Так становятся звёздами 2

Сезар ничего не ответил.

Поколебавшись мгновение, явно пересиливая самого себя, Торн протянул руку к бокалу с вином:

– Выпьем за покойного отца? Он был хорошим королём и прекрасным человеком, – провозгласил он. – Мир его праху и мир его душе!

Вскинув бокалы, братья осушили бокалы.

– Есть время скорбеть и время утешиться, – добавил Торн, поставив опустевший бокал на край стола. Мы похороним прошлое в жирной земле будущего. Близится наше время, брат. Твоё и моё. Пусть для нас оно будет, как и хотел отец, совместным. Я, как старший брат, стану правой рукой, а ты – левой. Мы должны совместно справиться с нашими вероломными врагами. Доложи, какова обстановка в Тиосе?

– Сам как думаешь? Я был вынужден выдвинуться в Жютен, передав командование армией генералу Корнезо. Валькарийцы, к моему великому сожалению, не планируют прекращать нападение. А теперь, насколько я понял, нам следует ожидать возобновление союза между Валькарой и Рэйвом? – стрельнул Сезар быстрым взглядом в сторону Гаитэ и тут же отвёл его.

– Боюсь, что так, – задумчиво кивнул Торн. – Думаешь, лучший способ прекратить продвижения валькарийцев вглубь страны – дать немедленный бой? Но, чтобы повести гвардию, нужны деньги. Я потребовал доложить королевским казначеям о состоянии финансов. Увы, судя по последнему разговору с отцом, сундуки почти пусты.

– Разве нет способов заработать?

– Для этого потребуется время. Враг же уже, практически, у ворот?

– И что же ты мне предлагаешь?

– Тебе придётся управляться лишь с теми войсками, что сейчас в твоём распоряжении, Сезар.

– Этого мало, – нервно потёр ладонь о ладонь Сезар. – С теми силами, что есть сейчас, я не могу гарантировать оборону Саркассора.

– Иными словами, твоя военная компанию против Валькары обречена на провал? Тогда нам следует заранее подумать о контрибуции. Чем мы можем откупиться от Линтона, а, Сезар? Тиос, однозначно, не вариант. Выход к морю нужен нам самим. Может быть, бесполезный муженёк Эффи хоть на что-то сгодится? – засмеялся Торн.

– Сомневаюсь, чтобы Руал согласился взять его хоть в каком-нибудь качестве, – ухмыльнулся в ответ Сезар. – Нам нужно искать союзников, брат.

– Где?

– Рэйв прекрасно подошёл.

– Да, с этим не поспоришь. Увы! Не исключено, что именно моя драгоценная прекрасная тёща отправила нашего отца в могилу! Ты предлагаешь об этом забыть?! Даже если бы я согласился, сомневаюсь, что Рэйвдэлы сделают то же самое.

– Почему нет? Нужно пообещать Тигрице что-то, что будет ей по вкусу. Нечто, от чего она не найдёт в себе силы отказаться.

– Ей по вкусу только власть. У дамы непомерные аппетиты.

– А её дочь вот-вот станет королевой Саркассора. Торн! Нам нужны войска Рэйва.

– Но Торн прав! – не выдержав, встряла в разговор Гаитэ. – Моя мать не вариант. Она наш враг. И ждать он неё чего-то, кроме неприятностей, наивно.

– Нам необходима лояльность Рэйва, – настаивал Сезар. – Любой ценой. Хотя бы на время. Одни, против всех разом, мы не выстоим. Никто не выстоит. Если с Рэйвом не объединимся мы, с ним вступит в союз Валькара.

– И что ты предлагаешь? На какой крючок нам ловить упрямую рыбку? – хмыкнул Торн. – Может быть, воспользуемся твоим непревзойдённым мужским обаянием, а, брат? Один раз это сработало. Вдруг сработает снова? – засмеялся Торн, заметив, как передёрнуло обоих его собеседников. – Ладно, я всего лишь пошутил. Есть ещё идеи, как умаслить развоевавшегося соседа?

– Может быть, предложив ему сундуки с золотом, купить мир?

– Было бы отлично. Но, как я сказал, золота у нас нет. А пустым сундуком мира не купишь. Разве что, пообещав, не отдавать? Но это уж как-то совсем некрасиво получается, да? – вновь с издёвкой засмеялся Торн. – А главное, Рулан вернётся разгневанный, а гарантий, что к тому времени у нас дела станут обстоять лучше, чем теперь, нет. Есть другая идея.

– Какая?

– Как только взойду на престол, стану вести переговоры. Будем тянуть время и обещать то, что выполнять не собираемся. По крайней мере, для осуществления этой идеи не придётся потрошить казну. Нужно лишь понять, чего хочет Руал?

