Рай для грешников

Глава 4. Денег много не бывает

Пыльные лампочки в коридоре освещают облезлые грязно-зелёные стены и пол, покрытый потрескавшимся от старости линолеумом. Интересно, где обитает Алёна? Эх, глядеть не наглядеться…

Зашёл в сортир – в нос шибанул запах деспотии. И зачем они столько хлорки напорошили? Похоже, туберкулёза опасаются. А где ж газетка‑то моя? Ну народ, ничего нельзя оставить. А, вон, уже утилизировали: обрывки торчат из грубо сваренного ящика на бетонном приступке. Типа туалетной бумаги, которой тут сроду не бывало.

Точно, моя газета – невольно потянулся к стальному коробу… О, блин! –разодрал правую ладонь об острый край. Вот же засранцы, даже зазубрины не сняли.

Смыл кровь под краном, зализал рану.

Теперь в сумке навести порядок. Слиточки тяжёлые, их лучше на дно. Магниты из гнёздышка вытащим, бережёного бог бережёт. Вот сюда вот их, родненьких, за бачок спрячем. А, чёрт, палец прищемил. Да что за день‑то такой? То железяка вцепится, то магнит придавит.

Ничего не забыл? Да, ежедневник. Листы с прорезью – в мелкие клочья, да в унитаз; водичку спустим – и плывите в Северный Ледовитый.

Интересно, сколько же фантиков мне отсыпали? Три перетянутые резинками пачки. Так. Не понял… Рашенбаксы? Тысячные?! Быть не может, это же… Три «котлеты» по сто бумажек – триста штук. Триста, боже ж ты мой! Катюшка, живём! Какой санаторий, я тебе квартирку в Чехии куплю. Лечись да радуйся!

Стоп. Ну‑ка остынь, так не бывает. Всегда есть подвох. И главное – зачем? На что этот пахан рассчитывал? Ага, была охота, хоронить себя тут заживо. Одна хлорка чего стоит, а на заводах тогда что творится?

Ладно, это всё не срочно. Вперёд, на поезд.

Стоп! Сперва безопасность. Денежки в одном месте держать не положено, раскидать нужно. Одну «котлетку» в левый внутренний, другую в задний брючный, третью – в сумку, на дно, и слиточками прижать. В брючный – да, неосмотрительно, так ведь не в трамвае же ехать. Эх, даже присесть перед дорожкой некогда. Да и некуда: не на грязный же унитаз усаживаться.

Поднял потяжелевшую ношу – и на выход.

Надвигалась гроза. Небо быстро потемнело, мертвенно‑чёрные тучи наползали с севера. Сверкнуло совсем близко, и почти сразу – трах‑ба‑бах! Как не вовремя… Врежет молния в лоб – вот тебе и Чехия.

Ну и где же этот завод? А, во‑он: из лиловой трубы нехотя выползает рыжая струя. Но вроде бы левее должен быть? Не, остальные‑то монстры замерли безжизненно. Пыльные, как паутиной покрытые, над бараками возвышаются…

– Бу‑бух! – вновь загремело в небесах.

Всё вокруг выглядело незнакомо; словно впервые видел я эти неказистые бесцветные строения. Хотя могу и ошибаться: когда утром шли, я ведь не оглядывался: Пухлый всю дорогу болтовнёй отвлекал.

Двадцать минут до поезда, нужно ускоряться. Слитки тяжеленные, килограмм на пять‑шесть потянут. Выбросить? Жалко, блин. Срежу‑ка я угол.

Рыжий дым ядовитой змеёй ползёт по земле. Ну точно, лисий хвост.

Что за сарай впереди? «БЫЧКИ В ТОМАТЕ» – магазин, стало быть, или закусочная. А станция‑то где? Уже должна показаться. И почему дорога пошла на подъём? А куда пропал тот слепой бетонный куб? Не город, а лабиринт. Как в дурном сне…

Да ещё гроза эта чёртова. В небе гремело и полыхало, но дождя всё не было.

Посмотрел на часы: пять минут осталось до поезда. Всё, опоздал. Хоть на станцию попасть, ночь перекантуюсь, не съедят же… Катюшка‑то, не зря, выходит, переживала…

Да нахрен эти мне слитки! Германий оставлю, остальные припрячу; во, и сверху кирпичиком.

