Криминология: история самых известных преступлений

Ровно в 8 часов 45 минут на улице Орденер в 15 метрах от отделения «Сосьете Женераль» к банковскому посыльному, сошедшему с подножки трамвая, приблизился человек и выстрелил в упор. Потом преспокойно снял с плеча Каби сумку с государственным гербом и…

Но не тут-то было!

Курьер очнулся (видимо, пуля попала в пуговицу) и схватил преступника за ноги. Тот, однако, не растерялся и деловито выпустил вторую пулю точно в спину Каби, купавшегося в луже крови. После чего пальнул пару раз над головами собравшихся зевак, сел в непонятно откуда появившийся никелированный автомобиль и умчался. Вместе с ним улетучились и ценные бумаги на 20 000 франков – сумма по тем временам немалая!

Впрочем, полицейских удивила не столько похищенная сумма, сколько то, что бандиты уехали на автомобиле. И на каком! На только что угнанном Бонно блестящем черно-зеленом «Делоне-Бельвиль» модели 1910 года. На таком лимузине в шестнадцать лошадиных сил, способном развивать скорость в 80 километров в час, ездили президент Франции, король Испании и царь Николай II. А в оснащении парижских сыщиков тогда не было ни одной машины! Только кони и велосипеды. Силы далеко не равные: грабители оказывались практически недосягаемыми.

Помощь, однако, пришла жандармам совершенно неожиданно: посыльный Каби не умер. Тяжело раненный, он смог опознать стрелявшего в него. Им был двадцатидвухлетний бывший лавочник Октав Гарнье, проходящий в картотеке парижской префектуры по графе «Опасные террористы». Теперь оставалось самое трудное: найти Гарнье и его команду и арестовать их. В новогоднюю ночь полиция, имевшая богатую картотеку на анархистов, совершила налет на редакцию «Анархии» и задержала Виктора Сержа и его подругу. Но те, несмотря на усиленные допросы, отрицали свою причастность к ограблению. Тогда полицейские посадили за решетку тугодума Эжена Дьедонне, бывшего монмартрского коммунара, тоже никогда не входившего в ближайшее окружение Бонно.

И тут «банда на колесах» опять заявила о себе.

10 января 1912 года было совершено нападение на оружейный магазин на бульваре Осман. А через месяц с небольшим у вокзала Сен-Лазар (в одном из самых людных мест Парижа) в час пик разыгралась настоящая драма. В шесть часов вечера мощный автомобиль на сумасшедшей скорости несся по улице Амстердам, у самого вокзала он сбил женщину, но не сбавил хода, несмотря на свистки многочисленных городовых. И тут трамвайная конка преградила дорогу лихачу. Один из полицейских по имени Франсуа Гарнье успел вскочить на подножку машины и тут же получил три заряда из револьвера. Машина же объехала трамвай по тротуару и рванула в сторону площади Конкорд… Свидетели вновь опознали в стрелявшем Гарнье. Фокус судьбы: полицейский Гарнье был убит бандитом-психопатом Гарнье – как раз напротив ресторана под названием «Гарнье»!

С помощью многочисленных свидетелей жандармам удалось установить личности всех, кто находился в автомобиле. И прежде всего – Бонно, сидевшего за рулем. На месте пассажира был Раймон-Ученый. Слабый ориентир для сыщиков, но все-таки ориентир.

25 марта 1912 года в восемь утра новенький «Дион-Бутон» вальяжно ехал по аллее Сенарского парка в окрестностях Парижа. На одной из опушек стояли три прилично одетых человека, махавших платками. Любопытный водитель остановился и сразу попал под град пуль. Убийцы деловито выгрузили из салона труп, протерли забрызганные кровью кожаные сиденья носовыми платками и в компании еще трех товарищей, вышедших из кустов, стремительно сорвались с места. Они спешили на дело.

