МОР

Кому какая разница, что еще один человек умрет по собственной глупости и никчёмности? Пострадают, возможно, только его родственники, не замечавшие или игнорировавшие опасные звоночки. Многие из них скажут, что даже и не подозревали, что он на такое способен. А он вот взял и «отважился» свалить от них куда подальше.

ПАША

Паша работал не покладая рук, чтобы прокормить семью. Трое детей – это вам не шутки. Настругал он их быстро и не нарочно, но не стал прятаться от ответственности, как шкодливый кот, нассавший под диван.

Жена Лена стала жирной коровой, обросшей целлюлитом и перманентной головной болью, препятствовавшей исполнению супружеского долга. После пары лет воздержания, разбавляемого мастурбацией и редкими совокуплениями по праздникам, Паша решился на измену. Он был из тех, для кого поход налево не является нормой, но семейная жизнь высосала из него все соки вкупе с желанием хранить верность.

Сил на новые знакомства у Паши не было, а заводить интрижку на работе казалось неблагоразумным, так же, как и насаживать соседок; хотя некоторые из них были вполне привлекательны и одиноки. Решение напрашивалось само собой, но к продажным женщинам Павел относился крайне брезгливо. И это несмотря на то, что на паре его бывших, включая супругу, и пробу негде было ставить. Сие ни в коей мере не мешало ему пользоваться ими и в хвост, и в гриву.

«В хвост» Лена, между прочим, никогда не давала, что крайне удручало охочего до подобных утех Павлушу. Но он стоически терпел, с первых дней надеясь, что когда-нибудь она созреет. Слова же самой Елены о том, что она не сделает этого никогда и ни за что, его, почему-то, не убеждали.

В общем, к моменту, когда Паша решился «прикупить себе тёлочку», его яйца так одеревенели, что никакая мышка бы не разбила их ни хвостиком, ни топорищем.

Он в решительной неуверенности зашёл в недорогой отель – нужно было экономить, чтобы купить старшему портфель в первый класс – и подошёл к стойке регистрации. Соответствующая беззвёздности отеля ресепшионистка недовольно улыбнулась и поздоровалась так, что лучше бы прокляла.

– Есть свободные комнаты? – проскрипел Паша. Испуг на пару с волнением сжал горло, так что он чувствовал себя хуже, чем пресловутый нассавший кот.

– Комнаты? – хмыкнула женщина. – Смотря какие.

Паша хотел сказать, что его интересует самая дешёвая, но под пристальным взглядом побоялся признаться в собственной неплатёжеспособности. Ведь не будет он, в конце концов, объяснять, что не тянет фешенебельный отель, потому что у него дома три спиногрыза и свиноматка, вечно просящие кушать.

– Одноместные. Попроще…

– Одноместные попро-още, – повторила женщина, уткнувшись в монитор компьютера, такого же ветхого, как и эта ночлежка. – Да, есть. Общий санузел, тысяча за ночь.

– Тысяча? – переспросил Паша, рассчитывавшей рублей на семьсот.

– Тысяча.

– Угу…

Павел поджал губы, но полез за бумажником.

– Если кого-то будете приглашать, – хмыкнула администраторша, – то полторы.

Вскоре на стойке появились две бумажки: тысяча и пятьсот рублей.

– Выезд из номера до двенадцати.

– Я раньше уйду.

Ресепшионистка оперлась рукой на стойку и вздохнув, «вежливо» поинтересовалась:

– Свидание?

Паша сглотнул и молча кивнул.

– Ох, вы любвеобильные. Есть номера по пять сотен за час.

Паша выдержал паузу. Не по своей воле, но довольно эффектно. Собрался с мыслями и попросил номер на один час.

– Если что, можно будет продлить?

Женщина снова хмыкнула и кивнула.

– Продлим.

– Спасибо…

– Да пока не за что. Паспорт.

