Калина Интернешнл
– Мы сделаем этот шаг вместе, – пообещал он. – И незамедлительно, клянусь! Я не хотел идти по этой дороге один, мне нужен был надежный спутник. А теперь, мы обязательно сделаем этот шаг!
– И когда же?
– Завтра, – твердо ответил Антонио Манрике. – Мы начнем завтра же. После встречи с инвесторами. Не будем ничего откладывать. А сейчас спи, день предстоит трудный.
Кристина снова поцеловала мужа, их поцелуй был чуть более продолжительным, чем следовало бы для прощального поцелуя на ночь, потом она крепко прижалась к его плечу.
Закрыв глаза, Антонио погрузился в мысли о предстоящей встрече с инвесторами. Объемы добычи вот уже более десяти лет неуклонно снижаются. Пару лет назад, в начале тысячелетия, подорожало сырье, используемое для производства цветных металлов, нефтепродукты тоже дорожают. Совсем скоро рентабельность производства упадет, буквально через два-три года его заводы перестанут приносить прибыль. И уже сейчас нужно думать, как с этим справиться. Судоходство… Кристина не знает, о чем говорит. Жена совсем ничего не понимает в бизнесе, да, без сомнения море притягивает, это кажется романтичным и прекрасным, но сейчас новые времена, новые технологии. Может быть, податься в легкую промышленность, закупать текстиль, производить готовую одежду? Но это совершенно другая, незнакомая сфера. Да и вряд ли такая одежда может принести существенный доход. Нет, легкая промышленность не кажется перспективной. Сельское хозяйство тоже никогда не давало сверхприбылей. Нужно что-то иное, принципиально новое! Что-то, что позволит ему построить город, как построили Дубай арабские шейхи, прямо из песка, благодаря нефти, как построили башни Сингапура, благодаря финансовым корпорациям. Город, поднимающийся к небесам. Терранова, город будущего… Земля, где не будет проблем. Не будет войн и оружия, разбоев и грабежей, грубости и невежества. Земля первозданной красоты и нетронутой природы. Его мечта, его самая главная мечта, которая однажды воплотится в жизнь!
А Кристина, как и все женщины, лежа с закрытыми глазами, думала о любви. Она чувствовала себя бесконечно счастливой и благодарной небесам за счастье быть вместе с любимым человеком, за возможность ощущать его присутствие, думать о нем, говорить с ним. Благодарность за его любовь. Но главное, она была счастлива, что могла любить сама, ведь подобное искусство под силу не каждому. Кристина думала о том, что любовь Антонио дает ей радость разделить свое чувство с мужем, дает ощущение защищенности и спокойствия, рождает в ее душе нежность и благодарность. В то время как ее собственная любовь позволяет окрасить все вокруг в совершенно другие цвета, заставляет иначе проживать мгновения, драгоценные, незабываемые, хотя на самом деле это были лишь обычные разговоры, простые дни и ночи, недели и месяцы, и однако каждый миг казался уходящим напрямую в вечность.
Кристина думала о том, как часто, когда она еще была маленькой девочкой, спорили они с мамой о том, что же лучше, любить или быть любимым. Мама приводила сотни аргументов, доказывая, что быть любимым гораздо лучше. Это дает спокойствие и уверенность, любящий человек не обидит тебя и не сделает больно. Женщине лучше быть любимой, чем любить самой, говорила мать. У Кристины тогда не было аргументов, чтобы возразить, и она просто молча слушала и запоминала. Не было у нее аргументов и теперь. Все слова матери казались логичными и правдивыми, почти математически выверенными и неопровержимыми.
Но сейчас Кристине казалось, что впечатления души, любящей души, идущей через пространство и время, бессмертной и вечной, гораздо ярче и сильнее, и каждое событие оставляет отпечаток лишь на любящей душе, мимо остальных же проносится, не задев, не оставив воспоминаний, и сливается с серой массой других ушедших в прошлое событий и происшествий, которые со временем будет невозможно восстановить в памяти, невозможно отличить друг от друга.
Испанская ночь была жаркой, кондиционер выключили, чтобы не простыть, вентилятор же не спасал, и Кристина, почувствовав, что рубашка стала мокрой от пота, отодвинулась от мужа, отвернулась, перекатившись на край кровати, и постепенно погрузилась в сон. Ей снились панорамы чудесного города, удивительные здания, дороги, сады, каких не встретишь на земле, возможно, такие цвели некогда на улицах прекрасной Атлантиды.
