее делалось на берегу и на море… Скоро дети не осилили устали и заснули и звезды небесные одни сторожили их с высоты. Прилив просыпался – море набегало на песчаные отмели… Вдали глухо рокотали уже поднявшиеся валы. Какая – то ночная птица протяжно и громко крикнула над близнецами. Те и не шелохнулись. Мир выходил из царства призраков – сияющий, ясный, прозрачный…

XVI

Долго ли дети спали? Должно быть св. Николай бодрствовал над ними, потому что ни морские чудовища не тронули их, ни слоны с тиграми не растерзали Бепи с Пепой. А плавное – их пощадила ночная сырость и утренний туман, от которого здесь и не таких малышей сваливают злые лихорадки. Близнецы проснулись, или лучше сказать проснулась Пепа от странного шума, доносившегося к ней издали. Поднялась, протерла себе кулачками глаза и, увидя развернутые кружева морской пены на отмелях и серую дымку, заслонявшую небо, расплакалась и затолкала брата.

Бепи вскочил мячиком. Оглянулся. Далеко – далеко за морем солнце разорвало тучи, лежавшие игом на востоке, и прямо на ребенка, как тому показалось, смотрело кровавым, воспаленным оком. «Есть хочу!», уж рыдала Пепа. «Я сам есть хочу!» – проворчал было братишка, – но голод не свой брат и скоро он ото всей души присоединился к ней. Гул в тумане рос, но что там – малютки не догадывались. Может быть, слоны идут, а то и Бари весь двинулся на поиски за ними. В самом деле, должно быть, сюда направляется большая толпа народу. Бепи побежал было на встречу, да вспомнив, что сестра осталась позади, вернулся. Ведь он все – таки перед этим громадным миром являлся ее единственной защитой.

Оба, как простуженные воробьи, опять прижались друг к другу и, широко раскрыв голубые глазки, смотрели туда, откуда на них надвигались загадочные звуки. Вот в тумане что – то наметилось, точно он сгустился там. Какое – то странное расплывчатое пятно. Оно определяется. Странные и даже пожалуй страшные фигуры. Люди ли это? Бепи с Пепой выросли в городе и в этот ранний час обыкновенно спали, иначе бы знали, что во мгле размеры увеличиваются и силуэты принимают необычный вид.

– Кто это, Бепи?

Тот дышать боится. Убежать бы – да куда? Что он может сделать своими маленькими ноженками против этой накатывающейся на них грозной силы? Еще минута – две…

– Пепа! – чуть слышно, шепотом обратился к ней мальчик. – Ты знаешь… Ведь это те… дикие…

– Какие? Что живут в лесах с обезьянами?

– Нет… Которые к нам, к св. Николаю, приходят молиться.

Девочка вздрогнула и поползла было, но серая толпа всклокоченных людей в полушубках, горланя и шумя уже наваливалась на них. Бепи вдруг почувствовал прилив отчаянного мужества. Он захватил в обе руки песку и стал над сестренкой, готовясь защищать ее во что бы то ни стало. Что мог сделать, он не давал себе отчета. Всё равно другого оружия, ведь, под руками не оказывалось. Лохматые варвары первое время не обращали на них никакого внимания. Громадные лапищи в лаптях глубоко уходили в песок. Каждый странник невольно горбился под тяжестью сумы. На лицах у всех была забота и усталь. «Дикими» оказались русские паломники, возвращавшиеся из Бари на Бриндизи пешком. Пароход, который должен был взять их, отошел раньше – целую неделю не будет другого, а от Бриндизи отвалит через три дня, они и брели туда, зная, что берегом всюду дойдешь. А тут кстати и дорога стрелой и кто – то пояснил им, что надо держаться ее, никуда не сворачивая, и в конце концов доплетешься до порта. Шли, шли они, да вдруг баба крикнула:

– Батюшки… Мальцы – то. Глянь – ко. Ведь это те самые…

– Какие…

– А что у угодника Божьего, у Николы.

– Они и есть.

– Ишь ты… Плачут… Девонька – то, девонька… Чего ты, несуразная? Кто тебя это?

Но тут Бепи вообразил, что серая «дикая» баба желает обидеть его Пепу, кинулся перед ней и забормотал что – то по – своему. Та протянула было руки взять сестренку, но не тут – то было. Бепи развернулся и прямо в глаза богомолке швырнул горсть песку.

– Ах ты… – чуть не ослепла та. – Ишь… Скажи на милость.

Хорошо, что море было у самых ног, можно было промыть веки.

– Да что, отняли у тебя ее, что ли?

– А ведь малыши как – никак, а заблудившись.

– Нет.

– Чего же они плачут?

– Пужаются.

– Либо есть хотят…

– Должно, что есть…

И та же баба с засыпанными глазами вынула из сумы сухарь ржаной и подала его Бепи.

– На… Христа ради…

Бепи никогда не видел подобной снеди, но по запаху догадался, в чем дело, и так у него заныло и зажаловалось в животе, что он, уже ничего не соображая, вцепился в сухарь белыми острыми зубами… да вовремя вспомнил про Пепу и смутился. Та, ведь, голоднее его и он мальчик. Косясь на хлеб, он подал его сестре. Она было отворотилась, да голод тошнотою приступил к горлу. Хлеб скоро захрустел и у нее на зубах.

– Погоди, братцы, у меня для них фрукта такая есть. Орехи здешние.

И громадный нелепый лохмач вытащил из сумы горсть каштанов. Нарочно купил показать дома, какие орехи растут в святой земле у Николая угодника. А они раньше понадобились. И вдруг, к крайнему удивлению Бепи, эти дикие полузвери, как рисовал их старый Симоне, обернулись чем – то вроде бабушек. Он даже почувствовал к богомольцам безграничное доверие, видя, как они улыбаются ему и смотрят на него. В самом деле, в их глазах, окруженных бесчисленными морщинками, светилось столько доброты и ласки. Совсем бабушки! Только у бабушек таких бород нет. И руки будут понежнее, чем у «русских». А мужики теперь то и дело принимались гладить чистенькие подстриженные головенки детей.

– Как же это ты попала сюда, умница? – добивались они у Пепы.

Та только таращилась. Но старательно брала все, что ей давали: рыбу, яблоко, фигу, и спешно – спешно всё это глотала.

– Как же ты это, от своих отбилась, что ли?

Бепи не понимал, в чем дело. Лохматые люди показывали ему в ту сторону, где был Бари – он утвердительно кивал головой и повторял «Бари, «Бари», – потом вдруг осмелел и давай им рассказывать, как он с сестренкой ушел оттуда в чаянии попасть на золотую лодку и что из этого вышло. Толпа молчала, слушала и ничего не понимала.