Переплетение времен

– Тетя Надя! – крикнул сопровождающий нас таксист – К вам гости с Израилю!

Дверь распахнулась, пропуская женщину средних лет. Одета сия дама была так, что у Анюты двухгодичной давности это должно было бы вызвать неумолимое желание перекреститься и завопить: "Чур меня!". На ней, под легкой курткой с логотипом "Адидас" была натянута веселенькая майка с огромным штрих-кодом и надписью наискосок: "Зроблено в Украiнi". Причем и штрих-код и надпись были сильно перекошены вторичными половыми признаками. Дополняли это великолепие синие треники до щиколоток и домашние тапочки. Заспанные глаза хозяйки начали широко открываться и сразу стало заметно, что это это добрый и веселый человек.

– Ганнуся! – обрадованно воскликнула женщина – Ти повернулася? А це твій чоловік?

– Тетя Надя, милая! – закричала Аня, бросившись ей на шею – Да, это мой муж.

– Арье – представился я.

– А ти тепер добре говориш по москальські, треба б тебе і нашої мови навчити. Богдан, йди сюди! Дивись, хто до нас приїхав!

Так и продолжался наш разговор на двух языках, причем мы прекрасно понимали друг друга.

– Вон там я ее увидела, среди морковных грядок – тетя Надя махнула рукой – Стоит она там босая, в каком-то невообразимом балахоне, грязная от морковной ботвы и грушевого сока и совершенно спокойная. Ну, думаю я, наверное какая-то придурковатая. Посмотрела я ей в глаза и…

Она так и не объяснила, что увидела в аниных глазах, но я и так догадался, ведь я смотрю в них каждый день. Там много что можно увидеть. Вначале Надежда попыталась объясниться с ней по-украински, потом по-русски, но удалось ей понять только слова "Лёв", "Иерусалим" и "Земля Израиля", причем последнее Аня произносила как "Земь". Самое интересное, что сама Анюта ее понимала, хотя и с пятого на десятое, наверное привыкла к моему произношению. Надежда и ее муж Богдан накормили Аню и хотели было отправить к участковому, но тот как раз был в отпуске. Тогда Богдан, который все равно ехал в Киев к детям, взялся довести ее до города. Там, на Подоле, он и сдал ее с рук на руки доблестному майору Шумейко.

– Я вот чего не пойму – тетя Надя осторожно посмотрела на меня – У вас там на израильщине, что и водопровода нет? Видел бы ты свою Ганнусю, когда я ей умыться предложила. Смотрит она, как вода течет из крана, и весело так смеется. А довольная то, довольная!

Я растерянно посмотрел на Эйтана, которому переводила Аня.

– Соври что-нибудь – потребовал он на иврите.

А тетя Надя продолжала гнуть свое:

– А как она в машину садилась, это ж видеть надо. У вас там что, все больше на верблюдах?

Пока я судорожно придумывал правдоподобную отмазку, вмешалась Аня:

– Ой, тетя Надя! – воскликнула она – Вы и не поверите. А ведь это был такой эксперимент по изучению социальных навыков. Меня вырастили в джунглях центральной Африки и я до семнадцати лет не знала о цивилизации.

– Пока не познакомилась со мной! – гордо добавил я.

– Ах ты господи, страсти-то какие – всплеснула руками Надежда – Разве ж так можно над ребенком изгаляться?

Интересно, подумал я, где та Африка и где Заворичи? Наверное, тете Наде пришла в голову та же мысль.

– Но как же? – начала было она.

– А вот это уже совсем другой эксперимент – строго пояснил я – Но о нем нам запрещено упоминать.

– Понимаю… – неуверенно пробормотала она.

Про свою первую поездку в машине из Заворичей в Киев Аня мне уже рассказывала. Я видел ее в гостинице "Украина" и представляю, какое это было забавное зрелище. Тетя Надя отдала ей свои старые туфли, которые оказались ей велики, и, в сочетании с длинной холщовой рубахой, это, несомненно, производило сильное впечатление. В таком виде она и садилась в "фиат" Богдана Ковальчука, закрыв от испуга глаза. Интересно, что когда через три дня за нами к подъезду израильского посольства пришло такси, она уже гордо садилась на заднее сиденье в распахнутую мной дверь так, как будто делала это каждый день с младенческих лет. Возможно этому способствовали новенькие туфли, которые я купил ей на Крещатике и шитое там же на заказ длинное широкое платье.

