Пророчество о пчелах

15

Рене Толедано подходит к дому 22 по улице Юиган в XIV округе Парижа, близ бульвара Монпарнас и одноименного кладбища.

После храма знаний он очутился перед храмом книги – издательством Albin Michel.

Он звонит, входит в стеклянную дверь и обращается к девушке-администратору:

– Здравствуйте, я ищу одно издание, которого не нахожу ни в книжных магазинах, ни в интернете: его нет ни на торговых платформах, ни на сайтах коллекционеров.

– Не могли бы вы сказать, как оно называется?

– «Пророчество о пчелах». Вы издали эту книгу в 1994 году.

– Я посмотрю, что можно сделать. Не возражаете немного подождать? – Она указывает Рене на салон для посетителей рядом со входом.

Рене опускается в кресло. Стены вокруг увешаны портретами звездных авторов издательства. Ему кажется, что знаменитости смотрят на него, это его пугает.

Администратор куда-то звонит и принимает звонки, но Рене не знает, занимается ли она его запросом. Люди входят и выходят, Рене любопытно, есть ли среди них писатели. Некоторые любезно приветствуют его кивком, кто-то здоровается, есть и такие, кто в упор его не видит. В этой веренице людей Рене с удивлением узнает министра.

Каждый рано или поздно пишет «свой» роман из страха забвения. Это место – не только издательство, но и небольшая фабрика бессмертия.

Бегут минуты.

Наверное, мне лучше уйти.

– Это вы ищете «Пророчество о пчелах»?

Маленький человечек в больших толстых очках, похожий на крота, подходит к Рене и представляется:

– Серж Боннафу, директор коллекции. Это я издал книгу, которую вы ищете.

– О, здравствуйте, зря я вас потревожил, я просто хотел найти эту книгу, надеясь, что она еще осталась у вас на складе.

– Вы ее не найдете.

– Почему?

Человечек устраивается в кресле напротив Рене.

– По той простой причине, что это невозможно, – отвечает он любезнейшим тоном и наклоняется к Рене. – Не скажете мне, дорогой мсье, почему вы заинтересовались этой книгой?

– Я преподаю историю, читаю лекции в Сорбонне. Один мой друг, тоже профессор истории, сказал, что эта книга содержит ответы на волнующие меня вопросы.

– Вам известно, о чем она?

– Полагаю, это книга пророчеств, написанная в 1121 году крестоносцем и обнаруженная в 1991 году в русских архивах профессором Патриком Ковальски.

– И все?

– В ней рассказано, что будет происходить в будущем, до 2101 года.

– И вас это занимает? – спрашивает издатель, рассматривая Рене поверх своих толстых очков. Взгляд у него лукавый, насмешливый.

– Честно говоря, я не знаю, что подумать, ведь я ее не читал. Поэтому мне показалось, что проще всего будет прийти сюда и попробовать ее раздобыть.

– Что еще вам известно?

– Еще я нашел в интернете статью, где утверждается, что это фальшивка.

– Статью Жана Вилена, не так ли? Это единственный журналист, который заговорил о книге. Это не принесло ему удачи: через некоторое время после появления статьи он умер.

– Что об этом думаете вы сами, издатель текста? – спрашивает Рене. – Что это, оригинальный документ эпохи или подлог?

Серж Боннафу делает глубокий вдох, как будто готовится к серьезному испытанию, и долго хранит загадочное молчание.

– Эта мысль, – начинает он, – посетила одного из лучших моих авторов, Патрика Клотца. В то время были в моде пророчества Нострадамуса. Некоторые издательства, наши конкуренты, с успехом публиковали тексты такого рода. Вот Клотц и говорит мне: «Я накропаю пророчества, которые перещеголяют древностью Нострадамуса». Патрик был автором-хамелеоном: он умел подражать любым стилям и обладал феноменальными историческими познаниями. Полагаю, для него это было своеобразным вызовом: изобрести «свое» пророчество.

