Гладиаторы двадцать четвёртого века
Николай Иванович Липницкий
Думал ли Арсентьев Сергей Петрович, задумавший покончить жизнь самоубийством, что окажется не на том свете, а в далёком будущем, где ему придётся участвовать в смертельном шоу? Наверное, нет. Но, судьба, или далёкие потомки, распорядилась по-своему.
Николай Липницкий
Гладиаторы двадцать четвёртого века
Арсентьев вышел на крыльцо приёмного отделения онкологического центра, прислонился к стене и устало прикрыл глаза. Похоже, что это приговор. Окончательный и обжалованию не подлежит. А он никак не хотел верить. Ни тогда, когда, два месяца назад, гастроэнтеролог, просматривая анализы, пробурчал себе под нос: «Как бы не рачок-с у вас, батенька. Как бы не рачок-с», ни сегодня, когда после долгого и тщательного обследования пришёл в очередной раз к онкологу. Даже, когда онколог подтвердил все подозрения и настоятельно советовал лечь в стационар, Сергей Петрович не верил. Просто не мог поверить, что судьба распорядилась с ним таким коварным образом. Даже от госпитализации отказался. А, уже потом, в коридоре, замешкавшись с пальто, он услышал через плохо прикрытую дверь разговор врача с медсестрой.
– Ну, как же, Аркадий Борисович? Вы так спокойно восприняли его отказ, а, между тем, сами говорили, что чем раньше начинается лечение, тем больше шансов.
– Не в этом случае, Машенька. Слишком агрессивная форма. Предложить я должен, конечно. Даже настаивать должен. Но, положа руку на сердце, всё это бесполезно. Только продлит мучения. Химиотерапия – вещь не приятная, сама знаешь. В любом случае, через недельку-полторы, он сляжет, а там, можно уже и ритуальные услуги заказывать. Тут мы бессильны.
И, вот тут, он поверил. Поверил сразу и безоговорочно. Сказанное за спиной в уверенности, что ты это не услышишь, всегда – правда, в отличие от сказанного в глаза. Это был удар. Тело, и без того слабое в последнее время, стало ещё более непослушным. Как Сергей Петрович вышел на крыльцо, он не помнил, и теперь стоит тут, опираясь на стену, а в голове мечется только одна мысль: «Это приговор».
– Простите, вам плохо? – вывел его из состояния ступора женский голос.
– Что? – он вздрогнул, открыл глаза и увидел девушку в легкомысленном розовом пуховичке, с сочувствием смотревшую на него. – Нет-нет, всё в порядке.
Отлепившись от стены, он медленно побрёл по дорожке к воротам. Расстояние, обычно плёвое, давалось с трудом. А там, ещё столько же, до автобуса. Выбравшись с территории центра, Арсентьев посмотрел неожиданно заслезившимися глазами в сторону остановки, подумал и махнул рукой стоящим неподалёку такси. В конце концов, если через две недели ему умирать, то, к чему деньги экономить? Перламутровый «Опель» сорвался с места и шустро подкатил. Сергей Петрович уселся на заднее сиденье, назвал адрес и опять погрузился в свои мысли.
Как это не вовремя! Хотя, смерть всегда не вовремя. Но сейчас, когда, с выходом на пенсию, появились большие планы на жизнь, умирать? На это он никак не рассчитывал. Но, похоже, судьба решила всё за него. Говорят, от рака умирать больно. Очень больно. Да, бывший сослуживец рассказывал, что, когда умирала его тёща, в последние дни постоянно кричала. Даже наркотики не помогали. Неужели, и ему уготованы эти муки? Неужели и он, под, сначала, сочувственными, а потом, раздражёнными взглядами жены и сына будет сутками корчиться от боли?
– Приехали, отец, – выдернул его из мыслей голос таксиста.
– Да-да, – Арсентьев вынырнул из своих мыслей, сунул водителю купюру и, не дожидаясь сдачи, выбрался из машины.