В Шантийи – старинном столичном пригороде – роскошный «Дион-Бутон» остановился у банка «Сосьете Женераль». Держа руки в карманах, четыре человека вошли в банк. Не говоря ни слова, они выхватили револьверы и дали залп по кассирам, один из которых был убит на месте, двое других – тяжело ранены. Побросав в сумки все, что хранилось в сейфах, – сорок четыре тысячи франков! – грабители вышли на улицу, где на шум уже собралась толпа любопытных. И тогда тщедушный человечек, остававшийся в автомобиле (это был Суди-Невезуха), выхватил охотничий карабин и принялся стрелять в скопище зевак!

Несколько человек рухнули на землю, остальные, топча раненых, бросились в разные стороны… Бандиты же уехали на автомобиле, который был найден в тот же день в водах Сены.

Открыв утренние газеты, французы увидели зубодробительный заголовок на первых полосах: «Самая ужасная страница в истории преступлений!» Граждане Третьей республики мгновенно осознали, что могут сказать: прощай, эпоха грабителей-ремесленников! Наступила эра вооруженных до зубов налетчиков на автомобилях. Президент государственного совета потребовал к себе на ковер Ксавье Гишара, шефа «Сюрте» – криминальной полиции Франции:

– Даю вам ровно месяц на арест негодяев! Если этого не произойдет – ответите лично!

И началась национальная охота на банду Бонно, представляемую журналистам как «банда Дьедонне»! Первым арестовали Суди – и впрямь Невезуха! Затем в ловушку попали Каруи – на него донес осведомитель – и Раймон-Ученый, которого выдала жандармам любовница по прозвищу Красная Венера (кстати, бывшая ранее подругой Дьедонне). Любопытная деталь: в преследовании Бонно и его товарищей участвовали не только службы охраны порядка, но и – без преувеличения! – все французы. Участие, надо заметить, вовсе не филантропическое: «Сосьете Женераль» после нападения на банк в Шантийи объявил премию в 50 000 франков любому, кто поможет обезвредить банду Бонно. И тем не менее сам Жюль Бонно, а также Гарнье и Рыжик-Вале продолжали оставаться на свободе.

Но вот Луи Жуэну, второму человеку в «Сюрте», доложили, что Бонно скрывается в Иври, пригороде Парижа, на чердаке у старьевщика по фамилии Гази (и снова донес осведомитель). Для честолюбивого Жуэна это был редкий шанс утереть нос своему начальнику Гишару, и он решил сам руководить операцией. Ночью четыре лучших инспектора полиции нагрянули в Иври. Осмотрели огромный дом сверху донизу, однако ничего подозрительного не обнаружили. Когда под самой крышей Жуэн открыл маленькую дверь, то сперва не увидел ничего тревожного. И тут грянул выстрел. Бонно, спрятавшийся за грудой ветоши, стрелял без промаха. Первую пулю он всадил Жуэну прямо в лоб, второй тяжело ранил инспектора Кольмара, шедшего следом. Другим сыщикам, заблокированным в узком проходе телами товарищей, приходилось стрелять наугад. А Бонно в это время через дыру в стене выбрался на крышу, перелез на соседний дом, где приставил ко лбу горничной револьвер и прошипел:

– Быстро доставай из шкафа постельное белье!

Та, окаменевшая от ужаса, подчинилась. И тогда в одно мгновение истекающий кровью анархист – он поранился при бегстве о стекло – связал из простыней веревку и спустился по ней на улицу.

После того, как хладнокровно был убит полицейский республики номер два, на охоту за Бонно была брошена целая армия. В прямом смысле слова. На рассвете 29 апреля (вновь по наводке осведомителя) полицейские и солдаты обложили «Красное гнездо», так назывался дом миллионера-анархиста – бывало и такое! – Альфреда Пьера Фромантена в Шуази-ле-Руа, пригороде столицы. Сам же владелец дома, начитавшийся трудов Бакунина и Кропоткина, пребывал в Бразилии. А гараж его особняка арендовал некто Дюбуа, он и предоставил кров Бонно.