Боннафу ностальгически кивает головой, как будто вспоминает несчетные чудеса, сотворенные его плодовитым автором.

– Клотц был большим профессионалом, но при этом графоманом. Он писал по тридцать страниц в день! Трудился с шести утра до полудня. И никогда не брал отпуск. Писать для него было то же самое, что для других – говорить. При этом он был тот еще болтун. Представьте человека, который постоянно рассказывает истории, просто не может иначе. Понемножку – еще туда-сюда, но когда получается перебор, то это становится утомительно для окружающих. Ох уж эти мне писатели-графоманы, со многими из них я знаком… Как мне жалко их жен! Жить с человеком, строчащим не переставая, думающим только о текущей рукописи – это же с ума сойти можно, вы со мной согласны?

– Безусловно.

– Вы, конечно, историк, вы пришли за вашей историей пророчеств, а до моих издательских страданий с сонмом писателей-графоманов вам нет никакого дела, верно?

– Что вы, вовсе нет! – протестует Рене.

Боннафу вздыхает и продолжает уже серьезно:

– Сочинение «Пророчества о пчелах» было для него игрой. Когда он поделился со мной своим проектом, я счел это задачей, достойной такого крупного писателя, как он, и такого уважаемого издательства, как наше. Словом, мы решил рискнуть. Мы придумали загадочного Патрика Ковальски, чтобы создать эффект «таинственного автора в маске», по примеру романа Ромена Гари «Вся жизнь впереди»[9].

– Сами вы читали это самое «Пророчество о пчелах»?

– У меня больше сорока авторов. Нет у меня времени заниматься каждой их книгой. Достоинство такого писателя, как Клотц, в том, что его рукописей не нужно было даже касаться. Все и так уже было доведено до совершенства. Редкость, но бывает. К тому же он не выносил, когда в его текстах меняли даже запятую.

– Как приняли книгу?

– Я до конца надеялся, что прием будет хорошим. А тут этот критикан Жан Вилен, наткнувшийся на анахронизмы и поставивший под сомнение существование Патрика Ковальски! Знаете, парижские критики – как панурговы бараны: стоит хотя бы одному из них сказать о какой-то книге хорошее или дурное, как все остальные принимаются блеять ему в унисон. Учитывая, что у большинства в этом узком мирке тоже нет времени на чтение, мнение одного становится мнением всех. Вот вам и объяснение, почему лучшие из лучших – Эдгар По, Герман Мелвилл, Франц Кафка, Эмили Бронте, Борис Виан – не попали на глаза критикам своего времени и обрели только посмертную славу. Даже Жюль Верн не фигурировал в литературных хрониках своего времени, о нем заговорили как об уникальном писателе только через пятьдесят лет после его смерти.

– После критики Вилена на книгу набросились другие журналисты?

– Ничего подобного. Хватило одной его критической статьи. Ни один журналист не рискнул выступить против этого журналистского шедевра и защитить измышления не значащегося в летописях рыцаря, раскопанные так называемым экспертом, не давшим ни одного интервью и не фигурирующего ни на одной фотографии. Так что этим все и завершилось.

– А продажи?

– Поскольку книга не получила прессы (не считая Вилена), ее быстро сняли с полок. Если я правильно помню, мы отпечатали несколько тысяч экземпляров, а куплена была от силы сотня. Книгу зачислили в категорию «убытки».

– Куда девались непроданные экземпляры?

– Пошли на макулатуру. Были переработаны в бумажную массу и стали другими книгами… После статьи Вилена Клотц распсиховался. Сказал, что его книга – все равно что бисер для свиней. Что люди не умеют ценить его пророчеств и вообще их не заслуживают.

– Что стало с самим Клотцем?