Уставшая после долгого трудного дня, она спала очень крепко. И потому не ощутила произошедших перемен, не услышала легких шагов, тихого, замирающего дыхания, шелеста темных крыльев, не увидела мелькнувшего вдалеке света.
И лишь проснувшись наутро, когда солнце уже вовсю золотило кроны деревьев и было ясно, что таких ярких лучей не бывает в ранние часы, она удивилась, что муж не пошел на свою встречу, а продолжает спать, как если бы сегодня снова был выходной. Как же так! Он всегда был таким ответственным, он ждал этой встречи, говорил о ней столько раз, похоже, что он даже волновался! Так часто они обсуждали возможные темы для переговоров с инвесторами, которые неоднократно переносились по различным, чаще всего независящим от воли графа Манрике причинам. Но уже давно рассвело, уже даже не раннее утро! Почему же он не покинул дом, почему до сих пор спит! Вот она, эта его манера никогда не ставить будильник и просыпаться самому! Неужели, игра отняла у Антонио все силы… стоит ли будить его, ведь на встречу он все равно опоздал… или, пусть спит дальше и отдохнет?
Далеко не сразу, совсем не сразу, Кристина поняла, что в постели рядом с ней лежит мертвец. Она вскрикнула, широко раскрыла глаза, прижала руку ко рту, оцепенев от ужаса, не в силах даже позвать на помощь.
И уже потом, много-много часов спустя, когда потекли первые слезы, когда миновал шок, когда горе обрушилось на ее плечи, вдруг подумала о том, что же она будет делать теперь одна. В этом большом, ставшем в одночасье пустым доме, где у нее нет друзей, а есть лишь недоброжелатели, мечтающие избавиться от непрошенной гостьи, так сильно отличающейся от них, не соответствующей, не подходящей, которая не годится им не только в родню, но даже в прислугу: они бы выбрали кого-нибудь расторопнее, услужливее, разговорчивее, – кого угодно, только не похожего на нее.
Глава 4. Завещание
Мама была с ней весь этот месяц. Месяц пока шли похороны, бесконечные поминальные встречи, панихиды, отпевания, посещение церквей и семейных склепов. Только благодаря ее поддержке, Кристина и смогла выдержать навалившиеся на нее печальные обязанности.
В остальные часы мать даже не выходила из комнаты, сидела в небольшом помещении, отведенном для нее дочерью в особняке Манрике, рядом с комнатой самой Кристины. Молодая графиня больше не могла ночевать в спальне, где скончался супруг, и перебралась в другую, между спальнями матери и Джайсы.
Здесь была белая лакированная покрытая позолотой мебель, старинная, в стиле ампир: кровать с тяжелым белым балдахином, золоченый прикроватный столик и мягкий белый же ковер на полу. Кристине всегда нравилась эта комната, но сейчас она не замечала ее. Она ничего не замечала из-за слез.
– Скорее бы все это закончилось, скорее бы уйти отсюда, тебе станет полегче, вот увидишь, – вздыхала мать. С короткими светлыми волосами, невысокая и полноватая, Татьяна Серова бесконечно отличалась от женщин дома Манрике, как и своей испуганной, но широкой улыбкой, сеточкой морщин вокруг глаз, чуть неуклюжей походкой. Она чувствовала себя чужой и никчемной в этом доме еще сильнее, чем сама Кристина.
– Конечно, мамочка, – кивала Кристина сквозь слезы. – Как только все закончится, мы сразу уйдем. Я не останусь в этом доме ни одной минуты! Но мы должны проводить Антонио в последний путь. И должны дождаться оглашения завещания. Я знаю, он что-то оставил мне. Конечно, совсем немного, мы прожили вместе всего год. И хорошо, что немного, не придется видеть злые лица его семьи. Но, я надеюсь, этого хватит, чтобы нам вернуться на родину. Папа уже не может больше работать, да и тебе тяжело. Я хочу, чтобы мы вернулись в Россию. Не хочу возвращаться в Саратов, хочу купить квартиру в большом городе, может быть в Петербурге или даже в Москве. Сейчас нам некуда ехать, у нас же ничего не осталось. Но если от мужа мне перейдет хоть что-то, надеюсь, смогу обеспечить вам старость. За себя я спокойна, пойду работать в школу, как раньше. Детям нужно учиться. Для учителя всегда будет работа.
