Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом

Украсть ничего не получится

Директору Горьковского автозавода Борису Видяеву в страшном сне не могло присниться, что руководителем области, где он был царь и бог, станет 32-летний молокосос из научного института. Задуманный и построенный в первую пятилетку по приказу Сталина как советский ответ Детройту, ГАЗ всегда служил воплощением социалистического промышленного рывка. Видяев же был эталонным советским руководителем: не партийный бонза, а крепкий русский мужик, прошедший все ступеньки заводской иерархии – от цехового мастера до директора, – на ГАЗе он пользовался огромным авторитетом. Расположенный на отшибе Нижнего Новгорода, первый и главный советский автомобильный завод всегда жил как отдельный – и более благополучный – город с населением 300 тысяч человек, Видяев управлял им с 1986 года.

Видяеву не повезло: крушение централизованной плановой экономики нанесло ГАЗу тяжелый удар. К началу 1994 года положение завода было безрадостным, как и всей остальной советской автомобильной промышленности: на складах пылились десятки тысяч никому не нужных «волг», и заводской конвейер давно перешел на работу в одну смену. Тем не менее Видяев сумел удержать завод на плаву: благодаря бартерным поставкам автомобилей в Китай население автозавода ходило в теплых китайских пуховиках и ело приличную еду в цеховых столовых, пока Нижний Новгород погружался в нищету. Более того, посреди охватившей российскую промышленность разрухи Видяев запустил в массовое производство новый фургон-грузовичок «газель».

Немцову в целом удавалось избегать серьезных столкновений с промышленным лобби – теми самыми «красными директорами». «Он был содержательным человеком, они это понимали, – вспоминает Олег Сысуев, тогда мэр Самары, другого приволжского города, – поэтому у них были деловые отношения»[306]. На одних Немцов сразу произвел хорошее впечатление: открытый, активный, честный. Другие рассчитывали на его возможности. Например, Немцов выбивал в Москве внушительные налоговые льготы и дешевые кредиты для предприятий ВПК – под федеральную программу конверсии, то есть перепрофилирования советских оборонных заводов под гражданские нужды. «В целом благодаря сотрудничеству между губернатором и старыми и новыми экономическими агентами в области сформировалось эффективное управление, – пишут политологи Владимир Гельман и Шэрон Ривера. – На самом деле по качеству управления в середине 90-х Нижний Новгород по разным показателям обгонял многие другие российские провинции»[307].

Однако не все местные промышленники поддерживали Немцова. Были и такие, кто не принимал новую политику. «Директора оборонных предприятий очень настороженно смотрели на Немцова, когда он пришел в 1991 году, – вспоминает нижегородская журналистка, а потом помощница Немцова Ольга Смирнова. – Ассоциация промышленников негласно сопротивлялась [его власти]. Их надо было раскачать, чтобы они поняли, что это всерьез и в жизни области надо участвовать»[308].

Директор ГАЗа Видяев стал лидером фронды. Конфликт между ним и Немцовым разгорелся сразу, как только Ельцин поставил Немцова руководить областью. Видяев был демонстративно нелоялен. Он настраивал против Немцова других директоров. Он настаивал на автономии ГАЗа и стремился формально закрепить статус завода как города в городе, государства в государстве. Но главное, ГАЗ не платил налоги: заработанные заводом деньги оставались на заводе. Речь шла о пятой части доходов областного бюджета, и разница в уровне жизни между заводом и городом продолжала расти. «Видяев вел себя как олигарх, демонстративно и нагло, налоги в областной бюджет вовсе не платил», – вспоминал потом Немцов[309]. И когда к зиме 1994 года до нижегородской промышленности добралась программа приватизации, конфликт выплеснулся наружу.