– Умер в 2010 году, во сне. Так и не вскрылось, что автором пророчеств Сальвена де Бьенна был он. Ныне эта книга никого не интересует. Но Клотц продемонстрировал этим проектом свою историческую эрудицию и способность придумать лжепророчество – но к чему оно? Проблема в том, что все это известно одному мне. У Клотца был потрясающий талант фальсификатора – умельца выдавать на-гора произведения, превосходящие качеством оригинал.

– Можете подарить мне экземпляр?

– Увы, нет. Повторяю, Клотца вся эта история взбесила. Он потребовал, чтобы я истребил все следы его текста: рукопись, гранки, контрольный оттиск. Думаю, он лично похитил экземпляры, отправленные, как того требует закон, в Национальную библиотеку. Пятнадцать лет он выискивал проданные экземпляры по одному и в конце концов все их обнаружил и уничтожил. Хотите услышать самое удивительное? Вы – первый, кто задает мне вопросы об этом произведении, и, соответственно, вы становитесь единственным, не считая меня, кто знает эту историю.

Серж Боннафу умолкает, разглядывает Рене и добавляет:

– И еще одно. Незадолго до его смерти мы с ним обедали, и он сказал: «Между прочим, ты не все знаешь о «Пророчестве о пчелах». С этой книгой связана одна большая тайна». Сказал – и очень странно на меня посмотрел. Нас прервали общие знакомые, и разговор зашел о другом. Так я и не узнал, на что он намекал.

16

Вернувшись домой, Рене Толедано без сил опускается в низкое кресло и вкладывает в один глубокий вздох все свои мысли, не дающие покоя.

Почему будущее завело меня в этот тупик? Пресловутого рыцаря Сальвена де Бьенна окружают одни фальшивки.

Гостиная баржи украшена масками различных эпох и стран. Рене кажется, что они смотрят на него и насмехаются.

Этот издатель – самый настоящий фейк. Подделка, причем неудачная.

Он смотрит в иллюминатор на Сену. Мимо проплывают баржи.

Тем не менее это, похоже, единственный путь, предлагаемый мне Рене-63, чтобы не дать разразиться в его эпоху третьей мировой войне…

Чтобы изменить ход своих мыслей, Рене берет пульт от телевизора и машинально включает канал непрерывных новостей.

Ведущий читает:

«… Совещание по глобальному потеплению в Париже. Страны Запада требуют, чтобы развивающиеся страны лучше контролировали свои выбросы. Те возражают, что со стороны стран, уже изрядно загадивших атмосферу, несправедливо запрещать им выброс тепличных газов и тем самым препятствовать экономическому росту, подобному западному. Тем временем температуры растут. Многие метеорологические институты бьют тревогу, предупреждая о жаре в ближайшие месяцы.

Соединенные Штаты. Демонстрации после гибели афроамериканца, убитого полицейским при обыкновенной проверке документов, переросшей в драку. Шествия, организованные движением Black Lives Matter, собрали десятки тысяч участников, в Лос-Анджелесе они вылились в мятежи, приведшие к поджогам и к грабежам магазинов.

В Турции, где в 2020 году превратили храм Святой Софии в мечеть, государство решило закрыть все церкви и запретить христианские богослужения на турецкой территории. Совет Европы заявил протест, но президент Турции напомнил, что он ни перед кем не отчитывается и что речь идет о внутренней политике страны. Арестовано множество журналистов и руководителей оппозиционных турецких газет, занимавших светские позиции.

У берегов острова Маврикий снова произошло крушение нефтеналивного танкера. Судно под панамским флагом с сомалийской командой принадлежало украинскому судовладельцу. По первым сообщениям, это одна из «плавучих помоек», бороздящих моря под флагами, не подпадающими ни под какой контроль. Эта экологическая катастрофа грозит рыбам, птицам, местной флоре. Правительство Маврикия грозит судебным иском в компетентные инстанции в связи с преступным экоцидом…»

Рене слышит поворот ключа в замке, скрип двери. Входит Опал. Она тоже падает в низкое мягкое кресло напротив Рене и, совсем как он несколько минут назад, тяжело вздыхает.

