С Амура комиссар Булыга со своим полком уходит в Забайкалье на ликвидацию «читинской пробки», где бойцы Народно-Революционной армии Дальневосточной Республики отчаянно резались с бойцами атамана Семенова – еще одного одержимого кровавыми демонами Гражданской войны.
Где-то на этих бесконечных дорогах и потерялся тот юный романтик, бредивший приключениями в духе Брета Гарта. В Чите мы уже видим авторитетного полевого командира, знающего ветерана, оплатившего боевой опыт собственной кровью и взявшего кровь чужую. В январе 1921 года в дивизии был подготовлен список командного состава с краткими характеристиками. Против фамилии Булыги – всего лишь два слова: «хороший – великолепен».
А через месяц, в феврале 1921 г. коммунисты Народно-Революционной армии Дальневосточной Республики избирают своим делегатом на X Всероссийский съезд РКП(б) товарища Булыгу, исполнявшего должность комиссара 8-й Амурской стрелковой бригады. Всего шесть делегатов с решающим голосом от огромной Дальневосточной республики и среди них – 19-летний комиссар.
Мандат делегата X съезда РКП(б) А. Булыги.
Надо ехать в Москву. Наш герой тогда еще не знал, что эта поездка навсегда разделит его жизнь на «до» и «после».
В Москву он ехал в одном вагоне с другим делегатом съезда, комиссаром 2-й Верхнеудинской стрелковой дивизии Иваном Коневым. Да, тем самым – будущим маршалом Победы, командармом 1-го Украинского фронта, бравшим Берлин и Злату Прагу. Как вспоминал позже сам Иван Семенович: «Мы в течение почти целого месяца ехали вместе от Читы до Москвы в одном купе, ели из одного котелка. Оба мы были молоды: мне шел двадцать четвертый, ему – двадцатый; оба симпатизировали друг другу».
Лихой красный командир Иван Конев
Сдружившись, оба дальневосточника и на съезде заселились в одну комнату в гостинице. Вместе ходили на заседания, вместе с непередаваемым восторгом смотрели на вождей партии, чьи статьи они разбирали при свете коптилки за тысячи верст от столицы. Как трогательно признавался потом Александр: «Я был так близок от Ленина, что не удержался и украдкой потрогал его пиджак».
Вместе шли с винтовками в руках по льду Финского залива под огнем корабельных орудий, бивших осколочными – как и большинство делегатов, Александр и Иван сразу после съезда отправились на подавление Кронштадтского мятежа.
В общем, жизнь была как в знаменитом стихотворении: «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лед».
В. Ленин, Л. Троцкий и К. Ворошилов с участниками подавления Кронштадтского мятежа
Во время подавления мятежа Булыга вновь был ранен, причем серьезно. Несколько часов без памяти пролежал на льду, потом почти два километра полз к своим, оставляя за собой кровавый след. Потерял много крови, был очень плох, врачи буквально вытянули его с того света. Отправлен в госпиталь, долго – почти полгода – лечился, по итогам врачебного консилиума был демобилизован из армии по ранению.
Подавление Кронштадтского мятежа.
Вот так – в один момент – кончилось все. И ничего не осталось.
Ведь все, чему он успел научиться в жизни – это умению качественно убивать врагов. После демобилизации из армии двадцатилетнему коммунисту Булыге надо было начинать жизнь заново. В представительстве Дальневосточной республики в РСФСР, где он стал на учет как иностранец, ему довели рекомендацию партии. Раз уж он оказался в столице, партия отправляет его на учебу – благо, возраст позволяет, а с образованием у него вообще все прекрасно! Неоконченное коммерческое училище – это недостижимая высота для других коммунистов, многих из которых и расписываются-то с трудом.
После выписки из госпиталя. 1921 г.
Булыга долго думать не стал, вспомнил шахтерский Сучан, где начался его боевой путь – и выбрал Московскую горную академию. Вскоре он уже ликующе писал другу: «Слушай! Поверил бы ты, черт возьми! если бы кто-нибудь сказал тебе, что Сашка, столь презиравший математику и любивший до потери сознания русский язык да политэкономию, в один месяц прошел алгебру, геометрию, тригонометрию, физику и арифметику и выдержал экзамен в Горную академию? Нет, ты бы послал того человека к черту, а то еще, чего доброго, привлек бы к ответственности за клевету. Но это правда! Каррамба! Эта канитель закончилась только вчера, и вот я из военкомбригов – в студенты!».