– Как же они все тут тебя ненавидят, – мать погладила ее по голове. – Это и понятно… но чтобы настолько…
– Теперь – еще сильнее, чем раньше. Прежде они не любили меня только за то, что я не их круга. Что я иностранка, что молодая, что авантюристка. Что замуж вышла ради денег. Теперь еще хуже. Они считают, что это я виновна в смерти мужа…
– Но как! – с возмущением воскликнула мать, – Как они могут такое говорить! Было же вскрытие! Врачи ясно сказали, что сердце…
– Они не обвиняют меня в убийстве, мама, – Кристина грустно усмехнулась. – Слава богу, хотя бы не в этом. Просто считают, что Антонио слишком старался соответствовать молодой жене, старался выглядеть моложе, вел себя как юноша, слишком много выходил в свет, пытался поддерживать себя в форме, злоупотреблял спортивными тренировками, диетами, да и медицинскими препаратами. Как будто графу и миллионеру нужно выглядеть лучше, чтобы удержать супругу, если я хотела лишь денег… У них нет никакой логики… конечно, они же не математики.
– Думаешь, Антонио умер из-за этого? Потому что связался с молодой?
Кристина замолчала и задумалась, задумалась надолго.
– Нет, – ответила она. – Я думаю, не из-за этого.
– Так от чего же он умер?
– Он умер из-за… – начала было она и не продолжила, махнула рукой и вздрогнула, словно почувствовав легкий холодок. – Неважно. Это настолько нелепо звучит, что я даже не хочу думать об этом. Наверное, от горя я совсем помешалась, мне мерещатся странные вещи. Наверное, он умер, потому что пришел его срок, мама. Так будет с каждым из нас однажды.
И вот, наконец, день настал. День, которого так ждала Кристина и остальные родственники Антонио Манрике де Алькасар.
Кристина – чтобы побыстрее убраться из особняка и освободиться ото всего, что связывало ее с этой семьей. Родственники, чтобы узнать, какая именно часть огромного состояния им полагается. Не волновалась, казалось, одна только Джайса. Она знала, что покойный кузен хоть и любил ее больше других сестер, не оставит ей ничего, побоится тетки Лурдес – вся их доля достанется матери, а уж она знает, как распорядиться деньгами.
– Плевать мне, сфотографируюсь обнаженной для «Плейбоя», получу точно не меньше, – заметила Джайса на реплику Кристины, спросившей о причинах ее спокойствия. – Пусть матушка забирает все себе. Она с утра сама не своя, только что по потолку не бегает!
В день до торжественного оглашения завещания собралась вся семья Манрике де Алькасар, включая Кристину, а сама она пригласила на мероприятие дона Габриэля Ортиса и дона Луиса Торреальба.
– Помилуйте, дорогая, какое отношение я имею к почтенному семейству графа Антонио? – практически слово в слово ответили оба, когда Кристина позвонила этим достойнейшим сеньорам.
– Вы – лучшие друзья графа Антонио, – объяснила Кристина свое странное решение. – Во имя его памяти прошу вас поддержать меня. Я попросту, скажу честно, боюсь входить в эту залу одна. Просто боюсь.
Голос девушки дрогнул, было очевидно, что она не кривит душой. Уже не раз Кристина просыпалась ночью от ужаса, едва только во сне являлось ей суровое лицо доньи Лурдес, ее сдвинутые брови и мрачный взгляд. Боялась она и свою свекровь, да и остальных, тех, кто будет смотреть на нее глазами полными ненависти и осуждения, как на выскочку, как на убийцу Антонио. Она вспомнила первую встречу с семьей Манрике. Антонио привел ее на семейный обед, торжественно представил семье, пока еще как свою подругу и усадил рядом с собой. Повисло долгое молчание, глаза присутствующих буравили девушку. Потом принесли еду и началась беседа. Однако, когда обед подходил к концу, сеньора Вельда, мать Антонио, вдруг посмотрела на сына и прямо спросила:
– Неужели, ты думаешь, что тебе нужна такая девушка?
И тут же зашумели, загалдели остальные, до этого сдерживавшие эмоции и бурный средиземноморский темперамент, укрытый под железными масками аристократии. Кристина съежилась на стуле и покраснела, с ужасом ожидая, что ответит Антонио.
Он не ответил ничего. Только улыбнулся. И его улыбка совершенно ясно сказала: «Я сам знаю, какая девушка мне нужна».
