Петр Столыпин. Последний русский дворянин

Собственно, забот у него и без того хватало. За короткое время состоялась торжественная закладка Мариинской женской гимназии, ночлежного дома, строились новые учебные заведения, больницы, началось асфальтирование саратовских улиц, строительство водопровода, устройство газового освещения, модернизация телефонной сети. Губернатор начал объезд своей территории, чего не делалось здесь последние 25 лет, решал все вопросы на местах. Приехав в Царицынский уезд, он услышал горькие признания от местных жителей: «Совесть пропита, правда запродана, ждали тебя как царя». Выслушав челобитчиков, Столыпин среагировал моментально – тут же уволил волостного писаря и земскому начальнику до нового года приказал подать в отставку.

Однако, несмотря на это, в губернии наблюдалось революционное брожение и глухое недовольство. Особенно это хорошо было видно в Балашовском уезде. Да и сам Саратов считался одним из центров революционного подполья России. Концентрация рабочих в городах, кипучая деятельность эсеров в деревне. Волжская вольница издавна давала о себе знать. Земства были наводнены либералами, которые открыто демонстрировали свое фрондерство.

Периодически общественную жизнь сотрясали новости про очередное политическое убийство в империи. «Демон террора» Григорий Гершуни планировал убийства оберпрокурора Синода Константина Победоносцева (воспитателя царя) и петербургского генерал-губернатора Николая Клейгельса. Рабочий Фома Качура стрелял в харьковском парке «Тиволи» в харьковского губернатора князя Ивана Оболенского. В Ушаковском парке Уфы железнодорожным рабочим Егором Дулебовым (член Боевой организации эсеров) застрелен губернатор Николай Богданович. Гимназистки и курсистки писали в своих альбомчиках объяснения в любви бомбистам и вздыхали о том, что сами раньше не додумались взяться за «адскую машину». В салонах в открытую говорили о грядущей революции.

Поленьев в этот костер добавила неудачная Русско-японская война. Еще когда поезд с главнокомандующим русскими войсками в Маньчжурии Александром Куропаткиным следовал через соседнюю Самару, его поехал приветствовать и саратовский губернатор. Тогда Столыпин рассказывал, что его поразил вагон главкома, набитый не картами района боевых действий, а иконами, хоругвями и блюдами с хлебом-солью. В столице Куропаткина напутствовал сам мудрый Плеве: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война». То ли сам министр это придумал, то ли процитировал американского госсекретаря Джона Хея. В Самаре же более краткое напутствие генералу дал простой мужик-лапотник. Когда при отходе поезда его превосходительство подошел к окну вагона, чтобы проститься с народом-богоносцем, собравшимся на вокзале, из толпы выпал нескладный мужичок явно нетрезвого поведения и, дыша перегаром в генеральское лицо, выпалил по-простецки: «Смотри, не подгадь!»

Ставший свидетелем этого Столыпин потом рассказывал семье: «Трудно сказать, от души ли говорил крестьянин, не умея просто облечь свои пожелания успеха в менее комичную форму, или в сердце его уже вкрались сомнения, так усердно сеемые революционерами в народе». Куропаткин же «учел» оба пожелания, фактически принеся обратно в Россию ужас первой революции. Жаль, Плеве этого уже не увидел – спустя полгода после начала войны у Варшавского вокзала его разорвало бомбой, брошенной в карету студентом из эсеров Егором Сазоновым.

Крайне непопулярная и на редкость неудачная война лишь подстегнула «красное колесо». Само собой, ожидать энтузиазма от крестьян, которых гнали воевать за царские концессии на далекой корейской реке Ялу (так им объясняли цели войны эсеры), не приходилось. Это понимал и сам саратовский губернатор. На вопрос патриотически настроенной после прочтения толстовского «Войны и мира» дочери, почему не видно народного подъема, как в 1812 году, он ответил: «Как может мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю в неведомых ему краях? Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным порывом».

Зато иной порыв обозначился в самой губернии. Либералы совершенно перестали стесняться своего презрения к представителям власти. Когда губернатор входил в театр, земцы вместе со своими семьями демонстративно отодвигали стулья и выходили. Дочь Мария вспоминала, что на благотворительных и общественных балах молодые люди и барышни из левых кругов, проходя мимо членов губернаторской семьи, вызывающе старались их задеть, толкнуть. В Саратове появились такие модные новшества, как стачки и забастовки, порой даже с политическими лозунгами. Со своей стороны ситуацию подогревали черносотенцы, которые также развернули активную погромную работу.