Александр Булыга становится студентом Московской горной академии, и только самые близкие друзья знали, что «Булыга» – это партийный псевдоним как «Ленин» или «Сталин».
А настоящая фамилия Сашки – Фадеев.
Геолог
Рядом с Фадеевым – Алексей Александрович Блохин, тогда, конечно, просто Алеша. Он известен несравненно хуже Фадеева, биография, соответственно, изучена без подробностей, поэтому рассказ будет много короче.
Алексей Блохин
Алексей старше своих соучеников – он родился 31 мая 1897 года, то есть на этом снимке ему уже двадцать пять. Он вообще самый старший на этом фото – Иван Апряткин, бывший деятель профсоюзного движения Азербайджана (второй слева в нижнем ряду), младше его на год, 1898-го года рождения. Все остальные – юнцы, родившиеся уже в XX веке.
Иван Апряткин
С Фадеевым Блохина роднит происхождение – у обоих отцы свой трудовой путь начинали сельскими учителями. Только если Фадеев-старший скоро примкнул к народовольцам и после первого ареста получил так называемый «волчий паспорт», лишающий его права проживать во многих местах России и заниматься учительством, то Блохин-старший так и учительствовал. Учительствовал всю свою жизнь в деревне Головино Костромского уезда: пятеро детей, домашнее хозяйство, и деревенская школа, которую без него скоро никто уже и не представлял. Когда выросли первые ученики – он учил их детей, выросли дети – учил внуков. И так 45 лет подряд.
Очень простой рецепт.
Это был совсем другой дореволюционный типаж, оказавшийся очень живучим – не революционеры, а низовая российская интеллигенция, всю жизнь в поте лица своего возделывающая доставшуюся ниву. Живущая среди народа и ничем, по большому счету, от него не отличающаяся, вместе с ним переживающая все радости и невзгоды. Священники, врачи, учителя – окормляющие паству, каждый в своем секторе, и не требующие наград. Всегда мечтающие: «Лишь бы детям доля полегче досталась» и выбивающиеся из последних сил, чтобы дать детям нормальное образование.
Так было и у Блохиных. Алексей выучился у папеньки в сельской школе, закончил ее в 1909 году и поступил в Костромскую Первую гимназию. До четвертого класса за обучение платила семья, потом на жизнь и учебу Алексей зарабатывал сам, давая уроки.
Первая Костромская гимназия. Как ее описывал А. П. Смирнов: «Это был громадный дом с комнатами, похожими на общественные сараи».
В 1917 г. Алексей поступил в Московский университет на математическое отделение, но, как он позже сам писал в автобиографии, «работу найти не мог и из-за отсутствия средств прекратил учиться». О помощи семьи не стоило и мечтать – все, что могли, старшему дали еще в гимназии, сейчас отец тянул младших детей.
Несостоявшийся студент возвращается домой, и начинает работать учителем в селе Большие Соли того же самого Костромского района. Казалось, что круг замкнулся. Всего-то и профита, что сын устроился учительствовать не в рядовую деревню, а в будущий районный центр (20 февраля 1934 года выйдет постановление Президиума ВЦИК, обязывающее «перенести административный центр Большесольского района из селения Бабайки в селение Большие Соли»).
Но… Революция, Гражданская война. Алексей мобилизован в Красную армию, воюет два года, а в конце 1920 года распоряжением начальника Политического управления Реввоенсовета Республики командирован в Московскую Горную академию на учебу.
Член партии с 1921 года, принятый Костромской организацией ВКП (б), становится студентом Горной академии. В комнату в общежитии заселился вместе с младшим братом Николаем Блохиным, также поступившим на металлургическое отделение Московской Горной академии (второй справа в нижнем ряду).
Николай Блохин.
Ядерщик
Видите на фотографии серьезного молодого человека в левом нижнем углу? Да, да, в бушлате с двумя рядами блестящих пуговиц. Это Ядерщик, он же Василий Семенович Емельянов, тогда, естественно, или Вася, или Семеныч – так его звали товарищи.