Дома никого не было. Сергей Петрович скинул пальто, стянул с ног ботинки и, надев тапочки, прошёлся на кухню. Рак. Одно это слово уже заставляет учащённо биться пульс и нехорошо сжиматься сердце. Но, узнать, что этот диагноз у тебя – это, вообще, ужасно. Чайник на плите засвистел, и Арсентьев вздрогнул. Он не помнил, когда поставил его на огонь. Наверное, чисто автоматически, занятый своими мыслями. Мысли. Наверное, это то, что будет его занимать всё оставшееся время. Пока не наступят боли. Потом будет уже не до мыслей. Потом боль будет его занимать целиком и полностью. Нет, он не должен доводить до болей. Нельзя, чтобы он запомнился жалким, кричащим и корчащимся.
Он должен уйти сильным и в своём уме. Но, как? Повеситься, а потом болтаться в петле с высунутым прикушенным языком? Броситься с крыши? Прыгнуть под машину, или, ещё лучше, под поезд? Сергей Петрович передёрнул плечами. Нет. Не то. Тогда остаётся только наглотаться сильнодействующего снотворного. Конечно, по-женски как-то, зато безболезненно. И эстетически гораздо лучше. Нет сломанной шеи, прикушенного языка и мозгов, размазанных по асфальту. Как сказать жене? Вот, кто будет плакать. Сын, конечно, тоже расстроится, но, погоревав, быстро успокоится. У него своя семья, своя жизнь и свои дела. А жена убиваться долго будет. Всё-таки, всю жизнь прожили душа в душу.
Он посмотрел на часы. Полдень. Жена только вечером с работы придёт. Нужно, наверное, привести все свои дела в порядок. Так всегда в книгах и фильмах перед смертью делают. И фраза красивая. «Привести свои дела в порядок» – Арсентьев несколько раз произнёс это вслух, посмаковал и улыбнулся. Звучит солидно. Хотя, что тут приводить? Долгов нет. Всю жизнь старался жить по зарплате и никогда не занимал ни у кого. Квартира? Так и так, жене достанется. Вряд ли сын затеет тяжбу. У него своя квартира, а из горла выдирать он точно не будет. Воспитали мальчика правильно. Так что, если подумать, и дел нет никаких. Дома сидеть не хотелось. В четырёх стенах, вдруг, появилось ощущение, что находишься в гробу или в склепе. Раньше, так не казалось. Он, вообще, любил свою квартиру, в которой прожил почти всю свою жизнь. Её дали им, как молодой семье, ещё в Советском Союзе, и он помнил, как они с женой радовались этому. Даже на Шампанское разорились, хоть и получали, тогда, как молодые специалисты, совсем немного. Но сейчас было именно такое ощущение.
Сергей Петрович встал, так и не выпив чай, оделся и вышел из дома. Уже на лестнице, спускаясь на первый этаж, в голове сложился план действий. Сейчас, он пойдёт по аптекам. Ничего подходящего, кроме димедрола, в голову не пришло. Не спросишь же ни у кого. За вопрос: «Что нужно выпить, чтобы умереть?» – можно и в психушку загреметь. Значит, нужно покупать димедрол. И, чтобы не возбуждать подозрение у провизора, всего по пачке в каждой аптеке. Да. Так будет лучше. Смертельной дозировки Сергей Петрович не знал, поэтому рассчитывал выпить сразу пачки три. Чтобы, уже, наверняка. Значит, нужны три аптеки. Кивнув своим мыслям, он бодро засеменил за угол, туда, где находилась ближайшая аптека.
Жена, придя домой после работы, сильно удивилась, увидев стол, на котором стояла бутылка вина, горели свечи, на уголке стоял торт из местной кулинарии, а посередине на праздничном блюде из серванта лежала курица-гриль.
– Это, какой, сегодня, праздник? – поинтересовалась Зина, сбрасывая с плеч пуховик.
– Неужели обязательно нужна какая-то дата, чтобы провести романтический вечер с любимым человеком? – развёл руками Сергей Петрович.
– Что-то ты темнишь, – не поверила жена.
