Двинулись земли низы – 1
– Может быть, все же выучишься на писаря. Все-таки у писаря чистая работа, не то, что у нас – плотников.
…
Жизнь была монотонно однообразной, и дни протекали медленно. Мне и сейчас представляется, что тогда – в 1913 и 1914 годах дни были намного длиннее.
Время мучительно долго тянулось до обеда, а от обеда до ужина. Обеды же и ужины были удивительно короткими.
В те годы я, кажется, никогда не был сытым. Поэтому, вероятно, и запомнилось это деление дня на два периода – до обеда и после обеда. Обед и ужин в нашей семье всегда состояли из одного блюда – супа или щей.
Когда вся семья собиралась за столом, мать ставила на середину стола большое эмалированное блюдо, и все сидящие деревянными ложками вычерпывали его содержимое.
Нож был один. Его клали на стол для того, чтобы резать хлеб.
Впервые я получил отдельную тарелку в студенческой столовой Московской горной академии в 1921 году. До этого мне тарелкой, ножом и вилкой пользоваться не приходилось – их у нас попросту не было, а, кроме того, они и не нужны были. Такие блюда, где требовались нож и вилка, у нас в семье не готовились. В Красной Армии я ел или из солдатского котелка или из бачка – один бачок на десять человек.
На всю семью было одно полотенце. Оно висело у умывальника.
Во всех рабочих семьях пользовались самым дешевым мылом – обычно кусочком, обмылком, который оставался после стирки белья. Теперь такое мыло называется «хозяйственным».
Мыло, упакованное в цветную бумагу, называлось тогда у нас «личным» или «духовым», оно было недоступно по цене. Такое мыло попадало в руки очень редко. В нашей семье только тетки иногда получали в качестве подарка на день рождения по куску такого мыла.
Зубных щеток и порошка для чистки зубов и в заводе не было – зубы никто вообще не чистил.
Добыча нефти колодезным способом. Фото Александра Мишона
Я не помню, чтобы до революции у меня или других членов семьи были когда-нибудь покупные носки или чулки. Их всегда вязала мать, она же их и штопала. Покупные были дороги. А когда носки или чулки нельзя было больше чинить, мы их распускали и сматывали нитки в клубок. Смотанная старая пряжа использовалась для вязки новых чулок.
Отец вообще не носил ни чулок, ни носков – он пользовался портянками.
– Да разве носков-то напасешься, – можно было слышать от него, когда мать предлагала связать носки для него.
Для того чтобы удлинить срок носки обуви, отец шурупами привертывал к каблукам и на подошву железные пластинки, которые он нарубал из старых бочарных обручей. Ботинки становились тяжелыми и при хождении издавали железный лязг.
Так как не все пластины хорошо закреплялись, то некоторые хлюпали и звенели, что напоминало мне звон кандалов, который я слышал как-то, когда по улице гнали арестантов.
В первые же месяцы после революции я сменил свою обувь на солдатскую, вступив добровольцем в ряды Красной гвардии, и больше уже никогда не носил обуви с «кандальным звоном».
Перед отправкой на польский фронт. Сидит (во втором ряду слева) В. Емельянов. 1920 г.
…
Голодные дни 1920 года. В семье 8 человек детей – двое совсем маленькие. Самому младшему – Косте – три года. Хлеба дают по маленькому ломтику на день. Сколько в нем – в этом кусочке? Говорили, что одна восьмая фунта (56 грамм – ВН). Может быть, и так. К хлебу добавить нечего. Взрослые, правда, могли еще где-то в столовой получить немного супа, но домой, кроме хлеба, принести нечего. Получаемый мною хлеб я не ел, приносил брату Косте.
Все взрослые старались растянуть полученный кусочек хлеба на целый день. Резали его на небольшие дольки и прятали.
Костя тоже прятал свои дольки, он не съедал все сразу.