Блюстители порядка, уже наученные горьким опытом, серьезно подготовились к встрече с бандитом. Они привлекли к операции по его аресту даже зуавов, колониальных стрелков с их пулеметом «Гочкисс». Жандармы первыми открыли огонь и уложили на месте Дюбуа. Но, когда они проникли непосредственно в гараж, случилось непредвиденное: кто-то, укрывшийся на втором этаже, снайперски стал вести огонь нападавшим в спину. Он постоянно менял позицию, оставаясь неуловимым для пуль полиции.

Кровавый спектакль затянулся. На улицах, прилегавших к «Красному гнезду», расположились неизбывные французские зеваки. Целыми семьями буржуа, прихватив с собой домочадцев, с вином и закуской собрались смотреть на зрелище. Как в кафе расставили стулья, лавки, столы…

Потеряв несколько человек, военные отступили и пошли в атаку снова только после того, как на поле брани появился сам Луи Лепин, всесильный префект Парижа. С ним был отряд рес-публиканских гвардейцев и специалистов-подрывников. Специальной депешей Гишар, шеф «Сюрте», приказал обложить гараж динамитом и взорвать. Увы, первый сапер, поползший с зарядом к дому, был убит. Таким искусным стрелком мог быть только Жюль Бонно. И тут в оконном проеме появился он сам – со скорострельным револьвером в каждой руке! Бонно с удивительной точностью вел огонь одновременно с двух рук, появляясь то в одном окне, то в другом. Успевал изрыгать ругательства в адрес властей, хохотал, как черт, и с двух рук поливал военных свинцом.

Пока специалисты закладывали взрывчатку, образовалось затишье, которое Бонно, чувствующий близкий конец, решил использовать для составления своего духовного завещания. «Я знаменит. Меня должны ревновать те, кто из кожи вон лезет, но никак не добьется того, чтобы о них говорили, – написал анархист. – Я отлично обошелся бы и без такой славы. Возможно, я испытываю сожаления, но, если бы надо было продолжить, я продолжил бы. Я хочу жить своей жизнью, я имею право жить. Каждый имеет право жить. Если ваше идиотское и преступное общество смеет отказывать мне в этом, тем хуже для него, тем хуже для всех вас. Я не понят обществом!»

Пока бандит сочинял свое последнее послание, к дому подкатили тележку со взрывчаткой. Только с третьей попытки удалось заложить динамит, и дом, наконец, взлетел на воздух. Но даже после взрыва Бонно, чтобы защититься, сумевший завернуться в матрасы, продолжал сопротивление. Он успел написать кровью на стене: «Дьедонне невиновен». Когда же полицейские окружили первого французского гангстера, он попытался застрелиться, но в барабане его револьвера уже не было патронов. «Сволочи!» – только и крикнул Бонно в отчаянии. Он умер через полчаса по дороге в госпиталь. Осмотрев его тело, изрешеченное пулями, врачи лишь развели руками: «Как он вообще оставался жив так долго с подобными ранами?!»

Жюль Бонно был мертв, однако жандармам еще оставалось уничтожить Гарнье и Вале.

Полиции повезло: 13 мая 1912 года в «Сюрте» поступило сообщение, что в маленьком домике в Ножан-сюр-Марн сняли комнату два человека. В город они выходили только ночью, что и вызвало подозрение. Было установлено наблюдение, и в квартирантах без труда опознали Гарнье и Вале-Рыжика. Префект Лепин бросил в атаку пятьдесят инспекторов полиции, пулеметную роту зуавов и… несколько артиллерийских орудий! Целый день по всем правилам ведения баталий продолжалась осада. Французы выходили из театров и кафешантанов и, узнав о событиях в Ножан-сюр-Марн, кидались в парижский пригород, чтобы посмотреть на настоящее шоу. Только глубокой ночью, после того как к проклятому дому подогнали мощные прожекторы, ослепившие бандитов, с ними удалось покончить. Когда же полицейские стали выносить из развалин трупы, толпа бросилась к телам и мгновенно разорвала одежду гангстеров на сувениры.

