Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом

Лицо, живущее на нетрудовые доходы

В истории Немцова, Нижнего Новгорода и России фигура бизнесмена Андрея Климентьева, который из приятеля и советника Немцова превратился в его злейшего врага, стоит особняком. Достаточно вспомнить его слова после гибели Немцова: «По идее, мне его надо было застрелить, но какой-то неплохой парень сделал это раньше»[394].

На самом деле в этих словах Климентьева в адрес Немцова больше злой бравады и просто ненависти, чем реальных намерений: Климентьев в своей жизни четырежды оказывался за решеткой (в очередной раз, когда Немцова уже не будет в живых), но всегда как аферист и мошенник, а не как бандит и убийца.

В первый раз Климентьев угодил в тюрьму еще при Брежневе. Во времена застоя номенклатура представляла собой отдельную касту внутри советского общества – со своим снабжением, достатком, материальным комфортом. Благодаря блату и привилегиям этот образ жизни передавался по наследству: дети партийных боссов, дипломатов, всевозможных директоров и руководителей получали доступ к благам, недоступным для их сверстников. И в Москве, и в провинции, где это было еще заметнее, золотая молодежь носила американские джинсы, гуляла в ресторанах и пила дорогое шампанское. Как пел примерно в это время известный неформальный рокер Юрий Шевчук:

Именно такую сцену могли регулярно наблюдать жители Нижнего Новгорода – тогда Горького – в самом начале 80-х на центральной улице города: 28-летний Андрей Климентьев, недоучившийся студент и сын руководителя предприятия, которое отвечало за ремонт всех комбайнов и тракторов в области, за рулем «Волги». «Друзья моего круга жили как гусары в старой России, – вспоминает он. – У гусар скачки на лошадях, а мы ездили на машинах»[395]. Климентьев был вполне известен. Обладатель квартиры в престижном районе города и видеомагнитофона – тоже большая роскошь в то время, – он устраивал у себя дома платные просмотры голливудских фильмов, которые не шли в Союзе (при обыске потом будут изъяты кассеты с фильмами «Рокки», «Челюсти», «Эммануэль» и пр.). Там же часто проходили шумные вечеринки с девушками, которые не могли отказать себе в удовольствии прокатиться в той самой «Волге». Но главное, в этой квартире Климентьев играл в карты.

Одни мажоры приторговывали и фарцевали, а Андрей Климентьев был профессиональным картежником. Душа компании, он играл на деньги, и уже тогда по городу ходили слухи, что Климентьев шулер, а игра в карты у него дома – это хорошо поставленная афера, в которой используется специальное оборудование, позволяющее различать крап на картах, с участием налапников[396] и даже охраны на случай, если что-то пойдет не так. Играл Климентьев в основном против залетных – таких же людей с деньгами, приезжавших в город по делам. «В то время было две жизни, – пишет он в своих воспоминаниях, отвергая все обвинения в шулерстве, – советская – коммунистическая – и другая. Я жил в „другой жизни“. И в этой „другой“ жизни жили другие люди»[397].

В декабре 1982 года Климентьев и его братья были разоблачены, арестованы и посажены за решетку. Дело с самого начало вел КГБ – то есть это было важное дело. Очевидно, Климентьевы попали под раздачу в результате стартовавшей еще при позднем Брежневе кампании по борьбе «с лицами, живущими на нетрудовые доходы», которая задела часть номенклатуры. «Братья Климентьевы подходили под это определение, – писала много лет спустя одна из нижегородских газет, – потому что, живя заведомо не на зарплату или стипендию, слишком явно показывали свое благополучие и к тому же обладали отчасти скандальной известностью в городе»[398]. Климентьева и его братьев обвинили в карточном шулерстве и «распространении порно и фильмов идейно вредного содержания».

Много лет спустя Климентьев будет рассказывать, что с Немцовым был хорошо знаком еще тогда, в начале 80-х. На самом деле Немцов поддерживал отношения с одним из его братьев, Сергеем: мастер спорта по биатлону, Сергей тоже играл в теннис в том самом саду Свердлова, где учились играть и сотрудники НИРФИ, там они и сошлись. С Андреем Немцов познакомился на одной из вечеринок на берегу Горьковского моря – водохранилища, где любила гулять горьковская молодежь. Юный любвеобильный Немцов мог бывать и на домашних вечеринках Климентьева, но друзьями они не были, а игру в карты начинающий физик терпеть не мог. Когда Климентьева посадили, Немцову только исполнилось 23.