Стартовавшая осенью 1992 года ваучерная приватизация с самого начала была построена на компромиссе с директорами заводов и фабрик. Иначе бы она просто не состоялась. «Было ясно, что провести приватизацию, а по большому счету и всю реформу, наперекор воле директорского корпуса невозможно», – признавался один из ее разработчиков Максим Бойко[310]. В обмен на лояльность реформам государство давало предприятиям определенные преференции в деле приватизации самих себя. В случае с ГАЗом это означало, что в ходе приватизации на открытом аукционе будет продана треть акций завода, а остальной пакет будет распределен среди коллектива, и пользовавшийся безусловной поддержкой рабочих Видяев, как и многие советские директора, из топ-менеджера завода превратится в его владельца, как минимум в обладателя крупного пакета, который позволит ему распоряжаться заводом как своей собственностью.

В те времена это было обычной практикой: директора заводов в альянсе с региональной властью брали под свой контроль крупные промышленные активы. Немцов рассуждал в той же логике: чем теснее связан с заводом собственник, тем ниже риск, что он его закроет или станет увольнять рабочих. Демократ и западник, Немцов придерживался леволиберальных взглядов – выступал за социально ориентированную рыночную экономику. С одной стороны, такие взгляды диктовались его положением губернатора. С другой – чистый экономический либерализм был Немцову не близок в принципе. Он так и говорил: «Американский капитализм, конечно, хуже, чем европейский»[311]. В отношениях с крупными финансовыми дельцами государство, с точки зрения Немцова, должно было защищать интересы народа. «Никогда не поверю, что ты думаешь о народе, я считаю, что ты думаешь только о прибавочной стоимости», – сказал он как-то своему экономическому советнику Андрею Младенцеву, когда на совещании обсуждали телефонный заем[312]. Постепенно эти взгляды Немцова трансформируются в идею народного капитализма, которую он уже скоро будет отстаивать на российской политической сцене.

На московских банкиров, которые тогда начинали строить свои бизнес-империи, Немцов смотрел косо – как на циничных бездушных дельцов. «Объяснить, что скупать акции – это законное право обладателей финансовых ресурсов, было трудно», – вспоминает Михаил Фридман, уже состоявшийся к тому времени банкир, финансист и нефтяник, а впоследствии один из самых богатых людей в России и близкий друг Немцова[313]. В начале 1995 года Фридман с партнерами, покупая активы в Нижегородской области, тоже наткнулись на сопротивление областной администрации. «Это казалось странным, – говорит Фридман, – потому что у Немцова была репутация либерала, рыночника, приверженца здоровых подходов к приватизации и к деятельности бизнеса на территории области. Но наше участие ему почему-то не нравилось: то ли директора этих заводов что-то ему транслировали про нас, то ли еще что-то. И в обществе тогда было распространено мнение, что это спекулянты, скупающие активы за бесценок. Наверное, Немцов на это тоже реагировал»[314].

На кону стоял важный актив – нефтеперерабатывающий завод НОРСИ в городе Кстово. Фридман с партнерами поставляли на него нефть – потому они и решили купить завод и сформировать холдинг (так в стране стали появляться вертикально интегрированные нефтяные компании). Но для этого им было нужно согласие Немцова. У них были все основания рассчитывать на поддержку: система поставок нефти распалась, завод в тяжелейшем предбанкротном состоянии, конечно, местная власть должна быть рада инвесторам. И Фридман с партнерами полетели на переговоры. Из-за нелетной погоды вылет задержался, и они часа на полтора опоздали на назначенную встречу. «Сели на машины, примчались в кремль этот Нижегородский. Ну и, естественно, у него уже другая встреча. Как обычно, журналисты – любил он это дело – и какая-то огромная группа людей. Из-за дверей слышен его голос, зычный такой, а мы сидим втроем в приемной – в нервном напряжении. Понятно, ждем. Понятно, сами виноваты, что опоздали. И где-то еще через час говорят: губернатор готов вас принять. Ну, значит, входим мы наконец в кабинет с виноватым видом. Боря долго наши извинения принимать не стал и сразу приступил к делу: „Так, ну вы чего приехали? Что, хотите украсть у меня завод?“ Только в еще более вольной форме. „Значит, так, украсть ничего не получится. Пятьсот миллионов долларов, и можете забирать этот завод к чертовой матери. Ясно? Вопросы еще есть?“ Это, так сказать, вместо „здрасьте“. Мы такие: „Ну вы там как-то, Борис Ефимович, знаете, вот так сказать, там то-се“. Такой робкий лепет. Он: „Вы чего, не поняли? Я вам сказал: украсть ничего не получится. Пятьсот миллионов долларов на бочку, и все, до свидания. Забирайте завод. Так, у меня времени нет. Прием окончен“»[315].

