– Я здесь. Но помни. Придёшь – умрёшь!
Разумеется, медведь и не подумал внять угрозе. Или голосу разума. Отсюда Конан сделал вывод, что это – именно медведь, а не направляемая чужой чародейской волей марионетка. Впрочем, в этом он до конца уверен не был. Да, собственно, и какая разница: что «управляемый», что не управляемый медведь не становился менее опасным!
Конечно, в том, чтобы убить несчастное полуослеплённое животное, не было никакой доблести. Но и оставлять в тылу рыщущее по его следам и пылающее жаждой мести чудище, было бы глупо. Тем более, что мишка словно сам провоцировал киммерийца прикончить себя: подставился. Встав снова на задние лапы, и двигаясь к варвару, размахивая передними, которыми явно привык ломать и крушить любую добычу, любого врага, и подставив удару грудь с бьющимся где-то внутри гигантским сердцем.
Где именно оно находится, Конан понял быстро. Снова ринулся вперёд с боевым киммерийским кличем! В проникающий удар вложил снова всю силу!..
Вынимая из уже остывающего тела свой верный меч, и отирая его о грязную, слежавшуюся местами бурую шерсть, Конан осматривался. Однако никто на «поддержку» хозяину тайги прийти не спешил. Или – ну очень искусно прятался: так, что даже варвар с его изощрёнными инстинктами и отличным зрением и слухом, ничего и никого не заметил. Так что спрятав меч в ножны, Конан подобрал снова с земли ногу косули, которая сильно полегчала, и суму. Подумал, не пригодится ли ему медвежья шкура. И запас медвежатины. Но ему не очень нравился её вкус. Да и жестковата эта дичина.
А если совсем уж честно – возиться было лень.
Так что он, обойдя мохнатую тушу, просто пошёл дальше.
Застывший на нём, словно панцирь, футляр из сладкого сока и пыли, делал движения крайне неудобными: словно шёл в каком корсете! Поэтому заметив первый же ручей, Конан снова сбросил наземь свои немудреные пожитки. Разделся. И залез в неглубокий поток, мирно журчащий по руслу шириной не более трёх шагов, и глубиной ему по колено. Верный меч киммериец захватить не забыл: вонзил в глинистое ложе потока прямо перед собой. Однако купание прошло спокойно.
Смыв все липкие и уже шелушащиеся, словно корочка на такыре, ошмётки, варвар, отфыркиваясь, выбрался на берег. Растёр тело мускулистыми ладонями. Выждал с минуту, пока оно обсохнет. Нормально. Можно одеваться.
На то, чтоб натянуть кожаные штаны и крепкие сапоги много времени не уйдёт.
Но в последнюю минуту варвар заметил своим изощрённым зрением, как в правом сапоге что-то исчезает, прячась в глубине.
Поэтому сапоги, перед тем, как надеть, он как следует вытряхнул и выбил.
Так и есть!
Огромный и явно ядовитый кивсяк! Отвратительная сегментированная многоножка длиной с его ладонь, имела защитную буро-чёрную полосатую раскраску, и для простого человека оказалась бы абсолютно незамеченной в полумраке чащи тайги! А вот если бы цапнула почти полудюймовыми ядовитыми челюстями за ступню – это бы точно оказалось замеченным! Ну, и «ощущения» ощущались бы до тех пор, пока яд не разошёлся бы по всему телу, и человек, получивший такой укус, в ужасных муках и корчах не распрощался бы с жизнью!..
Конан от души треснул по противной многоножке каблуком сапога: та развалилась на две половинки. Но и не думая погибать, эти половинки весьма шустро учесали в лесную подстилку из опавших сухих игл, жёлтых листьев, и мха. Конан в очередной раз почесал в затылке.
Снова снял штаны, вывернул их наизнанку. Ах вы ж гады!
Точно: вот они: лесные блохи! Оккупировали швы в районе паха!
Пришлось незваных нахлебников выбить о ближайший ствол. Вот теперь штаны проверены. И безопасны. Конечно, вряд ли блохи – тоже ядовиты, но если б ночью покусали в… Ну, том месте, которым киммериец особенно дорожил, сражаться с новыми врагами и препятствиями адекватно он не смог бы! Потому что всё время остервенело чесал бы укусы!..
Муравьёв с многострадальной ноги косули Конан сбивал почти нежно: хотя бы они не пытались навредить ему. Впрочем, кто их знает. Мало ли!
В том, что здесь с ним ведут борьбу «нетрадиционными» методами, он уже понял.
Идти по тайге было, если честно, нетрудно.
Здесь, в её чаще, уже не было странных стен из колючих кустов, а всё больше привычные папоротники, мох, да тоненькие стволики подлеска. Хотя росли, конечно, и ежевика, и голубика, и смородина. И малина. Но всем им было очень далеко до тех сверх-гигантских кустов, что охраняли опушку: так, мелочь пузатая…
Направления Конан держался прежнего, иногда делая на особо матёрых и толстых стволах зарубки – пытался обеспечить себе лёгкое нахождение своей «просеки». Хотя как знать: пойдёт ли он обратно этой дорогой? Или придётся выбираться с обороняемой территории другим путём? Ладно: там видно будет!
Через примерно два часа солнце поднялось в зенит, и он увидел свой обед: под большим дубом паслось три поросёнка. Малышами их назвать было трудно: каждый был длиной с добрую овцу, и в высоту почти достигал его колена. Стало быть – не сосунки. И от материнской груди, скорее всего, уже отняты. Об этом же говорит и отсутствие поблизости какого-нибудь опекающего юнцов заботливого родителя. Вот и хорошо.