Климентьев вышел на свободу в 1989-м. К тому времени Голливуд и эротика уже лежали на всех прилавках, другие его приключения подзабылись, а на фоне всеобщей борьбы с коммунистической властью тот его судебный процесс даже смотрелся чуть ли не как бунт против КГБ. К началу 90-х Климентьев уже сделал капитал на торговле китайским ширпотребом и компьютерами и стал преуспевающим бизнесменом. Громкий, открытый, хороший оратор, очень уверенный в себе (по слухам, которые ходили тогда по городу, в заключении он отказался сотрудничать с администрацией колонии), Климентьев выделялся среди нижегородских предпринимателей и быстро сошелся с Немцовым – на этот раз на теннисном корте. В историю вошел их матч, когда бизнесмен проиграл Немцову миллион рублей. «Опытный теннисист Немцов легко обыграл начинающего Климентьева и пожертвовал выигранный миллион детскому дому, – писала газета „Коммерсантъ“. – Предприниматель сильно не расстроился: он был уверен, что его связи помогут ему хорошо заработать»[399].

Местные бизнесмены Климентьева уважали, отдавая должное его смекалке, а уповавший на развитие малого бизнеса Немцов смотрел на него как на ментора. «Когда слушаешь Климентьева, возникает ощущение, что у этого человека нет ни доли сомнения в том, что он делает. Что он знает, как это сделать, и только он один это знает. Эта манера оказала сильное влияние на Немцова», – признавал помощник Немцова Котюсов[400]. У Немцовых бесцеремонный Климентьев чувствовал себя как дома: по воспоминаниям Жанны Немцовой, он мог приехать утром и без стука войти к родителям в спальню.

Вскоре Климентьев станет владельцем ночного клуба («лучшие девочки в городе» – так рекомендовали клуб в то время все нижегородские гостиницы) и двух больших магазинов в Нижнем Новгороде. Но начал он с того, что получил статус экономического советника при Немцове и солировал на совещаниях губернатора с предпринимателями – и не только на них. Немцов не возражал: он считал Климентьева умным человеком и отдавал должное его огромной энергии. Однако Климентьев не знал меры и вмешивался во все. «Он в самом буквальном смысле открывал ногой двери в кабинеты губернатора и председателя областного Совета. – вспоминал потом нижегородский политик Анатолий Козерадский. – Думаю, такая вольность была дозволена Климентьеву потому, что в начале 90-х он был уже богатым человеком и считал возможным подсказывать Борису Ефимовичу, что надо делать дальше, какие рыночные подходы использовать»[401].

Навашинские миллионы

Немцов верил, что промышленные активы должны принадлежать местным предпринимателям. Реанимацию Навашинского судостроительного завода он тоже хотел доверить одному из них. Для Немцова это был в большой степени и личный проект. Уж очень заманчивой казалась ему перспектива: построенные у себя дома, в Навашине, катера и яхты бороздят широкие просторы родной реки. Не менее важен был и социальный аспект: обеспечить заказами завод, вставший, как и все другие предприятия оборонки, значило обеспечить работой целый небольшой город. К тому же завод сам искал новых заказчиков – в том числе и за границей – и вынашивал идею постройки нового грузового судна. «Запрограммированный на зарабатывание денег, Климентьев понял: это то, что может принести настоящий доход», – объяснял нижегородский журналист Андрей Белянинов[402].

В итоге нижегородский предприниматель, к тому времени имевший бизнес в Норвегии, оказался внутри проекта в трех ипостасях: как заказчик новых кораблей, как партнер завода – одна из его норвежских компаний получила подряд на разработку документации, – а потом, купив на аукционе часть акций Навашинского завода, и как его совладелец. «Климентьев сказал Немцову: „Да, Боря, все будет“», – вспоминает помощница Немцова Ольга Смирнова[403]. Новый корабль задумывался как универсальный, пригодный к швартовке и ремонту в любом мировом порту, и сам Навашинский завод с этим бы не справился – начинку для судна надо было делать за границей. Такой амбициозный проект не мог быть осуществлен без участия государства. И Минфин выдал Климентьеву кредит на финансирование импортной комплектации – под личные гарантии Немцова как губернатора, который активно поддерживал Климентьева. Общая сумма кредита составила 30 млн долларов, а выданный в 1994 году первый транш – 18 млн долларов.