Но теперь его не будет рядом, теперь некому будет поддержать ее улыбкой.
Кристина надела черное строгое платье-футляр, чуть ниже колена, закрытое, с длинными рукавами и воротничком-стойкой. Закрутила волосы в тугой низкий пучок, сверху приколола маленькую шляпку с темной вуалью. Теперь лица почти не видно. Она машинально провела помадой по губам, однако постаравшись, чтобы губы не казались слишком яркими, а потом крепко вцепилась в спинку стула и прочитала молитву. Все, слава богу, скоро все закончится. Ей осталось выдержать всего один этот день. Еще раз увидеться с его семьей. Выслушать то, что написано в завещании, а после – уйти своей дорогой. Она недолго побыла графиней. Что ж, не в свои сани не садись! Недолго ее жизнь была озарена светом взаимной любви. Но ничего, многим не выпадает и такого.
Кристина вздохнула и направилась к выходу, мать в спину выдохнула: «Держись, дочка, удачи!»
Глядя вслед своей девочке, Татьяна Серова думала, что воспитывать ее следовало иначе. Она была всегда какой-то хрупкой и возвышенной, такой, какой должна быть девица из высшего сословия, может, поэтому граф и обратил на нее внимание. Но никак уж не дочь строителя-эмигранта, у которой нет даже собственного угла. Нет ничего. Странно, что она еще выдержала экзамены, вероятно, потому что учеба давалась ей легко. Если бы Кристина не смогла получить стипендию с первого раза, она бы уж точно не попробовала во второй. Борьба, преодоление не свойственны этой девочке. Даже сейчас, если Антонио не оставил ей ни гроша, она не скажет ни слова, не наймет адвокатов, она просто уйдет. Может это и правильно, главное – скорее уйти из этого дома, где все настолько высокомерны, что забывают поздороваться.
Кристина отворила дверь и вошла в большую затененную залу, украшенную старинными гобеленами. В центре ее стоял огромный овальный стол из черного мрамора, на окнах – такие же черные с позолотой вазы. Обстановка торжественная и мрачная. И почти все были в сборе.
Во главе стола сидела сеньора Вельда в траурном платье, сухая и прямая как палка, морщинистая, с длинным аристократическим носом, черными, прожигающими все насквозь пронзительными глазами и ровными, словно стрельчатые арки, бровями. Она поджала тонкие губы и холодно кивнула Кристине. Донья Лурдес полноватая горбоносая брюнетка, чем-то отдаленно напоминающая знаменитую певицу Монтсеррат Кабалье, даже не потрудилась кивнуть. За мать Кристину приветствовала Джайса, помахала рукой. Джайса была блондинкой в отца – немецкого барона и крупного землевладельца, светловолосым был и Рей, Рейнальдо, старший брат Джайсы, – кутила и светский повеса, какого не знало испанское общество со времен самого Дона Хуана Тенорио. Надо отдать Рею должное – он был высок и красив, а в сочетании с прекрасным образованием, богатством и природным обаянием, действительно, превращался в грозу всех девушек Испании, от Бискайского залива до Средиземного моря, а также далеко за ее пределами. В отличие от матери он приветствовал Кристину словами:
– Госпожа графиня, – и даже поцеловал ей руку, помог отодвинуть стул.
Кристина присела на краешек, положив руки на стол. Габриэль Ортис и Луис Торреальба уже были здесь, но за стол не садились, стояли у окна. С другой стороны стола, напротив сеньоры Вельды, сидел довольно-таки молодой темноволосый мужчина, дон Алехандро Монтанья, семейный адвокат, один из самых известных юристов Барселоны, специализирующихся на делах о наследстве.
Вокруг стола стояли и старые слуги Антонио, и его няня тетушка Тереза, как обычно в темном полотняном старообразном платье, – в аристократических семьях было положено, что, умирая, хороший хозяин оставлял хоть что-то слугам, которые работали на него.
Все ждали, когда появится Леонардо, младший брат Антонио, вице-президент химической компании «Манрике норте» и один из совета директоров семейного холдинга, управляющего всем, что принадлежало этой семье. Теперь, после смерти Антонио, он должен возглавить холдинг, и потому его присутствие было обязательным для того, чтобы огласить завещание.
Кроме того, ожидали и дядю Антонио со стороны отца, сеньора Алваро, довольно-таки известного литературного критика и сценариста, отличавшегося желчным, даже скандальным характером.