Через пару минут мы уже сидели за столом на заднем дворе и Эйтан вынимал из своей бездонной сумки упаковки израильских фиников и халвы, которые завершила бутылка арака. По весеннему времени на огороде еще ничего не было и Надежда принесла огромную банку маринованных помидоров. Богдан, высокий и стройный пожилой мужчина, много старше тети Нади, разлил арак по рюмкам и провозгласил неожиданный тост:

– За то, чтобы не было войны!

При этом он смотрел на бабу Катю. Эйтан согласно кивнул, выслушав перевод и мы выпили молча. По внешнему виду бабы Кати трудно было понять приходится ли она матерью Надежде или Богдану. Было ей непонятно сколько лет, но запросто могло быть и за сто.

– Что смотришь, сынок? – сказала она – Наверное гадаешь, с какого я года?

Она улыбнулась и морщинки побежали в разные стороны. Пожалуй, именно так будет улыбаться Анюта, когда ей будет под сто лет. У меня будет хорошая старость, подумал я. Если доживешь, ехидно вставил внутренний голос.

– В 41-м, когда немцы пришли, мне было в аккурат десять лет – продолжала баба Катя – Вот сам и считай. Мой долгий-то век мне не просто так достался. Наверное, то Господь сподобил за те муки, что я перенесла в детстве. А ты, дочка, где родилась-то?

Она пристально смотрела на Аню и та, наверное не решившись соврать, ответила честно:

– В Киеве, бабушка, на Подоле…

Перед поездкой в Заворичи, мы с Аней прогулялись по Киеву. У Эйтана были какие-то дела в посольстве и он, к нашему великому облегчению, предоставил нас самим себе. Весеннее солнце согревало, но не пекло и великий город встретил нас робкой первой зеленью и чистыми после дождя улицами. Для нас Киев начался с парка Владимирский горки. Аня крутила головой и все безуспешно пыталась узнать знакомые места, пока мы не вышли на смотровую площадку.

– Ага! – обрадованно закричала она – Славутич-то почти не изменился!

Вряд ли в Х-м веке через Днепр были перекинуты мосты, а берега забраны набережными. И все же я верил Анюте: наверное неизменным осталась мощь реки и правильность ее изгиба. За нашими спинами обнаружился памятник Владимиру, заставивший нас расхохотаться. Каменный князь был совсем не похож на того правителя, с которым я имел содержательную беседу у пристани на Подоле. И еще меньше он напоминал феодала, стремившегося получить "право первой ночи" с моей будущей женой.

Потом были волшебные улицы Киева, Святая София, площадь Независимости и Крещатик. У Золотых Ворот Аня покачала головой:

– Не помню такого, наверное, позже построено. В мое время киевский детинец был невелик и почти целиком деревянный, кроме, разве что, княжеских хором. А Софийские ворота только начали строить.

Но от Софийских ворот трудами монголо-татар ничего не осталось кроме символической метки на асфальте Владимирской улицы. После этого мы спустились по Андреевскому спуску на Подол. Но и там мы ничего не узнавали. Через десять веков здесь опять ходили трамваи, а на месте перевоза через Днепр, где я расстался с Авраамом и Магутой, раскинулся огромный речной порт. Современные высотки и доходные дома позапрошлого века скрывали кривую улицу, "стегну", на которой стоял дом сотника Неждана. А немного повыше заросшие зеленью особняки встали на месте хазарской слободы и "малой хаты" Авраама…

– На Подоле? – удивленно протянул таксист.

Он оказался каким-то родственником хозяев и на этом основании присутствовал за столом. На самом деле его занимали странные люди из экзотической страны, в особенности Эйтан, с которым он мог общаться по-английски. Звали таксиста Алексей и он действительно чем-то отдаленно напоминал мне Олешко, сына Радонега, княжьего разведчика и лучника.

– На Подоле? – повторил он – Как же вы в Африке оказались?

Напрочь завравшись, Аня беспомощно смотрела на меня. Надо было срочно менять тему разговора.

– Да брось ты эту Африку – сказал я Алексею – Бывал я в той Африке и поверь мне, ничего интересно там не нашел.

Это была не совсем ложь, потому что однажды, еще мальчишкой, я побывал в Каире.

– А вот скажите лучше, где тут в ваших местах в старые времена стоял детинец?

– Это ты, наверное, про Городище – предположил Богдан.

– Городище?

– Так у нас называют археологические раскопки – пояснил Алексей – Могу сводить. Это здесь неподалеку.