До сего времени передо мной стоит образ мальчика с удивительно серьезными глазами на бледном, без кровники, лице. Он целыми днями сидел на деревянной лошади-качалке, которую соорудил ему отец и, обняв обоими ручонками шею лошади, тихо раскачивался.
Я не помню, чтобы он чего-то просил или плакал. Дети рабочих учились терпению с пеленок.
…
Из детей – двоих спасти не удалось. Сначала умерла Нина, а затем Костя.
В нашей семье не было привычки плакать и причитать. Но я видел, как мать уголок фартука украдкой прикладывала к глазам.
Похоронив детей, отец долго ходил сумрачным.
Обычно, вернувшись с работы, умывшись и расчесав волосы, он или рассказывал о том, что у него интересного было на работе, или же просил почитать газету.
Теперь он замолк. Молча ходил по комнате, смотрел по сторонам, и мне казалось, что он ищет что-то.
Иногда он сурово произносил: «Не уберег. Силы не хватило» – и уходил из дома.
Как и Алексей Блохин, Василий Емельянов не удержал свою птицу удачи. Жизнь с ее непоколебимым реализмом равнодушно столкнула выскочек обратно в натоптанную колею. Мечта об образовании рухнула, в 15 лет Васе пришлось бросить и реальное училище, и бесплатную стипендию, и отправиться работать на нефтепромыслы – в одиночку отец никак не мог вытянуть младших детей, и ситуация в семье становилась все хуже и хуже.
В. Емельянов в классе, где он учился полвека назад.
Но вскоре после этого случилось событие, которое крест-накрест перечеркнуло планы миллионов людей – в феврале 1917 года в России произошла революция. А в октябре – еще одна.
Тогда, в 1917 году, сразу же после Октябрьской революции, 16-летний Василий Емельянов стал бойцом отряда Красной Гвардии в Азербайджане.
И меня этот выбор после прочитанного совсем не удивляет.
Вместе с ним сражаться добровольцами за революцию отправились отец и младший брат – 15-летний Николай. Шесть месяцев у персидской границы в ауле Молассанны, где в 1918 году была размещена рота, в которой служил Емельянов.
Затем Вася – в вооруженных отрядах Бакинской коммуны. После захвата Баку турецко-азербайджанской Кавказской исламской армией и установления власти мусаватистов – в большевистском подполье.
Там он вступает в партию, в 18 лет избирается секретарем подпольной партийной ячейки рабочих телефонной станции.
Расчетная книжка В. Емельянова на телефонной станции в Баку. 1920 г.
В общем, все та же обычная биография в необычное время.
Подполье. Партия. Боевая группа местной партячейки. Активное участие в бакинском восстании и вооруженном захвате города. Участие в подавлении мятежа остатков Дикой дивизии. Заявление об отправке на польский фронт. Но повоевать с Пилсудским Васе не довелось – Емельянов свалился с малярией и был отправлен на лечение в госпиталь. Дальше…
Дальше он сам так описывал случившееся в своих мемуарах: «Я был в военном госпитале, когда получил извещение, что мне предлагают пойти учиться. Малярия. Приступы через день. Хинина не было – меня поили настоем хинной корки. В ушах стоял постоянный звон, а во рту горечь и полная атрофия вкусовых ощущений. Но я хорошо усвоил сказанное когда-то дедом: «Были бы кости, мясо всегда нарастет». Учиться в Москву я поехал вместе с Тевосяном».
Да, Ваня Тевосян не забыл старого товарища по бакинскому подполью, вместе с которым они еще при мусавитистах пытались сдать экстерном экзамены за курс реального училища.
В начале 20-х Тевосян привез в Горную академию целую делегацию молодых бакинских коммунистов. Кроме Емельянова в бакинское землячество входили уже упоминавшийся Ваня Апряткин и Феликс Зильбер (второй справа в верхнем ряду), сын классика латышской литературы Мориса Эдуарда Зильбера, более известного под писательским псевдонимом Судрабу Эджус.