Паша нерешительно протянул паспорт, боясь , что жена сможет его вычислить, как в детективных кинолентах.

– Вот ключ, номер двадцать первый. Второй этаж, первая дверь слева.

– Спасибо.

– Пожалуйста-пожалуйста.

Паша направился по указанному маршруту, мысленно сбрасывая с себя помои презрения, вылитые администраторшей. «Сама-то есть никто, – думал он, пытаясь вернуть самообладание и повысить втоптанную в грязь самооценку. – Чёртова сука. Продлит она. Язык лучше свой укороти».

Придя немножечко в себя в захолустном номере, навевавшем тоску постсоветского пространства, Паша полез за телефоном. Чуть помешкав, набрал номер, выписанный с одного сайта интимного назначения. Попросту говоря, сайта с проститутками. Он заранее подобрал неказистенькую дешёвую бабёнку, в круг «интересов» которой входили оральные ласки, по которым он так сильно соскучился. Более жесткие меры Павлуша решил пока не предпринимать, ибо боялся, что уже забыл, как это делается.

– Как чёртов Холден, – прыснул Паша, вешая трубку после вызова продажной бабы. – Что ж ты делаешь со мной, Ленка?..

С минуту он помолчал в оглушительном стуке собственного сердца и подошёл к окну, чтобы посмотреть на бессмысленных прохожих и бездушные машины, мчащиеся по «важным» делам. Все куда-то идут, спешат, чего-то боятся. Боятся не успеть, боятся опоздать, боятся что-то сделать и боятся не делать ничего, поэтому страдают или наслаждаются всякой фигнёй.

А он? Что он? Чего он боялся? Проще было перечислить, чего он не боялся. Он не боялся бабушкиных пирожков, которые ел каждое утро в деревне, когда был маленьким. Конечно, было бы странно боятся пирожков, тем более любимой бабули. Но ему было страшно, что эти воспоминания – единственное, что есть хорошего в его жизни. Были ещё школьные друзья и футбол во дворе, вертихвостка Катя из параллельного класса и первый минет на первом курсе в общаге. Но всё это уже было. Всё стало прошлым, а настоящее пугало серостью, однообразностью и безнадёжностью. Всё шло по накатанной, а точнее скатывалось вниз. В глубокую-глубокую жопу, из которой пока что был виден свет в конце «тоннеля», но крайне тускленький и ослабевающий с каждым днём, шагом и вдохом.

Резкое дребезжание вырвало Пашу из размышлений, и, вздрогнув от неожиданности, он бросился к телефону на прикроватной тумбочке.

– Ал-л-лё? – выпалил он, почему-то, уверенный, что звонит жена.

– К Вам посетитель, – раздался знакомый голос дамы с ресепшена.

– Д-да, спасибо.

Гудки. Паша повременил, думая, что ему ещё что-то скажут. Потом положил трубку и стал ждать, сгорая от волнения и стыда.

Вскоре в дверь постучали, Паша прочистил горло и сказал: «Открыто!», – потом вспомнил, что запер дверь на ключ, и бросился открывать оплачиваемой гостье.

Вместо неприветливой мины, которой Паша так боялся, его встретила пусть не голливудская, но улыбка.

«На работу как на праздник, – подумал Паша. – Вот бы и мне так… Нет, не на такую работу, конечно, а на свою дерьмовую работёнку как на праздник…»

– Привет, – поздоровалась девушка не первой свежести.

– П-привет.

Она бесцеремонно прошла внутрь, уселась на кровать и сказала:

– Деньги вперёд.

– А… да-да, конечно.

Паша расторопно достал заранее заготовленную сумму и сунул Аделаиде, если указанное в анкете имя было настоящим. Та спрятала ещё не отработанное в ридикюль и откинулась на спинку кровати.

– Чего желаете?

