Привет, давай поговорим
– Ну, и что я тебе говорила? – Миссис В. не скрывала радости. – А теперь вперед, за обезьянкой!
Я уже поняла, что возмущаться бесполезно. От обезьянки меня отделяло не больше пяти сантиметров. Я старалась ползти, дрыгала ногами, но они никак не хотели слушаться. Тогда я поерзала на животе, ухватилась за одеяло и подтащила его к себе. Сейчас, еще чуть-чуть!
– Ах ты, хитрюга!
Я еще раз дернула одеяло на себя и наконец схватила игрушку. Обезьянка громко пискнула, будто тоже мне обрадовалась. Я засмеялась и еще несколько раз сдавила обезьянку, чтобы та запищала.
– Ты отлично потрудилась, Мелоди. Спорим, ты проголодалась?
И миссис В. меня накормила. Только сначала она дала мне ванильный молочный коктейль, а потом макароны с овощами. Правилу «сначала десерт – потом обед» она следует неукоснительно. И я всегда у нее все съедаю: и вкусняшки, и полезности. Такой у нас секрет.
И еще миссис В. единственная разрешает мне пить газировку: и колу, и спрайт, и фанту. Родители в основном дают мне молоко и сок, а мне так нравятся щекотные пузырики в носу. Больше всего из «вредных» напитков я люблю лимонный «Мелло-Йелло», иногда миссис В. так меня и называет.
Именно в доме миссис В. я научилась подтягиваться вперед на животе, а потом и ползать. Нет, до победы в соревнованиях по скоростному ползанию среди малышей мне было далеко, зато к трем годам я уже могла самостоятельно пересечь комнату. Я научилась переворачиваться со спины на живот и обратно – и все благодаря миссис В. Она со мной не церемонилась: сколько раз мне приходилось падать из коляски в разложенные на полу подушки, и не сосчитать.
– Если вдруг тебя забудут пристегнуть, ты будешь знать, как падать, а не то переломаешь себе все кости, – громовым голосом убеждала меня миссис В.
Мне совсем не хотелось ломать себе кости, поэтому я тренировалась изо всех сил. Вечером миссис В., не забывая мне подмигнуть, докладывала родителям, как я хорошо покушала и покакала – почему-то взрослых это всегда волнует в первую очередь. Наши упражнения мы держали в тайне.
Пойдя в школу, я поняла, что правильно падать из коляски – далеко не самое важное. Я должна говорить! Иначе как же я буду учиться? Как отвечать на вопросы и как их задавать?
Я знала уйму слов, но не могла читать. У меня в голове вертелись тысячи мыслей, но я ни с кем не могла ими поделиться. К тому же никто не предполагал, что ученики из спецкласса вообще могут чему-то научиться. Короче, свихнуться можно.
Когда мне пошел седьмой год, миссис В. наконец-то поняла, чего мне не хватает. Дело было так. Миссис В. забрала меня из школы, накормила карамельным мороженым и включила телевизор. На одном из каналов мы наткнулись на передачу про Стивена Хокинга[5].
Я с интересом отношусь к любой информации о людях в инвалидных колясках. Я даже смотрю телемарафоны Джерри Льюиса, которые проводятся в пользу больных мышечной дистрофией. Так вот, оказалось, что у Стивена Хокинга очень серьезная болезнь: боковой амиотрофический склероз, если я не ничего не путаю; из-за этого он не может ни ходить, ни говорить. Но все равно он считается одним из самых умных людей в мире – и никто в этом не сомневается!
Наверное, ему тоже бывает тяжело – уж я-то знаю.
Передача кончилась. Я сидела очень тихо.
– Вы с ним похожи, правда? – спросила миссис В.
Я сначала показала на слово «Да», потом на «Нет».
– Не поняла, – почесала в затылке миссис В.
Тогда я показала на своем планшете «хотеть», затем «читать». И снова: «хотеть-читать, хотеть-читать».
– Я знаю, ты читаешь много слов, Мелоди.
Я показала на «еще». К глазам подступали слезы. «Еще. Еще. Еще».
– Мелоди, что бы ты выбрала – уметь ходить или говорить?
«Говорить, – показала я на планшете. – Говорить. Говорить. Говорить».
Сколько же всего я хочу сказать!