Отец Феликса был не только писателем, но известным революционером, и после активного участия в революции 1905 года был вынужден бежать из Риги и 11 лет учительствовать в Баку.
Феликс Зильбер
Впрочем, пора уже познакомиться с этим таинственным Ваней Тевосяном. Видите в правом нижнем углу парня-кавказца в кожаной куртке? Это он.
Металлург
Иван Тевадросович Тевосян, как вы наверняка догадались – армянин по национальности.
Именно Иван Тевадросович. Привычное «Иван Федорович» – русифицированный вариант. Кстати, по одной из версий, «Федоровичем» его сделал не кто иной, как товарищ Сталин. Якобы вождь самолично зачеркнул на поданном документе армянское отчество и написал сверху «Федорович».
Это, впрочем, почти наверняка выдумка.
Не верно и любимое армянскими авторами «Ованес Тевадросович». Не возьмусь говорить о причинах, но факт остается фактом – отец нашего героя, небогатый портной из города Шуши, что в Нагорном Карабахе, всех своих детей, кроме младшего Вартана, назвал неармянскими именами: Юлия, Иван и Изабелла.
Тевадрос Тевосян с детьми Юлией, Иваном (стоят), Изабеллой и Вартаном (сидят).
Иван родился то ли еще в 1901-м (22 декабря по старому стилю) году, то ли уже в 1902-м (4 января по новому) но, так или иначе – на снимке студентов МГА он младший.
Начало двадцатого века – мягко говоря, не лучшее время для армян. И я даже не про геноцид в Турции, в Российской империи тоже проблем хватало. Все первые десятилетия нового века – непрекращающаяся взаимная резня армян и азербайджанцев, с которой власти, похоже, просто не знали, что делать. Когда Ване не исполнилось и четырех, Тевосяны после страшной шушенской резни бежали в Баку. Поначалу жить было просто не на что, и Юлия с Ваней ходили с котелками просить еду у русских солдат, расквартированных в находящихся неподалеку казармах. Потом стало полегче, но это была смена нищеты на бедность, не более того. В восемь лет Ивана отправили учиться, но единственное, что смогла «потянуть» семья – двухгодичную русскую православную школу. Ваня оказался единственным армянином в классе, и поначалу ему пришлось очень нелегко, прежде всего – из-за плохого знания языка. Впрочем, к концу первого года он уже говорил по-русски без акцента и писал без ошибок. Мальчик вообще оказался идеальным школьником: тетради исписаны каллиграфическим почерком без единой помарки, учебники содержались в настолько идеальном виде, что над перфекционизмом старшего сына в семье постоянно подшучивали.
После церковноприходской школы настал черед трехгодичной торговой школы, но уже – в свободное от работы время. Сначала Ваня переписывал своим образцовым почерком школьные бумаги, потом потихоньку репетиторствовал, потом, наконец, работал уже на полную ставку в Волжско-Бакинском нефтяном обществе: конторщик, счетовод, помощник бухгалтера…
Потом революция, смутные времена, опять обоюдные погромы – гораздо более страшные и масштабные. Юноша никогда не оставлял мечты о среднем образовании и потому поступил в вечернюю гимназию. Там он, кстати, в поисках нужного учебника по истории, и познакомился с юным телеграфистом Васей Емельяновым.
Вскоре молодые люди выяснили, что состоят в одной и той же партии, причем у Тевосяна партийный стаж больше. Старшая сестра Юлия и ее жених Левон Мирзоян еще весной 1917 года признались Ване, что стали членами партии большевиков. Вскоре 15-летний клерк Волжско-Бакинского нефтяного общества взахлеб читал марксистскую литературу, а на собраниях и митингах, открыв рот, слушал Степана Шаумяна, Алешу Джапаридзе, Ивана Фиолетова, Анастаса Микояна и других «бакинских комиссаров».
Год спустя, в июне 1918 года, 16-летний Иван Тевосян становится членом РСДРП (б).
