Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому

Я рассказал ему о предложении судьи Мура о том, что послу Додду следовало бы предложить отслужить еще один год до моего перевода в Берлин. Но на это президент тут же решительно заявил: «Нет». То есть намеченный план предстояло реализовать в его первоначальном виде.

_________________________________

Журнал Вашингтон, 3 января 1937 года

Встретился с советским послом Трояновским. Тот, по его словам, опасался, что вначале мое пребывание в Москве может быть затруднено некоторой прохладой со стороны советских официальных лиц, вызванной разногласиями или недоразумениями, которые возникли между Соединенными Штатами и советским правительством. В связи с этим он хотел заверить меня, что я буду принят весьма радушно и что советское правительство знает о моих капиталистических взглядах, профессиональном и деловом опыте, а также о моей работе в правительстве при президенте Вильсоне в качестве председателя Федеральной торговой комиссии. Они знакомы с моей работой и уверены, что обстановку в их стране и их проблемы я буду оценивать объективно и без предрассудков. В том, что касается моего отношения, ответил я ему, он совершенно прав. Я еду с открытым сердцем. Он надеялся, что любые спорные вопросы можно будет урегулировать путем четкого понимания позиции каждой из сторон. Главным предметом разногласий между правительствами был вопрос о долге. Я сказал Трояновскому, что еду по указанию президента и госсекретаря. Лично я считал, что со стороны советского правительства стало бы большой ошибкой допустить, чтобы недоразумение в вопросе о долге омрачило то доверие, которое президент Соединенных Штатов и наше правительство питают в отношении твердости и надежности обещаний советского правительства.

Хочу обсудить это с Биллом Буллитом.

_________________________________

Дневник Вашингтон, 4 января 1937 года

Официальный обед, данный в нашу честь послом Сайто и его супругой в японском посольстве. Сайто – наш старый друг и соперник по игре в гольф в «Горящем дереве». Желание развлечь нас стало очень приятным жестом с его стороны. Однако я пребывал в недоумении, ведь мне предстояло отправиться в Москву, а Япония и Москва вряд ли сейчас общаются. Поэтому я решил отбросить дипломатические условности и откровенно рассказать Сайто о проблеме. Он сразу смекнул, в чем дело, и сказал: «Все просто. Мы сейчас спросим моего коллегу, советского посла, и мадам Трояновскую». Таким образом, моя проблема была решена, и вечер прошел весьма приятно. За чашкой кофе международные отношения были подкреплены предложением организовать международную группу гольф-клубов «Горящее дерево» по типу «Ротари интернэшнл». Не было никаких сомнений в том, что вашингтонское «Горящее дерево» должно стать номером один. Вечеринка едва не сорвалась из-за споров, кто должен стать вторым номером: Токио или Москва. Вопрос не решить без Лиги Наций!

_________________________________

Дневник В море, 5 января 1937 года

Мой старый друг Оуэн Д. Янг, председатель правления компании «Дженерал электрик», любезно согласился приехать и провести со мной пару часов. Мы обсуждали Россию. «Дженерал электрик» ведет многомиллионные дела с «Амторгом», официальным агентством советского правительства в нашей стране. Он сказал, что советское правительство имеет исключительно высокий кредитный рейтинг в банковских и деловых кругах Нью-Йорка и всей нашей страны; что они имеют репутацию партнеров, тщательно следящих за выполнением своих финансовых обязательств. Оплаты они производят быстро и даже досрочно. Он заявил, что на протяжении десяти или пятнадцати лет деловых отношений, которые «Дженерал электрик» имела с советским правительством, оборот которых исчислялся миллионами долларов, Советы были скрупулезно оперативны в платежах и выполняли все до единого свои обещания. Он дал им отличную оценку за то, что они выполняют обещания, в отличие от людей политизированных и не связанных с бизнесом, с которыми я обсуждал здесь Советский Союз.

В полночь Марджори, Э.К. – Экей[2] и я отплыли на судне «Европа» в Бремен. С нами на борту – Уолтер Дюранти.

_________________________________

Дневник Берлин, 14 января 1937 года

Прибыв в Берлин, тотчас же нанес официальный визит послу Додду.

