Комбат. Восемь жизней

Глава 5

Алена Зернова очнулась от первого в жизни обморока. За прожитые тридцать шесть лет она ни разу не лишалась чувств ни от горя, ни от радости, ни от испуга, ни от боли. От тяжелых механических воздействий – тоже. Но, несмотря на отсутствие прошлого опыта, сразу поняла, разобралась в своем состоянии. Оно было отвратительным. Голова очень легкая, почти невесомая, словно воздушный шарик к плечам приклеен – даже от слабого ветерка может оторваться. В глазах – не то искорки, не то звездочки. Мысли обрывочные, куцые, не оформленные хотя бы в мало-мальски понятные фразы. И все это на фоне легкого недоумения – с ней ли это происходит, верно ли восприняты ощущения?

Она пошла за новым автомобильчиком для Петьки, но, не успев сделать и пятидесяти шагов, была подхвачена под локоть и вытащена на автомобильную стоянку. Быстро, слишком быстро, чтобы успеть испугаться, ее затолкали в большой черный джип, и все… Дальше провал. А сейчас – трудное «возвращение». Вращать невесомой черепной коробкой, парящей над плечами, непросто. Взгляд не успевал за движением: перед глазами оставался «эффект метелки», как если бы картинка была песчаной и ее ссыпали со стекла. Еще хуже то, что мысли не успевали даже за столь медленным и нечетким «проявлением изображения», констатируя: вот стол, вот штора, я лежу на кровати, рядом стоят мои сапоги, рядом с сапогами чьи-то тапочки, я здесь ни разу не была…

Действительно, квартира, в которой приходила в себя после инъекции калипсола учительница Зернова, была ей незнакома. Как неизвестны были мужские голоса, звучащие за стенкой. Новым был сильный запах отдушки, струящийся от постельного белья, поверх которого она сейчас лежала. И совсем странными были чувства неясного страха и большой потери. С каждой секундой страх усиливался, к нему стали примешиваться необъяснимая тревога и тоска, тягучая, темная. И вдруг – яркая, болезненная вспышка: Петя! Его здесь нет! Его уже давно нет рядом! Она не знает, где он! Попытка сесть, широко открыть глаза – и новый провал, словно в колодец полетела.

На самом деле приблизительно половина пациентов, обезболенных анестетиками поколения девяностых, проходят при выходе из наркоза стадию бреда и галлюцинаций весьма мрачного свойства. Некоторые переживают раздвоение личности. В очень редких случаях бывают приступы выраженной агрессии и настоящего буйства. То есть то, что испытывала Алена Игоревна, было далеко не худшим вариантом нормы. Но она этого не знала. Как не знала и не зафиксировала ни зрением, ни слухом, кто и зачем привез ее в совершенно незнакомое место.

Второе «возвращение», «подъем из колодца», было гораздо короче и определеннее. Длинный пустотелый бетонный столб, холодный и скользкий. Но, если поднять, запрокинуть невесомую голову-шар, станут видны небо и солнце. Сначала очень далеко, потом ближе и ближе, даже чувствуются горячие лучи на коже. И вот она покидает колодец и ложится рядом с ним. Только куда? На лужайку, на живые ромашки? Ладонь шарит по шелковистым лепесткам и твердым желтым серединкам, но они не различаются на ощупь. Алена пристально вглядывается, принюхивается – опять резкий запах стирального порошка, а цветы плоские. Это просто рисунок на пододеяльнике. Слава богу, она под крышей, вот окно – слышен шум города. Какого? Она в Москве? А Петя где? Где ее сын? Вторая попытка сесть почти удается. По крайней мере, она оперлась на предплечье, ощутила его жесткость. Подняла вторую руку, провела ею по волосам. Собралась с духом, оттолкнулась, опустила ноги на пол, зафиксировала взгляд на сапогах. Пусть они будут мысленным якорем, удерживающим ее в равновесии. Теперь упереться ладонями и встать. Чтобы идти. За Петей… В голове закружилось, перед глазами замелькали большие мухи. Или это снежинки, враз прилипшие ко лбу? Как их много, таких тяжелых! Как быстро они тают и ручьями стекают по всему телу!

