Экипаж. Предельный угол атаки

© Орлов А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Футбольный матч проходил в чисто дружеской атмосфере, далекой от спортивного азарта. В створ ворот игроки почти не попадали, но публика была в восторге. Трибуны взрывались всякий раз, когда мяч по той или иной причине оказывался в какой-либо штрафной площадке.

В перерыве между таймами небритые «футболисты» в мешковатой форме удалились на покой. Шустрые личности в полосатых халатах выволокли на поле железный турник, к перекладине которого была привязана петля, и установили его в центральном круге. Потом они вывели на всеобщее обозрение человека со связанными за спиной руками и потащили к турнику.

Тот почти не упирался, молчал. Он взвизгнул только раз, когда с него стащили тюрбан, подняли на руках и приладили петлю вокруг шеи. Бедняга рванулся, затих, приоткрыл рот и начал ждать неизбежного. Так оно и вышло, но прежде какой-то заботливый человечек пригладил его вздыбившиеся волосы.

Мужики в халатах отхлынули от тела, оно забилось в конвульсиях, разбрызгивая пену и мочу, стекавшую по ногам. Болельщики отозвались приветливым гулом.

Никто не видел, как по окончании этой процедуры в закрытой зоне для гостей поднялись трое. Один был худой, длиннобородый, с постным вытянутым лицом, второй выше, породистый, с черной повязкой на глазу, а третий – просто охранник. Они тихо ушли со стадиона.

За трибунами спортивного комплекса, возведенного много лет назад советскими специалистами, их ждали две машины: джип, опутанный стальными рамами, и мини-вэн с охраной. Боец, сопровождающий важных персон, распахнул заднюю дверь, подождал, пока они рассядутся на кожаных диванах, пристроился рядом с водителем. Маленький кортеж сорвался с места.

В доме губернатора Кандагара, белокаменном особняке в английском колониальном стиле, их уже ждали. На борту грязно-зеленой бронемашины вытянулся и козырнул офицер. Расступилась бородатая охрана, вооруженная западногерманскими портативными автоматами с телескопическими стволами. Склонились в почтительном поклоне господа в шитых серебром тюрбанах и тюбетейках. Длиннобородый поморщился, что-то шепнул одноглазому…

Чайная церемония проходила уже без раздражающей помпезности. Все встали, когда на входе в комнату, обитую бархатом и устланную подушками, появился человек с повязкой на глазу. Он пропустил вперед длиннобородого мужчину. Тот вошел со смущенной улыбочкой, учтиво кивнул, обогнул лежащую на полу шкуру горного барса с растопыренными когтистыми лапами и уселся на ковре перед чайным столиком.

Его лицо уже не казалось постным. Пряча усмешку, он обозрел отлитые в бронзе лица присутствующих, подковообразные бороды, развешанные по стенам старинные пистолеты, усыпанные перламутром и узорной костью, английские ружья с резными ложами. Одноглазый пристроился рядом. Публика почтительно ждала, пока гости нальют себе чай, отопьют из элегантных пиал, отведают сладостей, фруктов.

Обладатель единственного, но, безусловно, всевидящего ока повернулся к помощнику, выразительно повел бровью. Тип с длинной бородой поманил низкорослого очкарика с папкой бумаг под мышкой. Тот подлетел, услужливо склонил голову, разложил на чайном столике бумаги и застыл, ожидая высочайшего повеления. Высокий лоб изрезали разводы мелких морщин – так покрывается трещинами лобовое стекло после удара.

– Говори.

– Над Кандагаром четыре эшелона, – забормотал очкарик. – Много рейсов. Начиная с албанских и кончая американскими.

При последнем слове длиннобородый мужчина непроизвольно дернулся так, словно ему свело шею. Очкарик испуганно осекся – не сказал ли лишнее?

– Американцы… – задумчиво вымолвил обладатель ухоженной бороды, и его тонкие губы расползлись в загадочной улыбке.