_________________________________

Дневник Берлин, 15 января 1937 года

Суриц, советский посол в этой стране, весьма любезен. Он и его служащие отнеслись к нам с большим вниманием. Москва, заявил он мне, дала четкие указания, чтобы было сделано все возможное, дабы сделать наше пребывание приятным; он добавил, что Министерство иностранных дел (Литвинов) получило четкие инструкции из Кремля (Сталин) отнестись к новому дипломатическому представительству со всей учтивостью и не допустить, чтобы трения, которые могли существовать в прошлом, повлияли на отношение к новому послу. Я был рад это услышать.

_________________________________

Дневник Берлин, 16 января 1937 года

Мы остановились здесь на несколько дней, чтобы отдохнуть. Посол Додд с супругой устроили нам отличный обед. Доктор Шахт с женой, бывший посол Германии в Вашингтоне фон Гаффрон-Приттвиц, посол Польши Липский, посол России и мадам Суриц, а также мой старый однокурсник и друг по Висконсинскому университету, Луис Лохнер, сделали этот обед весьма приятным событием.

Имел продолжительную конференцию с руководителем «русского отдела» в МИДе Германии. К моему удивлению, тот заявил, что мои взгляды на стабильность внутриполитической обстановки в России и безопасность сталинского режима требуют изучения. Моя информация, по его мнению, ошибочна, и положение Сталина в стране не настолько прочно. Он заявил, что я, вероятно, обнаружу в России активную революционную деятельность, которая вскоре может вырваться наружу.

Заехал к послу Додду, чтобы попрощаться и сообщить о том, что удалось узнать в его ближайшем окружении.

В соответствии с договоренностью, достигнутой во время обеда, встретился с доктором Шахтом в Рейхсбанке. Он попросил, чтобы его не беспокоили, и мы провели вместе добрых два часа. Он посетовал по поводу нехватки объективности со стороны Великобритании и Франции в отношении экономических проблем Германии.

Шахт выразил величайшее восхищение нашим президентом. Он сказал, что это один из величайших людей в мире, что он обладает необычайной способностью разложить любую ситуацию на элементарные составляющие и применять для ее решения здравый смысл. Именно это, сказал он, и является характерной чертой гения и подлинного величия.

_________________________________

Дневник Берлин, 17 января 1937 года

Пили чай у русского посла. Посмотрели его замечательные русские картины. Это было чаепитие «с рассадкой» – принятый у русских прием пищи.

Особенно красивыми показались «снежные» пейзажи, выполненные старыми русскими мастерами.

Здание посольства старого режима необычайно красивое: большие комнаты, высокие потолки, все в королевском стиле.

Посол – старый революционер-интеллигент, очень умный и интересный человек. Они подвезли нас к поезду – ночь выдалась весьма холодной. Пришлось второпях садиться в вагон, так как стоянка была короткой, но мы успели сесть и потом быстро «отключились».

В 11.40 выехали в Варшаву.

_________________________________

Журнал Берлин, 17 января 1937 года

Вот интересное заявление нацистов, на которое наткнулся вчера в газете:

«Мы ожидаем смены эпохи, полного слома политических и социальных идеологий. С демократиями покончено. Сегодня они сознательно или бессознательно являются не более чем очагами инфекции, носителями бацилл и подручными большевизма. Это одна группа, мы – другая. Будущее отвлекает коллективизм от неопределенной реакции масс. Демократии – они как песок, как зыбучий песок. Наш государственный политический идеал – это высеченные в граните вершины».

Мне кажется, это довольно резкое, четкое и угрожающее заявление об отношении Германии к остальному миру. И оно пугает. Боюсь, оно намекает на дух завоевания, а не на желание мирного урегулирования.

_________________________________

Дневник В поезде, 18 января 1937 года

Холодная невзрачная страна – эта Польша, через которую мы проезжаем.

Посол США Джон Кудахи заехал посмотреть, как мы проезжаем через Варшаву. Похоже, ему здесь нравится. Поезд чистый, но в вагоне-ресторане как-то уныло и холодно, а в спальном вагоне не слишком комфортно.