Со стороны казалось, что очень пьяная дамочка пытается сделать несколько неуверенных шагов, но ей, конечно же, это не удается. К счастью, падает она на кровать и снова проваливается в дремоту, липкую, полную ужаса.

Макс с любопытством наблюдал за пленницей из-за кухонной двери – специально приоткрыл. «Цирк» длился уже почти час, но его предупредили, что именно так и будет. Быстро женщина не проснется, только с третьей или даже четвертой попытки. Возможно, не сразу вспомнит свое имя, фамилию – их обязательно надо спросить, когда на лице у нее появится более-менее осмысленное выражение. Кроме того, тогда же придется посчитать и запомнить пульс. Если за десять секунд будет больше двадцати ударов – дать выпить таблетку, ту самую, что лежит сейчас в кармане, завернутая в обрывок фольги. Когда частота сердечных сокращений нормализуется – предложить ей кусочек шоколада, стакан сока. Потом, еще через два часа, приготовить жидкую овсянку на воде, с медом.

Все эти инструкции были загружены в память его умненького телефона, как сам он грузит хитовые песенки и свежие приколы. Постепенно возвращаясь в сознание, Алена Игоревна слышала «беседу» своего тюремщика с голосовым файлом. Но она этого еще не знала. Она ничего не знала, даже догадок никаких не имела. Слишком трудно было сейчас что-то вспоминать, сопоставлять, анализировать. Начала сильно болеть голова, из воздушного шара превратившаяся в чугунную неподъемную болванку. В конечностях ощущались дрожь и слабость, несмотря на то что она лежала на спине и разглядывала потолок. Ясно помнилось, что недавно она пыталась встать, но упала. Сейчас мысли были четче, яснее: слабость осознавалась и умом и телом. Невесомыми, ненадежными стали руки и ноги, словно из них вынули кости и распластали рядом с телом бесполезными тряпками. А пальцы живут отдельно от них, сами по себе. Слушаются головы, подчиняются ее командам, когда она велит им пошевелиться. То всем сразу – на ногах, то каждому в отдельности – на руках. И еще – неприятные ощущения в животе. Внутри катаются и мерзко урчат большие круглые пузыри. Но какое ей дело до пластилиновых рук и взрывоопасного живота, если она не знает, где ее мальчик?

– Где Петя? – Алена хотела закричать, но слова получились глухими и медленными, язык слушался с трудом.

– Где я? Где мой сын? – теперь она старалась не кричать, а говорить.

Увидев, что женщина пришла в себя, Макс вышел к ней, опустив на лицо шапку-маску. Она сразу вспомнила, что тот, кто выхватил ее из толпы, был без маски. А вот в машине вез, держал другой человек, прикрывающий лицо. Каким был шофер – не увидела, не успела.

– Как самочувствие? Что-нибудь нужно?

Главный вопрос о сыне был проигнорирован. Зато тюремщик присел рядом, неумело обхватил ее запястье и стал губами отсчитывать удары сердца, глядя на секундную стрелку больших настенных часов.

– Восемнадцать, – удовлетворенно пробормотал он. – Сейчас шоколадинку съешь и соку выпьешь. Он так и сказал – шоколадинку, и Алена отложила эту характерную оговорку в память.

– Мне в туалет нужно, потом все остальное. Куда идти?

– Я доведу.

Максу было велено провожать ее до любой двери, кроме входной, и не позволять запираться изнутри. На его предложение вообще свинтить запирающие задвижки возражений не имелось, да поленился он. Кроме того, отвертку дома забыл, а здесь порылся в двух ящиках – не нашел. Дальше искать не стал. Сейчас он испытал легкую неловкость, но ослушаться приказа не посмел. Вставил ногу в грубом толстом ботинке между стеной и дверью, грубо рявкнув:

– Не велено!

– Что не велено? – женщина пошатнулась и вцепилась в раковину умывальника.

– Ты не стесняйся, я ни смотреть, ни слушать не стану. Закрываться тебе нельзя, поняла?