Суд над анархистами начался 3 февраля 1913 года и длился двадцать пять дней.

На скамье подсудимых вместе с оставшимися в живых двадцатью членами банды Бонно оказались также Виктор Серж и Риретт Мэтржан по прозвищу Хохотушка. Парадоксально, но факт: вконец запутавшиеся следователи именно ее поначалу объявили «главным идеологом» грабителей! Это было настолько дико, что суд присяжных оправдал подругу Виктора Сержа. Сам же русский анархист был приговорен к пяти годам тюрьмы. Позднее по инициативе Льва Троцкого его обменяют на французского офицера, арестованного ВЧК, и Серж-Кибальчич примет активное участие в русской революции, а затем сам окажется для сталинского режима «врагом народа».

Гораздо безжалостнее судьба обошлась с Каруи. Здоровяк-романтик не принимал непосредственного участия в «экспроприациях», но все равно ему присудили пожизненное заключение. Каруи предпочел наложить на себя руки в тюремной камере: отравился цианидом, который пронес с собой в полом каблуке.

Четверых обвиняемых присяжные заседатели оправдали, а десять человек получили от одного до десяти лет тюрьмы. Всех остальных, включая ни в чем не повинного Дьедонне, приговорили к казни на гильотине. (Позднее, под давлением прессы, особым решением президента Франции смертную казнь Дьедонне заменили пожизненной каторгой, но он с третьей попытки сбежит из «ГУЛАГа» Гвианы в 1927 году.)

Исполнение приговора состоялось 21 апреля. Все было как всегда: конвой республиканских гвардейцев, пара сотен праздных зевак… Идя на плаху, Раймон-Ученый (в знаменитом фильме Филиппа Фурастье «Банда Бонно» его играет великий бельгиец Жак Брель) остановился перед замершими в ожидании острых впечатлений обывателями и брезгливо бросил им:

– Не правда ли, это удивительно приятно – наблюдать за агонией человека?

ДАКТИЛОСКОПИЯ

«Помой собственный палец, прежде чем указывать на мои пятна», – поучал потомков мудрый американец Бенджамин Франклин, ученый, политик и масон. Он сказал это в конце восемнадцатого века, когда люди еще не догадывались о том, какой мощной уликой способен стать обыкновенный палец, без разницы – мытый он или нет. Главное, чтобы остался отпечаток.

В истории человечества немало историй, когда одно изобретение вытесняет другое. И, если эта метаморфоза происходит на глазах первооткрывателя, может случиться его личная трагедия. Так, Альфонс Бертильон, один из отцов криминалистики, создатель методов, получивших его имя – бертильонаж, до последнего своего дыхания упорно не хотел признавать достоинств дактилоскопии. Надо сказать – не без причины. Ведь все яростные исследователи «языка» отпечатков пальцев были когда-то поклонниками бертильонажа, или антропометрии, но только эти нетрафаретные люди пошли гораздо дальше своего предшественника.

Существует загадочный закон: многие великие открытия происходят практически одновременно и в разных странах. Пример тому – дактилоскопия: способ опознания человека по следам отпечатков пальцев, основанный на неповторимости рисунка папиллярных линий кожи. На уникальную специфику узоров на подушечках обращали внимание еще древние кельты, чьи друиды и барды были великими носителями знаний о материи. Об этом свидетельствуют артефакты более чем двухтысячилетней давности, найденные во французской Бретани. И в последующие времена люди верили в мистический характер отпечатков пальцев. На протяжении столетий пальцем «опечатывали» важные документы в самых разных странах: в Китае и России, Корее и Индии… И не всегда потому, что не умели писать. Был важен «след прикосновения» как единственный и неповторимый «знак» тела.