А через пару месяцев, в сентябре, советская власть в Баку пала.
26 бакинских комиссаров были расстреляны и зарублены шашками на перегоне между станциями Ахча-Куйма и Перевал, а вошедшие в город части Кавказской исламской армии в отместку за мартовскую резню азербайджанцев учинили в Баку беспрецедентный армянский погром. Тевосяны спаслись только тем, что спрятались под полом в своем домишке.
И. И. Бродский. Расстрел 26 бакинских комиссаров.
Большевики ушли в подполье, и одним из самых деятельных партийных активистов неожиданно для многих становится Ваня Тевосян. Как он сам двадцать лет спустя писал в автобиографии: «Весь период, начиная с конца 1918 года и до 28 апреля 1920 года, работал в Бакинском подполье. До марта 1919 года был рядовым. В марте с организацией подпольного Городского районного комитета вошел членом комитета. Затем членом президиума, а с августа 1919 года секретарем Городского районного комитета вплоть до захвата власти». Написано сухо, но если вспомнить дату рождения, то несложно подсчитать, что одним из руководителей бакинского подполья Тевосян стал, когда ему не исполнилось и 18 лет.
Его товарищ по подполью Василий Емельянов был куда красноречивее: «После … знакомства мы стали с Тевосяном регулярно встречаться на занятиях в вечерней гимназии. Вскоре я узнал, что это он и есть тот самый «Ваня», который подписывает поручения и решения нашей районной партийной организации. Как секретарь ячейки, я эти решения, получаемые нами через Бутикова, зачитывал на собраниях. Они печатались на тонкой папиросной бумаге и были очень короткими.
… Вспоминая насыщенные событиями апрельские дни 1920 года, когда партийная организация интенсивно готовилась к захвату власти, мне трудно теперь представить, что одним из активных организаторов подпольной работы в это время был худенький паренек с копной густых черных волос и большими серьезными, всегда наполненными заботой глазами. Его звали тогда Ваня или Вано. Тевосяну в то время было всего восемнадцать лет».
Потом… Потом была подготовка к восстанию, нелегальный ввоз оружия, создание и обучение вооруженных рабочих дружин. «Товарищ Ваня» (он так и подписывал документы) избран членом тройки Городского района по организации восстания.
И вот этот день настал – вернее, не день, а ночь. В ночь с 27 на 28 апреля 1920 года части Красной армии перешли границу Азербайджана, чтобы поддержать восставших.
Киров (второй слева), Орджоникидзе (третий слева), Микоян (первый ряд, второй справа) среди красноармейцев и командиров 11-й армии на вокзале в Баку, май 1920 года
А в городе в эту ночь рабочие дружины захватывали одно правительственное здание за другим. Матвей Канторович, также соученик Тевосяна по вечерней гимназии, и соратник по подпольной борьбе, вспоминал: «В ночь на 29 апреля И. Ф. Тевосян с группой товарищей держали под стражей в помещении бывшего полицмейстерства арестованного… генерала Тлехаса. Усталые до изнеможения во время событий первого дня восстания, они сидели за столами, положив голову на руки. Кто-то лежал на трех рядом стоявших стульях, свернувшись калачиком. Такую картину автор этих строк застал в 5 часов утра…».
Генерал Тлехас вскоре приговором революционного трибунала без особых судебных формальностей был расстрелян как контрреволюционер и мусаватист. А Иван Тевосян возглавил Городской районный комитет.
Делегатский билет N 1683 Вани Тевосова (Тевосяна И. Т.) на Съезд народов Востока 1920 г.
Более полугода Тевосян руководил райкомом, создавал новые органы власти, принимал в партию новых большевиков, во многих выданных тогда партбилетах стояла его подпись – «Ваня».
Мандат N 351 Вани (Тевосяна И. Т.), члена Бакинского Совета рабочих, красноармейских и матросских депутатов.
