Книга Несколько дней в стране чудес - читать онлайн бесплатно, автор Роман Сергеевич Беляев. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Несколько дней в стране чудес
Несколько дней в стране чудес
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Несколько дней в стране чудес

В столовой до нас обедали мальчишки в пижамах, которых здесь целых три палаты. Они – те, кто болен; те, кто лежат здесь подолгу. Их здесь называют «пижамниками». Они – пациенты в дословном переводе с латыни – «страдающие».

Отстояв в очереди, я забрал еду: странный суп, чашка отвара шиповника и три куска хлеба. Я сел за столик, но увидел Бориса и пересел к нему. Мне тогда показалось, что у нас с ним сразу наладился какой-то контакт.

Еда там очень так себе. О соли даже ни слова. Её люди приносили с собой. Но иногда бывает сладкий чай. Начав есть, с трудом поглощая этот суп, в котором была капуста, лук, картофель и макароны-рожки, а также в который была добавлена то ли сметена, то ли молоко, я начал осматриваться. Ох, как здесь было непривычно. Окружали меня парни всех возрастов, – до восемнадцати лет, ибо отделение подростковое, – в пижамах, коротко подстриженные, с некоторыми небольшими уродствами, шныряющие повсюду и выпрашивающие твою порцию или хлеб. И каждое действие, которое было бы нормальным вне этих стен, казалось здесь совсем не нормальным. Вот тот парень как-то странно почесал руки, а другой всё время держит голову опущенной, у третьего слишком быстро двигаются глаза – всё это не очень бросается во внимание вне этого места, и всё это обычно не замечают, но здесь это всё выглядело, как симптом. Симптом душевных болезней, которыми страдают все они, невиновные в их наличии. Им всем просто не повезло.

Глава 3: «Знакомство с устоями»

После обеда начался тихий час, а также перекур. Перекур – важная вещь здешнего существования. И перекура ждали многие дети. Во время перекура туалет превращался в настоящую газовую камеру. По моим воспоминаниям, – которые я бы никогда не хотел освежать, – туалет был метров пять-шесть в длину и пару-тройку метров в ширину. И курили в нём многие, плотно забиваясь в него на время перекура. Смотреть на это действительно было страшно и в голову сам лез вопрос: «А дышите-то вы там чем?!». Вообще, я слышал о связи по тем или иным причинам шизофрении и курении сигарет. Что не все курящие становятся шизофрениками, но подавляющее большинство шизофреников курят. Поэтому, – да даже если это и не так вовсе и никакой взаимосвязи нет, – на месте врачей я бы сделал многое, чтобы пациенты отвыкали курить. Тем более, когда в моих руках широкий арсенал серьёзных препаратов и практически полный контроль над каждым моментом жизни пациента. При правильном подходе, я думаю, можно было бы добиться неплохих результатов.

И в туалете, к слову, о никакой приватности не может быть и речи – ведь это туалет в психбольнице. На входной двери, кажется, даже было окошко, чтобы в любой момент можно было заглянуть и посмотреть, что делают посетители. Да и дверь эта практически весь день заперта и открывается только во время утренних процедур, перекуров и ещё пары моментов. Конечно, если прямо сильно уж захотелось посетить туалет, то можно попросить санитара пустить тебя. С этим смиряешься, но наверняка многим это может показаться чем-то ненормальным. И в самом туалете, кстати, нет ни кабинок, ни перегородок, ни вообще ничего. Унитазы отделены друг от друга только воздухом и иногда людьми, курящими или ждущими своей очереди, чтобы сделать свои дела. У меня как раз примерно в то время появилась проблема – парурез или синдром стесняющегося мочевого пузыря. Я не мог справить свою нужду, если не ощущал достаточной приватности. Поэтому там это стало большой проблемой, которую мне приходилось так или иначе решать. Обычно решение заключалось в хождении в туалет, когда он закрыт, попросив санитара пустить меня. Но иногда и это не помогало. Однажды я провернул эту схему, но в туалет внезапно зашёл один пижамник. И я стоял и стоял, ждал, когда он уйдёт. А он смотрит на меня и такой задорно так говорит: «Чё, не идёт?». В итоге он ушёл и всё пошло.