Она поняла, что осмотреться не получится, а в туалет просилась именно для этого. Включила шумно воду, для достоверности присела на унитаз, нажала сливную кнопку. Обычный смежный санузел, чистый, красиво оформленный, без окна, с маленьким вентиляционным люком, в который только кошка проберется. Алена постучала ногой в колготках по фаянсовым чашам – нет, не разобьет она ни раковину, ни унитаз. Сил не хватит. На полках только флакончики, ими делу не помочь. Зеркало закреплено шурупом – тоже не снять самой. Может, через пару минут попроситься снова, обув сапоги? Осколками битого стекла можно ранить или убить охранника и бежать. Только куда? А если она не в Москве? Если вообще в другой стране? Где сейчас сумочка? В ней паспорт или забрали? Нет, драться и сбегать пока рано, лучше провести разведку, попробовать узнать, кто и зачем ее выкрал. И главное, что с Петей?

Голова снова закружилась, но состояние клубящегося бреда не возвращалось. Холодная вода взбодрила, добавив крепости мышцам рук и ног.

– Открывайте, дайте мне руку – боюсь упасть.

Педагогика и психология научили ее, что контакт «рука об руку» – хорошее начало для завязывания дружеской беседы. Макс, однако, психологией не увлекался. Он смело вошел, подхватил легкую красивую женщину на руки и отнес к кровати. О таком контакте социальные науки говорят как о располагающем к интимному общению. Именно им начинаются тысячи любовных сцен в книгах и кинофильмах, даже когда любовники заранее не планировали ничего такого. И парень действительно почувствовал легкий флер романтики, когда ему пришлось упереться коленом в кровать, чтобы не бросить свою ношу плашмя, дать ей возможность сесть, одернуть задравшуюся юбку. Предлагая пленнице сок и шоколад, он смотрел на нее по-мужски изучающе, невольно задерживая взгляд на шее, груди, коленях.

Новый брак внес в Светину жизнь множество перемен, но самым главным, желанным изменением на первых порах стали не деньги и не власть, а поездки. Любые туристические агентства радостно распахивали двери и возможности, едва осознав глубину кошелька клиентки. Сначала, по неопытности, она заказывала место в групповых, стадных турах. Потом, войдя во вкус, требовала только индивидуальные, разработанные под ее личный запрос. Муж нередко составлял ей компанию – ему нравилось, когда менялись пейзажи за окном, цвет кожи и акцент официантов. Перегруженный бизнес-информацией, он редко слушал экскурсоводов, гидов, проводников, воспринимая их истории как неизбежный гул. Зато Светлана с удовольствием знакомилась с любыми артефактами, скупала дорогие и дешевые сувениры, фотографировалась. Новые впечатления помогали ей, по ее собственному выражению, «привыкать к размаху». Маленький зерновский мирок, ограниченный скрипучим диваном да микрорайонным кафе, лопнул, как перегретый флакон дезодоранта. Теперь прошлая жизнь напоминала ей засорившуюся провинциальную речушку, в которой окрестная детвора радостно плещется только до первой поездки к морю.

Были и любимые курорты, куда хотелось вернуться, даже остаться. К ним она присматривалась, интересовалась ценами на местную недвижимость, оставляла заявки. Сама покупать не могла – такие решения принимал Ваня и пока ни разу не поддержал ее порыва купить квартирку в приморской или приокеанской зоне. Говорил, будет ревновать жену к аборигенам. Света не перечила.

Из недавней поездки она вернулась под очень сильным впечатлением от увиденного. Отдыхала не одна – в компанию досталась жена Ваниного младшего брата и компаньона Лиза с сыном. Этот самый неугомонный и бесцеремонный Вовочка и подсуетил острые впечатления. Он в Индонезии был не впервые, валяться на пляжах Бали и Калимантана не хотел. Суматранские орангутанги, новогвинейские похоронные ритуалы, храмы Боробудур не волновали лондонского подростка Владимира Волошко – он их не раз видел. От однокашника Вовик знал, что в Джакарте среди особняков старой Батавии или в китайском Глодаке можно увидеть выступление удивительного, единственного в мире цирка. Артисты в нем – сплошь уроды, каких и вообразить невозможно, – человек-пузырь, человек-дерево, человек-нос. Ничего особенного эти чудовища не показывают, кроме самих себя, но посмотреть стоит.