Тогда же в Баку он познакомился еще с одним молодым коммунистом, Борисом Ванниковым. Да, да, тем самым, «дважды сидевшим трижды Героем», представителем той же блестящей плеяды «сталинских маршалов промышленности», к которой принадлежал и сам Тевосян. Кстати, они практически одновременно, в 1939 году, станут членами правительства: Тевосян – наркомом судостроительной промышленности, а Ванников – наркомом вооружения СССР.
Легенды советской промышленности. Слева направо: Д. Ф. Устинов, Б. Л. Ванников, А. И. Ефремов, В. А. Малышев, 1943 г.
Но до этого еще много десятилетий, а пока в начале 1921 года бакинские коммунисты избирают Ивана Тевосяна делегатом Х съезда РКП(б) с правом решающего голоса.
После съезда – подавление Кронштадтского мятежа. По словам Фадеева, Тевосян тогда попал в Сестрорецк, в группу ТАОН – тяжелой артиллерии особого назначения. Ему повезло больше, чем будущему соседу по общаге – в отличие от Фадеева, он остался цел и невредим.
Иван Тевосян на фото участников подавления Кронштадтского восстания. В центре Климент Ефремович Ворошилов.
После Кронштадта 19-летнего Тевосяна вызвали на Воздвиженку, в ЦК партии. Многих вернувшихся из Кронштадта делегатов тогда туда вызывали – высказать благодарность за проявленное мужество и преданность делу партии. Словесную и не только. С Тевосяном беседовал секретарь ЦК РКП(б) Емельян Ярославский. Поблагодарив от имени партии и поздравив с победой, он предложил молодому большевику поступить на учебу в Коммунистический университет имени Свердлова, самое престижное тогда учебное заведение, специально созданное для обучения советской и партийной элиты. Мол, вы, товарищ Тевосян, многократно проверенный в деле коммунист, к тому же нам сейчас очень нужны национальные кадры для руководства республиками.
Как мне представляется, проблема была в том, что товарищ Тевосян не хотел быть национальным кадром. Он хотел быть самим собой, представлять ценность безотносительно своей национальности. Поэтому лестное предложение отклонил, но, по возможности, попросил дать ему возможность обучаться в техническом вузе – исполнить давнюю мечту о получении инженерной специальности.
Николай Александрович Михайлов, известный советский журналист и партийный функционер, так излагает финал этой беседы в очерке «Свой человек» в сборнике «Люди Страны Советов»:
«Мне нравится твоя настойчивость. Мы идем тебе навстречу, потому что будем развивать промышленность. Нам нужны инженеры, – говорил Ярославский, глядя на Ваню сквозь толстые стекла очков. – У тебя есть характер, и если ты по-настоящему хочешь стать инженером, ты им будешь».
На следующий же день Тевосян получил направление со следующим текстом: «Центральный Комитет РКП(б) командирует Тевосяна Ваню в распоряжение Горной академии».
***
Я рассказал почти обо всех персонажах с фотографии, но одного героя моего романа на ней нет – как я уже говорил, он остался за кадром. Этот студент не жил в общежитии, как остальные мои герои, но их тесная дружба, продолжавшаяся всю жизнь, меньше от этого не стала. Так что – без промедлений, в тот же час, позвольте познакомить вас.
Управленец
Аврамий Павлович Завенягин родился под звон колоколов в светлый день Пасхи, 1 апреля все того же общего почти для всех моих героев 1901 года. Произошло это на железнодорожной станции Узловая, что в Тульской области. Родился он в семье паровозного машиниста Павла Устиновича Завенягина и был девятым и последним ребенком.
Свое редкое имя – Аврамий – получил благодаря популярному тогда «Сытинскому календарю», утверждавшему, что 1 апреля – день Святого мученика Аврамия. Позже в имя усилиями паспортисток вкралась вторая буква «а», благодаря чему у его детей оказались разные отчества: сын всю жизнь был Юлием Аврамиевичем, а дочь – Евгенией Авраамиевной.