Очкарик тоже заулыбался – робко, глуповато. Одноглазый человек отставил пиалу, вытер губы рукавом халата, придвинул к себе бумаги.

– Это кто? – спросил он, ткнув пальцем.

Очкарик склонился, вытянул шею.

– Французы, – пояснил он, проследив за движением короткого пальца с роговым наростом, заменяющим ноготь. – Это словаки. Это шведы.

– Американцы где? – тихо спросил длиннобородый мужчина.

– Вот, пожалуйста. – Очкарик услужливо ткнул пальцем, подслеповато прищурился. – У американцев над нашей местностью четыре рейса. Три пассажирских, один транспортный – «Боинги», старые «Дугласы».

Длиннобородый тип кивнул, взялся за пиалу и погрузился в раздумья.

– Хорошо, – сказал одноглазый и вновь повернулся к помощнику.

Последний четко вызубрил регламент – поманил пальцем европейского вида господина в черных очках. Тот с достоинством приблизился – ни один мускул не дрогнул на загорелом скуластом лице. Выучка Вест-Пойнта обязывала.

– Когда?.. – вкрадчиво осведомился одноглазый.

– Через неделю, босс, не раньше, – ровным голосом известил европеец. – Требуется серьезная подготовка.

– Долго. – Длиннобородый тип поднял голову. – Надо быстрее.

– Неделя, – не меняя интонации, вымолвил европеец. и повторил, очевидно, для тех, кто плохо соображал: – Требуется серьезная подготовка.

Длиннобородый мужчина не стал пускаться в бесполезную дискуссию и покладисто кивнул, мол, специалистам виднее. Субъект с европейской внешностью отступил на заранее подготовленную позицию.

Распорядитель церемонии легким движением указующего перста подозвал очередного участника совещания. Тому было немного за сорок. Он еще не обзавелся сединой, имел располагающую внешность, носил песочного цвета летную форму советского военного образца со срезанными погонами и знаками отличия. Одноглазый кивнул, дескать, ваше слово, уважаемый.

– Американские самолеты над нашей территорией летают только с сопровождением, – отбарабанил летчик. – Их всегда ведут три или четыре истребителя. Янки тщательно отслеживают свои рейсы.

Одноглазый вопросительно уставился на длиннобородого. Тот задумчиво пожевал губами, отпил из пиалы, склонился над бумагами и начал что-то мысленно прикидывать.

– Китайцы? – тихо предположил одноглазый.

Длиннобородый качнул головой, как-то неуверенно коснулся столбика букв и цифр, потом осведомился:

– А это кто, любезный?

Очкарик подлетел к нему, потянулся к бумагам и неловко задел пиалу, которую длиннобородый мужчина держал в отведенной руке. Гость зашипел, отдернул ладонь. Пиала выскользнула из ухоженных пальцев, желтые потеки украсили добротную ткань халата.

Витька Карданников – худощавый паренек со смешливым лицом и вздорным хохлом на макушке – отшатнулся от экрана, где билось в судорогах повешенное тело. В горле пересохло, зачесалась шея. Солнечное утро заглядывало в застекленные двери магазина электроники. Приглушенно бормотал кондиционер.

За витринами торгового центра гудел, искрился на солнце «город купцов» Дубай, главный туристический центр Ближнего Востока, вотчина и любимая игрушка семьи Аль Мактум. Сверкали небоскребы на Шейх Заед Роуд, тянулись в небо серебристые башни-близнецы Эмирэйтс Тауэрз, исправно работал самый крупный в мире торговый центр. Рестораны, клубы, магазины, бары…

Сквозь стеклянную витрину было видно, как проносятся по улице лучшие образцы мирового автопрома. У здания напротив сидел старик в белой чалме и с бельмом на глазу. Он перебирал четки и что-то шептал. Скользнула женщина, закутанная в бесформенную «бурку», повернула голову. Вместо лица – густая решетка паранджи.