– Ну, как твой первый рабочий день? – спрашивает ее Рене.

Опал скидывает туфли на высоком каблуке и массирует натертые пальцы ног. Потом она встает, наливает себе стакан воды, снова садится.

– Оказывается, Маркус – хронический меланхолик. Он все видит в черном свете. Из-за этого курит, как паровоз. Сильнее всего меня угнетают его приступы «зачемства».

– Это еще что такое?

– Это когда постоянно нудят: «Зачем это нужно?» «Зачем мыть руки? Зачем работать? Да и жить – зачем?»

– Забавно.

– В этом нет ничего забавного, уверяю тебя. Это психическое заболевание, называется «гебефрения». Он сам мне признался, что страдает этим недугом. Он характеризуется исчезновением всех желаний.

– Со мной тоже такое случается, но ненадолго. Съем пирожное, посмотрю хороший фильм – и все, прошло.

– А у него почти никогда не проходит. Самого себя он называет прохвостом.

– Кажется, это называется «синдром самозванца» – чувство несправедливости собственного успеха.

– Так или иначе, мне приходится постоянно его утешать. Он грозится покончить с собой, вернее, как он сам говорит, избавить мир от своей вредной персоны. Хорош психотерапевт, а? В промежутке между двумя посетителями он меня спросил, не стыдно ли мне работать на субъекта, пользующегося слабостями людей, чтобы вытряхивать из них денежки.

Рене улыбается.

– Он трезво мыслит. По крайней мере, ему не чужды угрызения совести.

– Разуй глаза! Стоит пройти приступу гебефрении, как он мигом превращается в тирана. Иногда я даже его боюсь.

Опал встает и бредет в кухню, чтобы достать из холодильника все необходимое для сэндвича: колбасу, помидоры, сыр, корнишоны. Рене присоединяется к ней, достает тарелки, стаканы, приборы, делает сэндвич себе.

– Я реалистка, – говорит Опал. – Такая работа, не заставляющая сильно напрягаться и хорошо оплачиваемая, – большая редкость. Меня вот что беспокоит: открываю как-нибудь утром дверь его кабинета – а он висит под потолком на галстуке. Довел до конца свое «зачемство».

Рене не успевает ее успокоить: в дверь баржи звонят. Он идет открывать. На пороге стоит мужчина в сером пальто и в круглой шляпе.

– Прошу прощения за опоздание, – с ходу произносит он. – Только сейчас смог вырваться.

– Мы никого не ждем. Вы кто?

– Я судебный исполнитель, – уверенно отвечает нежданный гость. – Моя задача – произвести оценку этой баржи и переписать ваше имущество. Хотел бы также узнать, имеется ли здесь мебель, которую можно выставить на продажу. Но сначала вопрос: у вас здесь напряжение 220 вольт или 12, как обычно бывает на плавсредствах?

Прежде чем Рене догадывается выставить его за дверь, судебный исполнитель просачивается в квартиру при плавучем театре. Выхватив из сумки планшет, он делает фотографии. На глазах у пораженных Рене и Опал он так же фотографирует баржу снаружи и, вежливо попрощавшись, уходит довольный.

Несколько минут Опал и Рене стоят как громом пораженные, потом молча ужинают, готовятся ко сну и ложатся.

В постели Рене пододвигается к Опал и гладит ее волосы. Но она опять отвергает его ласки.

– Подожди, – спокойно говорит она. – Не сегодня.

Она отворачивается и засыпает. Рене смотрит на электрические часы, на них 23:23 – время его ежевечерних погружений в прошлые жизни.

Мучаясь от приступа ностальгии, он уходит в туалет, запирается там и садится по-турецки на крышку унитаза, прямо под плакатом: «ТОЛЬКО ЗДЕСЬ ИСТИННЫЙ ПОКОЙ».