Поскольку лук Конана вышел из строя, сломавшись (Конан удивился, как получилось, что надёжное и проверенное оружие вдруг переломилось посередине на второй день похода! Но при внимательном осмотре оказалось, что его середина буквально испещрена ходами жучков-древоточцев! Не иначе – и тут – происки вредоносного захватчика!), пришлось метать кинжал. Ну а поскольку рука была верна, и глаз меток, средний кабанчик, особо удачно повернувшийся боком, пал, поражённый с двух десятков шагов подкравшимся абсолютно бесшумно варваром. Снова визг на весь лес!
Двое его товарищей, тоже возмущённо-испуганно завизжав и захрюкав, ломанули в чащу. Конан выждав для порядка с минуту, убедился, что никто на визги и агонию раненного не реагирует, вышел из укрытия. Подошёл к поверженному травоядному. Выдернул глубоко, по самую рукоять, вошедшее в бок в районе сердца, оружие. Отерев, засунул снова за отворот сапога. Поросёнок, если так можно назвать годовалого подростка, уже затих.
Конан, взглянув ещё раз на небо, передумал идти дальше с тушкой на плече.
Вместо этого он снова набрал валежника. Развёл костерок. Да и занялся потрошением немаленькой туши, и нарезанием очередной порции шашлыка.
Через час, доев, и загасив тлеющие угольки подошвами сапог, варвар оставил на мшистом бугорке многострадальную и освежёванную практически до кости ногу косули: вот вам, муравьи! Теперь никто вас с неё не прогонит. Да и пованивать стало мясо.
Ещё бы! Он убил обладательницу окорока два дня назад! Провялить нет времени. А просолить – нету у него столько соли!..
Дальше по тайге он пробирался почти час. И выбрался к очередной прогалине.
Вот теперь он понял.
Что наконец добрался до легендарного места, где когда-то возвышался королевский замок: на холме за обширным лугом, в добрых двух милях, имелись явно каменные, почерневшие от времени, руины. Ну как руины: набросанные тут и там в хаотическом беспорядке огромные каменные глыбы, даже отдалённо не напоминавшие что-то упорядоченное. В виде строения.
Однако направляться прямо туда, к ним, Конан не спешил.
Двигаясь вдоль опушки и не выходя из-под прикрытия деревьев, он прошёл с милю: туда, где имелся отличный крутой овражек, проложенный выбиравшимся из леса ручьём, едва доходящим сейчас, в разгар знойного лета, ему до лодыжки. И проходившем в какой-то паре сотен шагов от остатков замка. Конан мог бы поспорить, что именно из этого ручья в давние времена и запитывался крепостной ров, до сих пор различимый под травой в виде большой круглой ложбины.
Пригибаясь, чтоб не высовываться из-за кромки овражка, варвар двинулся вперёд, шагая прямо по воде: он был по горло сыт подпочвенными крокодилами, ядовитыми кивсяками, блохами, и медведями, которые запросто могли ждать его на открытом пространстве луга. А тут – вода всё-таки. Скрывает и запах, и следы…
Когда добрался до места, откуда можно было перебраться через бывший крепостной ров к руинам, долго всматривался и вслушивался. Однако ничего подозрительного даже его изощрённые чувства и инстинкты не говорили. Вот и славно. Вперёд!
Правда, пока не совсем всё же – вперёд. А, скорее, – в обход!
Обходить по кругу так называемые руины, держась наружного откоса бывшего рва, Конан старался неторопливо. Придирчиво выбирая на каждом шагу, куда поставить ногу: только капканов или ловушек ему не хватало!
К концу обхода, занявшему добрых полчаса, он убедился только в одном.
Никакие это – не руины бывшего замка!
Просто кто-то не поленился вырыть неглубокую, но широкую, чтоб выглядела как оплывшая от времени, траншею, положить внутрь полученного круга несколько гигантских булыжников и осколков скалы, и надеяться, что идиот, купившийся бы на такие декорации, потратит кучу сил и времени, пытаясь начать копать, и что-то отсюда вырыть…
А выдало подставной замок то, что этот искусник-декоратор не позаботился придать камням хотя бы видимость былой обработки! И оставить следы от извести, которой обычно и скрепляются камни в кладке! И сомневаться в том, что это – просто скалы, перенесённые сюда, пусть и давно, никогда не являлись частью стен, не приходилось.
Сплюнув, и больше не пытаясь прятаться, киммериец двинулся дальше.
Направление его движения почти совпадало с направлением течения ручейка.
Но теперь Конан шёл, не спускаясь вниз, а прямо по невысокому берегу. Поэтому запруду в русле увидел издали: шагов с трёхсот. А о том, что впереди его ждёт что-то в этом роде, он догадался по увеличению глубины воды, и более спокойному и плавному её течению.
То, что это именно – сооружённая кем-то запруда, сомневаться не приходилось: толстые столбы, на которых она держалась, шли, пересекая русло, правильным частоколом, тщательно переплетённые какими-то лозами. А когда киммериец подошёл поближе, стало видно и массивную, полого уходившую под воду, дамбу из земли, повышавшей уровень крохотного, в-общем-то, ручья – до почти его роста! Настоящее озеро! Ну, или водохранилище. Карликовое.
Потому что берега ручья шире не стали.
Однако кто-то же для чего-то эту дамбу построил. И нужно усилить бдительность.
Причину строительства дамбы Конан обнаружил довольно быстро, подойдя к запруде на десяток шагов.