И миссис В. принялась за решение новой задачи: научить меня говорить. Она стерла все слова с планшета, и мы начали «с чистого листа». Новые слова миссис В. писала как можно мельче, чтобы побольше поместилось. Вскоре на планшете не осталось ни одного свободного сантиметрика: он весь был исписан именами и характеристиками моих знакомых, вопросами, которые я могла бы задать, самыми разными глаголами, существительными, прилагательными, местоимениями – теперь я могла составлять почти нормальные предложения! Я могла спросить, например, «Где мой ранец?» или поздравить маму – «C днем рождения, мама!», показывая на слова большим пальцем.
Кстати, большие пальцы на руках меня отлично слушаются. Остальное тело все наперекосяк, будто пальто, застегнутое не на те пуговицы, а эти два пальца совершенно нормальные, у меня к ним никаких претензий. Вот такая шутка природы.
Каждый раз, когда миссис В. добавляла новые слова, я быстро их запоминала, составляла с ними предложения и требовала еще. Мне хотелось читать!
И тогда миссис В. стала делать карточки.
На розовых были существительные. На голубых – глаголы. На зеленых – прилагательные. Стопки карточек росли и росли. Сначала я научилась читать короткие слова: лист – свист – твист. Я люблю рифмовать слова, они так легче запоминаются. Прямо как на распродаже: купи одно платье, получи два бесплатно.
Потом пошли слова потруднее: гусеница, тарантул. Потом те, которые читаются не по правилам, – миссис В. их читала, а я запоминала: конечно, счастливый. Я выучила дни недели, месяцы, названия планет, океанов и континентов. Каждый день я впитывала новые слова, наслаждаясь ими не меньше, чем фирменным вишневым тортом миссис В.
Миссис В. усаживала меня на полу в подушки, раскладывала передо мной карточки, а я старательно передвигала их зажатым кулаком и составляла предложения – прямо как бусы из ярких камушков.
Иногда я нарочно составляла нелепые фразы, чтобы посмешить миссис В.: «Карась решил сбежать. Не хочет в суп».
Мы выучили слова, чтобы можно было говорить о музыке. Я уже умела отличать Баха от Бетховена и сонату от концерта. Как-то миссис В. поставила диск с классической музыкой, чтобы я угадывала композиторов.
«Моцарт», – выбрала я правильный ответ среди разложенных на полу карточек, а потом показала на своем планшете голубой квадратик.
Миссис В. удивленно хмыкнула.
Когда зазвучал Бах, я выбрала правильную карточку и снова ткнула в голубой квадратик. А потом еще в фиолетовый.
Миссис В. озадаченно вскинула брови. Как объяснить ей, что музыка звучит для меня разными цветами? Увы, даже миссис В. не понимает меня до конца. Поэтому мы просто продолжали заниматься.
Мы слушали не только классику: был и хип-хоп, и старые эстрадные песенки. Разноцветные мелодии вились и струились вокруг миссис В., совсем как ее невообразимые наряды.
И еще мы гуляли – в любую погоду. А однажды миссис В. позволила мне промокнуть под самым настоящим ливнем! День был душный, жара стояла чуть не под сорок, я потела и злилась. Мы сидели на крыльце и смотрели, как наплывают тяжелые грозовые тучи. Миссис В. придумывала имя для каждой тучи и сочиняла про нее рассказик. Я знала, что позже все имена обязательно появятся на карточках.
– Смотри, этого толстяка зовут Нимбус. Он такой темный, такой сильный, что может разом сдуть все остальные тучки с неба. Он влюбился вон в ту Кучевую Тучку, но она балованная неженка, даже не смотрит в его сторону. Он сердится, собирается устроить настоящую бурю!
Как и предсказывала миссис В., толстяк Нимбус разразился грозой. Вода полились сплошной стеной, и сразу повеяло прохладой и запахло дождем. Как же стало хорошо! Несколько капель упали мне на голову. Я засмеялась.
Миссис В. хитро взглянула на меня:
– Что, хочешь под дождь?
Я закивала. Да! Да! Да!
Миссис В. скатила коляску по устроенному папой пандусу и остановилась посреди лужайки под проливным дождем. Несколько секунд – и мы вымокли насквозь. Теплый дождь лил на волосы, стекал по лицу, рукам и ногам. Было так здорово! Я купалась под ливнем, как под душем! И хохотала!
Потом миссис В. отвезла меня в дом, растерла большим полотенцем, переодела и напоила теплым какао. К папиному приходу мы высушили волосы феном, дождь прекратился, одежда просохла – и никто ничего не узнал.
Всю ночь я каталась во сне на огромных шоколадных тучах.
