Пашка споткнулся, и ридикюль чуть не вывалился на мостовую. Из проходного двора потянуло прохладой и кислым запахом отбросов. Это была уже Пашкина территория, и он зашагал увереннее, хотя и не мог понять толком, как он выпутался из этой истории. Пашка вздохнул и испугался по-настоящему. Неожиданно сзади раздался дробный стук каблучков и чей-то прерывающийся голос:
– Подождите, молодой человек!
Пашка сделал прыжок и одновременно оглянулся: спотыкаясь о неровный булыжник и смешно размахивая сумкой, к нему спешила тоненькая дамочка. Она была одна и в пустынном, полутемном даже днем дворе была особенно маленькой и беззащитной. Пашка оторопело остановился. Он ожидал шумного и яростного преследования, искаженных лиц и поднятых кулаков, а хозяйка ридикюля сама чуть не падала и задыхалась, прижимая руки к груди. Наконец она подбежала, ткнулась в Пашку острым плечом и подняла бледное, мокрое от пота, но решительное лицо.
– Как же вы можете? – с трудом выговорила она и ткнула Пашку кулачком в бок. – Отдайте сейчас же. Добром прошу, а то я кричать буду, – свистящим шепотом говорила дамочка и теребила его пиджак.
Пашка стоял, стиснув руки в карманах брюк, прижимал локтем спрятанную под пиджаком добычу и, оглядывая темный двор, не знал, что делать. Дать ей подножку и убежать?
Дамочка наконец нащупала под пиджаком твердый край своего ридикюля и неловко потянула его. Пашка уже собирался сбить дамочку с ног, когда, дернув еще раз, она повисла у него на руке и совсем тихо прошептала:
– Лучше убейте.
Пашка вспомнил нож в руках Свистка и поднимающего наган Цыгана, отпустил ридикюль, и он шлепнулся на землю. Пашка отстранил рыдающую женщину и пошел на улицу. Он снова спустился к Когану, выпил у стойки еще три стопки, сел, выложил на столик всю свою наличность, пересчитал мятые купюры и сунул обратно в карман. Потом он долго бездумно смотрел в окно, курил и ловил на себе сочувственные взгляды по привычке вздыхающего старика. От выпитой водки, вздохов и сочувствия хозяина Пашке стало себя ужасно жалко. Почему-то вспомнились твердые, уверенные лица ребят, которые вчера осматривали трактир, и он опять пожалел, что патруль пришел поздно.
Шаркая непомерно большими ступнями, подошел хозяин, поставил перед Пашкой бутылку лимонада и сказал:
– Я лично против пьянства, но иногда это необходимо. Не думай, что старик только и мечтает о своей выгоде.
Пашка понюхал бутылку, налил половину стакана и, крякнув, выпил. Хозяин не имел разрешения на торговлю спиртным, но для постоянных посетителей наливал, а в особых случаях в бутылке из-под лимонада подавал и на стол. Пашка курил одну папиросу за другой и думал: «Первым делом бросить пить и послать к чертовой матери трактир и налетчиков. Денька два отдохнуть, отоспаться и привести себя в норму. На два дня денег хватит. Никаких девок – одной подавай каждый день новые наряды, другая чуть ли не политграмоте учить собралась. Съехала, наверное. – Пашка утерся ладонью и отодвинул бутылку. – Чтобы уголовка успокоилась, для виду можно и устроиться на какую-нибудь работенку полегче. Нужно узнать, чем кончилась вся чертовщина в трактире. Сегодня последний день, а завтра – амба».
В трактире было спокойно. Серый с друзьями отсутствовал, только Серж сидел в зале и дремал, вытянув длинные ноги в сверкающих штиблетах.
– Выпутался? – спросил Пашка и сел к нему за стол.
– А, это ты! – Серж зевнул, похлопывая по рту ладонью. – Серый не дурак, мой друг, и знает, кто ему может пригодиться.
– Как Варвара?
– Какая Варвара? – Серж недоуменно посмотрел на Пашку. – Эта проститутка, что ли? – Он махнул рукой. – Ошибка молодости, мой друг. Мне показалось, что у нее возвышенная, чего-то ищущая душа. Деньги, тряпки, побрякушки, на этом и кончаются идеалы сегодняшней женщины.
– А зачем тогда колечко ты ей дарил?
– Кольцо – это символ, мой друг. Ах, ничего ты не понимаешь! – Серж опять махнул на Пашку рукой и отвернулся. – Все так грубо и пошло.
Пашка смотрел на избалованного барчука, размахивающего перед его носом надушенными руками, и злоба медленно поднималась, трезвила и толкала его на резкий разговор.
– Жаль, что тебя не шлепнули, француз. Проморгал, кажется, Серый. И откуда у тебя пистолет?
– Я всю ночь играл в вопросы и ответы, мой друг. Я устал, а мне надо еще решить одну задачку, – лениво растягивая слова, сказал Серж и сел прямо. – Не все же такие бездельники, как ты.
– Какую задачку?