Граница СССР – несколько позднее

В пограничном городе Негорелое нас встретил советник посольства Лой Хендерсон. Все говорили, что это очень хороший человек и великолепный кадровый офицер. Нахожу его скромным и, по-видимому, весьма способным. Он мне нравится, и я уверен, что мы отлично поладим. Накануне вечером бедняга Хендерсон съел немного «плохой пищи» (здесь это довольно частое явление), и его сильно тошнило, но он держался молодцом.

_________________________________

Журнал Москва, 19 января 1937 года

Сам город Москва стал для меня настоящим сюрпризом. Конечно, это красивый старый город, но в дополнение к этому активность, которую вы наблюдаете на улицах, размах непрекращающегося строительства и удобная одежда, которая представляется довольно распространенной, весьма удивили меня. Нет никаких сомнений в том, что жизнь здесь бьет ключом, и эти люди, кажется, делают успехи.

_________________________________

СПАСО-ХАУС – АМЕРИКАНСКОЕ ПОСОЛЬСТВО

Дневник Москва, 19 января 1937 года

Прибыли сегодня утром. Резиденция посольства, так называемый «Спасо-Хаус», всех приятно удивила.

По словам г-на Хаддла, инспектора почтовых служб Государственного департамента, это одно из лучших наших посольств и вполне под стать любому европейскому посольству. Перед домом справа довольно необычное (для Москвы) явление – небольшой и очень уютный парк. Еще дальше справа – красивая старинная церковь, от лапидарности и трагизма которой на сердце становится грустно. Сейчас в ней собралось много семей прихожан, запущенный вид здания наводит тоску. Между церковью и Спасо-Хаусом располагается очаровательный старинный особняк, бывшая городская усадьба какого-то русского дворянина, но и здесь трагедия, потому что он тоже в полном запустении, и сейчас в нем ютятся семьи рабочих и солдат.

Позже

Вручение верительных грамот

Литвинов находится в Женеве, и его не будет в Москве несколько дней. Было решено, что я быстро вручу свои верительные грамоты его первому помощнику Крестинскому. После разговора с Крестинским мы также поговорили со вторым помощником г-ном Стомоняковым, который произвел на меня гораздо более благоприятное впечатление, чем Крестинский.

Крестинский – близорукий маленький человек в профессорских очках и с довольно отталкивающим лицом. Он производит впечатление человека скрытного. Я бы не стал ему доверять.

_________________________________

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

№ 1 Москва, 19 января 1937 года

ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ ДОКЛАД ПОСЛА ДЭВИСА

Совершенно секретно

Сэр!

Имею честь сообщить, что до отплытия из Соединенных Штатов провел несколько встреч с господином Трояновским, советским послом в Вашингтоне. Внешне эти обмены мнениями носили социальный характер. В последний раз Трояновский (в «личной» беседе) высказал опасение, что мое пребывание в Москве может быть вначале омрачено некоторой прохладой со стороны советских официальных лиц, вызванной разногласиями и недоразумениями, которые, как он слышал, возникли между г-ном Литвиновым, народным комиссаром иностранных дел, и послом Буллитом. На это я, конечно, ответил, что весьма сожалею по поводу того большого разочарования, которое испытал посол Буллит в связи с невыполнением советским правительством очевидных, казалось бы, обязательств. Я не допустил, чтобы поднятый вопрос перешел в полемику, но выразил надежду, что моя миссия может оказаться полезной для улучшения отношений между двумя странами.

Во время предыдущей встречи посол Трояновский сказал, что чувствует и надеется, что мы сможем урегулировать и сгладить некоторые спорные вопросы прошлого и путем более четкого понимания скорректировать некоторые из этих вопросов к взаимному удовлетворению обеих сторон. В предыдущий раз я откровенно затронул довольно прискорбный, с моей точки зрения, факт, а именно: что весьма достойный человек, президент Соединенных Штатов, достиг принципиального согласия с представителем советского правительства о широкомасштабном урегулировании, условия которого, в свете нынешнего положения, были хорошо известны каждой из сторон и, как мне кажется, были предельно ясны в соответствии с прямыми условиями письменного меморандума, что данное соглашение не выполнено; и что сложилась ситуация, которая, по моему мнению, указывает на замешательство в отношении несущественных вопросов и попытку постепенного уклонения от широкого принципа соглашения, которому был привержен Советский Союз. Автор не стал развивать эту мысль, а лишь выразил свое сожаление, указав на относительную несущественность вопроса для Соединенных Штатов и в то же время подчеркнув исключительную важность для русского народа обрести в будущем симпатии со стороны либерального общественного мнения в США, особенно в свете неопределенной международной ситуации.