Раскопки действительно оказались недалеко. Мы даже не вышли на улицу, а направились огородами и через поле. Наверное, мы шли тем же маршрутом, каким двигалась Аня два года назад, только в противоположную сторону. И теперь на ней были резиновые сапожки, что по весенней прохладе было не лишним. Но весна стояла поздняя, снега уже сошли и мы весело шлепали по влажной земле, раздвигая сапогами еще не слишком высокую траву. Начался перелесок и вдалеке показался просвет.

– Трубеж – пояснил Алексей.

Перепрыгнув через пару дренажных канав, мы вышли на берег реки. Да, Трубеж был явно не тот, что тысячу лет назад. Зажатая искусственными берегами, река скукожилась и присмирела. Зато и брода на ней, расчищенной и канализованной, тоже не было. Нет, я не узнавал здесь ничего. Часть заросшего травой берега была огорожена невысокой насыпью, укрепленной мешками с цементом и прикрытой рубероидным навесом на металлических опорах. Наверное, это и было Городище, археологический раскоп. Навстречу нам поднялся довольно молодой мужчина в брезентовом плаще с капюшоном.

– Привет, Лёшка – поздоровался он – Кого привел? Опять туристы из Киева?

– Подымай выше, Сергей Леонидович – гордо заявил Алексей – Это наши друзья с Израилю. Они приехали к Ковальчукам. Ну тем, что около храма живут. Знаешь?

– Кто же Ковальчуков не знает?

Хозяин раскопа оказался археологом, единственным из партии, раскапывающей Городище.

– Все остальные пишут диссертации по университетам, один я, как дурак, ковыряюсь в глине – смеясь, рассказывал он – И все зря, ничего тут нет. Наверное, неправильное место. Надо бы сменить дислокацию и поискать там, где посуше, потеплее и лучше кормят. Вот баба Катя, к примеру, истинная древность и борщ у нее наваристый.

– Так-таки ничего? – прищурилась Анюта.

– Меньше, чем ничего – махнул рукой Сергей – Вот недавно раскопал я могильный камень. Лучше бы и не раскапывал.

– А что так? – с замиранием сердца поинтересовался я.

– А-а… Сами посмотрите!

Анюта рванулась вперед, вырвав свою теплую лапку из судорожно сжатой ею моей ладони. Эйтан последовал было за ней, посмотрел на меня и остановился, Алексей в растерянности тоже смотрел на меня. Лишь археолог ничего не заметил, он тщательно мыл руки у бака с водой, пока мы трое следили за моей женой. Та остановилась на краю раскопа и, тихо вскрикнув, вдруг упала на колени и начала бить земные поклоны.

– Что это она? – взволновался Алексей – Может надо помочь?

Он двинулся было вперед, но я остановил его, вытянув руку.

– Не надо!

Я догадывался, что она увидела в раскопе. Наверное, за десять столетий почва успела просесть и то, что раньше находилось на вершине холма, оказалось на плоском берегу. Прошла минута или две. Пора! Я кивнул своим спутникам и мы осторожно подошли к раскопу, где маленькая фигурка уже сидела на мешке с цементом, знакомым жестом подперев подбородок сложенными ладошками. Я обнял ее за плечи и почувствовал, как ее тело дрожит мелкой дрожью. Тогда я сжал ее сильнее, так сильно, что она тихонько взвизгнула и это было правильно, потому что дрожь прекратилась. Она больше не смотрела на обелиск, теперь она смотрела на меня.

– Новодел! – усмехнулся подошедший археолог – Вы только взгляните на даты.

Мне не нужно было смотреть на даты, ведь я сам выбивал эту надпись. Кузнец Глеб ковал мне неуклюжие, плохо закаленные зубила и я ломал их одно за другим о прочный гранит. Местного летоисчисления я не знал, да и никто в детинце его не знал. Рана в ноге болела, перед глазами плыли красные круги и я, не задумываясь, выбил на граните грубо вычисленные мной даты его жизни согласно современному мне летоисчислению.

– Историк хренов – сказала Аня по-русски и ласково погладила меня по щеке – У нас счет лет был от сотворения мира.

Я усмехнулся. Этот упрек был не совсем справедлив, потому что тогда, в древних Заворичах, она и сама этого не знала, а вычитала уже позже, научившись работать с Сетью.

– У нас? – удивился археолог.

– У евреев – выкрутился я.

– Я и то смотрю, ваша жена говорит с еврейским акцентом, а вот у вас русский явно родной. Наверное, смешанная семья?

