Слепой. Формула смерти

Горелов поправил очки и принялся рассматривать смету. Когда он прочел строку «Итого», холодный пот прошиб ученого, и руки дрогнули.

– Тысяча одиннадцать долларов? Я правильно понял? – прерывающимся голосом произнес Горелов.

– Да, вы правильно поняли. Но я думаю, – сказал Ахмедшин, – мы не станем сейчас акцентировать внимание на деньгах. Сумма минимальная и подъемная. Для меня большая честь познакомиться с вами. Вы известный ученый, бываете за границей, ваше имя на слуху.

Пока Ахмедшин произносил пространные фразы, Горелов лихорадочно соображал, где взять тысячу долларов. Дома у него лежали деньги – НЗ, четыреста долларов, отложенные на черный день. Если напрячься, он смог собрать и тысячу, одолжив у друзей и знакомых, но ведь деньги, взятые в долг, всякий порядочный человек обязан вернуть. А вот как их вернуть, где взять – это проблема.

– Не напрягайтесь вы, Николай Матвеевич, – журчал Ахмедшин, – давайте забудем о деньгах, просто посидим, поговорим. Замечательный французский коньяк, – Ахмедшин взял бутылку, повертел ее в руке. – Посмотрите, какая прелесть! Вы любите коньяк, Николай Матвеевич?

– Да, уважаю, – тихо отвечал ученый.

– Тогда с него и начнем, – Ахмедшин разлил коньяк по рюмкам. – Ваше здоровье, Николай Матвеевич.

Мужчины чокнулись. Разговор оживился лишь после третьего дринка. Немолодой ученый порозовел лицом, руки перестали дрожать. Он свыкся с обстановкой, и Ренат Ибрагимович показался ему человеком приятным во всех отношениях, обходительным, удивительно вежливым и выдержанным. Они говорили обо всем и ни о чем: о скверной погоде, о политической ситуации, о науке, о юриспруденции, о законах, о национальном доходе, о финансировании науки, скудном и убогом. Они ни во что не углублялись, скользили по поверхности, перепрыгивая с одной темы на другую. Звучала негромкая музыка, коньяк был отменный.

И Николай Матвеевич расслабился, сумел-таки забыть о деньгах. Он расстегнул пиджак, немного ослабил узел галстука. Ренат попросил разрешения у гостя закурить. Он предложил дорогую сигарету Горелову, но тот сперва отказался.

– Я, знаете ли, со студенческих лет не курю, но по такому случаю…

– Может, если не курите постоянно, то и не стоит рисковать?

– Стоит.

– Вы уточняли, – щелкнув зажигалкой, осведомился Ахмедшин, – во что обойдется ремонт вашей машины?

– Я даже боюсь спрашивать. Сперва расплачусь за ремонт вашей, а уж потом.

– Как же вы без машины?

– Это мои проблемы.

– И все же. Если честно?

– Без машины я как без рук. Раньше мог сидеть на работе допоздна, зная, что на моей старушке в любое время домой доберусь, а сейчас плохо.

– Знаете, что я вам скажу, Николай Матвеевич, главное в жизни не деньги, а общение, встречи с интересными людьми. У меня много знакомых, самых разнообразных, из всех слоев общества. Не так давно я оказал услугу владельцу, а вернее, учредителю.

– Учредителю чего, позвольте спросить?

– Автосервиса, Николай Матвеевич. Так что вашу машину он с удовольствием приведет в порядок, причем безвозмездно.

– Такого теперь не бывает.

– Только теперь такое и случается. Возьмет и починит. Завтра утром, если вас не затруднит, будьте дома в восемь. Вас это устроит?

– Я не совсем понял, Ренат Ибрагимович.

– Они приедут, заберут ваш «жигуль», а через пару-тройку дней привезут назад и поставят на то же место. Только дайте им ключ.

– А документы?

– Пустяки, – небрежно махнул рукой Ахмедшин. – Какие документы, они для меня сделают все. По жизни мне люди обязаны.

– Извините, это не криминал?

– Успокойтесь, никакого криминала. Дело касалось возврата кредитов, взятых в банке. Две большие фирмы выясняли миллионный спор. Моя фирма занималась этим делом два с половиной месяца, и мы смогли доказать, что все законно. А то, что нарушений со стороны учредителей мелкого автосервиса, проходившего по делу эпизодически, нет, оказалось побочным продуктом моей фирмы. Случайность, я построил стратегию защиты по принципу отслеживания аналогичного дела, по которому банк не предпринял никаких шагов. Они потом готовы мне были ноги целовать. Давайте еще по глоточку? – разливая по бокалам коньяк, произнес Ахмедшин.