– Ничего не темню. Просто захотелось вот так посидеть. Помнишь, как в молодости? При свечке, под пирожные «Картошка» болгарскую «Варну» пили? Дёшево, зато романтика!
– «Варну» я пила. А ты портвейн квасил!
– Да, какая разница? Главное, нам хорошо было. Давай за стол быстрее, пока курица не остыла.
Пока Зина удалилась в ванную комнату, Арсентьев открыл бутылку и ещё раз посмотрел на этикетку. Да уж. Хорошее грузинское вино – совсем не чета дешёвому портвейну из молодости. Но, сейчас бы, он не отказался от стаканчика того, за рубль двадцать, который они с друзьями пили за гаражами под карамельку.
– Ну, угощай, что ли! – вышла из ванной жена. – Я, как раз, проголодалась.
Сергей Петрович засуетился, отломил крылышко, положил на тарелочку, подвинул Зине и наполнил бокалы.
– Надо было бы гарнир какой-то, – скептически посмотрела на стол жена.
– Нам с тобой этой курицы и без гарнира за глаза хватит.
– Эх, мужики! – шутливо вздохнула Зина и взяла бокал за тонкую ножку. – Ну, за что?
– Давай, за нашу жизнь. За те тридцать восемь лет, что мы с тобой прожили, как один день.
Жена посмотрела на него с удивлением, но, протянув руку, чокнулась и сделала глоток.
– Что-то ты мне не нравишься. Колись: что случилось?
– Ничего. Почему, обязательно, что-то должно случиться?
– Ты у врача был?
– Был.
– И что сказали?
– Ничего страшного. Даже госпитализация не требуется. Пропью витамины и всё.
– Что-то не верится мне.
– Слушай, не превращай романтический ужин в допрос с пристрастием. Давай, всё-таки, просто посидим вдвоём, выпьем, вспомним нашу жизнь.
– Давай, – с сомнением посмотрела Зина на мужа. – Но завтра я сама схожу к врачу и всё узнаю.
– Так тебя и отпустили, когда квартальный отчёт у вас!
– А я, всё-таки, вырвусь.
– Хорошо, – взгляд невольно переместился в прихожую, где во внутреннем кармане пальто лежали четыре упаковки димедрола. – Вырвешься и узнаешь, если мне не веришь. И, пусть тебе станет стыдно за то, что не доверяешь моим словам.
– Вырвусь и узнаю!
– Я же не против, – бокалы опять соприкоснулись со звоном. – А, сейчас, за тебя.
Посидеть так же хорошо, как бывало раньше, не получилось. Зина, явно, что-то заподозрила, а Арсентьев, зная, что живёт последний день и завтра сам себя лишит жизни, тоже не мог расслабиться. Вино так и не допили, и Зина, убрав бутылку вместе с недоеденной курицей в холодильник, пошла расстилать постель. Спать легли, даже, раньше, чем обычно, но долго оба не могли уснуть. Сергей Петрович ворочался на, ставшей, вдруг, неудобной, кровати с ортопедическим матрасом, слушая, как рядом вздыхает жена и думал о том, что завтра в это же время он будет лежать в морге на жёстких металлических носилках, накрытый сверху простынёй. Что его ждёт там, в загробной жизни? И, есть ли она? Может, вся эта религиозная мифология на самом деле – обычная ерунда, и там вообще ничего нет. А, всё-таки, страшно. Наконец, мысли стали путаться, и Арсентьев провалился в рваный выматывающий сон, в котором он всё бежал и бежал куда-то.
Проснулся уже утром, совершенно не отдохнувший. Зина уже суетилась на кухне, откуда доносился вкусный запах гренок. Пока умывался, мучительно пытался вспомнить, что же, всё-таки, ему снилось. Увы, кроме смутного беспокойства и лица с большими выпуклыми глазами, крошечным, почти отсутствующим подбородком и маленьким ртом, ничего не вспоминалось.
– Чего встал так рано? – поинтересовалась жена, разливая по чашкам кофе. – Тебе же на работу не надо.