– Я… ну…

Паша уже пожалел, что решился на эту авантюру. И дама была далеко не первого сорта, и его «маленький друг» весь съёжился от страха, и вообще всё было таким мерзким, неестественным и противным, что хотелось просто сбежать в свою кроватку, укрыться одеялом и проваляться так до самого Апокалипсиса.

– Начнём с минета?

– Можно, – согласился Паша, несмотря на душевные метания, и остался стоять у открытой двери как вкопанный.

Ада засмеялась и, подойдя к клиенту, захлопнула дверь.

– Первый раз?

– Т-так заметно?

Она кивнула, задорно улыбнувшись, отчего в уголках глаз заплясали гусиные лапки.

– Просто расслабься, – с этими словами проститутка опустилась на корточки и стала покушаться на ширинку Павлуши.

– Угу, – промычал он и вытянулся по струнке, молясь, чтобы его приборчик зафурычил.

Поначалу страх затмевал всё, но вскоре естество взяло верх, и Паша с удивлением обнаружил, что на место переживаний пришли давно позабытые ощущения: прикосновение женских рук и губ, мурашки по коже, овладевающее сознанием и телом желание.

Это было то, ради чего он всё это затеял. Его мучения оказались не напрасны и окупились в сто крат. Он фонтанировал точно брандспойт и с трудом мог вспомнить, когда его так выворачивало наизнанку.

– Покурим? – доведя дело до победного конца, предложила Ада.

– Я не курю, – выдохнул Паша, всё ещё не придя в себя.

– Ты и с проститутками не спишь, – хмыкнула она. – Всё бывает в первый раз.

Паша спорить не стал и послушно взял прикуренную сигарету. Он затягивался и думал о том, от чего всё это время отказывался. И вспоминал много другого, чего был лишён своей супругой, пребывающей в бесконечной мигрени.

Табак прогорел до фильтра, и грязные хлопья пепла приземлились на плохо выстиранную постель. Паша всё ещё держал окурок, разглядывая его, как священную реликвию.

– А можно я тебе? – наконец спросил он.

– Ты мне? – засияла Аделаида.

Паша неуверенно кивнул.

– Нужно, – засмеялась она и охотно раздвинула ноги.

Раньше Лена не отказывалась от оральных ласк, и Паша с удовольствием ублажал её. Но шли годы, килограммы прибавлялись и делали процедуру гораздо менее приятной для обоих. Ленино желание угасало с каждой съеденной булочкой и гормональным сбоем, а Пашины отчаянные попытки получить «доступ к телу» терпели ставшее привычным фиаско.

Но тут Павлуша оторвался по полной и вспомнил, что такое «запах женщины». Правда, Ада могла быть повнимательнее к личной гигиене, но в кураже и дурмане похоти, ненасытный клиент не придал этому особого значения.

Потом настало время самого акта, и Паша не был нежен и чуток, он рвал Аду как Тузик грелку и не чувствовал ничего кроме неописуемого кайфа и животной агрессии.

Когда Ада ушла, Пашу вырвало. Он еле успел добежать до общего туалета. Исторгнув из себя недопереваренный перекус в виде хотдога, он заплакал.

Паша никогда не изменял своей супруге, какой бы жирной и безразличной к нему она ни была. Никогда, до сегодняшнего вечера. Его трое детей ждали его дома, пока он ковырялся в гениталиях этой недомытой продажной женщины. Ему стало так противно. Противно от неё, от того, что он сделал, от себя самого.

Проревевшись, Паша умылся, привёл себя в относительный порядок и покинул ночлежку уверенный, что ноги его здесь больше не будет.

Стоя перед дверью в свою занюханную двушку, он пытался подавить неприятное чувство, которое многие описывают как «сосёт под ложечкой». Оно было вызвано недавним сосанием Ады вовсе не под этой самой ложечкой и последующими мероприятия, порицаемыми за пределами супружеского ложа. Ему так хотелось всё исправить, хотелось загладить, даже зализать свою вину, что не терпелось поскорее обнять любимую супругу и попросить прощения. Молча, без признаний и оправданий. Он бы, может, даже букет купил, но баррель вырос и не оставил цветочкам шанса.