Продавец в белом бурнусе спрятался в конце ряда и настороженно следил за единственными посетителями. Глотов – степенный, кряжистый, с жестким ежиком и сросшимися бровями – ковырялся в соседнем телевизоре.

Он покосился на взволнованного спутника и спросил:

– Чего вспотел-то, Витька? Кондишен вроде в норме. – Глотов проследил за работой оператора, который со странной любовью обсасывал в разных ракурсах один и тот же объект, пожал плечами и заявил: – Дикари, что с них взять. Принято здесь так – прилюдно казнить преступников. Футбол дерьмовый, элементы шоу не повредят. Скажи-ка, этот ящик нормальный? – Он ударил ладонью по изучаемому телевизору.

– Нет. – Витька сглотнул, помотал головой. – Дрянь китайская. Трубка – барахло. А вот этот нормальный. – Он кивнул на «Шарп» с диагональю в 21 дюйм, в котором как раз сменилась картинка и диктор стал зачитывать курсы акций.

Витька оторвался от телевизора и двинулся по ряду, уставленному бытовой техникой – видеомагнитофонами, видеодвойками, микроволновыми печами, соковыжималками, какими-то диковинными штуками с сомнительным лейблом «Сделано в Японии».

– Так давай брать. Ты куда? – бросил ему в спину Глотов. – На хрена тебе эти кофевафельницы?

– Сейчас, погоди. Гляну, чего у них в ассортименте.

– Ну, глянь. – Глотов кивком подозвал продавца, который неохотно отклеился от витрины и задумался, стоит ли овчинка выделки. – Давай быстрее, чурбан, шевели чувяками. – Арабского языка, по счастью, Глотов не знал.

– Размечтался, – хохотнул Витька, стаскивая с верхней полки коробку с ксероксом. – На арабских скакунах воду не возят, понял? Слушай, Глотов, отгадай загадку: без рук, без ног, а рисовать умеет!

– А хрен его знает, – простодушно отозвался Глотов. – Сам-то знаешь?

– Ксерокс.

Продавец знал не больше десятка русских слов. Он подходил неторопливо, с достоинством. К российским покупателям в торговых центрах процветающих нефтедобывающих государств относились снисходительно, хотя и без щенячьего восторга.

– Вот таких восемь, понял? – Глотов ткнул в отобранный «Шарп». – Восемь, ферштейн? – Он показал растопыренную пятерню и еще три пальца. – Мелкий опт, соображаешь? Сколько скидка?

Продавец заволновался, закаркал, вращая белками глаз:

– Ноу скидка, ноу… – Он начал размахивать руками, давая понять, что торг здесь неуместен.

– Как это ноу? – возмутился Глотов. – Ты с дуба рухнул, парень? Не шутил бы с серьезными вещами.

– Ноу скидка, ноу, – твердил продавец как попугай.

– Витька, ко мне! – Глотов покрывался краской негодования. – Пошли в другой магазин, нас здесь не любят!

– Бегу, Саня, бегу. – Витька вырулил из-за угла, таща в растопыренных руках огромный плоский телевизор. – Вот этот еще возьмем, в самолете, блин, смотреть будем… Ты что, Саня, серьезно? – запоздало дошло до парня.

Он грохнул телевизор об пол и распрямился в явной растерянности.

– Торговаться не хочет, злодей, – объяснил сложившуюся ситуацию Глотов. – Пойдем через дорогу, там такой же магазин.

– В натуре злодей, – решительно поддержал его Витька. – Да чтоб он подавился своей неземной жадностью!

Задрав носы, они прошествовали мимо растерянного продавца, выбрались на улицу, залитую солнцем.

– Считаю до трех, – пробормотал Глотов, украдкой скашивая глаза. – Даже не так. На счет «три». Один, два…

– Скидка, скидка! – вылетел за ними продавец. – Семь проценты, семь… – Он чуть не врезался в обиженных покупателей и выставил перед собой две растопыренные пятерни. На одной был подогнут мизинец, на другой – большой и указательный пальцы.