– Я думал – маски на них, еще спросить хотел, где можно такие купить, – Эгис, сын латышского дипломата, рассказывал эту историю с таким неподдельным ужасом, что не поверить было невозможно. Он клялся, что сделал несколько фотоснимков, но маме, увидевшей их, стало дурно, и отец собственноручно удалил циркачей из памяти фотокамеры.

– Папа мне даже вспоминать о них запретил, только не получается. Тетка с отвисшей половиной лица, в которой глазик запутался, снится часто. И мужик один вонючий с руками, словно деревья, – тоже.

Мечту самому увидеть уродов Вовочка лелеял с Рождества, вернее, с послерождественской поры, которую он лично провел с родителями в Альпах в такой зимней скуке, что и рассказать в школе было нечего. Хотя на фоне истории про жуткий цирк меркли любые рассказы об интересных каникулах.

Мама Лиза была неазартной и ленивой. Ей нравилось лежать на песке, качаться в гамаке, пить коктейли и просто спать. То ли дело тетя Света! Вовчик рассказал ей о впечатлениях Эгиса, побожился, что тот не врал, и, как и рассчитывал, нашел сообщницу. Оставив намазанную кремом для загара маму в обществе пляжного жиголетто китайского толка, крепкозадая тетя и коренастый, под стать ей, племянник рванули в столицу. Автомобиль заказали напрокат к Яванской пристани, до нее от Калимантана добрались на экскурсионной джонке.

– И что, куда рулим? – Светлана отъехала к тротуару и вопросительно подняла брови. Городишко всего-ничего, под десять миллионов народу, окраины все одноэтажные, необъятные. Кто дорогу будет показывать?

Но и про запутанную дорогу любопытный Вова не преминул спросить у потрясенного цирком Эгидиуса, дескать – как туда попали, кто навел? Тот рассказал, что папа что-то знал заранее и искал специально. В столицу они прибыли так же, с острова на лодке. А там ехали в такси прямо в Глодак.

– Его папа так и сказал – Glodak, central part, near the market[1], – таинственно шептал паренек, словно недовольный папа Эгиса мог услышать их разговор из Латвии.

– Выходит, лоханулись мы с тобой, Вовик, карта нужна. Без нее заплутаем. Поехали вот к тому торговцу, по кульку осьминожков возьмем и карту купим. Согласен?

– А с пивом можно?

Светлана щелкнула племянника по носу и отрицательно покачала головой. В этом вопросе она придерживалась строжайших принципов – детям никакого спиртного, ни при каких обстоятельствах. Сама была за рулем, да и пива не любила. Масляно-ласковый продавец отвечал на Вовкин идеальный английский с явным уважением и сильным китайским акцентом. Но и про жареных осьминогов, и про карту, и про колу все понял правильно.

Поводив пальцем по разлинованному полотну, изображающему уменьшенную индонезийскую столицу, любители экстремального цирка двинулись на поиски. Прокатный джип то и дело замирал на светофорах, полз, едва не царапая двери о соседние авто. Понадобилось больше часа, пока огромный пыльный иероглиф на грязно-белом строении не подсказал им, что географическая цель достигнута – они в Глодаке.

– Теть Свет, давай парканемся и побродим, что мы увидим из окон?

В Вовкином нытье была своя логика. Они поставили машину на платную стоянку рядом с приметным многоэтажным магазином и отправились искать вывески или афиши, извещающие о выступлении особенного цирка.

Через два часа толканий локтями, перекусываний коричневой лапшой с острым бамбуковым соусом и безуспешных поисков общественного туалета богатые путешественники стали жалеть о своем экспромте. Было невыносимо душно, пахло непривычно и неприятно, пот тек градом. Изредка им встречались бледнолицые туристы с озабоченными влажными физиономиями – европейцы, американцы. На фоне низкорослого, узкоглазого, худощавого местного народца они смотрелись, как тяжелые муравьиные яйца на фоне снующих мурашек. Почти у всех неместных были усталые глаза. Они печально кивали, даже не пытаясь изобразить улыбку-приветствие.