Несмотря на ярое желание поскорее заключить Лену в объятия, Паша топтался в нерешительности и теребил в руках ключи от квартиры. Он боялся, что она всё поймёт. И что не поймёт ничего. Его буйную голову даже посещала мысль о чистосердечном признании, но здравый рассудок мигом напомнил, какой Леночка бывает в гневе, и что весит она раза в два больше его и детей вместе взятых – так что с раскаяниями на такие темы шутки плохи.

В конце концов дальше тянуть было уже глупо, так что Паша взял себя в руки и заставил одной из них сунуть ключ в скважину и повернуть его по часовой стрелке.

Леночка смотрела свой любимый сериал, звуки которого доносились из спальни. Дети возились в комнате и не замечали прихода папика. В общем, ничто не походило на идиллические фильмы, в которых радостный отец семейства кидает шляпу на вешалку и кричит с порога «Honey, I’m home!» От этого Паше стало ещё тоскливей, и он наспех сбросил ботинки и поторопился к Лене.

– Подожди ты, – недовольно буркнула она, когда супруг со всей страстью и отчаянием попытался её обнять. Паша не послушался и только настойчивее потянул свои руки. – Ну вот из-за тебя всё пропустила!

«Ну и пошла ты!» – безмолвно бросил отвергнутый муженёк и удалился в уборную, чтобы принять душ после кто-его-знает-с-кем-спавшей Аделаиды.

В результате необдуманного жеста супруги Паша вспомнил, что его толкнуло на соитие на стороне. Отсутствие секса было лишь каплей в море. Истинные причины лежали куда глубже.

После душа он наскоро перекусил остывшей едой и молча лёг спать.

По завершению сериала Лена уложила детей и тоже завалилась на боковую, забыв стряхнуть крошки от булочек и печенья, без которых сериал казался неполноценным. Она так и не поняла, что что-то очень сильно изменилось и больше никогда уже не будет прежним.

Как не самое удачное путешествие спустя время в воспоминаниях превращается в отпуск мечты, встреча с Адой с мерзким послевкусием с каждым днём приобретала заманчивые оттенки и вызывала всё меньше отрицательных эмоций и всё больше новых волн вожделения.

Когда секса нет, его не хватает. Когда секса мало, мысли о нём сводят с ума. Так что, дорвавшись до тела и дела, Паша никак не мог найти себе места. При каждом удобном случае он предавался рукоблудию, но и это не помогало. Ему нужно было тело. Желательно, женское. И, желательно, живое.

Раньше дорога домой казалась сущим адом: толпы трущихся друг о друга людей в метро, духота и нескончаемый шум транспорта, болтовни и собственных мыслей, пропитанных ненавистью ко всему окружающему. Теперь же всё изменилось, дорога на работу и обратно была гораздо приятнее ковыряния в офисных бумажках и телефонных звонках.

Однажды Паша, бурлящий мыслями о желанном соитии, вошёл в переполненный вагон, утрамбовав молоденькую девчушку, явно спешившую на учебу. Её пышные груди от возмущения выпрыгнули из декольте, и она издала возглас, подобный тем, что может услышать умелый любовник в ответ на свои усердия.

– Прошу прощения, – улыбнулся Паша, разглядывая прелести собеседницы.

Она явно была не из тех, что блюдут честь и достоинства смолоду, потому кокетливо так заулыбалась.

Трение продолжалось несколько станций подряд, и Пашин маленький дружок не мог это проигнорировать. Ощутив его пробуждение, девушка смутилась, но было очевидно, что она польщена таким вниманием. Вскоре она вышла, бросив прощальный взгляд, в котором читалось сожаление о том, что всё закончилось ничем.