Мы с Анютой кивнули, едва сдерживая смех. Археолог все не мог успокоиться

– Грамотеи, тоже мне! Такая простая надпись – “Неждан, сын Ингваря” и так много ошибок. "Ингваря" написали без твердого знака после "н" и с "я" вместо "йотированного юса" на конце. Даже твердый знак после слова "сын" не поставили. Я уже не говорю про запятую, которая появилась лет на четыреста позже этих фиктивных дат.

Он был настолько язвителен и самоуверен, что меня так и подмывало спровоцировать его на радиоуглеродный анализ, но благоразумие победило.

– Кто? – тихо спросил Эйтан на иврите.

– Отец – ответили мы с Аней одновременно.

Алексей удивленно посмотрел на нас. Неужели он знает иврит? Прощаясь с нами у дома Ковальчуков он осторожно спросил по-английски:

– Что там было в раскопе?

Эйтану следовало бы дипломатично ответить: "не знаю" или соврать что-нибудь, но вместо это он процитировал:

– There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy.

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! – перевел я растерявшемуся Лёшке, которому Шекспир был пока не по зубам.

Как ни странно, этот ответ его удовлетворил, но, наверное, лишь на время. Ковальчуки щедро выделили нам для ночевки дачный домик на задах их хозяйства и именно там мы собрались на совет. В домике была “грубка” – печь с лежанкой, но топить ее мы не решились в силу своей неопытности и спасались теплыми куртками. Нам с Аней досталась широкая кровать, а Эйтан собирался спать на “грубке”. Но до этого было еще далеко. Первым делом он вытащил из своей сумки какое-то устройство, напоминающее портативную армейскую рацию. При этом он с грохотом уронил на пол нечто, при более пристальном внимании оказавшееся неизвестно как попавшем в Украину израильским карабином "Тавор". Я поднял бровь: теперь было понятно, что Эйтан делал в посольстве.

– Напрасно ухмыляешься – заметил он – В этой стране "Тавор" можно купить в любом оружейном магазине. Правда, надо иметь разрешение на охоту.

Я очень постарался ему поверить. Как правило, для охотников продавались гражданские версии армейского оружия, способные стрелять лишь одиночными, а иногда и гладкоствольные. С "Тавором" я был хорошо знаком после последних сборов, но проверять утверждение Эйтана счел излишним.

А он тем временем развернул "рацию".

– Это ты и называешь Л-маяком? – спросил я.

– Нет, это обычный радиомаяк с геолокацией и подключением к сотовой сети. Он дает только три координаты. А для четвертой, ну ты сам знаешь какой, нужен Л-маяк. Только это не железяка, а нечто совсем иное.

Он посмотрел на Аню и я понял, что они с Рои называли Л-маяком. Наверное, у толстяка были хитрые формулы, объясняющие принцип работы такого маяка, а мне все стало понятно и без формул. Эйтан тоже понял это и продолжил:

– Тогда, тот кто ушел вниз по оси времени, сумеет вернуться. Только…

– Только что?

– Для работы такого маяка требуется Л-энергия….

При этом он снова украдкой, как ему показалось, посмотрел на Аню. Мог бы и не смотреть! Я и так понял, что идти придется мне. Ведь только у меня есть Л-маяк в этом мире и я давно понял, нет, даже не понял, а почувствовал, что такое Л-энергия. Аня смотрела на меня и изумруд ее глаза стремительно темнел.

– Не пущу тебя одного – закричала она тонким, срывающимся на визг голосом – Я пойду с тобой!

Тогда я осторожно взял ее за руки и впился голодным взглядом в темный бархат ее глаз.

– Не выйдет, любимая – прошептал я этим глазам – Только ты, и только отсюда, сможешь меня вытащить. Я знаю, как трудно и больно будет, но тебе придется остаться. Прости меня, Лада.

Я всегда так ее зову, когда хочу в чем-то убедить. Из всех трех ее ипостасей, Ладислава самая покладистая. Нужно было сказать еще что-то, но она меня опередила.

– Ты помнишь, как уходил на битву?

Это было где-то здесь, в этих местах. Правда это было тысячу лет назад, но я все помнил. Помнил, как она смотрела на меня сухими глазами, потому что женские слезы делают мужчин слабыми. И в тот раз я вернулся к ней, вернулся раненый, умирающий, но все же вернулся. Вернусь и сейчас.

– Я вернусь! – сказал я.

– Я не буду плакать! – ответили мне изумрудные глаза.