Запутанная история – так в основном говорят о навашинском скандале нижегородские бизнесмены. Сам Климентьев, естественно, во всем винит Немцова, который с тех пор стал его злейшим врагом, и настаивает, что Немцов упрятал его за решетку, потому что испугался его, Климентьева, растущей популярности и амбиций. Наблюдатели со стороны отмечали, что предпринимателю и заводу в итоге не дали шанса осуществить проект и, соответственно, вернуть кредит. Все случилось слишком быстро: кредит был выдан в начале 1994 года, а через год Немцов уже шел на бизнесмена войной.

К началу 1995 года часть первого транша была потрачена на зарплаты рабочим – на заводе уже начали возводить каркас судна, – а другая часть, два миллиона долларов, лежали на депозите в НБД-банке, учрежденном при участии областной администрации и крупнейших промышленных предприятий области, которые присоединились к конверсионной программе. Председателем совета директоров НБД-банка Немцов поставил своего молодого помощника Бориса Бревнова. Это было нарушением кредитного соглашения: получить деньги и распоряжаться ими должен был заемщик – завод, но Немцов, судя по всему, с самого начала не доверял Климентьеву полностью. «Во многом благодаря Бревнову Немцов тогда не поплатился своей карьерой, – вспоминает Смирнова. – Бревнов сработал как сторожевая собака»[404].

Скандал разразился после того, как Климентьев пришел в банк за деньгами. «Климентьев ворвался в кабинет к Бревнову: „Где мои деньги?“ И час он ему говорил: „Да я тебя, да я его, да кто ты такой.“ – рассказывает Владимир Седов. – А Боря [Бревнов] записал разговор на пленку. И эту пленку тут же принес Немцову»[405]. Бревнов Климентьеву отказал. «Конечно, со стороны банка допущены нарушения, – говорил потом Немцов на одной из пресс-конференций. – Но денежки целы, это самое главное»[406]. Минфин, сославшись на нецелевое расходование средств, заморозил второй транш кредита, а губернатор стал разбираться, что к чему. Оказалось, что никаких поставок оборудования на завод так и не было, а документацию на изготовление судов делали не в Норвегии, как значилось в договоре, а здесь же, в Нижнем Новгороде. Позже выяснилось, что часть кредита Климентьев израсходовал на ремонт своего ночного клуба и открытие нового супермаркета.

По одной из версий, Климентьев вкладывал деньги в другие свои проекты, чтобы быстрее отбить их и вернуть кредит. На фоне высокой инфляции того времени это было оправданно: судостроительный бизнес – низкооборотный, производственный цикл у него длинный. «Срок возвращения кредита не наступил, а я уже сидел, и директор завода тоже», – жаловался потом Климентьев[407]. Но кредит был целевым, и Немцов пришел к выводу, что Климентьев эти деньги просто решил украсть. И у него были на то основания. Климентьев с Немцовым как-то прогуливались около здания областной администрации, вспоминает тогдашний помощник Немцова Чичагов, и бизнесмен предлагал губернатору вложить эти деньги в проекты с более быстрой самоокупаемостью, а Навашино подождет. Немцов решительно отказал. У него была цель: вдохнуть жизнь в судостроение в Навашине. «Будешь честно строить корабли – буду тебе помогать», – обещал Немцов[408].

Узнав, что часть денег исчезла, Немцов позвал Климентьева на разговор. С его слов, беседа была такой:

«Я говорю:

– Ты деньги взял?

– Взял.

– Отдавать не собираешься?

– Да, не собираюсь.

– Давай так: ты возвращаешь кредит – продашь казино, магазины и так далее. Срок – неделя. Если нет, то дальше начинаем действовать в рабочем порядке.