Глава седьмая
Мне всегда снятся сны. Во сне я все могу. Меня с радостью принимают играть в волейбол, ведь я так быстро бегаю! Я занимаюсь гимнастикой, кручу сальто и балансирую на бревне. Я отлично танцую сквэр-данс. Часами болтаю с подружками по телефону. На переменах секретничаю с одноклассницами. А как я пою!
Но каждое утро на меня обрушивается реальность. Меня кормят, одевают, и я отправляюсь еще на несколько мучительно долгих часов в свой СК-5, разрисованный дурацкими рожицами.
За эти годы, кроме нескольких учителей, у нас сменилось несчетное количество помощников и помощниц. Они водят нас в туалет (не всех – Эшли и Карлу просто меняют подгузники), кормят обедом, помогают докатить коляску куда нужно, вытирают нам слюни, обнимают нас и жалеют. Думаю, зарплата у них средненькая, потому что долго на этой работе никто не задерживается. Хотя за то, что они делают, и миллиона мало. Люди не представляют, как с нами бывает тяжело.
И хорошие учителя у нас тоже долго не задерживаются. Я их за это не виню: работать с нами – еще то удовольствие.
Но один раз нам все же повезло: у нас была по-настоящему хорошая учительница. Ее звали миссис Трейси, она пришла к нам во втором классе, после визгухи миссис Хайятт и любителя викторин мистера Гросса.
Заметив, что я люблю книги, миссис Трейси принесла наушники, плеер и диски с аудиокнигами. Сначала она ставила мне всякую детскую чепуху, вроде Доктора Сьюза, которую мы с папой читали еще в мои два года. Несколько раз я сбрасывала наушники на пол, но учительница не ругалась – она поняла, что мне нужны книги посерьезнее.
Так я послушала все рассказы Энн Мартин из серии «Клуб нянек» – про школьниц, которые подрабатывали нянями, а потом все безумные «Ужастики» Роберта Стайна. После каждой новой книжки миссис Трейси задавала мне вопросы, а я безошибочно на них отвечала. Например, «Какой из этих предметов помог найти отгадку?» – спрашивала она и показывала мне камушек, морскую звезду и ручку. Ну конечно же, камушек! Учительница хвалила меня за правильные ответы и ставила следующую книгу. За тот год я переслушала все книжки Беверли Клири и почти полторы сотни историй про четырех маленьких детективов и собаку[6]. Я была счастлива.
Третий класс оказался катастрофой. Вообще предполагается, что уходящий учитель оставляет новому записи по каждому ученику, чтобы тому не пришлось все начинать с нуля: но то ли миссис Трейси забыла их оставить, то ли сменившая ее миссис Биллапс решила их не читать.
Каждое утро миссис Биллапс ставила нам свой любимый диск. Как же я его ненавидела! На диске были записаны популярные детские песенки: их тоненькими голосами исполняли дети, совершенно не умеющие петь. Интересно, почему взрослые считают, что нам должно такое нравиться?
Каждое утро – каждое! – миссис Биллапс врубала на полную громкость эти дурацкие песенки. Ясно, что настроение у нас всегда было хуже некуда.
И каждый день – каждый! – под отвратительные оглушающие звуки она повторяла с нами буквы. В третьем классе!
– Смотрите, дети! Это буква «А». Ну-ка, скажите: «А-а!» Молодцы.
Она улыбалась и говорила «молодцы», даже если все молчали.
Интересно, в обычном третьем классе она бы тоже мусолила алфавит? Вряд ли. И это бесило меня еще больше.
– Переходим к букве «Б». Вот это буква «Б». Ну-ка, скажите: «Бэ-э!» Молодцы.
В ответ – тишина. Но миссис Биллапс это не смущало. Все уроки я пристально смотрела на диски и наушники, пылившиеся в углу.
Но однажды чаша моего терпения переполнилась: миссис Биллапс от букв перешла к звукам, которые они обозначают.
– Буква «Бэ» дает нам в слове звук «бы-ы», – громко сказала она, брызнув слюной. – Бы-ы! Ну-ка, все вместе скажем: «Бы-ы».
Тут наша всегда всем довольная Мария стала бросаться мелками. Вилли заорал. Я оглушительно заревела.
Я, конечно, не умею говорить, зато производить всякие громкие звуки – запросто.
Я ревела, потому что не могла больше выносить эту дурость.
Я ревела, потому что по-другому не могла заставить учительницу заткнуться.