Упомянутые инциденты, по-видимому, свидетельствуют об отношении советского правительства к вопросу о долгах. На протяжении всех этих дискуссий автор доклада по большей части просто слушал, за единственным исключением, о котором говорилось выше – во время беседы с Трояновским.

В Берлине автор доклада нанес несколько визитов в министерство иностранных дел Германии. Все беседы носили неофициальный и неформальный характер. Тема беседы была представлена ранее шифрованным сообщением вместе с отчетом о моей неофициальной беседе с доктором Шахтом.

Мы выехали из Берлина в 11.00 вечера и прибыли в Негорелое на российской границе вечером следующего дня. Условия в немецком поезде первого класса до границы указывали на некоторое ухудшение качества обслуживания по сравнению с сервисом в Германии несколько лет назад. Спальный вагон от Негорелого (советской пограничной станции) до Москвы был определенно лучше, безупречно чистым и с отличным обслуживанием. Дорожное полотно было неровным. Железнодорожная станция и таможня на российской границе располагались в новом здании, солидном и внушительном. Чиновники были вежливы, предупредительны и быстро уладили все необходимые формальности. На границе нас встретил секретарь Хендерсон, и вполне вероятно, что все прошло гладко именно благодаря его заблаговременному участию. На следующее утро в 11.30 мы прибыли на Белорусский вокзал в Москву. В деревнях, через которые мы проезжали утром, повсюду виднелись следы нового строительства. Люди на железнодорожных станциях выглядели тепло одетыми и в том, что касается теплой одежды, мало чем отличались от сельских жителей, которых можно встретить в приграничных районах Соединенных Штатов. На вокзале в Москве нас встретил г-н Барков из протокольного отдела Народного комиссариата иностранных дел, который проводил нас в резиденцию посла (Спасо-Хаус), которая благодаря предусмотрительности миссис Дэвис оказалась в вполне пригодном для жизни состоянии. После отъезда посла Буллита дом пустовал и пришел в упадок.

Г-н Барков, руководитель протокольного отдела Народного комиссариата иностранных дел, по прибытии (утром 19 января) сообщил мне, что в отсутствие г-на Литвинова, который находится в Женеве, в 15.00 того же дня меня с радостью примет г-н Крестинский, помощник народного комиссара иностранных дел.

В сопровождении г-на Хендерсона, первого секретаря посольства, автор доклада в назначенный час позвонил г-ну Крестинскому и застал у него г-на Неймана, начальника третьего западного политического отдела, отдела МИДа, который занимается американскими делами. Автор доклада заявил, что привез приветствия Министерству иностранных дел и господину Крестинскому от государственного секретаря. У него были оставлены копии верительных грамот, а также записка с просьбой о встрече с г-ном Калининым для вручения отзывных грамот предшественника автора доклада и его собственных верительных грамот. Он сказал, что в связи с тем, что сейчас проходит съезд РСФСР и должно состояться заседание Центрального исполнительного комитета РСФСР, время г-на Калинина почти полностью занято, но он надеется, что г-н Калинин сможет принять меня 23 или 25 января. Автор доклада ответил, что в спешке нет необходимости и он не хотел бы причинять г-ну Калинину неудобств, особенно в связи с более важными государственными делами, которые не терпят отлагательства.

В сопровождении г-на Хендерсона и г-на Неймана автор доклада сразу же обратился к г-ну Стомонякову, второму помощнику народного комиссара иностранных дел. Г-н Стомоняков специализируется на делах Дальнего Востока, Ближнего Востока и Восточной Европы. Он также принял нас со всей учтивостью.