Полмиллиарда долларов за прозябающий нефтяной завод? Это звучало как издевательство. Фридман был шокирован тем, что молодой, образованный, интеллигентный губернатор с имиджем романтика-реформатора вдруг выдает тираду, по выражению Фридмана, «в лучших традициях советского менеджмента»: «Про остальное разговор даже не зашел. И после этого разговора уже не вызывало удивления, что у нас возникли трудности с акционерными правами на каких-то предприятиях Нижегородской области. Я уже понимал, что это нормально. Так мы и познакомились»[316].

Однако в предстоявшей приватизации ГАЗа главным противником Немцова был конкретно Видяев. Сместить его Немцов не мог, поэтому он не возражал, когда правительство вдруг решило поменять условия аукциона и продать не 30 % акций завода, а контрольный пакет, беспрецедентный шаг в практике начавшейся российской приватизации. «Такой победы ваучерная приватизация еще не знавала, – писала в декабре 1993 года газета „Коммерсантъ“, – за приватизационные чеки продается не что иное, как контрольный пакет акций одного из крупнейших и знаменитейших промышленных предприятий страны»[317].

Впрочем, очень скоро выяснилось, почему против столь масштабной приватизации не возражал и сам Видяев: собрав заявки от участников аукциона, приватизационная комиссия поняла, что ГАЗ покупает сам себя – через подставные фирмы, – причем для покупки ваучеров, на которые эти фирмы приобретали акции ГАЗа, использовались государственные кредиты – деньги, которыми ГАЗ должен был гасить долги перед другими предприятиями.

Ничего экстраординарного в этом не было: тут и там «красные директора» использовали средства своих предприятий для того, чтобы получить над ними контроль в ходе чековых аукционов. Но формально это было незаконно, и беспрецедентный успех чековой приватизации превратился в беспрецедентный скандал. Немцов завалил письмами и Ельцина, и премьера Черномырдина, требуя снять Видяева, и специальная правительственная комиссия пришла к выводу, что итоги аукциона придется отменить. «Налицо нецелевое использование государственных средств, грубое нарушение финансовой дисциплины, – объяснял Немцов, – как следствие тяжелейшее финансовое положение смежных заводов, потому что пока завод закупал ваучеры, его долги, например, Заволжскому моторному заводу были 25 млрд рублей, и многие люди остались без средств к существованию»[318].

Нижегородский предприниматель Евгений Коровкин управлял одной из фирм, скупавшей тогда ваучеры для ГАЗа. Он вспоминал потом, как Немцов привлек его в качестве посредника – личный контакт между Немцовым и Видяевым был уже невозможен. «Мы проговорили полночи. Немцов рекламировал свою идею вернуть в кресло топ-менеджера ГАЗа Николая Пугина (бывшего директора, предшественника Видяева. – М. Ф.). Я должен был убедить Видяева достойно сложить оружие. Задача была поставлена именно мне, потому что я, как никто, был в курсе отвлечения денежных средств ГАЗа на участие в аукционе»[319].

Однако Видяев уперся и ни на какие компромиссы не шел. Павел Чичагов, тогда помощник Немцова, присутствовал при их последнем разговоре. Напряжение было таково, что казалось, дело кончится рукопашной: «Немцов говорил: Видяев, тебе надо уходить. А тот в ответ: не хочу я никуда уходить. Я не помню другого такого тягостного разговора: схлестнулись мужики – зубры власти. Видяев очень жесткий. До силового контакта не дошло, хотя милиция там стояла»[320].

В это время на заводе уже работали следователи, в город приехал начальник налоговой полиции страны, и к делу подключилась прокуратура. Видяеву пришлось отступить. Фронда была подавлена. В апреле 1994 года председателем совета директоров и президентом завода стал ставленник Немцова Николай Пугин. А еще через три месяца с конвейера ГАЗа сошла первая «газель», самый успешный российский автомобиль, которому было суждено стать олицетворением малого бизнеса и немцовского народного капитализма.