В многодетной семье, впрочем, количеством букв не заморачивались и звали последыша просто Авраней.
Но это продолжалось недолго.
Практически всю жизнь Аврамия Павловича звали именно Аврамием Павловичем, это отмечают все мемуаристы. Всегда звали. Даже когда он был студентом-первокурсником.
Вот что писал его однокашник Василий Емельянов, наш Ядерщик: «Авраамий Павлович Завенягин был бывшим секретарем укома, его всегда, даже в студенческие годы, звали – Абрам Павлович». Ему вторит и другой бывший студент Горной академии, геолог Леонид Громов: «Я не помню, чтобы кто-нибудь называл его по имени, только Абрам Палыч. Не помню, чтобы кого-нибудь из студентов, кроме него, называли по имени-отчеству. … И это получалось само собой, безо всяких с его стороны претензий или подсказок».
Интересен также следующий факт. Сам Аврамий Павлович, как и было положено в патриархальных семьях, всю жизнь звал своих родителей на «вы». В этом, конечно, нет ничего особенного. Удивительнее другое – с какого-то момента и Павел Устинович вдруг начал «выкать» своему младшему сыну, и так они оказывали друг другу взаимное уважение много-много лет.
Как рассказывала дочь нашего героя, в семье любили вспоминать эпизод, как дед, узнав о назначении сына директором Магнитки – главной тогдашней стройки страны, о которой радио и газеты трещали с утра до вечера, немедленно приехал в Москву. «Он был очень взволнован, долго колебался и все-таки задал своему взрослому сыну один-единственный, но важный вопрос: «Аврамий, а Вы справитесь с этой работой?».
Павел Устинович Завенягин
Все эти странности с именованиями объяснялись просто – Аврамий Палыч обладал уникальным врожденным талантом.
Кому-то от природы дается абсолютный слух, другому – голос, который даже «ставить» не надо. Третий отродясь спортом не занимался, но ему от рождения дана невероятная сила – я таких людей видел. А Аврамию Павловичу при рождении выдали непревзойденное умение управлять людьми и решать поставленные задачи.
Аврамий Павлович Завенягин был управленец милостью божьей.
Создателя польской «Солидарности» Леха Валенсу, помнится, за его врожденный талант политика часто называли «политическим животным». В таком случае Завенягин был «животным управленческим» – никто лучше его не мог решить поставленную задачу оптимальным способом, при этом используя имеющиеся ресурсы самым эффективным образом. Не случайно всю жизнь любимым изречением Завенягина были слова поэта Баратынского: «Дарование есть поручение, и должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия».
Этот его талант проявился еще в ранней юности, когда он учился в реальном училище в соседнем с Узловой городке Скопине.
А. Завенягин – ученик реального училища.
Как и все мои герои, Завенягин очень рано пришел в революцию – он стал членом партии большевиков в 16 лет, сразу после революции, в ноябре 1917 года.
И, едва вступив, ушел в организаторскую работу как рыба в воду.
День и ночь он ведет партийную работу в Туле, Узловой, Скопине и Рязани. Правда, когда началась Гражданская война, прятаться за партийной работой он не стал. Тогда молодой редактор рязанской газеты «Известия» написал сестре Марии: «Во вторник еду на фронт или в Москву на командные курсы. Иного выхода нет. Колчак, окаянный, напирает. Успокой домашних. Напишу как-нибудь больше. Если мама вздумает ехать ко мне – отговори. Желаю счастья».
Как известно, нигде люди не растут так быстро, как на войне. Гражданскую войну юный Завенягин закончил в полковничьей должности начальника политотдела Рязанской пехотной дивизии. А после расформирования дивизии 18-летнего комиссара партия отправляет на партийную работу в Донбасс – «всероссийскую кочегарку».
***
Регионы, обретшие собственное лицо, крайне неохотно с ним расстаются.