Заключительное заседание съезда РСФСР проводилось 21 января, и по просьбе автора доклада г-н Барков из протокольного отдела Министерства иностранных дел организовал наше присутствие на форуме. Отчет о моих впечатлениях по этому поводу будет опубликован в следующем послании.

Не могу завершить этот отчет, не выразив признательность за прекрасную и эффективную помощь, которую я получил от сотрудников американского посольства – группы замечательных, способных и преданных людей.

Имею честь кланяться, с уважением,

Джозеф Э. Дэвис

_________________________________

Дневник Москва, 20 января 1937 года

Спал допоздна. Отправил телеграмму с поздравлениями президенту по случаю инаугурации. Провел весь день, обустраивая свой кабинет, перебирая, сортируя бумаги, готовясь к работе.

Вечером – ужин для газетчиков и их жен в посольстве. Жены – привлекательные и прекрасные особы. Большое впечатление на нас произвела миссис Джо Барнс – тихая и сдержанная, но имеет весьма определенные взгляды и живет в соответствии с ними, что в наши дни даже «слишком много». Судя по тому, что мне сообщили, она гораздо более радикальна, чем ее супруг.

Было очень забавно побеседовать с ними о России. Совершенно очевидно, что здравомыслящий Демари Бесс и его способная, прекрасная маленькая супруга – прирожденные консерваторы, в то время как Джо Барнс – прирожденный радикал. И Барнс, и Бесс – люди необычайных способностей, оба честные и умные, но с диаметрально противоположными взглядами. Дьюэлы и Чарльз Наттере не являются ни крайними радикалами, ни консерваторами, но очень умные и увлеченные люди. Очень жаль, что уходит Джо Филлипс. Он знает Россию. Он дал мне свои записи, посвященные изучению колхозов, сделанные на местах во время длительной поездки по Украине в прошлом году. Они представляют реальную ценность как фактические наблюдения исключительно способного и подготовленного наблюдателя и журналиста в столь критический период развития этой крупной операции советского правительства. Дебаты по России выдались жаркими и тяжелыми. Это было прекрасное и вместе с тем полезное погружение прямо in medias res[3]. Мне все понравились. Думаю, мы превосходно поладим.

_________________________________

Журнал Москва, 21 января 1937 года

Нанес свой первый официальный протокольный визит британскому послу Чилстону. Посольство превосходно расположено на берегу реки, прямо напротив Кремля, это красивый старинный особняк. Посол был весьма дружелюбен и участлив. Он произвел на меня впечатление уравновешенного, здравомыслящего человека. У него сложилась выдающаяся карьера на британской дипломатической службе. Он приехал сюда после службы в Вене и Будапеште.

По его мнению, позиции правительства в этой стране вполне надежны. А в том, что касается мира, то положение в Европе крайне шаткое и выглядит не очень. Всем своим видом он давал понять, что я могу обращаться к нему в любое время. Я поблагодарил его и сказал, что, на мой взгляд, интересы Соединенных Штатов и Великобритании, без нужды в заключении каких-либо официальных соглашений, всегда можно считать более или менее совпадающими, поскольку в основе своей политические, правовые, этические и религиозные идеалы обоих народов одинаковы, а также потому, что благодаря общему языку и сходству институтов опасность недопонимания минимальна.

_________________________________

КРЕМЛЬ И ДИЕТА – ЧТО МОЖНО И ЧЕГО НЕЛЬЗЯ

Москва, 21 января 1937 года

ДОСТОПОЧТЕННОМУ МАРВИНУ МАКИНТАЙРУ

Дорогой Мак!

Сама по себе Москва – красивый старинный город. Кремль внушителен и прекрасен. Он окружен кирпичной стеной высотой 30 или 40 футов с зубцами и бойницами в башнях. Фасад с одной стороны имеет ярко выраженный французский феодальный стиль с восточными мотивами. Купола и колокольни трех храмов увенчаны звездой и полумесяцем, а коса и серп на этих декоративных вершинах придают картине необычный восточный оттенок.