– Сейчас вернемся. – Глотов хмурился, чтобы не рассмеяться. – Может быть. Если не передумаем. Ну что, Витька. – Он уставился на хихикающего спутника. – Вот тебе и все Эмираты. Пиво, ночь, вояж по магазинам. А могли бы посетить мечеть Джумейру – прекрасный образец исламской архитектуры, исторический музей, дворец шейха, старый центр в Бар Дубай… Чего там еще в путеводителе было?

– Рынок «сук», – вспомнил Витька.

– Чей рынок? – не понял Глотов.

Роман Вакуленко – нескладный, угловатый, весьма придирчивый уроженец Сумской области – бродил по местному рынку, оберегая карманы от незапланированных инспекций. Рынок гудел, клубился. Пестрели вывески, дуканы. Стучали молотками башмачники. Брадобреи мыли, брили, стригли. Сновали водоносы с бурдюками из овечьих шкур. Дымились шашлычные. Лязг, гомон, лотки с калеными земляными орехами, прочими сладостями и съедобностями. Продавцы всего. Рулоны тканей, ковров, никелированная и медная посуда, подушки на цветных половиках, банки с корицей и тмином, горы фруктов, трав, коренья, грохот наковален, груды корыт и лоханей, витых железных кроватей, нуристанские ножи из нержавеющей стали, дутое стекло, лезвия, парфюмерия, жестянщики, сапожники, мясники, менялы, мелкие лоточники с тряпьем… Над всем этим грохочущим великолепием возвышался лазурный купол мечети, блестел минарет, усыпанный изразцами, с которого пристально взирал на толпу строгий глаз муэдзина.

Вакуленко знал, чего хотел. Он методично обходил торговые точки, заглядывал в палатки. Ювелирную лавочку Роман обнаружил на краю рынка, за палаткой, где розовощекий араб разливал зеленый чай.

Вакуленко перебирал какие-то колечки, бусы, брошки, хитроумные изделия из желтого металла. При этом он косил по сторонам, фиксируя потенциальную опасность. Карманных воришек здесь хватало.

Лопотал торговец с подчеркнуто простодушным лицом, прыгали его малолетние помощники, озирались покупатели. Языковой барьер был непреодолим. Если торговец еще мог связать несколько английских слов, то Вакуленко такое было не по силам в принципе. Он выбрал золотые сережки с рубином и пытался втолковать продавцу, что устраивает его в товаре абсолютно все, за исключением камня.

– Голубые, дурень, – твердил Роман бестолковому торгашу. – Понимаешь ты, чурка необразованная – го-лу-бые! Как глаза у меня. Вот смотри. – Он приложил к своим ушам золотые сережки. – Видишь, у меня глаза голубые? Звучит? Нет. Вот и дочке моей не прозвучит! Голубые! Ты понимаешь русский язык?

Арабы хохотали, надрывая животы и тыча в него пальцами. Какой-то шкет скользнул под рукой, но Роман успел зажать карман с кошельком. Недовольно заурчал черноусый родственник мальчишки, которому не понравилась затрещина, отпущенная его чаду. Вакуленко изобразил покаянным жестом, как ему жаль.

– Какой нада? – проявил торговец незаурядные познания в русском языке.

– Голубые! Ну, как бы тебе объяснить, дубине редкой?.. – Вакуленко завертелся. – Во! – Он ткнул пальцем в женщину в голубой парандже. – Такие голубые!

Дамочка вздрогнула, отвернулась. Откуда ни возьмись материализовался ее муж. Упитанный араб сверкнул глазищами, грозно сделал шаг, намереваясь схватить Вакуленко за воротник. Летчик сообразил, что перегнул, замотал головой и нацелил палец в небо, ослепительно яркое, без единого облачка на горизонте.