Как‑то неправильно всё идёт; словно чья-то чужая воля захватила меня и отпускать не торопится.

Тряхнул головой – наваждение исчезло.

Взглянул на циферблат – ушёл мой поезд. Что же делать? И спросить не у кого…

«БЫЧКИ В ТОМАТЕ».

Как же так? Ведь я тут уже был!

Продавец в засаленном халате и единственный посетитель, тщедушный морщинистый мужичонка в чёрной робе. На столике перед ним – полупустой стакан и тарелка. И газетка, сложенная в неширокую полосу. Надо же, именно бычки, и правда – в томатном соусе.

– Слушай, а станция-то где, – спросил я, – в какой стороне?

– На хер она тебе сдалась? Ссы здесь.

Он не торопясь выпил, закусил.

– Шутка. Что, мил-человек, заблудился? И на трамвай опоздал?

– Похоже на то.

– Командированный, однодневник?

– Верно.

– Пон‑нятно. Не бзди, пока светло. Хочешь, я тебя до самой станции провожу?

– Послушай, Кощей, – голос у продавца оказался скрипучий.

– Хлебало закрой, не с тобой разговаривают. Ну что, командированный, угостишь?

– Конечно. А что ты будешь?

– Беленькую возьми, рыбки там. Ну и сигарет уж тогда. – Он уставился на мой бумажник. – И рашиков подкинь червончик, всё ж таки я на тебя своё время трачу.

По старинке я всегда имел под рукой мелкие деньги.

– На, держи.

Глаза у Кощея заблестели.

– Благодарствую. Ну что, погнали? А это я с собой прихвачу. – Он сунул бутылку в карман и завернул закуску в газету.

Варварские трубы, казалось, грозно раскачиваются. Трубы, через которые ничего не выбрасывается. Лишь вон один заводик и чадит… на ладан. Но где же я дал промашку? И вернулось гнетущее чувство: вновь ощутил себя бессильной игрушкой в чьих-то мощных руках.

Кощей впереди, идёт не оглядываясь. И опять почему‑то в гору. От пота взмок; тут летом и за сорок бывает, потечёт мой галлий… Боже, о чём я думаю.

Посветлело, тучки рассеиваются, хотя в небе ещё погромыхивает. И всё покрывает то ли дым, то ли туман с резким запахом.

Мы на высоком травянистом уступе. Я поднял взгляд: ржавая туча зацепилась за край лиловой трубы. Постой, но вот же ещё дым… Что за чёрт?

Получается, что настоящий завод – вот этот. А с толку сбил меня дым из первой трубы, зря я вправо забрал.

– Ну что, Кощей, далеко ещё?

– Нет, наверное.

– Что значит – наверное? Столько плетёмся, станция где?

– А уже и прибыли.

Глава 5. Западня

«За геройство не платят, – заметил как‑то Стас Янковский, наш мудрый юморист. – За геройство расплачиваются». Истинно так! Ну зачем, зачем я попёрся в эту чёртову Зону? Ведь можно было как‑то иначе…

– Оглянись‑ка, – сказал мой проводник.

Четверо в чёрном приближались опасной кучкой.

– Кошёлка невелика, видать, однодневник, – процедил высокий сутулый мужик. – Эт хорошо, хрусты не успел ухлопать.

– Так и есть, – ухмыльнулся Кощей.

Говорят меж собой, будто меня уже нет. Горло сдавило страхом.

Они подступали всё ближе и ближе.

«Лисьи хвосты» тянутся в небо сразу из двух труб, всё тонет в тумане, кислая вонь лезет в глотку и ноздри. Сердце бешено колотится.

Ко мне вплотную подошёл иссиня‑чёрный, совершенно лысый негр в мотоциклетных очках.

– Ну ты понял, нет? – почти без акцента бросил он, сплюнув сквозь зубы. – Ридикюль – на землю.

– Твой поезд ушёл, – осклабился Сутулый. – Сей момент на тот свет командируем, там тебе ничего не понадобится.

– Да не бзди… – Кощей прошёл по касательной, за ним двинулись остальные. – Мы тебя небольно угандошим.

Взяв в кольцо, обходят меня по кругу. Тёмный хоровод не просто вращается – меня теснят к обрыву. Негр похрюкивает от удовольствия.

Карусель всё быстрее, чёрные чередуются местами, закручивая петлю туже и туже.