– Видишь, как ты нелогичен: то жалеешь, что не убили меня, то пристаешь с вопросами. Я на тебя не сержусь и расскажу тебе про свою задачку, но прежде ответь мне на один вопрос.
– Добрый вечер, Америка! – крикнул, подлетая, рыжий половой и наклонил голову. – Что прикажете?
– Пару пива, – сказал Пашка и повернулся к Сержу.
– Ты действительно классный вор, Павел? – спросил Серж, и вся его фигура подобралась и стала прямой и твердой.
– Говорят люди, что ничего, – неуверенно ответил Пашка. – А чего тебе?
– Да так, может, потом объясню.
– Я ответил, отвечай и ты. – Пашка взял с протянутого половым подноса кружку, сдул с нее пену и сделал несколько глотков. – Ну?
– Я говорил тебе, что здесь должно быть два, как вы выражаетесь, мента. Одного я знаю точно, а во втором не уверен. Приобрести уверенность и, так сказать, необходимые доказательства, – Серж щелкнул пальцами, – и есть моя задача. Как ты, мой друг, относишься к рыжему половому? – спросил он неожиданно.
Пашка посмотрел на Николая, который, стоя в проходе, разговаривал с только что вошедшим Клещом, вспомнил рассказ Аленки и молча пожал плечами.
– А я почти уверен, что это он и есть, – сказал убежденно Серж.
Половой Николай с Клещом подошли к их столику, Клещ сел, а половой встал в сторонке. Пашка, рассерженный, что прервали интересный разговор, недовольно сказал:
– Чего тебе?
– Слушай, Америка, поручись за меня этому рыжему жлобу. Не дает в долг, мало что проценты дерет, еще и поручителя требует. Говорит, дай тебе денег, а ты завтра в кутузку сядешь.
– А я что?
– Ежели ты поручишься за меня, то он червонец даст. – Клещ потянул Пашку за руку и, скосив глаза на безучастно сидевшего Сержа, зашептал: – Верное дело у меня завтра, а сейчас выпить хочется. – Он провел пальцем по горлу. – Выручишь?
– Валяй, – сказал Пашка и поманил полового. – Дай червонец человеку, я за него ручаюсь.
– С превеликим удовольствием, – половой положил на стол приготовленную загодя купюру, – всегда рад, но порядочек нужен.
Клещ плюнул под ноги, взял деньги и ушел.
– Видали его скотскую благодарность? – спросил Николай и достал из кармана блокнот. – Так я на тебя, Америка, записываю. – Он послюнявил карандаш и стал, шевеля губами, что-то выводить в блокноте.
Пашка смотрел на его прилизанные рыжие вихры, лакейскую угодливую улыбку и сейчас не верил рассказу Аленки. Чтобы этот жмот задаром истратил хотя бы копейку, да не может быть! Когда половой поклонился и отошел, Пашка сказал:
– Видал кулаково племя? А ты говоришь: мент. Поручители, проценты, расписочки должников. У, шкура!
Серж, казалось, не слушал, смотрел в сторону и тер пальцами висок, потом, как бы спохватившись, переспросил:
– Шкура? Ах да, понятно, – и, уже окончательно придя в себя, продолжал: – Примитив, Павел. Я не о тебе, а о комедии, которую разыгрывает половой. Старо, как колесо телеги. Ненавидит он вашего брата, люто ненавидит, потому и завел ростовщическую контору. Дерет проценты, ежеминутно напоминает, что сегодня вор здесь, а завтра в тюрьме, наслаждается он от такой игры. Но игра эта его и погубит, а поставить точку в логической цепи моих умозаключений и подкрепить их необходимыми вещественными доказательствами должен ты, Павел.
– Это как же? – спросил Пашка.
Серж постукивал по зубам пилочкой для ногтей, выражение его лица непрестанно менялось: то оно улыбалось, то хмурилось, то становилось неподвижным. Но злость и наслаждение своим превосходством и властью присутствовали на его лице при всех выражениях.
– Этот половой довольно тонкая штучка. Но не для меня, Павел, только не для меня. Я обратил на него внимание в первый же день. Уж больно он такой как надо: и прилизанный, и подобострастный, и жадный. Полный букет. После разговора с тобой я стал приглядываться к половому внимательнее и заметил, что чем богаче и солиднее клиент, тем он подобострастнее, но тем он медленнее и хуже обслуживает. И наоборот, на рабочий люд он рычит, но обслуживает быстро и чаевых не берет. Это наблюдение легло первым камнем в здание моего умозаключения.
– Ты хитер, Серж, но, если хочешь, чтобы я тебя понял, ты говори нормально, – перебил его Пашка.
– Привыкай, – презрительно скривил губы Серж. – Но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. С каждым днем я все больше убеждался, а позавчера все окончательно встало на свои места. Ты знаешь, что позавчера в кабинетах произошел маленький эксцесс, и Свисток, – Серж перекрестился, – отправил к праотцам одного гражданина. Тело покойного положили на возок и, по местному обычаю, поручили половому спустить гражданина в канал.