– Нет!.. – пробормотал Вакуленко. – Ошибочка вышла, господа хорошие. Небо голубое. – Он тыкал пальцем, словно зенитка, бесперебойно плюющаяся снарядами. – Вот такой надо, понял?

Когда Вакуленко волновался, он машинально говорил чисто по-русски, без украинских штучек. Публика веселилась, торговец морщил лоб, изображая мозговую деятельность. Потом он сообразил, заулыбался, тоже стал посылать пассы в небо.

– Нет как небо, – вещал этот бизнесмен с чудовищным акцентом. – Были, кончились.

– Дубина ты бестолковая! – Вакуленко сжал ладонями виски. – Чего же ты мне голову морочишь битый час!

– Завтра приходи, завтра, – лопотал продавец, ехидно улыбаясь.

За спиной Романа хихикали люди.

«Да это же всемирный заговор!» – догадался летчик. погрозил торговцу пальцем и заявил:

– Ну, смотри, подлец! Я завтра прилечу, чтобы было, понял? А то приду с Серегой, он вам вмиг ГКЧП устроит!.. – Роман посмотрел на часы и понял, что пора на аэродром.

Погрузка уже в разгаре. Карпатов мечется, психует, а народ разбежался, все с утра в городе, никого не собрать. Гражданский экипаж, дисциплина хромает.

Чертыхаясь, он выбирался из толпы, которая вдруг стала как-то прибывать, опутывать. Восток – это дело такое. Увязнешь по горлышко, потом не выберешься.

Грузный «Ил-76», приписанный к Казанскому отряду гражданской авиации, стоял под загрузкой у крайнего терминала летного поля, вблизи ангаров и вереницы складов. Прибывали фургоны, молчаливые арабы стаскивали на землю ящики, волочили их по трапу в нутро самолета.

Карпатов – основательно за сорок, тяжеловатый, сероглазый – сидел в кабине, водил линейкой по полетной карте. Временами он вскидывал руку с часами и косился в иллюминатор, где пылал зноем раскаленный воздух Эмиратов. Напевая «Лето – это маленькая смерть», командир корабля рисовал дальше свои прямые и загогулины. Его взгляд скользнул по датчику топлива. Стрелка упиралась в крайнюю риску: полные баки. То же самое, что перекормленная кошка.

– Марк, ко мне!

Менеджер полета болтался неподалеку и возник как Хоттабыч.

Он всунул в кабину хитроватую физиономию и заявил:

– Слушаю, Владимир Иванович. Загрузка кончается, скоро полетите.

– Сколько ящиков? – Карпатов поморщился.

Временами реакция так называемого флай-менеджера не могла не раздражать его.

– Тысяча четыреста двадцать, – отчитался Марк. – А что?

– Вес?

– Сорок девять тонн. – Менеджер для проформы помялся. – С половиной…

– С половиной? – ядовито процедил Карпатов. – А это? – Он ткнул карандашом в датчик топлива. – Еще девяносто? Твоя работа?

– Ну, моя. – Марк пожал плечами. – Так это самое, Владимир Иванович…

– Ты куда столько набухал? Это же не водка!

Марик покаянно съежился и забормотал виноватым голосом:

– Так здесь дешевле, Владимир Иванович, горючка почти даром. Нам этого добра на четыре полета хватит, сами же потом спасибо скажете.

– Толкать ты будешь? – Карпатов невольно улыбнулся, вспомнив бородатый анекдот: «А теперь, товарищи пассажиры, пристегните ремни. Посмотрим, взлетит ли эта хреновина».

Марик приободрился.

– Толкать не надо, Владимир Иванович. Зачем толкать? Вы же летчик первого класса, гордость и краса воздушного флота, вы сумеете.

– Дальнобойщик я, – буркнул Карпатов, отворачиваясь от хитрой физиономии. – Вожу по ухабам что попало. Ладно, попробуем. Что везем на этот раз?