Вновь набежавшие тучи набрякли влагой, сеет мелкий дождик. За спиной пропасть, на дне вороньё, да как же их много…

Дальше пятиться некуда. Это конец.

Страх едва не заставил меня броситься вниз. Но… Катюшенька?

И вдруг зашипело слева, словно змея, и всё громче… Полукруг раздался, и, как из‑под земли вырос, – янычар на велосипеде. Горделивая посадка, словно на коне гарцует. От красно‑чёрных полосок зарябило в глазах. Резво соскочив, он лучезарно улыбнулся моим недругам.

– Что, бля, не ждали?

Тугие до уродства бугры мышц распирают синюю от воровских наколок кожу; на широкой ряхе – длинные усищи. Спаситель?

Чёрная дуга распалась.

Я отшагнул от края.

Янычар с ухмылкой оглядел чёрных.

– Я не помешал? Похоже, здесь имеет место попытка незаконного изъятия ценностей?

Из набедренной кобуры торчит ребристая рукоятка камуфляжной раскраски.

Брутальный янычар повернулся ко мне.

– Ты ведь Доцент, верно? Поди ещё и заплатил ему? – Он покосился на моего «Сусанина». – Сколько?

– Сколько?.. А, десять. Рашенбаксов.

– Верни, – велел он Кощею. – Не мне, у кого брал.

Я сунул купюру в карман. Ноги и руки совсем ослабели; поставил сумку на землю.

Янычар, глядя на Кощея, шевельнул усами.

– А ну к обрыву!

– П‑послушай, с‑сотник… Я н-не хотел… – Кощей голосил уже с надрывом. – Мы же с ним договорились… Он с‑сам…

– Эй, кому говорю! Для тебя же так лучше, скопытишься на раз. Или желаешь помучиться?

Сотник вновь двинул усами.

– Я злой и страшный янычар, смертелен каждый мой удар.

Кощей потащился к уступу, а сотник… двинулся в обратную сторону. Спину он держал прямо, чересчур прямо. Кощей почти дошёл до края, где только что стоял я, и развернулся.

Рука янычара скользнула к бедру, крупная рукоять сама втянулась в ладонь. И пистолет, как часть вдруг вытянувшейся руки, изрыгнул пламя.

Кощей качнулся, но упасть не успел: янычар, пролетев живым болидом, ногами врезался ему в грудь. Удар оказался сокрушительным. Тощее тело, сложившись пополам, отлетело за край обрыва, и, перевернувшись в воздухе большой тряпичной куклой, распласталось на траве.

Сотник стоял с пистолетом в руке. Длинный ствол, непривычный цвет хаки – да это же «Глок»4!

…«Смертелен каждый мой удар»… Такой свирепый таран бьёт наповал, можно было не стрелять… А, нет. Устрашение! Оружие, огонь и грохот – символы власти. Сразу ясно, кто бог‑громовержец, а кто – червяк никчёмный.

Янычар, подойдя к негру, повёл стволом и улыбнулся.

– Что, Лумумба, допрыгался? Твоя очередь. С вещами на выход. Пошёл!

Очкастая харя враз посерела; негритос, умоляюще сложив руки, упал на колени.

Сотник, весело оскалив зубы, упёр ствол ему в лоб, прямо над очками.

…Точно, «Глок‑17». Слышал, что-то в нём особенное… Безотказный? Да, но что-то ещё… И очень важное…

– Никак жить хочешь, а, Лумумба? Не скули, даю тебе шанс. Сработаешь ништяк, с первого раза – помилую. Давай, шевели копытами, пока я не передумал.

Метнувшись к зеленоватой груде какого‑то хлама, негр выдернул оттуда толстую палку, обёрнутую материей. Подойдя к обрыву, поплевал на палец, выставил, определяя направление ветра. Заглянув за край, он плавно метнул круглое полено.

Груз падал, разматывая ткань, и вдруг раскрылся парашютом. Опустившийся купол ровнёхонько накрыл то, что минуту назад было Кощеем; полотно медленно сдулось в бесформенный балахон. Минута‑другая – зелёный саван почти слился с травой.

Всё это время чёрные молчали.

– В самое яблочко, – вздохнул сотник, глядя на Лумумбу. – Хрен с тобой, маэстро. Копти пока небо.