Вообще, сигареты здесь – валюта. Этому я совсем не был удивлён. Как и многим вещам здесь. Например, практически полная толерантность к мату. Более того – даже сами санитары не гнушались покричать матом на больных детей, а те им в ответ. Только женщины врачи этого избегали, а педагог старалась снизить количества мата хотя бы среди призывников своими поучениями. Большинство находящихся там курят, и дети – тоже, так что сигареты там очень ценились. Ох, за сигарету можно было купить обширное количество услуг: от чёток из бумаги, что делаются за три дня из книжных страниц и ниток из одеяла, до массажа и услуг интимного характера. Об уборке за сигарету, вынос мусора, покупке за сигарету, например, сока, я уж молчу. Этим, к слову, активно занимался парень ко кличке Адольф. Или Гитлер. Или Фюрер. Звали его кто как хочет, но в диапазоне этих трёх кличек. Адольфа звали так из-за его внешнего сходства с, как нетрудно догадаться, Гитлером. Адольф был рад убраться в палате утром и вечером всего за одну сигарету, причём убраться качественно, по совести. Также он менял соки и тому подобное на сигареты, и он же просил сделать или делал сам чётки, кубики или ещё что-нибудь из бумаги. У него же я однажды приобрёл за пачку сока игральные кубики из бумаги. Но это не те кубики, которые кости. А те, которыми играют в особую игру: берётся два-три-четыре кубика, эта горсть помещается в ладонь, подкидывается, и нужно успеть перевернуть ладонь тыльной стороной вверх и поймать падающие обратно кубики. Затем снова подкинуть, снова успеть перевернуть ладонь и снова поймать. Так пока не надоест. Есть также и валюта чуть меньшего номинала, но всё же важная: еда. Особенно сладкая еда: конфеты, печенье, вафли. Адольф находился в больнице с 2012-го года, когда президентом ещё был Медведев, поэтому он был удивлён, узнав, что сейчас у власти опять Путин. Фюрер не являлся старожилом. Я слыхал, что там есть парень, что лежит там уже почти восемь лет: с 2007-го года. Ох, да даже я сам видел на тумбочке надпись: «Прибыл – 06.07.1996. Убыл – 06.07.2006». Странно. Наверное, просто шутка. Гитлер показался мне знакомым, хотя я просто подумал, что довольно часто вижу такой тип внешности.

Вернувшись с обеда в палату, меня познакомили с правилами: не давать спички, зажигалки и ножи больным, не разговаривать с ними, и не ходить в первую палату. Первая палата – место, где держат особо буйных. Да, дети тоже могут быть опасными, особенно с шизофренией. Вообще, в нашем отделении лежали, в основном, эпилептики и те, у кого большие проблемы с поведением. «Большие проблемы с поведением» надо понимать шире: парень по кличке Емеля лежит в больнице уже пятый-шестой раз, был отдан в детский дом. В первый раз он попал в больницу потому, что хотел топором зарубить свою сестру. Её спас вовремя поспевший полицейский. Емеля имел в «арсенале» шизофрению и раздвоение личности, как мне сообщили. Также там был парень по кличке Боча. Я видел таких, много раз даже в своей школе: гиперактивный, агрессивный, любящий сыграть что-то для публики или унизить себя ради смеха, любящий подраться. Большую часть времени он находился под аминазином. Аминазин – сильный нейролептик, он широко известен и за пределами таких мест, но здесь у него особый шарм. Здесь ты сталкиваешься с людьми под его воздействием. Они очень заторможены, могут нести бред, но чаще всего просто лежат на кровати, не обращая ни на что своего внимания. Дни для них летят быстро. В отличие от тех, кто не лежит здесь из-за болезни и продолжительное время, привыкнув к особому расписанию дня. Время там длится очень-очень долго. Три дня мне показались практически двумя неделями. Время как будто замедляется, и люди, находящиеся там, успевают сделать огромное количество дел за то время, которое в других местах считается довольно коротким. Один час там, казалось, длится как два или три часа.