В комнате царила тишина, только Алехандро Монтанья шуршал бумагами, которые раскладывал на столе. Кристина буквально физически ощущала, как ползут минуты, медленно, словно улитки по обнаженной коже. Когда же все это, наконец, закончится, когда она освободится от гнетущей, тягостной атмосферы этого дома, когда снова станет свободной! Почему же они опаздывают, зачем судьба продолжает испытывать ее!
Наконец, хлопнула дверь, и в черном пальто и такой же черной, надвинутой на глаза шляпе появился Алваро. Несмотря на то, что он приходился покойному дядей, ему не исполнилось еще и пятидесяти, его кучерявые волосы уже посеребрила седина, проседь была и на тонких обрамлявших лицо бакенбардах. Алваро холодно поздоровался, поправил очки на чуть длинноватом прямом носу, но даже и не подумал извиниться за опоздание.
– Как же отвратительны эти пробки, – буркнул он, с грохотом отодвигая стул. Он всегда делал все, чтобы показать, что статус вольного художника позволяет ему не следовать этикету, принятому в этой семье веками. Алваро был, что называется, паршивой овцой в семье Манрике де Алькасар и в пример ему всегда ставили идеально-правильного Антонио… разумеется до тех пор, пока он не женился на Кристине, совершив по меркам своих родных чудовищный проступок.
– Кого ждем? Я что, не последний? – Алваро огляделся.
– Нет, у Лео затянулось совещание. Кто-то же должен управлять делами теперь, когда Антонио с нами нет, – сеньора Вельда красноречиво взглянула на Кристину, словно поясняя, кто виноват в том, что ее сына с ними больше нет. Кристина опустила глаза и покраснела, чувствуя, что ее начинает бить дрожь. Еще немного и она уйдет, даже не дождавшись оглашения!
Но в эту минуту дверь снова распахнулась, и появился Леонардо, к слову сказать, младший брат был похож на Антонио, только чуть выше ростом, чуть более поджарый и на шесть лет моложе. Кристина вздрогнула, так сильно он напомнил ей мужа. Девушке казалось, что Лео относится к ней если не с симпатией, то с сочувствием, по крайней мере, с его стороны она не ощущала столь явной неприязни, как со стороны остальных родственников.
– Прошу прощения за опоздание, – Лео кивнул присутствующим. – Задержали дела, совет слишком затянулся. Нужно многое уладить сейчас. Поэтому, прошу, не будем откладывать, начинайте, дон Алехандро!
Он опустился на свободный стул рядом с матерью, в то время как головы всех присутствующих повернулись к адвокату. Тот откашлялся, медленно, словно интригуя, открутил крышечку с бутылки минеральной воды, поставленной перед ним, налил ее в стакан, сделал несколько глотков, чтобы промочить горло, а потом обратился к своим бумагам.
– Позвольте приветствовать вас, уважаемые дамы и господа. Все мы знаем, по какому печальному поводу мы здесь собрались. Сейчас будет оглашено завещание недавно ушедшего дона Антонио Манрике де Алькасар де Луа, графа дель Корто-Реал. Позвольте, я оглашу список присутствующих, после чего вы все должны расписаться напротив своих фамилий. Чтобы подтвердить, что вы слышали оглашение.
Он зачитал список, после того, как все поставили подписи, дон Алехандро озвучил обязательную преамбулу, относящуюся в основном к законности происходящего, а также подтверждающую его право огласить завещание покойного. Также он объявил, что волеизъявление покойного, указанное в завещание является непреложным, ибо иного волеизъявления покойник сделать уже не сможет.
– Дон Антонио имел все шансы изменить завещание, если бы хотел. Но с того момента, когда он вызвал меня для его оформления, документ оставался неизменным. Господин граф никогда не пытался связаться со мной, чтобы внести корректировки в завещание.
– Что, вероятно, говорит о том, что умирать мой брат не планировал, – сухо заметил Лео.
– Возможно, – кивнул дон Алехандро. – Однако в глазах закона, это означает лишь, что завещание истинно. Итак, позвольте начать. Здесь всего несколько строк, оглашение не займет много времени.
– Приступайте, – кивнула сеньора Вельда.
Все присутствующие замерли в напряженном ожидании, Кристина вздохнула с облегчением – наконец-то! А Джайса тихонько рассмеялась.