Когда бутылка была допита, Николай Матвеевич уже плохо себя контролировал, ведь его норма – сто граммов недорогого армянского коньяка, а тут полбутылки, хотя еда была обильная и вкусная. Но такое количество алкоголя для нетренированного ученого оказалось слишком большим. Он смотрел на Ахмедшина влюбленными глазами, ведь тот на его глазах порвал калькуляцию на ремонт «Мерседеса» и настойчиво попросил Николая Матвеевича Горелова забыть о неприятном дорожно-транспортном происшествии, которое случилось намедни.

Горелов буквально растаял, с его губ не сходила приятная улыбка, он слушал Ахмедшина так, как школьник слушает любимого учителя. Тот увлекательно рассказывал ученому о таких тонкостях судебных дел, которые даже в голову Горелову прийти не могли.

Дважды появлялся официант, приносил новые блюда. Ахмедшина в этом ресторане знали, официант прислуживал угодливо, с нескрываемым почтением.

– Вот, Николай Матвеевич, – Ахмедшин извлек дорогую, но исполненную со вкусом визитку и подал доктору наук, – если возникнут какие-нибудь проблемы по юридической части у вас или у вашего института, обращайтесь, не пожалеете.

Горелов вертел в пальцах твердый гладкий листок пластика. Ахмедшин смотрел на ученого, загадочно улыбаясь.

– Нравитесь вы мне, Николай Матвеевич. Я давно не встречался с настоящими учеными, которые, как вы, фанатично преданы своему делу. Кстати, что вы изучаете в своем институте?

– Думаю, вам это будет неинтересно.

– Ну а это, вообще, хоть важно для науки, для государства?

– Несомненно! – воскликнул Горелов. – Еще как важно! Я вирусолог – изучаю вирусы, вывожу штаммы, моделирую процессы их поведения и размножения. Именно моделирование процессов представляет наибольший интерес.

– Извините, Николай Матвеевич, я ничего в этом не понимаю. Если можно, то немного подробнее и популярнее. Для меня все то, о чем вы говорите, – настоящая абракадабра. Вы уж меня извините.

– Да что вы, конечно, Ренат Ибрагимович. Это лишь на первый взгляд все выглядит сложно и запутанно, а если вдуматься и начать изучать, выстраивать графики, схемы, алгоритмы, то все, поверьте, становится на свои места. Поведение всего живого подчиняется одним и тем же законам. Люди, поверьте, мало чем отличаются от самых малых своих братьев – бактерий. Но вирусы – они не совсем живые, они скорее кристаллы. Они иной мир, иная цивилизация.

И минут тридцать доктор наук Николай Матвеевич Горелов страстно объяснял тематику разработок и экспериментов, которые проводит его лаборатория. Он, не стесняясь, поливал государство, которое упускает столь необходимую и важную для человечества тему.

– Знаете, Ренат Ибрагимович, на Западе за подобные исследования платят огромные деньги. А мы бедны как церковные мыши, иногда на простые реактивы нет денег. Иногда мои сотрудники тратят деньги на элементарный спирт, представляете, до чего дошли! Раньше, двадцать лет назад, мы процветали, вырвались вперед планеты всей. Были сделаны великолепные наработки, в нашей области трудились настоящие светила отечественной микробиологии, вирусологии, генетики, – и доктор наук принялся перечислять фамилии ученых, их, как ему казалось, должен знать всякий мало-мальски образованный человек. – Я в свое время встречался с лауреатами Нобелевской премии, – он опять перечислил несколько фамилий западных ученых, – они и сейчас в Америке, продолжают заниматься исследованиями. А мы остановились. Как началась перестройка, так все и замерло, как будто результаты никому не нужны. Но поверьте мне, Ренат Ибрагимович, пройдет еще несколько лет, и тогда все поймут: вот оно, рядом было, мы держали в руках великие открытия, но не смогли их сделать лишь потому, что не хватило каких-то нескольких миллионов рублей. Представляете, несколько миллионов рублей не хватило для того, чтобы спасти человечество от страшной заразы!

– Неужели все так серьезно?