Позже мне сообщили расписание: в 6:00 подъём, до 7:00 уборка, кварцевание палат, в 9:00 завтрак, после – свободные время. В 13:00 обед, с 14:00 до 16:00 тихий час, после в 17:00 полдник и в 18:00 ужин. С 19:00 до 20:00 можно сделать звонок кому-либо. В 19:00 отбой у больных, в 21:00 отбой у призывников. Очень, очень много свободного времени, которое практически некуда тратить. Люди там едят, спят, иногда проходят процедуры или осмотры врачей. Такое количество свободного времени там – просто мука. Если ничем его не заполнять, то можно сойти с ума даже прибыв здоровым. Но всё же люди привыкают.

Глава 4: «Губа и отношение к больным»

После обеда настал тихий час. Все, кто мог, заснули. Я же не мог, ибо не устал, не хотел, волновался, да и обстановка немного мешала, ибо некоторые товарищи по палате болтали. К слову, количество их поубавилось: наверное, человека четыре ушли домой, ибо были на дневном стационаре. В это время я немного познакомился с другими людьми: с Русланом, Вовой, Колей, Андреем, Славиком, Денисом и Костей. В палате нас было девять человек – присутствовали уже все, включая Бориса и Степана. Они разговаривали, иногда что-то спрашивали меня. Я отвечал в силу моего состояния. У меня был туман в голове и апатия. Позже началось некоторое веселье для них.

Из нашей палаты в соседнюю, третью, через стену вела деревянная дверь. Но дверь эта была закрыта и прикрыта деревянной доской или чем-то вроде этого. За этой доской была дыра, через которую общались обитатели третьей и четвёртой палаты. В этот тихий час с товарищами по палате общался парень ко кличке Губа: молодой человек, имеющий довольно большие губы, часто являющиеся объектом пошлых шуток со стороны призывников. Шутки были про то, как такими губами ему будет удобно делать куннилингус. Вообще, пошлость сопровождала меня всё время пребывания там: шутки, истории, фантазии. И это не очень-то удивительно, ибо меня окружали люди молодые, имеющие сильную потребность в сексе, любящие часто рассказывать про свой опыт. И, право, я был бы совсем не удивлён, если бы узнал, что кто-то их них попросил бы пижамника об услуге орального секса за пару сигарет. Но, вроде, по итогу такого не узнал.

Губа отвечал им, неплохо выстукивал ритм заученных известных песен, – ибо больным тоже делать особо-то и нечего там, – шутил, сам покупался на дурацкие шутки и всячески развлекал обитателей четвёртой палаты. Даже меня он немного развеселил. В общем, тихий час пролетел в разговорах, шутках и разряженной атмосфере. Ко мне отнеслись неплохо, не стали как-то травить или ещё что-нибудь в этом роде, я присутствовал, и никто не был против. Тихий час заканчивался. А время после него идёт уже быстрее…

Глава 5: «Пора понять, кто тебя окружает»

Тихий час закончился. Все разбрелись по отделению: кто в игровую, кто в туалет. Скоро был и полдник, во время которого давали коробочку сока. В этот раз давали томатный. Но я его не получил, ибо те, кто пребывает в этом месте первый день, его не получает, как и что-либо мясное в столовой. Крайне странное правило. Сок оказался не очень вкусным, и мне пришлось выслушивать негативные отзывы о нём от тех, с кем я лежал. Стоит напомнить, что нецензурная речь сопровождала каждой мой день там, каждый час, чуть ли не каждую минуту. Мат – норма в таких местах. Нужно иметь в виду, что практически всё, что я здесь описываю, – разговоры, случаи и тому подобное, – сопровождаются добрым набором матерщины, если это не мои слова, а, допустим, диалог двух людей. Возможно, я допущу пару употреблений его в этом тексте, но лишь для более чёткой картины.