– Все по закону. – Менеджер отчего-то смутился.

– Твою мать!.. – ругнулся Карпатов. – Я что-то непонятное спросил?

– Патроны. – Марк вздохнул и смог непостижимым образом не покраснеть.

Он деловито раскрыл папочку, которую держал под мышкой, сунул для изучения командиру экипажа.

– Все легально, Владимир Иванович. Груз разрешенный, сами смотрите. По всем правилам воздушных перевозок патроны считаются амуницией. Гуманитарный груз, так сказать. Не режьте без ножа, Владимир Иванович, я знаю, что говорю. Достоверный факт, невзирая на полную, надо признаться, дичь.

– Владимир Иванович! – В кабину всунулся запыхавшийся Вакуленко. – Вы посмотрите, шо делают! Ну куды воны пихают?! Воны мени вси люки обломают, косоручки!.. Марик! – вспомнил он. – Там бутузятся чего-то, вроде ящиков не хватает.

– Как не хватает?! – ахнул Марк, выскакивая из кабины.

Вакуленко опустился на сиденье радиста, вытер рукавом взопревший лоб. Он усердно делал вид, что никуда не отлучался.

– Вот с самого ранья такая катавасия. Все через гузно. А куда летим, командир?

– В Кабул, – проворчал Карпатов, складывая полетную карту и выбираясь из кабины на трап.

Жарища царила неимоверная. Воздух раскалился. Он глянул на часы – десять двадцать утра. Замечательно живем, до отправления несколько минут, а из пяти членов команды присутствуют двое. Включая командира. Опять придется молнии метать.

Тут объявилась еще парочка. Подкатил грузовичок с будкой. Из него выскочили Витька с Глотовым, стали что-то на пальцах объяснять водителю, а они в этой стране демонстративно непонятливые, побежали к кузову. Глотов возился с креплением, Витька рванул обратно и стал сигналить водителю, чтобы встал поближе к трапу.

Затоварились ребята. Где же Серегу носит?

Полетный менеджер энергично ругался с грузчиками. Старший команды, кривоногий араб, совал Марку мятые бумаги, что-то лопотал. В грузе действительно чего-то недоставало. Двое туземцев нехотя потащились к фургонам. Карпатов посмотрел на часы: десять двадцать пять.

Арабы притащили недостающий ящик с таким видом, словно свой отдали, загрузили его в самолет. Довольный Марк поднялся по трапу. Он достал из сумки компактную видеокамеру, пощелкал кнопочками, стал водить объективом по далекому зданию аэропорта, по взлетной полосе, по грузчикам, толкущимся у машины. Закончив работу с антуражем, менеджер повернул объектив, вдумчиво снял богатырский торс капитана, приблизил, запечатлел его меняющуюся физиономию.

– Зашибись! – заключил Марик и немного насторожился – Карпатов с изменившимся лицом медленно спускался к нему. – Вчера купил, Владимир Иванович, – смущенно объяснил менеджер. – У них тут дешево. Сто двадцать долларов – разве это деньги?

– Покажи, – попросил Карпатов.

Марк поколебался, отдал камеру. Карпатов задумчиво повертел эту штуковину в руках, прикинул на вес… и вдруг с размаху шмякнул о бетонку! Марик подавился, ошарашенно уставился вниз. Застыли Витька с Глотовым. Дружно повернулись арабы, толпящиеся у грузовика.

С интересом уставился на разбитую камеру мужчина европейской внешности в черных очках и с выправкой выпускника Вест-Пойнта. Он стоял в стороне и тихо беседовал с сотрудником службы безопасности аэропорта.

– Вы что, Владимир Иванович? – зашлепал губами Марик. – Ведь это же!.. Да как же так?

– Ты что творишь, падла? – процедил Карпатов, наезжая на Марика.

Тот невольно отступил.