Он ответил:

– Скандала ты устраивать не будешь, потому что сам и пострадаешь»[409].

По-видимому, Климентьев действительно не ожидал, что Немцов решится на огласку этой истории. «Он полагал, что неизбежная в этом случае шумиха в прессе, угроза репутации заставят меня промолчать, – объяснял потом Немцов. – Он не понимал, что между скандалом и порядочностью я выберу второе: черт с ним, со скандалом, лишь бы я не был соучастником!»[410] Это был январь 1995 года. Скандал получился громкий. Немцов сформировал комиссию, которая стала проверять расходование средств. И разумеется, тут же попал под огонь своих недругов: разобраться, кто у кого что украл, было трудно, зато Немцов оказался втянут в коррупционную аферу. Климентьев заявил, что идет в политику, обвинил Немцова в том, что тот хочет избавиться от сильного конкурента, и даже призвал в союзники Владимира Жириновского, который с недавних пор откровенно враждовал с Немцовым.

Апельсиновый сок

Немцову и Жириновскому было за что не любить друг друга. Оба яркие публичные политики, великолепно умевшие говорить с народом, идеологически они были полными антиподами. Конфликт между ними начался летом 1994 года, когда Жириновский – тогда на пике своего политического влияния – приехал в Нижний Новгород, остался недоволен оказанным ему приемом, пообещал арестовать Немцова, а потом прорвался вместе со своей охраной в пустовавший в тот момент губернаторский кабинет и хозяйничал там в течение двух часов. А месяц спустя, когда президент путешествовал по Волге и в Нижнем Новгороде ждали его визита, Ельцин попросил Немцова избавить его от Жириновского, чье судно неотступно следовало за президентским пароходом, и по поручению губернатора теплоход с Жириновским и его свитой на четыре часа посадили на мель, спустив воду в одном из шлюзов.

Через год, в июне 1995-го, Жириновский снова приехал в Нижний Новгород и в одном из выступлений в свойственной ему манере заявил, что Нижегородская область лидирует по количеству больных сифилисом. Немцов очень рассердился. Он решил вызвать Жириновского на теледебаты. И позвонил своему приятелю и соратнику Александру Любимову, который вел ток-шоу на Первом центральном телеканале. «Я ему говорю: странная дискуссия – про сифилис, – вспоминает Любимов, – федеральный эфир, политическая программа. Я не против, но надо будет расширить. Нужен контекст. Потом позвонил Жириновскому, и тот согласился»[411].

Ни Немцов, ни Жириновский, ни Любимов не ожидали, конечно, что контекст их встречи в эфире окажется столь трагическим. 14 июня 1995 года большая группа чеченских боевиков во главе с Шамилем Басаевым ворвалась в городок Буденновск Ставропольского края, в 150 километрах от чеченской границы. Убив несколько десятков горожан, боевики захватили более полутора тысяч человек и укрылись в здании городской больницы. Страшная чеченская война вдруг перекинулась на российскую территорию. Оцепенев от ужаса, вся страна прильнула к телеэкранам: такого теракта история России еще не знала.

Атака на Буденновск случилась не просто так: к концу мая Дудаев уже был в полушаге от военного поражения. Чеченские отряды были выдавлены вверх, в горы, и Дудаев терял один форпост за другим. 4 июня российские войска взяли высокогорное село Ведено, где располагался штаб Дудаева. 13 июня были взяты еще два ключевых высокогорных пункта – Шатой и Ножай-Юрт. Всем было понятно, что разгром неизбежен. В Москве уже даже объявили о проведении выборов в чеченский парламент ближайшей осенью. Дудаеву оставалось либо сдаться, либо найти другой способ развернуть войну вспять. И Шамиль Басаев решился на масштабный захват заложников.