Это конец. Янычар не меня спасает, нет. Ренегатов он решил покарать, понятия преступивших. А ещё существует правило: не оставлять свидетелей.

Травушка моя милая, лечь бы на влажную землю и дышать, дышать упоительным духом твоим. Встретимся мы внизу, да жаль, вдохнуть уже не получится…

Но почему?

Магниты, они нашли мои магниты! Всё, скрипач не нужен…

И вот ведут меня к оврагу,

Ведут к оврагу убивать. 5

Сотник приближается, оружие у него в кобуре. Проходит мимо, взгляд весёлый.

Кровь стучит в висках, ноги ватные, всё пропало. Катенька, девочка моя… Выжить, главное – выжить… Прямо триллер какой‑то! И даже не так… Словно я оказался внутри компьютерной игры – и всё время проигрываю. Вернуться живым? Да. Но сперва нужно выполнить задачу. Какую нахер задачу? Я сделал всё, что мог. Нет, не всё!

И поменялось во мне. Зазвенело в ушах. Багровый жар охватил лицо, шею и грудь. Руки и ноги дрожат от возбуждения. Во рту крепчает привкус крови.

Дождь слабеет. Редкие капли, падая медленно, словно снежинки, усеивают истоптанную траву.

Янычар переступает, чуть не замирая на каждом шагу. Полоски на униформе отчётливые, чёрные и красные.

Пистолет – это главное! Ствол замечательный, очень кстати. Атаковать – только со спины. Да, но толку‑то? Реакция у зверюги наверняка неслабая. Пока оружием завладею, пока сниму с предохранителя… Вот оно! У «Глока» нет внешнего предохранителя. Спуск нажал, ещё раз – и стреляй! Там осталось шестнадцать, нет, с учётом Пухлого – пятнадцать патронов. Сперва клоуна полосатого, потом зондеркоманду. Эх, повеселимся!

Звон в голове ещё усилился. Словно неизвестная сила толкает меня на невероятные поступки. Боже, как скучно я жил! Германий ещё этот дурацкий… Порву, суки!

Лечу вослед янычару. Спикировав на чёрно‑красную хребтину, выдернул «Глок» из кобуры… Но почему он такой лёгкий? Как в кино, подумал я, и кто‑то другой вместо меня нажал на спуск, и ещё раз, в бритый затылок – огонь!

Пистолет издал слабый стальной щелчок – и всё.

Я отскочил в сторону, снова на спуск – и вновь пустой лязг. И какие‑то нечеловеческие басы:

– Ха‑а‑ха‑а‑ха‑а‑а…

Внезапно мир живых звуков вернулся. Оказалось – раскаты хохота, и громче всех ржал янычар.

– А Доцент и правда тупой. Ха‑а! Покушение на убийство центуриона. Средь бела дня, при свидетелях. Всё, Гриня. Ку‑ку.

Слова не могу вымолвить.

– А знаешь, что за это полагается? Смертная казнь, на месте. Или штраф, сто тысяч. Тоже на месте.

Надо же, как быстро сошёл на нет мой нервный озноб.

– Я выбираю штраф.

– Машинку мою верни. Ну!

Я отшвырнул бесполезный пистолет.

– Теперь доставай, что у тебя там… И медленно, чтобы я видел. На землю брось и пасуй сюда…

Вытащив из заднего кармана «котлету», кинул под ноги и пнул в его сторону.

Янычар поднял пачку, поднёс к лицу.

– Точняк! Ты всё просчитал заранее?

Снова заржали. Но уже беззлобно, по‑свойски.

Налетел ветерок, дождь прекратился.

– Можно выдохнуть… – осклабился сотник. – Ночь в Зоне тебе не пережить. но я могу помочь.

– С чего такой добрый? Я ведь пытался тебя убить.

– Забудем об этом. Человек вправе защищать свою жизнь.

– Золотые слова твои, сотник.

Я не узнавал себя, словно проснулся доселе глубоко дремавший совсем другой человек, уверенный и даже бесстрашный. Прямо наваждение, и ведь не первый раз за сегодня.

– Ты рисковал, Доцент. Это тебе в плюс.

– Ты говорил о помощи.

– Да… – Он взглянул на циферблат. – Через полчаса уходит спецпоезд на Материк.

– Спецпоезд?

– С продукцией. В пассажирском вагоне есть резервное место.

– Сколько? – Я почти знал ответ.

