Шагнув в фойе общежития, Воронов приготовился к различному развитию событий. Например, к такому:
– Вы к кому, молодой человек?
– Я – из милиции, вот служебное удостоверение. Одна ваша студентка стала свидетелем дорожно-транспортного происшествия. Мне надо получить от нее объяснение.
– Как фамилия студентки?
– Прошу прощения, вы кто: вахтер или начальник студенческого отдела кадров? С каких это пор сотрудник милиции обязан отчитываться за свои действия?
Как весомый аргумент, в удостоверении Воронова лежал вкладыш о том, что он является стажером УУР краевого УВД. Управление уголовного розыска – организация серьезная, ни одна вахтерша с ней связываться не будет.
К удивлению Виктора, старушка на вахте проявила к нему полнейшее безразличие, сделала вид, что не заметила, как мимо нее уверенно прошел незнакомый молодой мужчина. За вахтой начиналась территория свободы. Что там происходит, вахтершу не интересовало. Мужчина, миновавший пост на первом этаже, мог пребывать в общежитии сколько угодно. Если, конечно, было у кого остановиться.
На третьем этаже Виктор свернул к комнате Алины, сделал пару шагов и остановился, привлеченный интересной надписью. «СПИД – не спит!» вывел неизвестный автор толстым красным фломастером на двери в третью от входа комнату.
«СПИД – это новое венерическое заболевание, – припомнил Воронов. – Говорят, что если заболеешь, то уже не вылечишься».
Не успел Виктор вспомнить, что он еще знал о СПИДе, как дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась невысокого роста девушка в поношенном домашнем халате. Лицо незнакомки было серым, помятым, словно она пьянствовала всю неделю и только сейчас отошла от алкогольного дурмана. Верхняя пуговица на халате отсутствовала, делая вырез глубоким до неприличия.
– Че уставился? – спросила незнакомка хриплым прокуренным голосом.
– Надпись интересную заметил.
– Чего?
Девушка обернулась, увидела оскверненную дверь и разразилась такими матами, что ей бы позавидовали грузчики амурского речного порта.
– Неплохо для института культуры, – похвалил Воронов. – Ты, я вижу, из Сибири?
Незнакомка плюнула на палец, попыталась оттереть надпись, но тщетно! Краска фломастера впиталась в дверь и без применения моющих средств исчезать не собиралась.
– Трудись! – весело сказал Виктор и пошел дальше по коридору.
Дверь в комнату Алины была закрыта.
– Они все в совхоз уехали, – объяснила девушка с оторванной пуговицей. – До октября не вернутся.
Виктор пожал плечами и пошел на выход. Продолжать знакомство с неряшливой соседкой Алины он не хотел. Но у девушки были другие планы.
– Подожди, – остановила она. – Ты как догадался, что я из Сибири?
– Слово «че» только у нас говорят.
– Ты откуда?
– Из Новосибирска, – соврал Виктор. Он никогда не говорил первым встречным правдивых сведений о себе.
– Я из Томска. Не знаешь, чем эту пакость можно стереть?
– Попробуй мылом, должно помочь.
– Ты к кому из них приходил?
– Письмо просили занести, – уклончиво ответил Воронов. – Так говоришь, их до конца месяца не будет? Понятно. Хозяин письма в октябре сам занесет.
С лестничной клетки на этаж поднялась беременная девушка, по виду якутка или монголка. У нее был узкий разрез глаз, широкое лицо, бледная кожа. Ни слова не говоря, девушка прошла мимо и скрылась в дальней комнате.
«Беременная Снежана – это, конечно, проблема, тут Рогову не позавидуешь, но как бы все поменялось, если бы к его родителям пришла не она, а якутка. Предъявила бы фотографию, то-се. Вот бы он попрыгал! Тут бы и Снежана нормальной невестой показалась. Интересно, когда эта девушка родит, ее в общежитии оставят или на улицу выставят? Скорее всего, домой отправят, в академический отпуск».
Девушка из Томска заметила, как Воронов рассматривает беременную.
– Говорят, какой-то тувинец из школы милиции ее обрюхатил, – сказала она. – К ним в комнату много парней приходило, все нерусские, все на одно лицо…
Воронов не стал дослушивать разговорившуюся землячку и покинул общежитие. На повороте на остановку он оглянулся, посмотрел на окно Алины.
