Слепой. Большой куш

Так или иначе вторая встреча только укрепила симпатию Глеба к Шестакову. Тогда Слепой не мог предугадать, что они видятся в последний раз.

Сиверов начал действовать одновременно в нескольких направлениях. По Семену Ершову информация была скудной. Постоянного адреса мужик не имеет, бичует по вокзалам и станциям Москвы и области.

– Инвалид, – объяснил Потапчук. – Если б в нашем спецназе воевал, его бы не бросили. У министерства обороны народу слишком много, они там привыкли дивизиями разбрасываться.

– Бывших спецназовцев без кола без двора я знавал. Но чтоб бандит до бомжа скатился…

– Говорят, характер у мужика не сахар. Неуживчивый.

Кроме клички, от которой Семену вряд ли удалось отделаться, у Сиверова была в распоряжении одна характерная деталь: нерабочая правая рука. Припарковавшись на площади «Трех вокзалов», он принялся опрашивать людей. На Казанском обнаружился носильщик по кличке Курносый, но старше по возрасту, чем Ершов, и со здоровыми сильными ручищами. На Ярославском ему показали бомжа-инвалида с ампутированной рукой, но плюгавенького мужичка при всем желании нельзя было представить бывшим спецназовцем.

Пришлось возвращаться к машине и продолжать объезд. На Курском и Белорусском Курносого вспомнили – там он достаточно долго ошивался. Память о себе оставил не слишком хорошую.

– Амбиций имел до хера, – объяснил у пассажирского вагона «коробейник» с шоколадными плитками, наборами авторучек и прочей мелочевкой. – Поработал, как я, и бросил, не понравилось, что пассажиры морды воротят. Конечно, воротят – кто хотел, тот уже накупил в городе достаточно. Полсотни отвернется, полсотни скривит рожу и обольет презрением и один купит на копейку – такая вот пропорция. Его не устроило…

Уборщица в халате и клеенчатом фартуке, казалось, занималась в зале ожидания сизифовым трудом. Протирала шваброй плитки пола, которые тут же испещряло множество новых грязных следов – в Москве с утра моросил дождь.

– Был такой. Не слыхала, чтоб звали Курносым, но, судя по роже, кличка вполне подходящая. И рука сухая, висела, как плеть. Левой управлялся нормально, только злился по каждому поводу. Пассажиров чуть ли не жаться к стенкам заставлял. Один наследил по свежевытертому, так он на него с кулаками накинулся. Парень здоровый был, но струхнул.

– Короче, не прижился у вас Семен.

– Не прижился. Через две недели поперли. Денег вообще не заплатили, сказали, испытательный срок не выдержал. Он, конечно, сразу на коня. Но шашкой помахать не дали, быстренько скрутили…

Одно время Ершов работал и живой рекламой – топтался у входа на Курскую-Кольцевую со щитом на груди.

– Мы с ним отдых на море рекламировали, – рассказал напарник. – Турция, Греция, Кипр. Каждый день звал в переулок: там и магазин и местечко укромное, где можно без проблем пузырь раздавить. Я вначале думал, мерзнет с непривычки, посоветовал больше ходить, не стоять подолгу на месте. А он мне: я, мол, бывший спецназовец, я двое суток без движения мог в засаде просидеть. И ничего, нормально – если для дела надо. Он правда в спецназе служил?

– В афганскую.

– Кто ж виноват, что он льготы себе не выцарапал. Ну, сели раз, выпили. Вначале жаловался, что скучно торчать с рекламой. Потом такие понты развел. Я зову на место возвращаться, чтобы прогул не засчитали, а он меня шестеркой обзывает. Кончай, мол, шестерить, такой поганой работы можно сколько угодно найти. Если такой генерал, какого черта вообще нанимался?

Главного Глеб так и не узнал – Курносый ни с кем не делился планами на будущее. Скорее всего, он их вообще не имел. Просто пытался найти хоть какое-то место, где мог бы работать, не теряя самоуважения. С каждой новой неудачей, новым увольнением, ему становилось еще сложней – характер, если и менялся, то не в лучшую сторону.

Мог он быть предателем, виновником гибели Шестакова? Трудно представить. Но нельзя спешить и заранее вычеркивать его из списка подозреваемых.

В задачу Шумахера входило привлечь к себе внимание и в то же время проскочить достаточно быстро, чтобы никто не успел заметить мелких отличий мнимого броневика от настоящего. Его отъезд зафиксировали те камеры наружного наблюдения, которые дым еще не успел забить белой ватой.

По машине открыли стрельбу те, кто находился снаружи, – дежурные полицейские и сотрудники собственной службы охраны ювелирных фирм, не допущенные администрацией внутрь комплекса.

Все они сидели в двух кафе на противоположной стороне Златницкой. Охранники разных фирм занимали разные столики, ревниво друг на друга посматривая. Их хозяева вели между собой жесткую борьбу на рынке, и охранники прекрасно это знали. И тем не менее проявили солидарность, как только это потребовалось.