С тех самых пор Паша с нетерпением ждал трения о чужие тела и специально подбирал попутчиц. В лютые часы пик он пропускал страшненьких, старых и убогих вперед, также уступал пальму первенства непрекрасному полу, чтобы не довольствоваться трением об их гениталии и пивные животики. Обычно процедура кастинга надолго не затягивалась, ибо хороши были женщины в русских селениях, так что Паша приезжал на работу и домой в приподнятом настроении. Частенько по приезду ему его опускали, но время дороги принадлежало только ему. Он самозабвенно искал позы поинтереснее, чтобы «невзначай» прикоснуться к груди или пятой точке выбранной жертвы. Эти прикосновения приносили ему неописуемое наслаждение, воспоминание о котором он потом использовал в минуты уединения с ручным трудом.

Как-то по дороге домой на платформе он увидел красивую, очень красивую, девушку. Она была одета не по погоде и красовалась в чем-то на бретельках, несмотря на дождь и ветер. В чём именно была незнакомка, из-за толпы рассмотреть не удавалось, были видны только её обнаженные плечи, волнистые тёмно-рыжие волосы, ярко-красные губы и эти желтые бретельки в редкий бордовый горошек. Паша настырно протиснулся между женщиной и парнем, не обратив внимание на их праведный гнев по этому поводу. От девушки пахло манго, что еще больше одурманило Павлушу на фоне всеобщего фекально-генитального амбре. Незнакомка посмотрела на нового соседа, задевшего её при приближении, и отвернулась с невозмутимым видом. Когда подошёл состав, все ломанулись, как полоумные, стараясь втиснуться в его недостаточно разверзшиеся жерла и трамбуя тех, кому не посчастливилось вовремя выйти.

Паше так хотелось обладать этой девушкой, что в последнее мгновение он не удержался и, только проводив поезд, понял, что, когда её «вносили» в вагон, юркнул всей пятернёй ей под юбку. Теплая влага её вспотевших ляжек и гладкость трусиков оказались достаточными, чтобы он попросту спустил в штаны.

Это было как прекрасно, так и ужасно, прям как та встреча с Адой. Будучи с ней, он отключился ото всего на свете и просто дал волю тому, что подавлялось и скрывалось в нём долгие дни, недели и даже годы, а потом блевал и чувствовал себя наимерзейшим образом.

Теперь его охватило жуткое чувство стыда. Ничего подобного он в жизни не испытывал. Захотелось сжаться в маленький комочек и всосаться в чёрную дыру, чтобы больше никогда-никогда не чувствовать этот ужасающий стыд.

– Ну ты идёшь?! – рявкнул толстый мужчина.

Паша опомнился и влился с потоком в новый состав, погнавшийся следом за тем, в котором укатила облапанная им девчонка.

«Что же я… извращенец, получается?.. больной какой-то?»

«Конечно, извращенец! – вякнул внутренний голос. – Какой нормальный мужик будет жить с такой жирухой-женой?!»

От этой мысли по коже пробежала нервная дрожь, будто кто-то внезапно пустил разряд тока. Так думать было скверно, но именно это Паша и думал, хотя не хотел себе признаваться. Вот и на этот раз он прикусил язык внутреннему голосу и вместе с ненавистью испытал к жене вымуштрованное чувство благодарности. Ведь она родила ему троих детей и мужественно тянет эту лямку: воспитывает, кормит, водит их на прогулку. Нельзя так говорить о своей супруге. Всё же не за внешность он её выбирал, хотя при знакомстве она была той ещё штучкой.

Лена была раз в пять, а то и в шесть худее. Без всяких преувеличений. Форменная красавица! Густые шелковистые волосы, пышная грудь, стройная талия, плоский животик и округлая попка, за которую так и хотелось ухватиться. Вот и хваталось за неё прорва народу. Да и не просто хваталось – Леночка ещё могла бы дать фору опытной Аде.