– Всего, – коротко ответил Сезар. – И, по возможности, сразу. Можешь поверить моему опыту, переговорами ты его не остановишь.

– Тогда хотя бы задержу. А тебе тем временем придётся придумать, каким образом нейтрализовать угрозу. Будем пытаться заключать союзы и договоры как с Рэйвом, так и с Валькарой, а там посмотрим, что получится.

– И когда ты только успел стать таким дипломатом? – сузил глаза Сезар.

Торн в ответ снова рассмеялся.

– Я далеко не так глуп, как некоторые привыкли считать и как некоторым хотелось бы думать. Я прекрасно понимаю, что Рулан хочет захватить часть юга и выжать нас с моря. Было бы приятнее вести переговоры, опираясь на силу, но сейчас у нас таковой нет. Значит, будем блефовать и хитрить, но… нам нужно будет выложить нарядный фасад. Пусть, если настоящей силы не будет, будет хотя бы её видимость. Эту часть работы я поручаю именно тебе, Сезар. Мы никому не можем позволить окружить нас смертельным кольцом.

– Но как вы планируете это сделать? – не удержалась Гаитэ от вопроса. – Это же невозможно!

Она сразу сникла под строгим взглядом мужа.

Во взгляде его сквозило недовольство:

– Любовь моя! Я всего лишь хотел оказать вам уважение, но понимаю, наши скучные разговоры, скорее всего, вас утомили?

– Вовсе нет!

– Советую забыть о том, что вы дочь своей матери и не забывать о том, что вы моя жена, Гаитэ. Ни министр, ни советник – жена! И в ваши обязанности не входят оценки моих действий. А вот подарить мне наследника ваш прямой долг.

Сезар метнул в сторону брата едкий, колючий взгляд. Было видно, что он едва сдерживается, чтобы не вмешаться в эту семейную перепалку. Но всё же воспитание взяло вверх, он сдержался.

– Совсем не обязательно было снова унижать меня, Торн, – не скрывая обиды, ответила она. – Ладно, великие принцы, не стану досаждать вам своим присутствием. К чему выслушивать многозначительные речи, раз понять в них я всё равно ничего не могу? Доброго вечера.

– У моей жены в последнее время появилась крайне дурная привычка, – откинулся Торна на спинку стула и глядя на Гаитэ сквозь прищуренные ресницы. – Она всё время срывается с места и обиженная, убегает. Ладно, беги, моя милая лань. Сегодня вечером обещаю догнать тебя и засвидетельствовать своё почтение. Супружеский долг превыше всего, не так ли?

Гаитэ с трудом подавила желание его придушить.

Ну почему порой с людьми так сложно? Почему почти невыносимо их терпеть?

Любые слова после такого вступления казались лишними. Гаитэ поднялась и, отдав дань уважения, не мужу, а будущему императору, направилась к выходу.

Девушки помогали ей готовиться ко сну. Торна Гаитэ не ждала, но он счёл сегодняшний визит вполне уместным. И явно был настроен на выполнение супружеского долга, судя по тому, что на нём кроме тяжёлого алого бархатного халата ничего не было.

Скривил губы в ставшей уже привычной усмешке, в которой в равных пропорциях смешивалось мальчишеское лукавство и коварное ехидство, он промурлыкал, как кот:

– Вижу, дорогая моя жёнушка, вы не ждали, что я решу выразить сегодня моё глубочайшее почтение и любовь? – обнял он её за плечи.

Гаитэ мягко, но решительно уклонилась:

– Признаться – нет. Я полагала, события последних дней вызовут в вас желание провести дни в смирении и в молитве.

– Ты правда так думала? – сощурился Торн. – Ай-яй-яй, Гаитэ моя! Ты становишься лицемеркой. Впрочем, – подошёл Торн ближе и, обойдя Гаитэ, обнял её со спины, прижал к себе с силой, так, что вырваться уже не было возможности.

Играя её локоном и лаская пальцами шею, насмешливо зашептал:

– Все монашки заядлые лицемерки.

Его пальцы умело расстёгивали ряд мелких пуговок на воротке ночной рубашки. Губы нашли чувствительную впадину на шее, легко дразня кожу лёгкими укусами.

– Гаитэ! – выдохнул он, осторожно спуская ткань с округлых плеч.

Гаитэ, не удержавшись, передёрнула ими – слишком контрастными были горячие мужские губы и овевающий кожу прохладный сквозняк.