Время до ужина прошло довольно быстро. На ужин была каша. Основное блюдо там – каша. Хорошо хоть, что разная: перловая, овсяная/геркулесовая, рисовая, пшённая. На любой вкус и цвет. Правда, соли нет. Мы, опять же, начали есть после больных. Мы всегда едим после них, ибо нас меньше. Но они, порой, оставляют за собой кучу мусора. Но иногда от них есть польза: я особо мало ем, когда волнуюсь, а там волновался я часто. И те порции, что давались нам, для меня были слишком велики. Да, даже несмотря на то, что еды клали довольно мало: граммов по триста любого блюда и двести миллилитров чая/компота. И поэтому, если я не хотел есть, то мог просто отдать свою порцию кому-либо. Хлеб разлетался только так.

Я был довольно щедр с ними. Перед ужином Вова достал вафли и раздал каждому по две штуки. Одну я съел, а вторую я не хотел. Ребята рассказывали, как раньше они устраивали «пир» в столовой во время тихого часа. Когда пижамники лежали в своих палатах, ребятам разрешали сидеть в столовой. Тогда они брали то, что им приносили родственники, выкладывали на стол и весело проводили время, общаясь и шутя, поедая всякие вкусности. Я этого не застал, ибо это было во время карантина по случаю большого числа заболеваний ОРВИ в отделении. Карантин этот длился две недели, и благодаря ему, к слову, я попал в это место на неделю позже, чем было назначено. И мне крупно повезло, ибо приди я на неделю раньше, то мог бы попасть под этот карантин. И две недели бы меня не выпускали оттуда.

А в это время в палату как раз завернул один больной, заметивший, что мы едим вафли. Его стали выгонять. Делается это, – в какой-то мере, – довольно забавно: с матом, пинками и ударами. Не очень сильными, конечно, ибо за избиение переводят в первую палату. А также с толканием и забавными фразами, призванными вызвать страх у больного. Но, стоит сказать, что больные-то, большее время, вполне вменяемы и всё понимают. То есть это не выглядело так, будто прогоняют случайно заблудшего неразумного дикого зверя. А именно что прогоняли осознающего всё человека. И это было, в какой-то малой мере, забавно. Но всё-таки немного жестоко. Так вот, больному, которого выгоняли, я кинул ту вафлю в руки. Он поблагодарил меня и ушёл. Но Борис этого не оценил:

– Ты зачем им отдаёшь еду?

– Ну, просто я не хочу.

– Мог бы нашим отдать, раз не хочешь.

– А им-то почему нет? Мне их жалко немного даже.

– Жалко? Чего их жалеть? Да ты знаешь, что они, когда выйдут, смогут ещё лучше нас жить? Ты знаешь, что у них пенсия по двадцать тысяч рублей? У Адольфа на карточке полтора миллиона лежит! – мимо проходящий Адольф это подтвердил. – Они выйдут, им дадут квартиру и столько денег. А мне знаешь сколько надо работать, чтобы купить эту вафлю? Мне огромное количество времени надо проработать, чтобы получить эту вафлю!

И тут он начал рассказывать про то, как он работал в школе на стройке после уроков, про то, как он работает сейчас, находясь на заочном обучении, и про своё отношение к работе вообще. Как он зашибал деньги, работая с какими-то то ли финансистами, то ли экономистами, и как кушал в дорогих ресторанах. Но потом ему это приелось, и он однажды съездил в деревню, где, кажется, бабушка друга накормила его рисовой кашей с мясным подливом и это было самое вкусное, что он ел… Или что-то типа того. Стало понятно, что он ценит работящих людей. И что он любит деньги. Так я узнал про отношение Бориса ко всему этому, а также про больных.