Василий Емельянов
Русский, 1901-го года рождения, одногодки с Фадеевым и доброй половиной героев моей книги.
Внук саратовского безземельного крестьянина. Дед, Петр Антонович, всю жизнь перебивавшийся поденной работой, похоронил восемь из двенадцати детей. Отец Васи, Семен Петрович, в поисках лучшей доли перебирается в Закавказье на нефтяные промыслы – там, по слухам, не то что с голоду не помрешь – и на карман заработать можно, если рук испачкать не боишься.
На новом месте отец устроился работать плотником в поселке Балаханы под Баку, где не то что выжженная земля или дефицитная вода – раскаленный воздух и тот, казалось, был пропитан нефтью. Как оказалось, не врали – райских кущ в Баку не было, но жизнь оказалась вполне сносной. В своих воспоминаниях Василий Емельянов подробно описывает – что же представляла собой тогда сносная жизнь рабочего и членов его семьи.
Вася был старшим из шести детей, поэтому оказался единственным ребенком в семье, который пусть редко, но все-таки носил новые ботинки. Все остальные уже донашивали за ним. Взамен этой привилегии его жизнь была расписана наперед – как и все старшие дети в рабочих семьях, он, едва войдя в силу, должен был отправиться на работу – помогать родителям поднимать младших. Выскочить из этой поколениями вытоптанной колеи можно было только одним способом – поймать за хвост птицу-удачу и, что гораздо сложнее, удержать ее.
Поначалу Васе везло – у мальчишки оказались очень хорошие способности, и он умудрился сдать экзамены в реальное училище. Платить за обучение семья, естественно, не могла, поэтому у Васи был только один шанс не быть высаженным из социального лифта – иметь пятерки по всем предметам. Владелец нефтепромыслов граф Бенкендорф от щедрот жертвовал на две бесплатные стипендии, и двое самых головастых нищебродов реального училища освобождались от оплаты.
Вася Емельянов с отцом. 1912 г.
Вы заметили, что у всех персонажей этого снимка чем-то очень схожи судьбы? И вот здесь я, извините, отвлекусь и займусь тем, что некоторые мои читатели аттестуют «коммунистической пропагандой». Шутки-шутками, но вообще-то вопрос не праздный.
Почти все мои герои были искренними служителями Революции, готовыми отдать все, включая жизнь, во имя торжества коммунизма. Причем не обещавшими пожертвовать, а именно что жертвовавшими в реальности – разница принципиальна.
Автор, пишущий о реальном человеке, должен его понимать. Не разделять его убеждения – это как раз вовсе не обязательно – но обязательно понимать, как он думал и почему поступал так, а не иначе. Иначе весь твой труд бессмысленен, без этого понимания невозможно написать ничего путного.
Я и сейчас не могу сказать, что я понимаю мотивацию своих героев на сто процентов – нам, живущим в сытом и безопасном мире, осознать их жизнь во всей полноте, наверное, невозможно. Но признаюсь честно – Василий Емельянов как никто другой помог мне в этом понимании.
По прочтении мемуаров Ядерщика (а он единственный на этой фотографии, кто оставил воспоминания) многое стало яснее. А поскольку мои читатели не глупее меня, я не буду играть в испорченный телефон, а просто процитирую несколько отрывков из его страшного в своей обыденности рассказа о детстве. Без каких-либо комментариев – как говорили древние римляне, разумному достаточно:
Из единственного богатства, которым обладал дед – кучи детей – вымерло восемь, четверо перебрались в Баку. Прибыли в разгар забастовочной борьбы рабочих нефтяных промыслов. Шел 1905 год. Жить было трудно. На девяносто три копейки в день, которые отец получал, нужно было прокормить и одеть восемь человек, оплатить жилье.
За всю свою трудовую жизнь отец смог купить всего один костюм-тройку: пиджак, брюки и жилет. Это было еще перед его женитьбой. На свадьбу полагалось надевать сапоги и тройку. Все остальные годы штаны и рубахи ему шила мать. Тогда все жены рабочих были портнихами. Шить самим было много дешевле.