– Да, еще более серьезно, чем я вам докладываю, намного более серьезно. Вот академик Смоленский, я упоминал его фамилию, недавно ушел из жизни. Трагическая смерть, глупая – упал с балкона. Представляете, семидесятилетний мужчина упал и разбился. Это какая же потеря для науки!

– А он что, Смоленский, действительно был большим ученым?

– Да, знаете ли, ему, в отличие от меня, деньги государство выделяло: и наше, и американское. Правда, занимался он тем, что уничтожал то, что сделал сам и другие.

– Не совсем понял, чем таким занимался? Что уничтожал академик?

– Биологическое оружие – чуму, оспу, лихорадку и самые последние разработки. Потом его переключили на уничтожение химического оружия. У нас же запасов видимо-невидимо, склады ломятся. В свое время, после войны, наделали всего этого и делали, делали, делали. – стуча вилкой по тарелке, Горелов повторял одно и то же слово. Он говорил так долго, что Ренат Ибрагимович даже начал оглядываться по сторонам. – А теперь взялись уничтожать. Но разве можно уничтожить за год, за два, за три то, что делалось пятьдесят лет? Это нереально. И Смоленский это понимал, он говорил, надо десять или двадцать лет, надо миллионы долларов для того, чтобы безболезненно уничтожить все запасы оружия и не потерять при этом научный потенциал, накопленный страной.

– А сам-то он чем занимался до этого?

– Кто?

– Смоленский.

– А-а-а. Борис Исидорович, царство ему небесное, в свое время сделал несколько крупнейших открытий. Лет пятнадцать результаты его исследований были закрыты, засекречены до невозможности. Даже ученые, его коллеги, не знали о том, что сделал Смоленский, не знали ровным счетом ничего и бились как рыба об лед, пытаясь открыть открытое, тратили государственные денежки. А то, что это уже существовало, сделано, спрятано, законсервировано и разрабатывалось, никто даже представить не мог. А Смоленский, царство ему небесное, ходил и смеялся, подкалывал нас. Поэтому его и не любили, когда узнали. Он, конечно, не виноват, железный занавес, понимаете ли, холодная война, враги вокруг. Целые научные институты работали, бились над проблемой, решение которой уже существовало! И ученые не догадывались об этом. Ни наши, ни зарубежные. Естественно, он не мог никому ничего рассказать, но и вести себя так он тоже не имел права. Есть же научная этика. Вот поэтому коллеги-биологи его не любили, считали хитрым, безмерно хитрым.

– Все это очень интересно, Николай Матвеевич. Давайте еще выпьем?

– А что, можно и выпить, – уже немного отрезвев, сказал Горелов. – Запросто!

Появился официант с еще одной бутылкой французского коньяка.

– И кофе, пожалуйста, – попросил Ахмедшин, глядя в лицо официанту.

Вторая бутылочка коньяка и чашечка грамотно приготовленного кофе сделали доктора наук Горелова еще более разговорчивым. Правда, говорил он уже не так связно, иногда терял нить разговора, перескакивал с темы на тему. Ахмедшин слушал своего нового знакомого внимательно, иногда подбадривал его, и речь Горелова лилась бурным потоком.

– Я профан и потому могу задать идиотский вопрос. Вы, Николай Матвеевич, последний из могикан в России, кто еще всерьез занимается вирусами?

– Что вы, есть еще люди, такие же фанаты, как я, сумасшедшие, завернутые. Мы не можем остановиться, работаем и работаем, хотя перспектив нет никаких. Но мой конек не сами вирусы, а среды их обитания. Смоленский меня «заразил» этими исследованиями.

– И кто же они – самоотверженные?

– Есть доктор наук Комов – ученик Смоленского. Это, я вам скажу, большой ученый с большой буквы, с заглавной буквы. Он сделал многое и продолжает делать, ему равных, наверное, сейчас нет. – Горелову показалось, что Ахмедшину знакома фамилия «Комов», но тут же он подумал: «Откуда?»

– Он молод?

– Для большого ученого – молод, ему за пятьдесят. Живет не в Москве, в Новосибирском отделении Академии наук. Оттуда и не выезжает.

– Я думал, секретности советского образца пришел конец.

– Кое-какие правила еще действуют. Большей частью по инерции.

– Вы сами за границей бывали? Выездной?

– О да, – радостно воскликнул ученый, – и не единожды. Симпозиумы, конференции. Но там, как правило, не совсем те вопросы, которыми я занимаюсь вплотную, там проблемы ставятся широко.