– Я знаю, ты считаешь любовь в такое время не совсем уместной, но не отказывай мне, прошу, – шептал он неистово. – Ты нужна мне. Сейчас! Нужна, как никогда. Будь со мной. Скажи – да! Мы слишком много времени уделяем политике, вражде, ненависти. Так мало остаётся на жизнь, на любовь. Так мало нас. Тебя и меня.

Гаитэ выскользнула из его рук, оправляя одежду. Его нежность – она словно сдирала с неё кожу.

– Как ты там можешь?!

Он удивлённо смотрел на неё:

– Как?.. Могу – что?

– Ты унижаешь меня, обвиняешь, подозреваешь – а потом приходишь и осыпаешь ласками? Кто я для тебя, Торн? Наложница? Шанс выиграть в противостоянии с врагами? Разменная монета?

– Ты – моя жена! Единственная женщина, которую я люблю. Единственная свеча в беспросветной тьме. Если ты погаснешь, ничего не останется, кроме угара и чада. Я отчаянно боюсь утратить твой лёгкий, неясный свет. И ещё сильнее меня страшит возможность однажды узнать, что ты – всего лишь мираж, фантазия, что на самом деле в этой мгле не встретить близкой души. Несчастных на земле больше других, но, когда я обнимаю твои плечи, целую твои губы, вижу отблеск твоей души в прекрасных ясных глазах, я, несмотря на все печали этого мира, счастлив. Ты мой небесный лучик, пролитый на грешный мир. Путеводная нить в запутанном лабиринте жизни. И я отчаянно боюсь утратить это.

Слова Торна бальзамом лились в душу, им так хотелось верить. Его руки, протянутые к ней, притягивали, манили утешиться на его груди, раствориться в тепле, в чуть горьковатом, знакомом запахе.

Любовь – родная сестра печали. Истинная любовь куда ближе к слезам, чем к радостному смеху потому что нельзя не бояться потерять, того, кого любишь. Страх потерять любимых ранит сердце.

В случае с Торном Гаитэ почти всё время боялась разочароваться в нём. Он всегда ходил по той грани, за которой просто проступок может стать чем-то большим, непростительным, разрывающим связи, вымораживающим. И то, что рано или поздно, Торн эту черту перейдёт, Гаитэ чувствовала интуитивно.

Стоит ли позволять себе любить, зная, что всему придёт конец?

Правильно ли отказываться от любви из страха?

Вот парадокс, без любви не бывает счастья – ты словно живёшь в сером сне без красок. А когда любишь, мир ярок и светел, но душа то и дело режется об острые края, исходя слезами. Может быть, потому большинство людей и предпочитать вместо настоящего чувства некий суррогат из полу-дружбы-полу-страсти, которая вроде бы как не совсем всерьёз?

Когда губы Торна встретились с губами Гаитэ, её руки обвили его шею. Его пальцы впивались ей в плечи, словно он всё ещё боялся, что она станет его отталкивать.

Но бежать было некуда. От себя всё равно не скроешься. Как и от судьбы ещё никому не уйти.

Несмотря на все ссоры, на горе и неопределённость последних дней, губы Торна оставались по-прежнему сладкими, по-прежнему желанными. И Гаитэ уступала его несравненному аромату, теплу и твёрдости. Правил этого притяжения ничто не отменяло.

Она медленно погружалась в гамму уже хорошо знакомых, но от этого не менее острых, приятных ощущений. Он так крепко прижимал её к себе, что его желание обладать ею стало очевидным и кружило голову, как дорогое вино.

Ночная сорочка быстро уступила напору неутомимых пальцев. Упругие, мягкие холмики грудей Гаитэ были встречены искусными в любовных ласках пальцами и губами Торна. Откинув голову, полузакрыв глаза, Гаитэ оказалась не в силах сдержать стон.

Вцепившись в воротник его жёсткого бархатного халата, она скользила рукой по его гладкой груди, поджарому и плоскому животу, потом ещё ниже, пока пальцы не коснулись члена, жарко пульсирующего под ладонью.

От её прикосновений Торн задохнулся, тихо роняя:

– Гаитэ…

И когда он овладел ею, Гаитэ задрожала всем телом от взрыва удовольствия.

Она инстинктивно приподнималась ему навстречу, когда он со стоном входил, вонзался в неё, быстро, порывисто и глубоко.

Их губы слились так же, как слились тела, сцеловавывая глухие стоны страсти, разделяя их и тем самым умножая.

Каждый дюйм её тела пылал под его пальцами, горя от наслаждения. Задыхаясь от страсти, они вместе взлетели на вершину блаженства.

А потом лежали рядом, вдвоём, в полутьме. Их тела блестели от испарины.

Но сквозь угли прогоревшей страсти вновь пробивались былые сомнения и страхи.