Но всё же его мнения насчёт больных я не разделял. Должно быть, я просто более чувствительный, нежели Борис, и мне их было жаль. Они ведь не виноваты в том, что заболели. Ну, не все, во всяком случае. Они простые дети, но немного больные. Вот правда – я, скорее всего, не отличил бы их от других детей, встретив их где-нибудь в неблагополучном районе города. Они адаптировались к условиям больницы, но остались детьми: наивными, немного глупыми, беспечными. Чего только стоит фраза, о которой мне рассказали товарищи по палате, ибо они были в коридоре в это время. Фраза эта являлась поддержкой и звучала как «Молодец сука ебан бля!». Последние три слова произнесены не в критику, а предназначались для пущей поддержки, кажется, парня по кличке Зверь. Эта фраза доказывает их детскую наивность и чуть изменённое восприятие мира из-за места обитания, где принято материться, когда материться ты не умеешь. Но что поделать? Врождённое добродушие к «странным» людям не оставляет меня и здесь.

Тем не менее, я до сих пор вспоминаю эту фразу и меня терзают сомнения, что я правильно её интерпретировал. Потому что существует такая вещь, как сарказм наверняка не чуждая и молодым обитателям психбольниц. Но ладно. Такая романтическая интерпретация, даже если и не является верной, всё равно указывает на вполне реальный факт наличия детской наивности и мышления. В конце концов, дети часто говорят слова, даже не зная, к месту или не к месту они их сказали. Иногда случайно, иногда даже не зная значения слова. Иногда даже не подозревая, что говорят что-то обидное. Я сам был ребёнком и много раз попадал в ситуации, когда говорил что-то, что казалось мне вполне безобидным, но получал строгое напутствие от взрослых никогда так больше не говорить.

Вскоре все собрались в палате. Люди сами собой разделились на группы, в которых разговаривали и играли в шашки, в нарды, в карты, либо готовились к сдаче на права, решая тесты из специальной книжки. Уж как-то так получилось, что небольшая группа из двух человек находилась рядом со мной: Вова и Степан. Я решил спросить их, почему они здесь. Ох, причины довольно… Небольшие? Я ожидал более серьёзных причин. Вова не ответил на вопрос о том, в каком году была Отечественная война, а Степан оставался на второй год в девятом классе. Позже я также спросил Колю: у него диагностировали расстройство личности и отправили на обследование. Славик сам по себе был гиперактивен и немного агрессивен, поэтому я не стал его спрашивать, мне было всё и так понятно. И стало ещё более понятно, когда я слушал его разговоры, в которых он рассказывал, что все друзья говорили ему, что «ему бы пора в дурку». Странно, но многим из людей в палате так говорили. Мне, к слову, в том числе. Но по причинам другим, не таким, по которым я в итоге здесь оказался. В общем, понемногу я узнал кое-что о тех, с кем здесь нахожусь. Наблюдая за ними, я видел, что это место им не чуждо. Не потому, что они бывали здесь раньше, нет. Потому, что им здесь, возможно, было уже заготовлено отдельное местечко, специально для них. Они вписывались в обстановку. И получали от этого максимально возможное удовольствие. Их никаким образом не напрягал образ того заведения, где они проводили в этот момент время. Казалось, что они могут в любом другом месте точно так же обсуждать те же вещи и заниматься теми же делами, которые обсуждали и которыми занимались там. Их поведение и безразличие к окружающим декорациям наводило на мысль, что для них пребывание в этом месте не какое-то духовное испытание, а просто обыденная смена обстановки. Я ни в коем случае не хочу сказать, что всем этим людям место в дурке и точка. Я лишь хочу акцентировать внимание на их отношении, кардинально отличавшемся от моего.