– Вас выпускали из страны без особых проблем?

– Это отдельный разговор, как нас выпускали и выпускают.

– И почему вы здесь, а не где-нибудь в Колумбийском университете?

– Стар я уже, – с грустью произнес Горелов, – куда уж мне ехать? Да и знаете, Ренат Ибрагимович, родина – как мать. Больную мать настоящий сын бросить не сможет.

– Хорошо говорите, – произнес Ахмедшин. – Давайте еще выпьем по капельке?

– С удовольствием.

Мужчины выпили. Ахмедшин взглянул на дорогие часы, затем на нового знакомого.

– Да, да, надо спешить. Мне завтра на работу, думаю, и вам.

– Конечно, работа – святое!

Мужчины поднялись.

– Расплатиться же надо! – воскликнул Горелов, глядя на стол и хватаясь за бумажник.

– Не волнуйтесь, Николай Матвеевич, это моя проблема, я вас приглашал.

Появился официант, и Ренат Ибрагимович Ахмедшин извлек из портмоне кредитную карточку, подал официанту.

– Только быстро.

– Нет проблем.

Официант вернулся через две минуты, отдал кредитку, и Ренат Ахмедшин, держа под локоть изрядно выпившего ученого, покинул ресторан. Он завез доктора Горелова прямо к дому на черном «БМВ», за рулем которого сидел тот же водитель, что и первого марта за рулем «Мерседеса».

Когда Горелов скрылся в подъезде, Ахмедшин открыл изящный плоский кейс.

– Порядок, – сказал он и, тронув за плечо водителя, коротко бросил: – А теперь, Тимур, едем домой. Устал я от этого психа.

Ровно в восемь утра мучавшегося от головной боли доктора наук Николая Горелова разбудил настойчивый звонок. Он с трудом добрел до двери, открыл. На пороге стояли двое мужчин в оранжевых форменных комбинезонах.

– Господин Горелов? – спросил молодой мужчина, глядя на помятое лицо ученого.

– Да, это я, – с трудом двигая языком во рту, ответил Горелов.

– Мы приехали забрать ваш автомобиль. Темно-вишневые «Жигули» во дворе – ваша машина?

– Что? Автомобиль. забрать? – с недоумением повертел головой доктор наук, с трудом припоминая вчерашний разговор.

– Нам сказали, что вы в курсе.

– Да, это моя машина, но она разбита.

– Вот, вот. Дайте документы, распишитесь вот здесь, – второй мужчина в оранжевом комбинезоне открыл папку и подал ее Горелову. Тот, ничего не понимая, дрожащей рукой поставил подпись. – Мы забираем ваш автомобиль и через три дня его вернем.

– Да, хорошо, – с трудом вспоминая вчерашний вечер, шевелил языком Николай Матвеевич.

Он подбежал к окну кухни и глянул во двор. Его «Жигули» с помятым передом, оторванным бампером и разбитой фарой уже подцепил автопогрузчик. Через пять минут оранжевая машина с мигалками покинула двор, увозя «Жигули».

– Ренат Ибрагимович, – произнес Горелов, наливая стакан воды и дрожащей рукой поднося его к губам.

– Что там, Николай? – спросила супруга.

– Все нормально, нашу машину увозят.

– Куда увозят? Кто?

– Я же тебе рассказывал вчера, или ты уже забыла?

– Ты что-то путаешь.

– Ничего я не путаю, – пробурчал Горелов, – сделай мне чай покрепче, с лимоном, а то я на работу опоздаю.

Он попил чая, безо всякого аппетита позавтракал и отправился в лабораторию.

У двери кабинета его встретила Екатерина Олеговна Маслицина.

– Доброе утро, шеф.

– Ой, не доброе утро, Екатерина. Что-то я совсем.

– Что случилось?

– Ничего особенного, вот попал, знаете ли, вчера в ресторан, а без тренировки тяжело. Что у вас?

– Графики хотела показать.

– Займемся этим после обеда.

– Как скажете, Николай Матвеевич, – молодая женщина кокетливо покачала дискетой, на безымянном пальце левой руки сверкнул бриллиантом перстень. – «Да, шеф явно не в форме». – Может, чай? – спросила женщина.

– Если вас не затруднит.

– Конечно!

Она заварила шефу большую чашку крепкого чая и покинула маленький кабинет.

Горелов включил компьютер и уставился в мигающий монитор.