Он набирает в легкие побольше воздуху, как фридайвер перед нырянием, закрывает глаза, медленно дышит.

Рене мысленно спускается по винтовой лестнице, ведущей к двери его подсознания. Вставляет ключ в большой железный замок. Открывает дверь. Переступает через порог.

Вот он и в коридоре своих прошлых жизней.

У него ощущение, что он попал в старую гостиницу, где когда-то проводил отпуск.

Стены в коридоре белые, двери красные, на них позолоченные номера.

Так, теперь формулирую желание.

Хочу в ту мою прошлую жизнь, где найдется мудрец, который подскажет, как не допустить, чтобы в 2053 году разразилась третья мировая война.

Одна из дверей начинает светиться. На ней номер 27. Он встает перед этой дверью. Открывает ее. Входит.

Он стоит на бульваре.

Как только сознание осваивается с прежним телом, Рене рассматривает свои руки, чтобы ответить на три вопроса, без которых не понять, в какую инкарнацию он попал: какого цвета его кожа? Какого он пола? Сколько ему лет?

Похоже, это руки взрослого белого мужчины.

Теперь – ноги.

На нем сапоги, штаны, длинная кольчуга.

Поверх кольчуги грязная светлая накидка, на ней намалевано подобие креста. К опоясывающему его ремню прицеплены длинные ножны, он держит щит, на плечах плащ.

Подняв глаза, он убеждается, что на голове у него шлем с прорезью для глаз.

Рене ждет, пока вокруг персонажа, в которого он вселился, рассеется туман. Его сильно трясет.

Обстановка требует ответов на еще три вопроса: день или ночь? Внутри или снаружи? Один или в окружении других? Ответы не заставляют себя ждать.

Он понимает, что сидит на лошади, мчащейся галопом по серой каменистой земле в разгар дня, вместе с многочисленной толпой.

К нему возвращается слух, и он слышит собственное оглушительное дыхание, отдающееся внутри железного шлема. Снаружи раздаются более резкие звуки: крики, металлический звон, ржание его лошади, издали доносится гудение труб и рокот барабанов.

Воздух, который он втягивает через прорезь в шлеме, пропитан запахом пота – его собственного и скакуна. Он взъерошен во всех смыслах этого слова, в одно и то же время исполнен воодушевления и ужаса.

Боже, что творится?

17

– ГОСПОДИ, СПАСИ! – вопит некто в доспехах рядом с ним, высоко воздевая меч.

Он видит через прорезь в своем забрале тысячи всадников, одетых так же, как он. На их туниках тоже кресты, они тоже размахивают мечами и мчатся галопом.

Так, все это мои, то есть наши.

– ГОСПОДИ, СПАСИ! – кричат голоса вокруг него.

Неподалеку, на зубчатой стене, видны солдаты, одетые по-другому, в тюрбанах, поверх которых нахлобучены островерхие шлемы.

А это, должны быть, враги.

Всадники скачут к пролому в крепостной стене. Все происходящее залито слепящим солнцем.

Он поправляет щит на левом предплечье, не выпуская поводьев; правой рукой он крепко держит рукоять меча, правый рукав слегка задран.

Я – конный рыцарь, участник штурма какого-то города.

Вот в какое тело угодил Рене Толедано, вот чьими глазами он видит, вот чьими ушами слышит, вот чьей кожей осязает; но о том, чтобы слиться с его личностью, пока что нет речи. Скорее, он за ней наблюдает, слушает ее, открывает для себя этого незнакомца, которым некогда был.

– Ааааааа! – голосит кто-то совсем рядом.

Рене оглядывается и видит корчащегося в доспехах всадника, так невыносима его боль. Из его шлема вылетает пчела. Лошадь бедняги знай несется вперед. Рыцарь сдирает железный шлем и прижимает к глазу руку в перчатке.

Не иначе, пчела укусила его в голову!