Глава 6: «Одинокие ночи»

Вот настал волнительный момент – девятнадцать часов вечера. Я слишком волновался, чтобы не позвонить маме и не рассказать ей, как я тут. Но была проблема: новоприбывшим в первый день позвонить не дадут, ибо вещи, что сдаются в приёмном покое ещё перед тем, как ты попадёшь в отделение, «поднимаются» в отделение только на следующий день. Меня это очень расстроило. Но я решил попросить Бориса, чтобы он дал мне позвонить. Он согласился. Он – хороший парень. Я ощущал невыразимую благодарность ему за это, так как в тот момент позвонить для меня было самым важным делом на планете.

Идя по пустому коридору, я мог наблюдать спящих больных. Их было особенно много в первой палате. Дойдя до кабинета старшей медсестры, я спросил, можно ли начать звонить. Мне сказали, что можно, но только моего телефона ещё здесь нет. Я сказал, что мне дадут телефон, и отправился сообщить ребятам, что можно позвонить. Войдя в кабинет вместе с Борисом, я стал ждать. Но медсестра спросила, городской ли я. Я ответил, что да. Тогда она сказала, что я могу позвонить на домашний со стационарного телефона. Что я и сделал и позвонил родителям, рассказав про мои первые впечатления и сказав, что у меня всё хорошо, а также попросив передать моей возлюбленной, что у меня всё хорошо. Это одновременно и радовало, ибо я смог утешиться, но одновременно и нагоняло тоску по дому. В такие моменты всегда хочется поговорить ещё, ибо нехватка чего-то родного и привычного в подобном месте ощущается очень остро. Хочется превратить весь звонок в один нормальный вечер дома. Но за ограничением времени разговора достичь такого состояния не удаётся. Поэтому приходится выбирать наиболее важные слова и излагать только самые нужные из них. По крайней мере, мною тогда это так ощущалось. Я не понимал природу этих ограничений. Нет, конечно наверняка есть люди, готовые часами вести бессмысленные разговоры без особой нужды в них. Но когда видно, что человеку тревожно и плохо, и что ему действительно нужно поговорить, то почему бы не дать ему поговорить нормально, без гнетущего наблюдательного присмотра и ощущения, что в любой момент разговор может быть оборван по желанию персонала? В смешанном настроении я пошёл в палату. Санитар сказал, что завтра я должен буду сдать анализы, и я утвердительно угукнул.

В двадцать один час ровно начался отбой. Я читал книгу, когда свет был выключен из-за чрезмерного шума из нашей палаты, который раздавался на всё отделение. А дело всё было в том, что ребята, вспомнив детство и то, как они веселились в последний раз с друзьями, перед тем, как лечь спать, решили это повторить. Они шутили друг над другом, рассказывали анекдоты, и после нескольких визитов санитара улеглись по кроватям. Но даже в них веселье продолжилось. Настолько глупо и смешно они обзывали и доставали друг друга, что у меня даже слёзы пошли от смеха, да. Мне стало легче, я чувствовал себя менее напряжённо и даже в какой-то степени комфортно, ибо окружали меня не такие уж и плохие ребята.

Вскоре всё утихло, все легли спать. Но не многие заснули сразу. В той тишине, я уверен, каждый думал о свой жизни там, вне этих стен. О своих планах, когда они выйдут, о том, кто и что их там ждёт, пусть даже это были самые банальнейшие вещи. Всё же в это время каждый из них отстранился от этого места, уйдя в свои мечты. И так и заснул. По крайней мере, мне так казалось тогда. Сейчас я думаю, что всё могло быть гораздо приземлённее, ибо я был склонен к наивной романтизации всего, даже простых предсонных мыслей в духе «Как же хочется бабу…». Хотя не исключаю, что кто-то мог иметь и вполне «одухотворённые» мысли о своей судьбе или о жизни дорогих им людей. В конце концов, не надо быть каким-то особо духовно развитым и преисполненным человеком, чтобы просто поскучать по близким.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги