Возвращаясь в отдел, Климов вспоминал весь разговор с Паниным и пришел к выводу, что пока все правильно и ребята на верном пути. А что он, Климов, может сделать и чем может помочь им в выполнении задания?
Кто-то крикнул над ухом, Климов поднял голову и еле успел схватить под уздцы наезжающую на него лошадь.
– Ослеп, паря? – крикнул извозчик, откидываясь назад и натягивая вожжи.
Климов похлопал по горячей и пахучей конской шее.
– Орловский красавец, беречь надо. Отпусти шенкеля, живодер, и левую заднюю перекуй, – сказал он и опять похлопал по шелковистой шее.
– Советничек нашелся.
Климов проводил взглядом пролетку и вернулся к своим размышлениям.
«Без меня в отделе девять человек. Конова в сторону, только из яйца вылупился, а предатель – человек с прошлым. Сомова тоже в сторону, чуть не разбился, а если бы не проломил своими сапожищами налетчику голову, то заполучил бы ценного свидетеля. Остается семь. Каким он должен быть? Во-первых, хорошим служакой. Держаться, чтобы ни сучка ни задоринки. Таких четверо: Шленов, Лапшин, Яшин и… Зайцев».
Климов сунул в рот трубку. «Пожалуй, Зайцева надо отбросить, слишком умен, чтобы связываться с бандитами, должен понимать, что их удачи – дело временное. А если заставили? Нашли какие-нибудь старые грехи, шантажировали и заставили? – Климов вспомнил характеристику ЧК и покачал головой. – Да и слишком заносчив, ершист, а тот должен быть тише воды ниже травы. Остаются трое». Климов понял, что загнал себя в тупик, так как в предательство кого-нибудь из этих троих он поверить не может.
В отделе никого не было, только в маленькой комнатушке, отведенной для чистки оружия, Климов нашел Шленова. Перепоясанный засаленным фартуком, он сидел на табуретке, держал в руках разобранный наган, что-то насвистывал в усы и, прищуриваясь, оглядывал стол, на котором были разложены различные пилочки, отверточки и другие инструменты.
– У Витуна наган барахлит, вот и мастерю помаленьку, – сказал он, увидев Климова.
– Ты у нас на все руки, Пахомыч, – сказал Климов, усаживаясь на подоконник.
– Садись сюда, Василий. Застишь. – Шленов выдвинул ногой табуретку, потом пошевелил пальцами и взял какую-то пилочку. Тоненькая пилочка прилипла к его пальцам, как к магниту, он ловко перехватил ее и стал подтачивать курок. – Молодежь, известно, что про оружие знает: куда патрон сувать да за что держать, – бормотал он в усы. – А наган, он, как баба, ласку и уход уважает, а не соблюдешь – продаст. Опять же, как баба, продаст в самый роковой момент.
Климов улыбнулся рассуждениям старика. Шленову перевалило за пятьдесят, и в отделе его считали стариком. Потом спросил:
– А откуда же ты всю оружейную механику знаешь?
– А чего мастеровой мужик не знает? Я тебе хошь швейную машину, хошь часы, хошь лисапед починю, – ответил Шленов и взял в руки иголку. – Удивляюсь я на твоего заместителя, Василий. Военный человек, а оружие не любит. Я давеча его наган чистил, он как положил его в стол, так и в руки не брал больше года. Так в том нагане разве что мыши не завелись. Я и спрашиваю, что же вы, господин хороший, так с оружием обращаетесь, народное добро опять же? – Шленов отложил инструменты, быстро собрал наган, щелкнул курком и любовно погладил. – А заместитель твой скривился и говорит: «Я свое отстрелял, Иван Пахомович, сейчас, наверное, с десяти метров в дом не попаду». А я считаю, что непорядок. – Шленов убрал инструменты и стал снимать фартук. – На нашей работе без оружия ходить не дело.
Климов ничего не ответил и пошел к себе в кабинет.
В этот вечер Климов решил устроить себе выходной. Панина он видел, налетчики сейчас переживают тяжелые дни, и им не до работы, а он, Климов, тоже человек. Приняв такое решение, он побрился, надел лучшую рубашку, на всякий случай сунул в карман маленький браунинг и отправился в Сокольнический парк.
Вечер был теплый, но не душный, и парк был переполнен, как муравейник. На открытой террасе Климов выпил пару кружек пива, попыхивая трубкой, посидел с полчаса, бездумно разглядывая гуляющих, выслушал громкоговоритель, который срывающимся на бас женским голосом сообщил, что и где ожидает отдыхающих, и пять раз повторил, что сегодня самый последний день, когда можно посмотреть мировой боевик «С черного хода» с участием очаровательной Мэри Пикфорд.