Страницы истории

Первым научным трудом, в котором сделали попытку описать и классифицировать узоры кожи на пальцах, была написанная на латыни (!) сразу после наполеоновских войн монография чеха Яна Пуркинье «К вопросу об исследовании физиологии органа зрения и кожного покрова человека». Эту необычную книгу, да еще и написанную на малодоступном языке монахов и ученых, заметили лишь специалисты-анатомы. А первый шаг на пути к конкретной классификации, практической, сделал тоже славянин: хорват Иван Вучетич. Уехавший из Австро-Венгрии в Аргентину, он стал Хуаном Вучетичем, полицейским чиновником в Буэнос-Айресе. В 1891 году он разработал первый вариант десятипальцевой системы классификации дактилоскопических отпечатков. Через год «метод Вучетича» начал применяться при ведении следствий в некоторых странах Латинской Америки. Но, как это часто бывает в современном мире, в общественном сознании усилиями масс-медиа твердо закрепилось представление о первенстве англосаксов в этой сфере.

Впрочем, нельзя не отдать должное британцам. Не лондонским полицейским, а служащим колониальной администрации в Индии. 5 августа 1877 года в городе Хугли, что в Западной Бенгалии, Уильям Гершель, чиновник правоохранительного управления, написал письмо, направленное генеральному инспектору местных тюрем:

«С этим письмом я посылаю вам свою работу о новом методе идентификации личности. Она заключается в отпечатках указательного и среднего пальцев правой руки с использованием обычной штемпельной краски. Способ получения такого отпечатка едва ли труднее получения обычного штемпеля. Я проверял этот способ в течение нескольких месяцев на заключенных, а также при выплате жалований и практически не столкнулся ни с какими трудностями. У всех лиц, получающих в Хугли официальный документ, берут отпечатки пальцев. Еще никто не противился этому. Я думаю, что можно положить конец всякому жульничеству при идентификации, если ввести этот способ повсюду. За последние двадцать лет я изготовил тысячи карточек с отпечатками пальцев и теперь почти всегда могу на их основе идентифицировать личность…»

Трудно теперь судить, от чего отталкивался Гершель, когда начинал интересоваться тем, что потом назовут дактилоскопией. Возможно, он, прослужив уже два десятка лет в индийских колониях, видел, как китайские торговцы скрепляют свои сделки на бумаге отпечатком большого пальца. А может, он узнал, что китайцы, живущие в Бенгалии, удостоверяют разводы отпечатком руки супруга и снимают оттиски пальцев у детей-подкидышей в сиротских домах?.. Нам без разницы. Ведь инспектор тюрем к предложению чиновника-оригинала не только не прислушался, но и высмеял Гершеля как амбициозного чудака.

Однако его эксперименты, проводимые полтора десятка лет, не пропали бесследно. Краем уха о них услышал генеральный инспектор индийско-британской полиции Бенгалии Эдвард Генри. Впрочем, этот британский офицер параллельно с Гершелем пришел к мысли о продуктивности метода снятия отпечатков пальцев. К тому же он прочел изданную в 1893 году в Англии книгу Френсиса Гальтона «Отпечатки пальцев». Профессор Гальтон собрал огромную коллекцию отпечатков пальцев и на практике убедился, что отпечатки десяти пальцев одного человека не совпадают с отпечатками другого. На основании математических вычислений получалось, что один палец одного человека может оказаться идентичным пальцу другого человека в отношении 1:4. Если же брать отпечатки всех десяти пальцев, то получалась сумасшедшая вероятность – 1: 64 000 000 000. Иными словами, совпадение отпечатков пальцев двух людей категорически невозможно. Но, если заменять бертильонаж, принятый во всех следственных органах Европы и Америки, снятием отпечатков пальцев, надо срочно думать об их каталогизации. В первую очередь этим и озаботился педантичный Генри.