Я ревела, потому что никогда никому не смогу объяснить, что же на самом деле происходит у меня внутри.
Я ревела и визжала, как двухлетний ребенок. И не могла остановиться.
Накатил очередной приступ. Тело забилось в судорогах, руки и ноги стали беспорядочно дергаться. От сильных рывков туфли выскочили из стремян на подножке коляски, и я сползла на бок. Мне стало так неудобно и обидно, что я завыла еще громче.
Миссис Биллапс совершенно растерялась. Она пыталась меня успокоить, но я не хотела успокаиваться. Даже помощницы не могли меня утешить. Заплакала Джилл, а за ней и Мария. Наряженная в желтое платьице Эшли погрустнела. Фредди с испуганным видом носился вокруг меня на коляске. Карл стал орать, что хочет есть, и наложил в штаны. В классе царил хаос. А я никак не унималась.
Миссис Биллапс побежала за директрисой. Та сунула нос в класс, увидела, что творится, бросила «Вызывайте мать!» и испарилась.
Учительница немедленно позвонила маме:
– Алло! Миссис Брукс? Вас беспокоит Анастасия Биллапс, учитель вашей дочери. Вы не могли бы сейчас же приехать в школу?
Конечно, мама испугалась. Со мной что-то случилось? Температура? Несчастный случай? Я истекаю кровью?
– Нет-нет, она не заболела. Думаю, она здорова, – говорила миссис Биллапс уверенным «учительским» голосом. – Просто она плачет, а мы не можем ее утихомирить. Из-за нее все остальные ученики как с ума посходили.
Бедная моя мама! Хорошо, что у нее был выходной. Зная, что она примчится через несколько минут, я начала понемногу успокаиваться. Остальные ребята тоже затихли, будто кто-то щелкнул выключателем.
А дебильная детская песенка все орала из динамиков.
Мама влетела в класс в рваных джинсах и растянутом домашнем свитере – значит, все бросила и сразу же вскочила в машину. Подбежала ко мне, обняла, стала расспрашивать.
Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы окончательно успокоиться. Потом показала на алфавит, написанный у меня на планшете, и вскрикнула громко и сердито.
– Дело в алфавите? – спросила мама.
«Да», – показала я на планшете. И еще раз стукнула большим пальцем по слову «Да».
Мама повернулась к учительнице:
– Что вы делали перед тем, как Мелоди заплакала?
Миссис Биллапс, с явным превосходством в голосе – еще бы, она в строгом красном костюме с иголочки, а мама в драных джинсах, – стала объяснять:
– Что и положено. Мы повторяли алфавит. Если я не ошибаюсь, учили, какой звук означает буква «Б». С такими детьми главное – повторение, ведь они не способны усваивать информацию, как мы с вами.
Кажется, мама понемногу начинала понимать.
– То есть – вы повторяли алфавит?
– Именно.
– Сейчас февраль.
– Что, простите?
– Занятия начались в конце августа. И за шесть месяцев вы дошли только до буквы «Б»? – Мама сжимала и разжимала кулаки. Я ни разу не видела, чтобы она кого-нибудь ударила, но в такие моменты мне кажется, что она вполне на это способна.
– С какой стати вы мне указываете, что я должна делать на уроках? – раздраженно спросила миссис Биллапс.
– А с какой стати вы мучаете этих детей бессмысленными заданиями?
– Да как вы смеете? – вспыхнула миссис Биллапс.
– Я много чего смею, если дело касается моей дочери или остальных детей в этом классе! – мамин голос зазвучал угрожающе.
– Вы не понима… – начала миссис Биллапс, но мама не дала ей договорить.
– Нет, миссис Биллапс, это вы не понимаете! – Тут мама помолчала, будто изо всех сил старалась взять себя в руки, потом продолжила: – Послушайте, вы когда-нибудь говорили себе, сидя перед телевизором: если опять покажут эту рекламу, я закричу?
Миссис Биллапс медленно кивнула.
– Или в машине: еще минута в этой пробке, и я взорвусь?
– Да, наверное…
– Ну вот, что-то подобное произошло с Мелоди. Она подумала: если меня опять заставят учить букву «Б», я закричу! И закричала. По-моему, она ни в чем не виновата, а вы как считаете?
Учительница перевела взгляд на меня, потом снова на маму.
– Ну, если посмотреть с этой стороны… – кажется, миссис Биллапс тоже начала успокаиваться.