– Двести тонн. На две поездки, туда и обратно.

– Лучше бы на одну.

– Нет, можно лишь в паре. Доставай, так же медленно и осторожно.

Моя куртка и сумка облегчились, деньги перекочевали в карманы сотника.

– Ты вернёшься, Доцент. – Он оседлал велосипед. – Я так думаю.

Глава 6. Часть специальная

Наш мозг светом истины с хозяином делится неохотно. Более того, этот хитрюга способен одурачить своего владельца, в чём я скоро и убедился.

Привязчивый мотивчик на сей раз настиг меня бодрствующим.

Ах, мама,

Какая драма!

Зашла в Овальный кабинет –

А там Обама.

Да, репертуаром тут не балуют. А как насчёт пожратеньки?

Послышался короткий стук – дверь купе приоткрылась.

– Ужинать будем?

Надо же, какая фигуристая!

– Давайте… давай скорее, красавица.

Ух ты, сосиски! С картошечкой, с кетчупом.

– И водочки, красотуля.

– А тебе не хватит?

– Что?

– Ты же на ногах еле держишься.

Да что она несёт? Ах да, коньячок был употреблён, а до того ещё и водка. Надо же, пяти часов не прошло… Ладно, а что у неё на овальчике? «Ксения. 800». А размерчик у неё где‑то третий. Знак ГТО на груди у нея, больше не знаем о ней ни… ничего.

Проводница повернулась к двери.

Вот это ножки! А булочки‑то, булочки, так и перекатываются! Надо брать. Первый – пошёл.

– Послушай, Ксения.

Она оглянулась – ледяная улыбка. И бейджик‑то, как испарился.

– А почему это вы мне тыкаете?

– Не понял.

– Должна вас огорчить: наш поезд не шлюзуется, и за окном уже Материк.

Ну да, это же спецпоезд… Специальный, значит. И вновь накатило тяжкое чувство: словно неведомый кукловод заставляет меня, беспомощную марионетку, играть чужую роль. И в этом странном сценарии я не могу изменить ничего.

– В силу вступили законы Российской Федерации, – сказала Ксения. – Кстати, сейчас наше радио транслирует Уголовный кодекс.

– Кодекс?

– Весь‑то он вам ни к чему, но хотя бы специальную часть… Ответственность граждан за преступления, совершённые в Большой зоне.

Специальная часть? Специальная… Что не так?

Девица, окинув меня взглядом, прыснула.

– К вольной жизни привыкаешь не сразу, верно?

…Часть специальная… Исчезло важное, безумно важное. Как пусто внутри… Но что не так? Деньги? Их перечислят, и дочурка моя будет жить. Но… как её зовут? Маша? Или Таня… Что такое? Я забыл её имя? Что со мной происходит? Ах ты блин, всё куда хуже… Часть специальная!

Словно чужая тень отошла – и ясно стало, ясно до омерзения, – нет у меня никакой дочери. И не было никогда… А‑а‑а‑а‑а‑а!..

***

За два дня до того

Порывы ветра за окном раскачивают верхушки сосен.

– Не желаешь тряхнуть стариной, Костя? – спрашивает Ратников.

На самом деле меня зовут – Александр Константинов. Костя, производная от фамилии, – с доисторических времён, когда мы с Толей Ратниковым учились в техникуме, в одной группе. Да и его мы звали тогда не по имени – просто Белый6.

Запах смолы дразнит ноздри, в лес бы сейчас, хоть через окно прыгай. Но нет никакого леса. И окна на глубине сорок метров быть не может. Никак не может – в режимном помещении Академии метанаук, глубоко засекреченной организации на окраине Москвы. А мы сидим в кабинете начальника первого сектора, отвечающего за глобальную безопасность.

– Тряхнуть стариной?

– В поле поработать, на ниве прикладной науки.

Ратников поправил белоснежную шевелюру ладонью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

 Пульпа – взвесь твёрдых частиц в жидкости.

2

 Фильтрпресс – аппарат для разделения пульп под давлением.

3

 Флокулянт – вещество, способствующее связыванию мелких твёрдых частиц в рыхлые хлопья (флокулы).

4

 «Glock» – крутой австрийский автоматический пистолет.

5

 Владимир Набоков. «Расстрел».

6

 Подробнее об этих событиях рассказано в романе «Камуфлет».