Но то были дела давно минувших дней. От былой красоты остались только отголоски, прятавшиеся за толстыми слоями жира и «апельсиновой корки». Лицо всё же оставалось привлекательным, что в какой-то мере даже удручало, потому что при взгляде на бесформенную Елену Прекрасную тут же возникала мысль «как жаль, что такое красиво лицо «надето» на столь отвратительное тело». Прям как любимое мороженное, испачканное в говне – ты его так любишь, но есть в жизни не станешь, даже под дулом пистолета.

Ну хорошо, под дулом, возможно, ещё и сподобишься…

Дома снова все были заняты своими делами. На кухне стыл наскоро сварганенный ужин: дешёвые пельмени с майонезом и куском хлеба, – никто не встречал отца семейства, получасом ранее облапавшего незнакомую девушку в метро.

Паша разулся и прочапал к своей тарелке с пыльменьями. Есть вовсе не хотелось, но раз жена готовила, то надо. Таким образом он стремился загладить вину за то, что гладил посторонние гениталии в подземке. Слабое искупление, надо сказать. Лене бы больше понравилось, если бы он оставил все эти пельмешки ей. Она очень любила густо заправить их майонезиком, поперчить от души, а горбушечку чёрного хлебушка намазать чесночком и запивать всё это дело огуречным рассолом. Красота!

Борясь с отсутствием голода, Паша безропотно умял свой ужин и остался сидеть перед пустой тарелкой, тупо смотря в одну точку. Он думал о том, что сегодня произошло. О том, как мерзко он поступил, и как приятно и тепло было между ног у той красотки. Паша сглотнул и сжал челюсти, ощущая дурманящее чувство безрассудной похоти. За стенкой мать его детей, его законная супруга валялась в кровати перед теликом и уплетала свои булки, запивая их холодным молоком; в другой комнате детишки возились с игрушками, а старшая читала простенькую сказку, в то время как он думал о влажном уюте между ляжками посторонней бабы.

Мозг отключился, Паша ещё не успел испугаться и сообразить, что происходит. Он потянулся в брюки, вознамерившись передернуть в отсутствие свидетелей.

– Пришёл?

Пашка чуть в обморок не упал от неожиданности и резко вытащил руку из труселей. Лена полезла в шкаф за новой порцией вкусностей, чтобы досмотреть сериал как подобает, и даже не обратила внимания на то, где её муженек шебуршит своими вездесущими ручонками.

– Угу, – проскрипел тот, немножечко начав возвращаться к реальности. Он чувствовал себя преступником, пойманным с поличным; но Лена была где-то в своём мире, где не было чужих промежностей, Ад и тайных супружеских мастурбаций перед пустой тарелкой от пельменей.

– Поел?

– Угу…

– У меня ща реклама закончится.

– Угу…

На том и порешили.

На утро Паша хотел сказаться больным, потому что боялся повторения вчерашнего. Боялся, что не сможет себя контролировать. А вдруг кто-то увидят? Застукают и обвинят в харайсменте! Ещё и до тюрьмы и до Ленки дойдёт всё. Но в то же время ему так хотелось оказаться в этом душном месте рядом с какой-нибудь молодой девчушкой, которая прижмется к нему своей попкой или грудями и будет тереться в такт стуку колёс. Возможно, она даже не заметит его эрекции, но он-то точно всё прочувствует и весь день будет подкармливать себя воспоминаниями об этих недолгих минутах радости, а если повезёт, то и о целом получасе.

Желание перебороло страх и попытки откреститься от роли извращенца. И всё это несмотря на неприятные мысли об исходе субъекта с подобной манерой поведения.