– Мелоди знает не только все буквы и звуки, она узнает на карточках несколько сотен слов. Она складывает и вычитает в уме. Я ведь говорила об этом на последнем родительском собрании! – Было видно, что мама очень старается снова не вспылить.
– Я думала, вы преувеличиваете. Родители не всегда адекватно воспринимают таких детей.
– Если вы еще раз назовете их «такими детьми», я тоже взорвусь, – предупредила мама.
– Но ведь у Мелоди действительно ограниченные умственные и физические возможности! – Миссис Биллапс очень хотелось поставить маму на место. – Вам надо смириться с этим.
Зря она это сказала. Мама взорвалась:
– Да, Мелоди не говорит и не ходит, но она очень, я повторяю, очень умная! И это вам придется с этим смириться!
Миссис Биллапс даже попятилась.
– Вы хоть читали записи предыдущего учителя? – Мама продолжала надвигаться на нее. – Мелоди с удовольствием слушает аудиокниги.
– Я стараюсь непредвзято относиться к ученикам. Не хочу полагаться на чье-то мнение. Возможно, эти записи и лежат в столе, но я в них не заглядывала.
– Ну так загляните!
– Не указывайте мне!
– Я сейчас взорвусь, миссис Биллапс, – с ядовитой улыбкой произнесла мама. – Да, вот еще что. Можно взглянуть на диск с вашей чудесной музыкой?
– Конечно, – на лице миссис Биллапс наметилась улыбка. – Дети очень любят эти песенки.
– Правда?
Учительница нажала кнопку «Стоп» на проигрывателе.
«Ля-ля-ля-ля…» оборвалось.
Вилли со свистом выдохнул.
Мама взяла протянутый ей диск, вытащила из сумочки пятидолларовую купюру, вложила ее в руку учительницы и с громким щелчком сломала диск пополам. Прямо у миссис Биллапс перед носом.
– Эти ваши песенки – просто изощренное издевательство!
Фредди и Мария засмеялись. Глория прошептала: «Спасибо».
На мгновение мне стало жалко миссис Биллапс. Вид у нее был глупый и растерянный. Она так ничего и не поняла.
Мама подошла к раковине, открыла теплую воду, намочила сразу несколько бумажных полотенец и не спеша вытерла мне лицо. Мокрые бумажные полотенца показались мне удивительно мягкими, а мамины руки – удивительно нежными. Потом она проверила все ремни на коляске, причесала меня, поцеловала на прощание и вышла из класса.
После весенних каникул миссис Биллапс не вернулась – до конца года уроки у нас заменяли разные учителя. Наверное, до нашего класса она думала, что работать с теми, кто глупее тебя, проще простого.
Она ошибалась.
Глава восьмая
Очень долго мы жили вчетвером: я, мама, папа и моя золотая рыбка Олли. Она появилась у меня в пять лет и прожила почти два года. По-моему, немало для золотой рыбки. Как ее зовут, знала только я, но это не важно. Рыбку мы с папой выиграли на ярмарке. Думаю, ей в жизни пришлось несладко, еще хуже, чем мне.
Маленький круглый аквариум с Олли стоял на столике в моей комнате. Дно было засыпано мелкими розовыми камушками, из которых торчала пластмассовая коряга, – сильно сомневаюсь, что в природе существуют камни и коряги таких цветов.
Весь день золотая рыбка плавала по кругу, изредка подныривала под корягу – и снова по кругу, вдоль стеклянной стены, всегда в одну сторону. Два раза в день, утром и вечером, когда мама бросала в аквариум корм, Олли подплывала к кормушке, заглатывала корм и какала, а потом снова принималась кружить по аквариуму. Я очень ее жалела.
Меня хотя бы вывозили на улицу, в магазин, в школу. А рыбка дни напролет плавала по кругу – кажется, даже не спала. Во сколько бы я ни проснулась, даже среди ночи, Олли кружила по аквариуму. И все время открывала и закрывала рот, будто хотела что-то сказать.
А однажды – мне тогда было лет семь – рыбка выпрыгнула из аквариума. Я как раз слушала радио – мама наконец-то сообразила, что я люблю музыку кантри, и поймала станцию, где ее крутили. Мне было очень хорошо и уютно: желто-оранжевые мелодии пахли лимонами, рыбка мирно плавала по кругу.
Вдруг Олли метнулась ко дну, рванулась вверх и выпрыгнула из аквариума. Она хватала ртом воздух и билась на столе. Ей стало нечем дышать, она вытаращила глаза, жабры оттопырились – бедная, когда прыгала, она и не догадывалась, что ее ждет за стенами аквариума.