Но сейчас Рене не до сочувствия, нужно смотреть вперед.

Передовые всадники сминают защищающих крепость пехотинцев, топчут их копытами своих лошадей. Обороняющиеся умело пробивают копьями железные латы лошадей. Всадники, свешиваясь с коней, орудуют мечами, как серпами, срубая головы пехотинцев, как колосья.

– ГОСПОДИ, СПАСИ! – дружно орут воины, в рядах которых находится Рене.

Крестоносцы?

Первая сотня, доскакавшая до стены, мешает тысячам других, скопившихся теперь вокруг них.

Рыцарю, в которого вселилось сознание Рене, тоже не удается вступить в бой. Гарцуя на месте, он ждет, пока перед ним откроется путь и он врежется в массу неприятеля.

– Дайте проехать! Прочь! – кричит он.

Но другие увлечены атакой и не хотят посторониться.

– Мессиры, будьте же великодушны! – гневается он. – Пропустите тех, кто скакал за вами, дайте и им место в бою!

Но товарищи по оружию даже ухом не ведут.

Что до защитников крепости в островерхих шлемах, то те слишком заняты сдерживанием вражеского натиска, чтобы отвлекаться на его гнев.

До чего трудно терпеть тем, кого обогнали в атаке и теперь не подпускают к неприятельским порядкам!

Он успокаивает своего коня, у которого идет ноздрями пена от нетерпения и который месит копытами пыль, потому что тоже огорчен позорным промедлением.

Кроме звучащих вокруг призывов к божьей помощи, Рене слышит хрип солдат, лишающих друг друга жизни. Между ними завязываются свирепые дуэли.

Повсюду вокруг него злодействуют смерть и разрушение, царит хаос из зловония, пыли, сверкания клинков, потоков алой крови и душераздирающих воплей.

– ГОСПОДИ, ПОМОГИ! – голосит пехотинец у самого его стремени – и тут же получает стрелу прямиком в лоб.

Рене пронзает мысль:

Неужто такова Господня воля?

Рыцарь, в которого он вселился, по-прежнему лишен возможности нанести хотя бы один удар.

Порыв ветра сечет песком его забрало, через прорезь песок попадает внутрь шлема. У него щиплет глаза, он чихает. Чихать в шлеме неприятно. Сердце так колотится, что гудит не только грудная клетка, но и яремная вена, бурление крови докатывается до запястий.

Бездельничать так долго в разгар боя не годится. Рене высматривает местечко, где можно было бы отличиться, потеснить неприятеля. Он смещается вдоль стены и удаляется от пролома, рядом с которым все сгрудились, мешая друг другу.

У подножия стены он видит дверцу, из нее появляется горстка защитников крепости. Устав ждать, он пришпоривает коня и скачет к ним.

– Господи, помоги! – повторяет Рене, вращая для пущей бодрости мечом. Богатырский взмах! Вес оружия придает удару силы. Его тяжелая рука разит без промаха. Он метит своим жертвам под подбородок.

Им овладевает первобытное возбуждение, удовольствие убивать.

Слыша собственный голос «Господи, помоги!», он убеждает себя, что в этих словах содержится рациональное объяснение его смертоносного безумия.

Раз такова воля Божья, то убивать всех этих людей, совершенно ему незнакомых, – не только благое, но и необходимое занятие. Все равно что прополка огорода. Вот с какими мыслями орудует мечом рыцарь:

Это варвары.

Это безбожники. Они не приняли Крещения, их души попадут в ад.

Он воспален от убийств, которые только что совершил, а еще от привилегии оставаться в живых, невзирая на все то, что с ним происходит с начала сражения.

Скольких врагов он сумел зарубить? По меньшей мере десяток. Даже его конь, кажется, гордится каждым смертоносным взмахом меча своего седока. Иногда он встает на дыбы, разгоняя тех, кто пытается его окружить. Вражеские копья ломаются при этом, как щепки.