Народный капитализм

Победа над Верховным советом далась реформаторам слишком дорого и привела к совсем иным результатам, нежели они рассчитывали. Результаты первых выборов в новый российский парламент в декабре 1993-го стали для Ельцина потрясением. «Россия, одумайся, ты одурела» – произнесенные в ночь подведения итогов выборов, эти слова Юрия Карякина, одного из демократов первой волны, навсегда остались в истории: никто не ожидал, что победу на выборах будет праздновать Владимир Жириновский, наглый и эксцентричный популист правого толка, обещавший «каждой женщине по мужику, каждому мужику по дешевой бутылке водки». Снова ушел в отставку Егор Гайдар (его второй приход в правительство оказался мимолетным), реформаторский лагерь рассыпался, лидеры демократической революции начала 90-х сошли с политической сцены.

И чем более очевидным казалось поражение реформаторского курса, тем ярче горела звезда Немцова. Его популярность росла, а политическая карьера на глазах превращалась в феномен национального масштаба. «Немцов – по сути дела, единственный представитель молодой поросли политиков призыва 1990 года, сумевший удержаться на плаву и даже приумножить свой политический капитал, – писала летом 1994 года газета „Коммерсантъ“. – Все его ровесники – народные депутаты РФ либо тихо ушли в тень, либо провалились с чудовищным треском»[321]. Пока страна переживала разочарование в начатых Ельциным переменах, нижегородские преобразования доказывали, что надежды на европейский путь для России не перечеркнуты.

Бедность была везде, и Нижний Новгород тоже не мог похвастать особым богатством. Но область была на хорошем счету, и другие российские регионы по-прежнему на нее ориентировались. Все новые экономические – и социальные – идеи сначала проходили проверку на прочность там. Второй выпуск «немцовок», облигаций областного займа, оказался более масштабным и более успешным: как раз в тот момент, когда по стране прокатились первые волнения обманутых вкладчиков, вложивших свои средства в финансовые пирамиды (типа МММ), Немцову было что предложить взамен. «Он так и говорил, – вспоминал его помощник Чичагов, – не несите деньги туда, а вкладывайте в надежные бумаги»[322]. Областная администрация защищала денежные средства населения от инфляции. Немцову люди верили и занимали очередь с 6 утра, чтобы купить облигации. «1 января 95-го года истек срок первого в России регионального займа, нижегородского областного займа, и я могу с гордостью сказать, что впервые за долгую и советскую, и постсоветскую историю, впервые за всю эту историю, государство не обмануло свой собственный народ», – говорил потом Немцов[323].

Как только Немцов стал проводить личные приемы граждан, он быстро понял, что главных проблем три: жилье, плохие дороги и телефон. Как сдвинуть с места строительство жилья и огромную очередь на получение квартир? Так родилась идея жилищного займа – по модели «немцовок»: те, кто готов был вложить свои личные деньги, продвигались в очереди вперед, правительство получало инвестиции, а люди получали жилье. Самая весомая облигация номиналом один квадратный метр имела серию НБ – Немцов Борис, – таким образом в области были введены в строй несколько десятков тысяч квадратных метров жилья. Сам Немцов продолжал жить на выделенной ему даче, и летом 1994 года областной парламент решил дать ему квартиру. Немцов депутатам ответил так: «Уважаемые депутаты областного законодательного собрания! Я благодарен за решение, принятое вами 21 июня 1994 года, в котором предлагается принять меры по улучшению моих жилищных условий. Наверное, вы правы, и двухкомнатная квартира на 10-м этаже не самое лучшее жилье для губернатора области и его семьи. Мне известно, что многие нижегородцы не верят в то, что я живу в такой квартире, считают, что для меня в разных районах области строятся коттеджи и дачи. Вы знаете, что это не так, и, видимо, этим продиктовано ваше стремление выделить мне хорошую благоустроенную квартиру. Я вам крайне признателен, но предложение ваше принять не могу. К сожалению, в нашей стране двухкомнатная квартира на семью из трех человек является недосягаемой мечтой для многих людей. И пока это так, я считаю, что губернатор и депутат Совета Федерации, избранный народом, должен жить так же, как и его избиратели. Особенно это важно сейчас, когда многие квартиры продаются с аукционов и люди, стоящие в очереди по 15–20 лет и остро нуждающиеся в улучшении жилищных условий, практически не имеют возможности получить квартиру бесплатно. Что касается меня, то я в очереди на квартиру не стоял и бесплатное получение ее считаю неэтичным»[324].