Легенда рассказывает, что идея классификации папиллярных узоров родилась во время его путешествия в поезде, идущем в Калькутту. У генерального инспектора колониальной полиции в Бенгалии не оказалось с собой бумаги, и он записал свое открытие на накрахмаленной манжете левой руки. Генри установил пять видов основных рисунков и дал точную характеристику каждому из них. В каждом отпечатке пальца можно определить, пришел к выводу Генри, два типа признаков, глобальные и локальные. Глобальные признаки – те, которые можно увидеть невооруженным глазом. А локальные? Это уже для специалистов…

Для овладения методом дактилоскопии многого не требовалось, нужны были лишь увеличительное стекло, обычная швейная игла и внимание. Ведь на рисунках кожи пальцев имелись простые дуги, дуги, похожие на ели – то есть повернутые в сторону мизинца, – завихрения и радиальные петли, обращенные в сторону предплечья… Рисунки обозначались формулами с буквами (это начал делать в Аргентине еще Вучетич). Область узора – выделенный фрагмент отпечатка, в котором локализованы все глобальные признаки. А еще ядро или центр – точка, локализованная в середине отпечатка или некоторой выделенной области. Потом шло подразделение рисунков по группам, что являлось основой регистрации. Также профессор Гальтон определил, что основой классификации рисунков является фигура, похожая на треугольник. Эта дельта образовывалась или раздвоением одной-единственной папиллярной линии, или двумя расходящимися линиями. Тут Генри установил своеобразные отправные точки, которые он назвал «внешними пределами».

Отсюда начинается самое главное. Если соединить точку внутреннего предела с точкой внешнего предела одной линией и после этого подсчитать папиллярные линии, которые пересекает эта прямая, то число их будет различно. На основании этого и формируются подгруппы, которые можно условно обозначить цифрами. Эти цифры вместе с буквами для обозначения рисунка и образуют формулу, позволяющую классифицировать карточки с отпечатками.

Генри был абсолютно уверен в справедливости своего метода и обратился к британскому генералу-губернатору Индии с просьбой назначить нейтральную комиссию для замены бертильонажа дактилоскопией. 29 марта 1897 года такая комиссия собралась в Калькутте и дала весьма положительный отзыв о новом методе:

«Рассмотрев антропометрическую систему и ее ошибки, мы так же тщательно изучили систему дактилоскопирования. Первое, что бросилось нам в глаза, – это простота снятия отпечатков пальцев и их четкость. Не требуются ни инструменты, ни специально обученные люди. Затем нам объяснили созданный мистером Генри метод классификации. Он так прост, что мы смогли легко и уверенно найти оригиналы самых трудных карточек. Случай, казавшийся особенно трудным из-за нечетких отпечатков, удалось решить за две минуты…»

Уже через три месяца после вердикта комиссии генерал-губернатор отменил бертильонаж в пользу дактилоскопии во всей Британской Индии. Но за пределами Индостана о прогрессивных преобразованиях в Бенгалии никто не знал. Потребовались три года, чтобы в Британии, переживавшей последствия англо-бурской войны и охваченной забастовками, начали модернизировать Скотланд-Ярд. Генри выступил перед комиссией под руководством лорда Бельпера и произвел фурор. С ноября 1900 года антропометрия была заменена в королевстве дактилоскопией. Министр внутренних дел назначил Генри заместителем президента полиции Лондона и шефом криминальной полиции. За один лишь год дактилоскопический отдел идентифицировал 1722 рецидивистов. Это было в четыре раза больше самых лучших результатов бертильонажа, теперь навсегда ушедшего в историю.

Как воскликнет в ужасе один из английских рецидивистов, которого арестовали и моментально опознали с помощью дактилоскопии в ходе очередной облавы полиции:

– Чертовы отпечатки пальцев! Я так и знал, что они меня выдадут…