На счастье ли, или назло, пробраться к представительницам прекрасного пола с привлекательной внешностью было гораздо сложнее обычного. Будучи человеком не самого смелого племени, Паша не стал расталкивать группу парней в наколках, чтобы дотянуться до милой девушки в белой футболке и ярких наушниках. Она смотрела прямо перед собой и отрешённо жевала жвачку. Её светлые волосы, выбеленные тоннами перекиси, развевались на ветру приближавшегося поезда. С пофигистическим видом она позволила внести себя в вагон и ехала так до своей станции, будто полностью потеряла интерес ко всем представителям человеческой расы.

И надо же было Паше выбрать именно эту девчонку. Что-то внутри подсказывало, что он должен её пощупать. Нездоровые мыслишки толкали его на погоню с целью домогательства, но остатки здравого смысла не дали дёрнутся ни одному мускулу в её направлении. И незнакомая пофигистка была такова, без всяких преследователей смешавшись с толпой.

Всю оставшуюся дорогу Паша думал о ней. О её отрешенном виде и движениях губ, время от времени размыкавшихся и снова смыкавшихся по велению жвачки. Он желал её, как одурманенный кот, учуявший валерьянку.

Весь день Паша фантазировал о том, как было бы приятно проехаться с ней рядом. Дела не делались, а мысли об этой девушке настойчиво думались, вытесняя из головы всё, что к ней не относилось.

Вместо перекуров Паша бегал на «передёргивания», надеясь, что в туалете не установлена камера. Он выдоил себя до такой степени, что, будь он коровой, его вымя бы схлопнулось, как сдутая резиновая перчатка.

Его одолевали идеи о новой встрече с Пофигисткой. И о продолжениях этих встреч. Вот она соглашается пойти с ним «в нумера», и тут он вспоминает, что не может позволить себе нормальную гостиницу. Таких девушек не имеют на расшатанной тахте, как Аду. Таким нужны хоромы. Ну три звезды, как минимум. И не такие, где одну пишу и две в уме, а нормальная такая троечка с большой кроватью и чистым полом, на котором не найдёшь лобковые волосы предыдущих постояльцев.

Подобные размышления наводили хандру. Хороший номер на час не снимешь – это не грязный угол, в котором можно потереться друг о дружку и предоставить место следующим помоишникам. Тут всё серьёзно – клиннинг, дезинфекция. Кто будет этим заморачиваться из-за одного только часа? Нет, конечно, премиум за несколько тысяч и на час дадут, но за такие деньги проще снять неплохой номер на сутки. В общем, всё упиралось в деньги, которых вечно не хватало. Несмотря на эту нехватку, Лена вечно жрала, и не думая экономить на продуктах. Она неизменно обкрадывала мужа: это тебе не надо, и без этого обойдёшься, – он третий год носил одни и те же ботинки с брюками, не имея права на обновку.

Пораскинув мозгами, Паша узрел некую несправедливость. Он впервые задумался о том, что суммы, которую его ненаглядная и необъятная сжирала за неделю, вполне хватило бы на новые ботинки. Да, не самые лучше, но уж никак не хуже тех, что он вынужден носить сейчас.

«Свинья», – злобно выругался Паша. Ведь каждую неделю она фактически захамячивала его законную обувку. Причём это только она одна вдобавок к обычной пище, то бишь бонусом. Сумма не включала того, что Ленка ела из «общего котла», точнее, из общих кастрюли и сковородки. Леночка завела себе на кухне собственный шкафчик, к которому не подпускала никого из домочадцев. Там она хранила всякие вкусности, согревавшие её мятежную душу по средствам обогрева тела увеличивающейся жировой прослойкой. Этот шкафчик постоянно пополнялся печеньками, булочками, шоколадками, конфетами, газировкой, чипсами, сухариками и прочей дребеденью. Но в нём всегда оставалось место для чего-нибудь ещё вкусненького, ибо Леночка подтачивала запасы со скоростью Миг-25. Павел удручённо подумал о том, что жинка стабильно съедала тортик каждую неделю. Она могла не угощать им никого, говоря ребятне, что детям много сладкого вредно, а супруг вообще в расчёт не принимался – перебьётся.