– Не судьба! – вслух сказал он и поехал в город – погулять по улицам, посмотреть на прохожих, вспомнить, что, кроме бескрайних картофельных полей, есть еще и другая жизнь, полная приятных мелочей и развлечений.
В четыре часа дня Воронов, чистый, сытый и, в общем-то, довольный жизнью, сел в школьный автобус и уехал в «Полетное». Во время прогулки по Хабаровску он вдоволь насмотрелся на хорошеньких девушек, съел мороженое, прикупил сигарет с фильтром. Словом, с толком провел время.
В совхозе вновь потянулись безрадостные дни в борозде. Апатия все больше овладевала слушателями. Иногда им целыми днями было не о чем поговорить. Наступала стадия раздражения, когда на любой вопрос можно было услышать ответ в духе незнакомки из комнаты с исписанной дверью.
Совхозное руководство, чтобы поддержать моральный дух работников, заказало в райцентре кино. Фильм прокрутили в кинозале. Однокурсники Воронова смотрели его, лежа на верхнем ярусе кроватей, остальные расселись, кто где мог. Реакция на фильм была совсем не такой, на какую рассчитывал директор совхоза. Как только на экране появились первые кадры и до зрителей дошло, что будет фильм про деревню, так они тут же взвыли: «Вы что, издеваетесь, что ли? Не могли детектив заказать?»
– Спокойно! – властно прервал начинающийся бардак Трушин. – Кто-то стонал, что женщин третью неделю не видит? Сейчас они появятся…
Вместо красавиц-селянок весь фильм мудрый отец учил сыновей пахать землю. Сыновья его были настолько тупыми, что никак не могли понять, с какой стороны подходить к сохе. В конце фильма отец с сыновьями дружно запели:
– Прадед мой был природный пахарь,
И я работал вместе с ним!
В песне было восемь куплетов. Как только она закончилась, Воронов решил похвалиться своей отменной памятью и пропел все куплеты, ни разу не сбившись. Его способности ни удивления, ни похвалы не вызвали. Апатия среди одногруппников уже достигла такого уровня, что им было безразлично, кто что поет.
В прошлом году Воронов привез с собой самоучитель по английскому языку, думал позаниматься на досуге. Затея оказалась невыполнимой – вначале не хватало сил и времени раскрыть книгу, потом стало лень вникать. В этом году он не стал мудрить с учебником и правильно сделал: на второй стадии пребывания в «Полетном» апатия достигла такого уровня, что он не смог прочитать даже тонкую книжку о здоровом образе жизни.
Как-то в поле Воронов поймал себя на мысли, что почти месяц не смотрел новости по телевизору и не читал газет.
– Рог, – позвал он приятеля, – ты знаешь, что в стране делается? Может, перестройка закончилась? Мы тут в каком-то информационном вакууме пребываем: ни газет, ни радио.
– Господи, мне бы твои заботы! – раздраженно ответил Рогов. – Я целыми днями про Снежану думаю, про ребенка, а ты – о перестройке!
В последнюю субботу сентября с самого утра лил дождь. Неожиданно для слушателей в «Полетное» приехал начальник школы. Для его выступления перед личным составом в кинозал из поселкового совета принесли трибуну с гербом СССР.
Полковник Толмачев был опытным руководителем. Он знал, как встряхнуть личный состав и заставить работать из последних сил до самого окончания уборки урожая.
– Я знаю, какие разговоры идут между вами, – начал Толмачев. – «Мы пашем с утра до ночи, а деньги за наш труд неизвестно кто получает». Так ведь? Есть такие разговоры? Теперь ответьте: в честь чего вам должны две зарплаты платить? Вы все – кадровые сотрудники милиции и получаете зарплату или стипендию согласно штатному расписанию. Считайте свое пребывание в совхозе временной сменой деятельности. В Хабаровске вы учитесь или преподаете, а здесь, в «Полетном», помогаете подшефному совхозу.
После краткого выступления начальник школы собрал офицеров на совещание, а слушателей, чтобы зря не сидели в Доме культуры, отправил на склад – перебирать картошку. Смена деятельности разрядила обстановку, но ненадолго. К вечеру все опять были злыми и неразговорчивыми.
В воскресенье из Хабаровска приехал школьный ансамбль во главе с заведующим клубом. На площади перед Домом культуры на грузовике с открытыми бортами установили аппаратуру, настроили гитары. После ужина начался концерт, на который пришли местные жители. Первая же песня вызвала у местных восторг, а у слушателей – очередной приступ раздражения.