Зажимая платками нос и рот, они стреляли по приземистой движущейся тени вместе с полицейскими. Потом ринулись к припаркованным машинам, одновременно дозваниваясь по мобильникам к старшим представителям на выставке. Кричали в трубки, одинаково срываясь на кашель, пытались отбежать или отъехать от ползущих во все стороны белых клубов.

Старшие представители проявили гораздо меньшую солидарность с «Carrier». He сговариваясь, все они запретили своим охранникам преследовать броневичок. В беспорядке и хаосе за первым ограблением может последовать второе. Когда рванут в погоню полицейские машины, нужно удвоить бдительность и перекрыть своими силами ближние улицы.

Легче было приказать это, чем исполнить. Со стороны фасада комплекса воздух оставался чистым и свежим, с противоположной – клубился ядовитый туман. Стрельба быстро прекратилась – даже если б глаза не слезились от невыносимой рези, все равно можно было ненароком попасть в полицейского или в своего ни в чем не повинного коллегу.

Вслепую ставить машины поперек улицы тоже оказалось делом не простым. Чья-то машина въехала задом в фонарный столб. Две других столкнулись, побив фары. К счастью, скорость в обоих случаях была малой, люди отделались незначительными ушибами. Но легче от этого никому не стало.

Тем временем погоня набирала обороты. За Шумахером увязались две полицейские машины и два мотоциклиста. Причин для колебаний у полиции не было, она стартовала достаточно быстро и выиграла от этого вдвойне – слезоточивый газ не успел причинить большого вреда участникам погони.

Немедленно включились все штатные средства связи. Были оперативно перекрыты мосты через Влтаву – Чехов, Манесов, Карлов и Мост Легионов. Начали перекрываться те улочки, куда броневик мог свернуть и, конечно же, все улицы и перекрестки по направлению его движения.

Шумахеру никто бы не позавидовал. Боковой и задний обзоры в машине отсутствовали – это диктовалось условиями внешнего сходства. Щель впереди была шире, чем в транспортном средстве «Carrier», но в любом случае мизерной по сравнению с привычным лобовым стеклом.

В настоящем броневике дефицит обзора восполнял бортовой компьютер – подключенный к нескольким «глазкам», он давал возможность переключаться между разными обзорными видами – вперед-назад, вправо-влево и даже вниз-вверх. У Шумахера в распоряжении были только щель и собственные, не перестающие слезиться глаза.

Уход от преследования по улицам Старого города требовал постоянных разворотов, виражей. Харитонов прекрасно знал район, и это ему очень помогало.

У него было три варианта конечного пункта – в каждом из них ожидал обычный велосипед. До любой из трех точек он мог добраться очень быстро, но Вождь поставил условие: двенадцать минут отвлекать на себя полицию, ровно двенадцать минут с момента выезда из ворот.

Внутри машины уже не было надобности копировать броневик, все здесь было по минимуму. И если приборная доска фактически отсутствовала, то светящееся табло часов красовалось на самом видном месте, прямо под щелью, и Шумахер следил за временем постоянно. Сейчас цифры на табло подсказывали: прошла всего лишь половина срока.

Он снова вывернул руль – машину занесло и едва не перевернуло на крышу. Нельзя, чтобы полиция распознала по ходу и маневренности, что машина весит во много раз меньше настоящей, бронированной. В идеале надо ехать плавно и по прямой – крейсерским ходом, каким движутся лимузины с президентами и премьерами. При каждом резком повороте, при каждом торможении отличия в «весовой категории» обязательно будут выпирать.

Одна надежда, что пражская полиция заранее наслышана о чудо-машине. Чехи готовы поверить и в сверхлегкую броню и в сверхмощный движок, который управляется с сейфом на колесах, как с пушинкой.

Несколько пуль зацепили на излете заднюю стенку. Одна из них, уже ощутимо потерявшая скорость, ударила как молотом в бронежилет под правую лопатку. Шумахер и так с трудом дышал, а теперь и подавно чуть не задохнулся от боли. Если б пуля угодила повыше, предплечье на какое-то время онемело бы, и он не смог бы маневрировать как положено.

Клин клином вышибают. От резкой боли зрение ощутимо прояснилось, слезы перестали течь. Какого черта он получает равную со всеми долю? Его роль в деле самая ответственная, самая рисковая! Сейчас, конечно, поздно выступать и требовать себе больше. Сам виноват, слишком впечатляющей оказалась сумма. Но в отличие от других ему, Игорю Харитонову, деньги никогда не доставались легко.

Как быть теперь? В обзорную щель видно, что узкая улица от стены до стены перекрыта двумя выставленными поперек полицейскими машинами. Успели, гады, подсуетились. Машины, само собой, пустые – никто не жаждет сломать себе позвоночник. На обычной тачке он бы раскидал эти ментовозки, но второго удара самоделка не выдержит, точно рассыплется.

В одном полицейские ошиблись: перегородили улицу возле самого перекрестка. Шумахер чуть крутанул руль направо – вышиб стеклянную витрину закрытого на ночь магазинчика, снес прилавок и вылетел на перпендикулярную улицу вместе с тучей режущих брызг от второй витрины. Вслед жалобно заверещала сигнализация магазинчика.