– Я же только снять хотел, Владимир Иванович, – бормотал посиневшими губами Марк. – На вечную память, так сказать.

– Угробить нас хочешь? Пшел вон отсюда! Снять он нас хотел на вечную память… На могилу нас снимаешь?

Злость у командира экипажа прошла, озноб остался. Страшная примета для летчика – фотографироваться перед полетом. Ни один пилот на такое не пойдет. Бесполезно объяснять, что это суеверие, предрассудок, полная глупость.

В каждой профессии свои законы. Космонавт – не космонавт, если перед запуском ракеты не напишет на ней «Таня». Музыкант провалит выступление, если в день концерта встанет не с правой ноги и уберет за собой кровать. Моряку возбраняется совать пальцем в небо, если он не хочет навлечь гнев богов и страшный шторм, а еще на корабль, выходящий из гавани, если не торопится обречь его на верную гибель. Врачи не любят меняться дежурствами – покоя не будет в этот день. Саперы не прощаются, уезжая на вызов, не произносят слово «последний» в любом контексте. Пожарные не чистят сапоги во время дежурства, а когда выходят из отпуска, дают полить себя водой, если не желают скорого вызова. Актер, обронивший пьесу или роль, должен непременно на нее сесть и с нею же подняться.

Карпатов поднялся к люку, стараясь не смотреть назад, глянул на часы. Десять тридцать. Где же носит беспутного Серегу?

И тут на краю поля заверещали вразнобой полицейские сирены. Час от часу не легче!..

Он с разгона врезался в воду. Капельки брызг, бисер пузырьков и синяя, глухая, прозрачная до изумления тишина. Видно вплоть до дна, а на самой глубине – красотища неописуемая. Кораллы прилепились к камням, шныряли полосатые неоновые рыбки. Ленивая медуза распростерла щупальца, дремала на окатыше. Над ней завис точеный, словно вышедший из-под фрезы конек-горбунок.

Впрочем, красоты морского дна Серегу не волновали. Наверху, там, где море переходило в небо, висели и плавно покачивались ножки. Их было много, всевозможных калибров, степеней утолщенности, загорелости и даже волосатости. Он медленно плыл, лавировал между прелестями, выбирал деловито, рассматривал их пристально и придирчиво. Кислорода в легких пока хватало. Несколько конечностей Серега решительно отверг. Две из них и вовсе оказались мужскими! Он остановился на обособленных от прочих и оценил – вроде бы ничего, подплыл поближе, сделал круг – правда, вполне себе ничего.

Он ринулся к цели, растопырил руки, но то ли промазал, то ли ножки увернулись. Ухватить вожделенный объект ему удалось лишь за руку. Серега отмочил такой номер и ахнул. На изящном запястье были водонепроницаемые часики, показывающие десять часов пятнадцать минут. Дьявол! Куда умчалось время? Он больше часа болтался по пляжу Мамзар Бич! Парень всплыл, хватая воздух, кашляя.

Из-под резиновой шапочки на него смотрели испуганные голубые глаза вполнеба.

– Ой, вы кто? – спросила девушка на языке родных осин и ухабов.

Серега мучительно застонал.

– Нептун, – ответил сексуальный гигант, прекратив кашлять.

Сумел же ахнуть в воде!

«Эх, Серега, – подумал он. – Тридцать пять тебе, а ведешь себя как подросток, плюющийся гормонами. Когда же ты остепенишься?»

– Тьфу, – сказала девушка, отплывая на безопасное расстояние. – И куда же от вас денешься? Вы везде – в Эмиратах, в Гренландии, на Земле Франца Иосифа…

Все же в небесных глазах блеснул огонек интереса. Эх, профессия!..

– Простите, девушка! – гаркнул он, включая привод в коленках. – С удовольствием проведу с вами бессовестную ночь, день, неделю, а то и всю оставшуюся жизнь! Извините, надо бежать, дела, работа! Приходите завтра. Я буду здесь в это же время!