Первые попытки штурма буденновской больницы закончились неудачей: боевики отстреливались, выставив заложников в окна. Так погибли еще 33 человека, в основном заложники и несколько спецназовцев. (Всего теракт унесет жизни 150 человек.) Тогда группа депутатов Государственной думы во главе с Сергеем Ковалевым достучалась до премьер-министра Виктора Черномырдина: несмотря на теракт, Ельцин улетел на саммит Большой семерки в канадский Галифакс, и Черномырдин остался за главного. Ковалев и другие депутаты тут же примчались в Буденновск, в течение двух дней созванивались то с Басаевым, то с Москвой, пытаясь организовать переговоры и освобождение заложников, и наконец добились согласия на телефонный разговор между Черномырдиным и Басаевым в ночь на 19 июня. Телефонный разговор премьер-министра России с террористом номер один – «Шамиль Басаев, говори громче» – навсегда войдет в историю. Итоговая договоренность заключалась в том, что отряд Басаева пропустят обратно в Чечню в обмен на освобождение заложников, прекращение огня и начало мирных переговоров. Взяв с собой добровольцев из числа заложников, а депутатов и журналистов в качестве живого щита, террористы на предоставленных им автобусах вернулись в Чечню, где их встретили как героев, и там исчезли, отпустив взятых с собой заложников восвояси. Так благодаря вмешательству депутатов и Черномырдина были спасены от неминуемой в случае штурма гибели сотни мирных российских граждан. А дудаевцы почувствовали вкус победы и получили столь необходимую им в тот момент передышку, которая изменит ход чеченской войны.

Знаменитые теледебаты Немцова и Жириновского завершились тем, что Жириновский плеснул в лицо Немцову апельсиновым соком, а тот в ответ облил Жириновского, и эта сцена тоже вошла в историю – стала одним из символов российских 90-х. Эфир состоялся 18 июня, когда судьба заложников в Буденновске еще не была ясна: уже провалилась попытка штурма, а Черномырдин только вышел на сцену. Естественно, главной темой дискуссии стал теракт:

– Никакие уговоры не помогут, только штурм, все остальное бесполезно, – говорил Жириновский.

– Пушки не должны говорить, когда дети стоят в окнах. Совершенно понятно, что в результате штурма Басаев останется живой, а погибнут невинные люди, что это за идеи такие человеконенавистнические? – парировал Немцов.

– Бандиты понимают только силу, – настаивал Жириновский.

– Я абсолютно уверен, что можно договориться. Надо соглашаться на все. Почему мы не используем эти возможности? Почему слушаем безумцев? – кивая в сторону Жириновского, отвечал Немцов.

Достаточно пересмотреть запись разговора, чтобы убедиться: Немцов шел на обострение с самого начала. Он не стеснялся в выражениях, и Жириновский взвился. Припомнил навашинские миллионы: «Где те миллионы долларов, которые получила область?» Но тезис про сифилис ему явно казался более выигрышным: «Что вы сделали как губернатор? Кроме сифилиса и преступников что у вас есть еще? Дифтерия, что еще?»

Немцов этого ждал. У него была домашняя заготовка – он достал журнал Playboy (эту идею Немцову подсказал Явлинский, тогда его друг и товарищ). Дело в том, что в мартовском номере американской версии журнала вышла статья, построенная на интервью с Жириновским[412]. В интервью известный своей эпатажностью политик представал еще более вызывающим, а интервьюер признавалась потом, что, хотя ей не было физически страшно за себя во время разговора, Жириновский «точно пересек черту», уговаривая ее вместе с переводчицей в числе прочего заняться групповым сексом с его охранниками, а «он присоединится позже»[413]. Публикация наделала много шума, разошлась в мировой прессе – еще бы: весной 1995-го весь мир считал Жириновского одним из основных претендентов на президентский пост в России. Жириновский, понимая, что сказал в том интервью лишнего, попытался перевести разговор на другую тему. Но Немцов не позволил. Процитировав ту часть интервью, где Жириновский говорит, что у него было 200 женщин, он произнес заготовленную для эфира фразу: «Мы вас вылечим. Два укола, и вы свободны». Тут Жириновский вскипел, и в Немцова полетел апельсиновый сок.

Конечно, на фоне разворачивающейся в тот момент трагедии все это выглядело и неуместно, и глупо. Но такова в те годы была публичная политика: открытая, громкая, нахальная, даже развязная. Эфир имел невероятный успех: телеканал не раз повторил программу, а мировые медиа показывали отрывки. «Меня даже в Австрии узнавали на улицах – только благодаря этой программе», – вспоминал потом Немцов[414].