Была сдвинута с мертвой точки и телефонизация. В Нижнем Новгороде и в других городах области люди годами ждали подключения телефона, а денег на телефонизацию не было. Теперь появился телефонный заем: желающие быстро установить телефон покупали соответствующие облигации и получали телефон в течение максимум полугода. «Система займов настолько эффективна, – не без гордости объяснял Немцов, – и она настолько делает взаимозависимыми власть и народ, это очень важный момент, что теперь мы уже вряд ли от нее когда-нибудь откажемся»[325].

В 1995 году заработала программа жилищных сертификатов для военных. «Проблема была в том, что в России военнослужащие уходили в запас, и им говорили: до свидания, парни, – объясняет Юрий Лебедев. – А ехать им было некуда. Квартир у них не было. И Немцов с товарищами придумали программу»[326]. Немцов заставил министра обороны Грачева, когда тот приехал в Нижний Новгород на светский теннисный турнир, подписать декларацию о намерениях, выбил субсидию в Москве, и демобилизованные офицеры вернувшейся в 1990 году из Германии и расквартированной в Нижегородской области 22-й армии начали получать жилье для своих семей, причем у них даже появилось право на выбор квартиры. «К униженным и оскорбленным военным стали ходить люди и говорить: „Давайте мы вам эту квартиру дадим. – Нет, давайте эту вот. – Нет, давайте я лучше вот другую возьму“, – пояснял тогда Немцов. – И они почувствовали себя людьми, которые нужны собственной стране»[327].

Ветераны войны за счет областного бюджета получали право на бесплатный проезд. Гарантии на обеспечение лекарствами Немцов монетизировал: перевел в реальные прибавки к пенсиям – опять-таки выбив часть средств на федеральном уровне. Грант из областного бюджета размером в миллион рублей на рождение ребенка стал известен как «немцовский миллион». Приватизация оставшихся в наследство с советских времен отделов рабочего снабжения – на железной дороге, на лесопильнях и т. д. – превратила их в частные пекарни и лавки, а вырученные за них деньги шли на строительство дорог. «Чтобы люди знали, я на каждой дороге писал, – вспоминает Юрий Лебедев, в это время уже вице-губернатор, – эта дорога построена за счет приватизации такого-то объекта»[328]. Принимал построенную дорогу Немцов таким образом: он сам садился за руль «Волги», на капот ставили стопку водки, и, если водка не расплескивалась, дорога считалась принятой. Немцов, как уже говорилось, много не пил, но эффектный жест со стопкой водки символизировал народный характер дорожной программы, и 5000 километров построенных при Немцове дорог сильно поменяли жизнь в области.

В результате работала такая схема: благодаря активности Немцова Нижегородская область слыла полигоном реформ – как следствие росли его политический капитал и известность в стране, – известность, в свою очередь, помогала Немцову выбивать из федеральных ведомств решения и деньги на социальные программы – люди видели, как область финансирует их понятные нужды – популярность Немцова продолжала расти. Таким образом обретал зримые очертания немцовский народный капитализм – в одном отдельно взятом регионе России. Нижний Новгород все увереннее претендовал на статус третьего города в стране. Несмотря на тяжелый быт, у местных жителей появилась и своя гордость, и надежда: в перспективе жизнь будет еще лучше. И чем дальше, тем более заметное беспокойство проскальзывало в вопросе, который звучал на каждой встрече губернатора с населением: «Вы же уедете в Москву? Вы же нас бросите?»[329]