– Все, племяш, мы заблудились. Самих в цирке можно показывать! – Света плюхнулась в пластмассовое кресло и вяло отмахнулась от официанта, который в тот же миг возник рядом. – Если через десять минут не выйдем к нашему джипу, останавливаюсь и вызываю такси туда, где стою. И гари оно гаром, агентство проката!

Но в этот переломный момент им начало везти. Во-первых, пошел дождь. Хотя назвать то, что началось, дождем, мог только человек с очень бедным словарным запасом. С неба опрокинулся настоящий водопад. Светлана с мальчиком вжались спинами в ближайшую к ним стену и так, пятясь, стали продвигаться к маячившему за водной пеленой входу под крышу. Войдя, обнаружили, что попали в некое подобие склада-мастерской по починке велосипедов.

– Оригинальный интерьерчик, надо бы запомнить, – впечатлился Вова стопками запасных колес, развешанных по стенам, деревянными полками, с которых никелированными рогами и ногами топорщились рули и рамы.

Хозяин заведения, сухопарый длиннорукий китаец, благосклонно кивнул в сторону прибитой к стене металлической банки.

– За укрытие надо пожертвовать, – пошутила Светлана, запихивая в прорезь одну за другой несколько тысяч индонезийских рупий.

Вовка, видя, что добро на передышку получено, стал бродить вдоль стен, рассматривать инструменты, трогать коробки с металлическими спицами. Китаец пристально наблюдал за экскурсантом – вдруг стащит железку в карман? Но нормальная мальчишеская рухлядь не интересовала подростка-мажора, ему было скучно. Да и присесть не предлагали. Тетке даже после оплаты вынужденного постоя не вынесли ни табуретки, ни пустого ящика, и она села на пол, подстелив найденную в сумке косынку. Дождь не утихал – слышно было, как шумят струи воды. И вдруг…

– Тетя Светочка! Нашел! – голос Вовика был взволнованным и торжествующим одновременно. – Иди сюда – вот афиша!

Действительно, один из ящиков с педалями был покрыт глянцевым листом, с которого, в точности как рассказывал Эгис, смотрели, стоя плечом к плечу, уроды: человек-дерево, подняв невообразимо изувеченные руки, человек-пузырь, на каждом сантиметре кожи которого торчали шарообразные опухоли разной величины, женщина, левая половина лица которой свисала до груди, как припухшее ухо бассет-хаунда. Лиц на втором плане Света не рассмотрела – ей стало нехорошо.

Китаец, заметив, что его гости чем-то заинтересовались, оставил свой верстак и подковылял к ним. Оказалось, он говорит по-английски почти так же хорошо, как Вовочка.

– Они сейчас выступают? – голос мальчишки дрожал от нетерпения.

– Конечно. Что ж они есть будут, если выступать перестанут? Они всегда выступают. Только не для всех…

– Умерь пыл, Володя, – прошипела Света, верно оценившая любезность хозяина, – а то мы эти билеты у него не выкупим – такую цену заломит. У меня наличных с собой мало.

Но аппетиты китайца оказались более чем скромными – он назначил по полтиннику американских денег за билет. Света, не торгуясь, согласилась. Старик попросил прийти к нему завтра к пяти, а к шести он лично сопроводит их на представление. Только деньги вперед…

– Сотку и деньгами-то называть стыдно, – подумали тетка с племянником, но владелец веломастерской в Глодаке так не считал – туристы переплатили втрое против настоящей цены, и, похоже, он все-таки продешевил.

Глава 6

Мама Лиза отлично провела время в отсутствие деятельной мужниной золовки и собственного сына. Вернувшиеся родственники разбудили ее, в буквальном смысле вытряхнув из гамака на песочек кремового цвета. Вытряхивал, конечно, Вовка – Света сама не стала бы ронять выпившую женщину под пальму, чтобы прокричать ей на ухо: – Мы завтра идем в цирк. А ты остаешься – тебе билет не купили!

– Слава богу, – пробормотала Лиза, миролюбиво потягиваясь. – Светик, он с тобой идет или нашел другую компанию?

– Со мной, со мной, он же ребенок еще.

– Но ты-то не дитя – по циркам расхаживать, тем более ездить в душную Джакарту из этого рая. – Лиза обвела глазами пляж и вопросительно склонила голову.