Надо было что-то делать: без воды рыбка умрет очень быстро. Я громко заплакала. Мама почему-то не прибежала сразу. Может, вышла за почтой? Я заплакала еще громче. Закричала. Потом завизжала. А рыбка все билась на столе, хватая ртом воздух. Ей срочно нужна была вода.
Я вопила изо всех сил, а мама не шла. Где же она? Ждать больше нельзя! Я потянулась к столу, к аквариуму. Нужно было плеснуть на Олли немного воды, чтобы она продержалась еще чуть-чуть, до маминого прихода. Я зацепилась согнутыми пальцами за край аквариума и дернула. Аквариум опрокинулся, вода залила все: стол, ковер, меня, Олли. Мне показалось, что на пару секунд рыбке стало легче.
Все это время я громко ревела. Наконец-то по лестнице взбежала мама. Она распахнула дверь, окинула взглядом комнату, увидела перевернутый аквариум, умирающую золотую рыбку.
– Мелоди! Что ты наделала! Зачем ты опрокинула аквариум? Рыбка же умрет без воды! – закричала мама.
Ясно, что рыбы не могут жить без воды, – а из-за чего же я вопила, звала на помощь?
Мама бросилась к столу, схватила Олли, осторожно опустила ее в аквариум и побежала в ванную наливать воду. Но было поздно.
Золотая рыбка умерла: то ли слишком долго пробыла без воды, то ли вода в кране оказалась неподходящей температуры.
Вернувшись в комнату, мама еще раз меня отчитала:
– Твоя рыбка умерла, Мелоди. Зачем ты с ней так поступила? Она была такая маленькая, такая беззащитная. Ей было хорошо в аквариуме.
Сомневаюсь, что Олли сильно нравилось в аквариуме. Может, ей опостылело всю жизнь носиться по кругу над пластмассовой корягой, потому она и выбросилась. Просто дошла до точки. Иногда со мной тоже что-то такое бывает.
Объяснить маме, что на самом деле случилось, я не могла. Я ведь пыталась спасти Олли! Мама злилась на меня, а я на нее: приди она чуть быстрее, моя рыбка осталась бы жива. Я отвернулась, чтобы мама не видела, как я плачу.
Глубоко вздохнув, мама вытерла воду и ушла. Музыка все звучала, только цвета поблекли. На столе было пусто.
Еще долго мне не хотелось никаких домашних животных. Но на мой восьмой день рождения папа принес домой большую коробку. В ней явно было что-то живое, и оно так и норовило выбраться наружу. Не успел папа опустить коробку на пол, как оттуда выскочил мохнатый золотой шар! Щенок! Щенок золотистого ретривера! Я завизжала от радости, задрыгала ногами. У меня появился щенок!
Золотой шар отправился исследовать комнату. Я следила за ним с восторгом. Обнюхав шкафы и ножки стола и стульев, щенок остановился посреди комнаты, убедился, что все на него смотрят, присел и надул лужу прямо на ковер. Мама вскрикнула – и щенок сразу понял, что она тут главная.
Опасливо обойдя маму, которая при помощи бумажных полотенец и какой-то пшикалки с кухни пыталась убрать с ковра, щенок принялся обнюхивать папины босые ноги. Потом он заметил коляску, с удивленной мордой сделал несколько кругов по комнате, понюхал колеса, понюхал мои ноги, оглядел меня и… запрыгнул ко мне на колени – так легко и привычно, будто проделывал это миллион раз. Я затаила дыхание, чтобы его не спугнуть. Щенок приподнялся у меня на коленях, пару раз переступил толстыми мягкими лапками, устраиваясь поудобнее, улегся калачиком и удовлетворенно вздохнул. Я тоже довольно вздохнула. Очень осторожно, чтобы не потревожить маленькое волшебное чудо, я провела рукой по мягкой золотистой шерстке.
Имя щенку – это оказалась девочка – я выбрала сама. Папа с мамой придумали миллион всяких глупых кличек, вроде Пушинки или Капучино, но я в первый же миг поняла, как будут звать мою собаку. На столике возле кровати стояла вазочка с моими самыми-пресамыми любимыми конфетами – молочными ирисками. Во-первых, их не надо жевать, они тают во рту, а во-вторых, они такие вкуснющие! Я кивнула головой в сторону конфет.
Конец ознакомительного фрагмента.