Доктор Банкли, врач нашего посольства, выдал нам список «запретов»[4] в отношении того, что можно есть, а чего следует избегать на дипломатических обедах. Здесь очень много заразных продуктов, практически на все наложено табу. Здесь нет ни сливок, разве что в мороженом, ни овощей, которые были бы безопасны, поэтому совет Билла Буллита был полезен во всех отношениях, и особенно разумным было предложение прихватить с собой запас еды.

Погода замечательная. Воздух свежий, бодрящий, ветра нет. Снег и сам воздух чисты и свежи, и при ярком солнечном свете деревья сверкают белизной, которая покрывает ветви. Передайте привет нашей «Кучке».

Второпях.

_________________________________

Дневник Москва, 21 января 1937 года

В 12.45 по приглашению Министерства иностранных дел мы посетили партийный съезд – его заключительное заседание – Марджори, Э.К., Дж. Д.[5], Хендерсон и я, под руководством г-на Баркова (протокол).

Нам предоставили почетную ложу. Это было необычайно интересно. Зал новый, производит впечатление. На 2000 или более делегатов, рассаженных на скамьях. Президиум, около 40 человек, на возвышении. Казаки (мужчины и женщины). Выступления молодых авиаторов и химиков. 400–500 человек.

Прогулялся по Кремлю.

_________________________________

КОНСТИТУЦИОННЫЙ СЪЕЗД

Москва, 23 января 1937 года

ДОСТОПОЧТЕННОМУ СТИВЕНУ ЭРЛИ

Дорогой Стив!

Нам очень повезло, что мы успели вовремя попасть сюда и увидеть заключительное заседание съезда, крупнейшего органа власти в Советском Союзе.

Съезд проходил в Кремле. Зал, в котором он проводился, был просто потрясающим. Около 400 футов в длину, 80 или 90 футов в ширину, с очень высоким потолком. С одной стороны зала – там, где обычно устраиваются балконы, – находились дипломатические ложи. Другая боковая стена состояла в основном из очень больших красивых окон шириной около 8 футов и высотой от 30 до 40 футов. Светильники были модернистскими (простыми, но красивыми) из матового стекла. Помещение оформлено в белых и светло-голубых тонах с красивыми шторами. В начале зала находился помост высотой около 8 футов, на котором сидели около 50 высокопоставленных лиц государства. Председательствовал Калинин. Непосредственно под этим президиумом находилась своего рода кафедра, на которую поднимались различные ораторы во время своих выступлений. Ниже были места для трех стенографисток, а перед ними в проходах находилось бесчисленное множество газетчиков, операторов и осветителей. По залу были равномерно распределены микрофоны. Все пространство было заставлено креслами, а на спинке каждого крепился откидной столик. В этом длинном зале, похожем на церковный неф, разместилось около 2800 делегатов, а позади располагалась галерея, на которой собралось около 1000 зрителей. Каждый делегат держал перед собой печатный экземпляр конституции. Это было внушительное зрелище. Наблюдать за происходящим было интересно. Среди присутствующих я заметил некоторое количество лиц монгольского типа. Лица сидящих в основной части зала были довольно молоды и, хотя сами эти люди не выглядели интеллигентами, в целом производили впечатление людей пытливых и энергичных. Около 25 % делегатов составляли женщины. Среди делегатов были мужчины в военной и морской форме, сельские жители, все были удобно одеты и выглядели вполне респектабельно. На некоторых женщинах были белые шали, другие были одеты в свитера ярких цветов, у некоторых были завиты волосы. Все внимательно изучали печатные экземпляры конституции, за которую предполагалось постатейное голосование. Заседающие на возвышении в целом отличались более интеллигентным внешним видом. Военный комиссар, комиссар по транспорту и начальник кавалерийской части были в военной форме, остальные – в штатском, включая женщин в черных платьях с белыми воротничками.

Перед голосованием прозвучали три речи: выступили двое мужчин и одна женщина, все – не старше 40 лет. Люди видные, судя по всему, известные, способные ораторы, которые, очевидно, знали свои возможности и мастерски довели свои речи до кульминации, вызвав бурные аплодисменты зала.