Оглашение все-таки заняло много времени, потому что дон Алехандро медленно и четко зачитывал имена и фамилии слуг, садовников, няни Терезы, каждому из которых Антонио Манрике оставлял от тридцати до пятидесяти тысяч, что было, несомненно, щедро, а няня Тереза даже громко всплакнула, поднеся платок к глазам. Теперь ей точно хватит на достойную старость, возможно, она даже отправится путешествовать, как всегда мечтала!
Наконец, перечисление слуг закончилось, и все снова вздохнули с облегчением.
Алехандро откашлялся и сделал глоток воды.
– Продолжаю, с вашего позволения, – произнес он. – Итак. Своей супруге, сеньоре Кристине Серовой де Манрике де Алькасар, я оставляю это письмо. Прошу передать ей его лично в руки, нераспечатанным. Прошу мою супругу считать данное письмо моим последним желанием и постараться исполнить его.
– Письмо? – удивленно спросил Лео, донья Лурдес насмешливо подняла брови, а на сухих губах сеньоры Вельды мелькнула еле заметная улыбка.
– Письмо?! – хихикнула Джайса. – Он оставил тебе письмо?! И только-то? Ничего себе!
– Вот это письмо, донья Кристина, – Алехандро протянул ей конверт, и девушка взяла его. – Прошу убедиться, что воля покойного исполнена – конверт запечатан и не вскрывался. Для верности я положил его также в еще один пластиковый конверт, который запечатал своей печатью. Она не сломана. Письмо сеньора Кристина прочтет позже, когда будет одна. Так хотел граф Антонио.
С замиранием сердца девушка смотрела на конверт. Для них это «всего лишь письмо», «только письмо», которое граф Манрике оставил своей жене. Для нее же – его голос, который она сможет услышать еще раз, слова, написанные его рукой при жизни! Но главное – то, что он хотел в нем сказать. Ведь очевидно, что в последнем письме заключено самое важное, вероятно, даже то, что муж не решался сказать пока был жив! Это письмо важнее, чем все остальное завещание!
Интуиция не подвела девушку: письмо оказалось значительно важнее, чем оставшийся текст завещания. Хотя и он сумел не на шутку изумить и даже озадачить всех присутствующих.
– Уважаемый дон Алехандро, – подала голос донья Лурдес, прерывая затянувшееся молчание и смешки Джайсы, – Если с письмом и госпожой Кристиной мы закончили, прошу вас, продолжайте! Также прошу тех, кто уже получил свою долю наследства удалиться. Все остальное касается только семьи Манрике де Алькасар.
Она вопросительно взглянула на сестру, сеньора Вельда едва заметно утвердительно кивнула. Ее слово было в доме законом – слуги медленно потянулись к выходу. Поднялась за ними и Кристина. Ей ясно сказали: здесь жене графа больше делать нечего.
– С вашего позволения, сеньоры, – тихо сказала она. – Прощайте. Спасибо за все.
И направилась к выходу.
– С письмом, действительно, закончили, – подтвердил между тем адвокат совершенно невозмутимым тоном, – А вот с госпожой Кристиной еще нет. Прошу вас, сеньора, останьтесь, куда же вы?
Кристина с изумлением обернулась, словно не зная, что делать. За слугами закрылась дверь, а дон Алехандро указал ей на стул.
– Сядьте! – приказал растерявшейся девушке дон Габриэль, за что удостоился неприязненного взгляда Алваро. Ты не из этой семьи, говорил взгляд, так чего же ты раскомандовался? Однако прежде чем он успел высказать свое мнение вслух, Кристина поспешно села и снова придвинулась к столу. Очевидно, кроме письма муж оставил ей что-то еще. Он все-таки оставил ей какие-то деньги. Возможно, она даже сможет вернуться в Россию!
Дон Алехандро снова откашлялся и надолго углубился в бумаги, пока все напряженно ждали, чувствуя, что нервы натянуты, точно струны, каждый слишком хорошо знал, на что именно он потратит деньги Антонио ему полагавшиеся, каждый рассчитал все, до последнего цента, построил планы, предвидел исполнение мечты, а потом дон Алехандро продолжил читать. Когда адвокат завершил чтение, в зале повисла такая тишина, что и в семейном склепе семьи Манрике было, вероятно, более шумно. Сейчас, даже если бы пролетел ангел, шелест его крыльев был бы несомненно услышан – так тихо вдруг стало.