Климов принял все эти сообщения к сведению и отправился в бильярдную, где два часа гонял шары с местным «жучком». «Жучок», нахваливая посредственно играющего Климова, продул ему партию и предложил удвоить ставку, а увидев, что партнер – калач тертый, стал выигрывать подряд, пока Климову это не надоело. Расплатившись с хозяином заведения и с «жучком», Климов выбрался на свежий воздух и увидел, что уже поздно и гуляющих поубавилось.
Тогда он направился к своему любимому развлечению – качелям. Проходя мимо тира, Климов услышал дружные аплодисменты и присоединился к зрителям, а когда увидел стрелка, протолкался ближе и встал за широкой спиной высокого военного.
У барьера стоял Зайцев, точнее, он стоял не у барьера, а отступя шага на три. Винтовку «монтекристо» он держал в одной руке, словно пистолет, и, широко расставив ноги, медленно поднимал ее вверх. Климов понимал в стрельбе толк и знал, что так держать винтовку может только очень опытный стрелок. Судя по реакции зрителей, огорченной физиономии хозяина, пузатому кофейнику и флаконам одеколона, стоящим на барьере, было ясно, что заместитель стреляет удачно.
Раздался выстрел, и на стене тира улыбающийся молотобоец опустил свою кувалду на голову пузатого и коротконогого буржуя. Все захлопали, а хозяин поставил на барьер чашку с привязанной к ней плиткой шоколада.
– Стреляй еще, товарищ. Закрой эту буржуйскую контору, – закричал белобрысый парень. – Я неделю назад полполучки прохлопал.
– Последний, – сказал Зайцев, заряжая винтовку.
– Больше не попадет, рука не выдержит, – уверенно сказал военный, стоявший перед Климовым.
Зайцев брезгливо улыбнулся и стал медленно поднимать винтовку. Все затаили дыхание, а спокойный женский голос произнес:
– Я не видела, чтобы Владимир промахивался.
Климов скосил глаза и увидел модно одетую женщину, что-то неуловимо знакомое было в ее лице. Ударил выстрел, и по реакции публики Климов понял, что Зайцев не промахнулся. Продолжая стоять за спиной военного, Климов увидел, как заместитель подошел к барьеру, положил винтовку, отвязал от чашки плитку шоколада, потом подошел к женщине и, взяв ее под руку, сказал:
– Пошли, сестра.
«Конечно, сестра, – подумал Климов, глядя им вслед, – как это я сразу не понял?.. Чтобы так стрелять, надо тренироваться, а Шленов говорил… Зачем же Зайцев врет? И выправка, и морду брезгливо воротит – типичный петлюровец. А характеристика ЧК? Все равно надо проверить».
На следующее утро Климов первым делом написал в управление запрос, чтобы ему прислали личное дело заместителя.
Глава пятая. Серый
Игорь Рыбин родился на воровской малине, а его мамой была та самая воровская «мама», которая укрывала беглых, принимала у деловых левый товар, поила водкой околоточного, а в праздники носила подарки приставу. Игорь не изучал блатного языка, как не изучал русского или любого другого, он говорил на языке своего дома и очень удивился, когда случайно выяснил, что большинство людей говорят иначе. В двенадцать лет Игорь попался на краже, был бит в участке и больше месяца болел. Мать он ненавидел даже не за то, что она его вырастила вором, а за глупость, жадность и неумение стать чем-то большим, чем воровская «мама». Однажды он обобрал ее дочиста, ушел из дому, и на Хитровке появился налетчик Серый. Кличку Игорь получил за цвет лица, густо усыпанного темной сыпью пороховых точек – в детстве ковырял патрон. Серый не признавал никаких законов, даже воровских, за что был неоднократно бит, но быстро вставал на ноги и с изощренной жестокостью расправлялся с врагами. Наконец с ним решили разделаться, но Серый сел. И сел он так прочно, что даже неразбериха, возникшая в уголовной тюрьме в дни Февральской революции, не открыла дверь камеры Серого.
Из тюрьмы он освободился случайно. Побеги при новой власти стали почти невозможны, а срок был длиною в жизнь. И вдруг понаехали прокуроры и какие-то комиссии. Начались разбирательства, были обнаружены перегибы или недогибы. Прежнее начальство разогнали, а заключенных по очереди приглашали в кабинет с длинным столом и дубовыми стульями. Комиссия из пяти человек долго расспрашивала Рыбина, за что он год назад ударил начальника. Какие у Рыбина политические взгляды. Парень в гимнастерке сказал речь о политическом чутье и дальнозоркости. Или близорукости. Точно Рыбин не помнил. Главное, он сообразил вовремя сказать о сиротском детстве и о ненависти к буржуям. Через несколько дней его освободили, пожали на прощание руку и даже дали денег на дорогу.