– Не злись, Лизок, у меня своих наследников нет, так я уж с твоего разрешения Вовиком попользуюсь. И ты передохнешь, и я порадуюсь. С годами, знаешь, тянет к детям. Бог не дал своих, а Ванины меня не больно жалуют. Они за маму в большой обиде. Слушай, – тут Света понизила голос и убедилась, что Вова уже плещется в прозрачном прибое Яванского моря, – а ты с Витиной старшей дочкой как? Общаетесь?

Лиза выпучила глаза и протрезвела в одну минуту. Ни о какой старшей дочке за тринадцать лет прочного брака она не слыхала. Виктор, в отличие от Светкиного Ивана, был женат лишь однажды – на ней, Елизавете.

– Ты что несешь, подружка! Какая дочка?

– Нормальная, говорят. Ваня и маму ее хорошо помнит. Ты не ревнуй – Витек ее не любил, она его тоже. Но девочку как-то состряпали. И разошлись мирно, без разборок. Каждый своей дорожкой побрел. Виктор вот на тебя набрел, потом деньги ему повстречались, Вовочка родился. Ванюша, тот сначала с деньгами встретился, потом с первой женой, а уж меня после всех встретил, по остаточному принципу. Когда искать уже нечего было.

– Да ладно, не прибедняйся, – выражение глупой растерянности все еще не сходило с Лизиного лица, – Ваня тебя любит, вы с ним – парочка, что баран да ярочка… Так, говоришь, у Вовки сестрица есть? И Витя с ней тайно дружит?

– Вот про «дружит» не скажу, потому что не знаю. Мне и о дочке этой Ваня не так давно рассказал, под водочку. Но я не придала значения, думала – вы не афишируете. А благоверный твой, между прочим, в депутатское кресло метит. Биографию копать будут, как кроты грядку. Лучше, если все тайны молодости он сам узаконит.

Лиза не знала, что лучше, что хуже, – известием о дочери мужа она была потрясена. Звонить и выяснять прямо сейчас – глупо, дома ночь. Спросонья какие разборки? И свекровь молчала, пока была жива! Неужто не знала? Нет, такую новость нельзя оставлять просто так, ее нужно запить. Дремавший поодаль паренек понятливо отреагировал на щелчок пальцев дивы из гамака и метнулся к барной стойке. Он знал Лизины предпочтения и цену своей услуги – доллар. За сиесту случалось заработать от этой туристки и пять, и семь зеленых бумажек. Когда выходило больше пяти, дама давала десятку за все сразу и не брала сдачу. В разных гамаках под разными банановыми зонтиками загорали несколько любительниц коктейлей, и мальчишке «за смену» удавалось «наносить» алкоголя на сотку. Приличный заработок для ребенка, даже с учетом отката бармену и охраннику.

– Ну что, мать с нами не просилась? – Вовик наплавался, швырнул в носильщика коктейлей горстью песка и присел рядом со Светланой.

– Нет, даже обрадовалась, что мы уедем на целый вечер.

– Еще бы ей не обрадоваться, – насупился Вова и захватил вместе со следующей горстью камушек.

– Не бей мальчишку – он на работе, – вступилась Света за маленького аборигена. Не ей принесет, так кому другому. Ему ведь все равно, за чем бегать – за морковным соком или за «отверткой». Желание клиента – его заработок. Повелят туристы – ночной горшок за ними таскать будет по всему пляжу.

Племянник уперся лбом в теткино плечо и насупленно наблюдал, как мама тянет из трубочки очередную порцию водки с соком. Тетя Света была второй, новой женой дяди Вани, до этой поездки они почти не были знакомы. Предыдущая жена была худой и болтливой, как сорока, а ее дети, две рослые девицы-кобылицы, постоянно подшучивали над ним на разных европейских языках. Сейчас, кажется, обе учатся в университете. В какой стране, он даже знать не хочет, так они ему противны. А эта Света – совсем другое дело! Детей нет, на пляже не пьет, машину хорошо водит. Протрезвеет мамаша – он ей скажет, что новая дяди-Ванина жена ему нравится гораздо больше предыдущей.