Через неделю Серый был в Москве. Здесь ему опять повезло. На случайной малине он встретил старого кореша, который свел его со Стариком. Поначалу дело выглядело как червонное золото. У Старика в районной уголовке был свой парень. Роли распределились так: Старик давал наколку и предупреждал о засадах и других замыслах ментов. Серый должен был собрать боевых ребят и приходить на готовенькое. Куш – пополам. Разница только в том, что Старик один, а у Серого на шее целая капелла. Но дело все равно выглядело заманчиво, и Серый согласился.
Ребят он собрал быстро. Свистка и Валета подобрал на Сухаревке. Они там шарашили пьяных и еле перебивались с хлеба на квас. Потом Серый шлепнул Вихря, приобрел классную девку и трех вышколенных налетчиков. Началась работа. Наколки у Старика были правильные. Взяли две кассы, прибарахлились. Не жизнь, а сказка. После третьего дела уголовка зашевелилась, но Старик знал все, даже когда начальник ходит в сортир. Свидетелей Свисток не оставлял, спать можно было спокойно. Потом два комиссионных магазина и ломбард. Связываться с барахлом Серый не любил, предпочитал наличные. Но Старик соблазнял тем, что продажа барахла налетчиков не коснется. И тут Серый дал промашку и согласился. Старик принял награбленное, а денег не дал. Сказал, что надежный скупщик, на которого он рассчитывал, уехал в Одессу и надо ждать его возвращения. А пока Серому и ребятам будет устроен в «Трех ступеньках» неограниченный кредит.
Однажды, когда Серый шел с Варькой по Ордынке, рядом остановилась шикарная пролетка, в одном из седоков он узнал Кобру, старосту тюремной камеры, где Серый провел последние семь лет.
– Хорошо, что встретил, – просипел Кобра, – отправь девку и садись, ты мне нужен.
Серый не посмел ослушаться бывшего старосту, попрощался с Варварой и вскочил в пролетку. Спутником Кобры был хорошо одетый, высокий и стройный молодой парень с бледным нервным лицом. Когда старые приятели за столом ресторанного кабинета вспоминали тяжелые дни, он молчал, прихлебывал шампанское и мял в тонких выхоленных пальцах мундштук дорогой папиросы. Парень был явный барчук, и Серый, разговаривая с Коброй, то и дело удивленно посматривал в бледное, тонко очерченное лицо с красивым разлетом черных бровей. Неожиданно парень кликнул официанта, попросил счет и сказал Кобре:
– Тебе пора закругляться. – Он встал. – Я возьму извозчика и подожду у выхода.
– Мне из Москвы надо срываться, Серый, – просипел Кобра, когда парень вышел. – Возьми малого, ему цены нет. – Он стукнул кулаком по столу. – Возьми. Ты меня знаешь? Так он вернее. За таких ребят надо деньги брать, но я отдаю даром, так как он не хочет уезжать из Москвы. Он немного на политику тянет, но это не беда.
Так Серый познакомился с Цыганом. Просьба Кобры была законом, но Серый все приглядывался к новичку и, чувствуя в нем чужака, на дело не брал. Цыган обыгрывал ребят в карты, молчал, а через неделю отвел Серого в сторону.
– Я пойду, пожалуй, не нравится мне здесь. Тебе, кажется, уголовка на хвост наступает, а у меня нет настроения пить, играть в карты, а потом отвечать за чужие дела.
– Свои дела хочешь иметь? – спросил Серый. – Хорошо, завтра идем на дело.
Цыган оглядел Серого с головы до ног, словно только увидел, прищурился и сказал:
– Я не щенок, чтобы есть, зажмурившись, из чужих рук. Не хочешь – не бери, я не напрашиваюсь. А берешь, так рассказывай, как и что. Вместе обмозгуем.
Посидели, обмозговали, и Цыган дал дельный совет. После этого Серый до выхода на дело не отпускал его от себя ни на шаг. Отправились впятером: Серый, Цыган, Мальчик, Свисток и Валет. Не доезжая двух кварталов, оставили пролетку, которую брали для таких дел на ночь у знакомого лихача, дальше отправились пешком: ребята впереди по одной стороне, Серый и Цыган – немного сзади – по другой.
Ночь была сырая и темная, два фонаря, которые должны были освещать улицу, Валет разбил накануне, и в нескольких шагах уже ни черта не было видно. Серый шел за спиной Цыгана, и, когда тот неожиданно остановился, Серый ткнул его наганом.
– Чего встал?