Теперь все стало на свои места, все стало просто. Два года назад я уходил в никуда, не очень представляя как и куда попаду, лишь зная, что мне все равно нет месте там, где нету ее. Я тогда попал именно туда, куда следовало, может быть и случайно, а может быть и нет. Потом меня вышвырнула обратно безумная сила сила ее любви, вышвырнула обратно в наше время, потому что только здесь меня, умирающего, могли спасти. В этот раз я уйду не к ней, а от нее, но зато теперь сквозь тысячу лет мне будет светить маяк этих волшебных глаз, а значит и будет куда вернуться.

– Погодите прощаться – проворчал Эйтан – Посмотрим вначале, что у нас в лаборатории.

Пухлая физиономия Рои показалась на экране эйтановского смартфона.

– Привет, командир! – с наигранной бодростью сказал он.

За последнии пару лет я изучил толстяка довольно хорошо и прекрасно видел, что он нервничает. Впрочем, было бы странно, если бы он не волновался, отправляя меня к Веде.

– Ну, что там, Попай? – так же нервно спросил Эйтан.

– Завтра утром по нашему времени – сообщил его далекий собеседник – Точнее не получится потому что у славянской леди нет часов. У меня все готово, но вам лучше будет встать ближе к тем археологическим раскопкам.

Этой ночью нам с Аней не спалось. На печке храпел Эйтан, а мы с ней смотрели в дощатый потолок и молчали.

– Если не вернешься, я умру – прошептала Аня мне в ухо.

– Тогда придется вернуться.

Я прошептал это в ее розовое ушко, Анюте стало щекотно и она тихонько засмеялась. Тогда я заснул и проснулся, когда уже начало светать. Аня смотрела на меня, облокотившись на согнутую в локте правую руку и я заподозрил, что она пролежала в этой позе всю ночь без сна. В ее изумрудных глазах было утро. На завтрак у нас был хлеб с простоквашей и это напомнило нам такой же завтрак тысячу лет назад. Тогда на столе тоже был хлеб и простокваша, правда хлеб не был в пластиковой упаковке, а простокваша была в крынке, а не в картонном пакете. А еще тогда за Трубежом нас ждали венгерские всадники и жрецы Хадура со Змеями на поводках. Мы переглянулись, улыбнулись друг другу и слов не потребовалось. Эйтан ничего не заметил, увлеченный своим нехитрым завтраком.

Меньше чем через час мы были на раскопе. Никто из нас не знал, как рано начинают работать археологи и мы лишь надеялись, что разочарованный в своих находках Сергей Леонидович предпочтет понежиться в постели. Еще в дачном домике я переоделся в одежду времяпроходца, не содержащую синтетики и шерсти. В этот раз мы использовали форму Цахал – Армии Обороны Израиля. Армейские спецы заверили нас, что материалом для нее служит стопроцентный хлопок, но все равно мне пришлось отказаться от пуговиц и пояса. Теперь брюки на мне поддерживала грубо сплетенная веревка, а вместо пуговиц я приладил деревянные палочки. Вооружиться я решил короткой рогатиной, которую изготовил вчера вместе с Богданом, так и не объяснив ему для чего мне это надо. Концы рогатины мы обожгли на костре.

Солнце робко поднималось за рекой и Эйтан повернулся к нему, закрываясь экраном ноутбука. В левом нижнем углу "рабочего стола" его компа притулилась скромная иконка, сделанная Виктором. Они с Рои долго и занудно обсуждали, как она должна выглядеть, но так ни к чему и не пришли. Виктор хотел видеть стилизованное изображение Уборососа, а Рои настаивал на паре-тройке формул. Кончилось все тем, что я предложил нарисовать часы. На брезгливую гримаску Рои и недовольство Виктора я ответил старым анекдотом про моэля1, доказывающим универсальность предложенного мной образа. К тому же, утверждал я, часы как-никак имеют отношение ко времени. За иконкой крылась хитрая программа, разработанная Виктором под руководством Рои и представляющая собой грубый аналог почившего в бозе "Случайного Соединения". Откровенно говоря, ни тот ни другой не знали, как именно она работает, потому что создали ее методом реверсивного инжиниринга того же "Случайного Соединения". Тем не менее, она работала и лицо Веды на экране в лаборатории служило тому доказательством. Рои в поте лице старается разобраться в принципе ее работы и я верю, что рано или поздно ему это удастся. Вот тогда-то мы наверное и прорвемся в неизведанные измерения и, в первую очередь, в прошлое.

Эйтан нажал на иконку, проделал еще пару манипуляций и на экране появилась хорошо мне знакомая заставка: рука с тряпкой, протирающая стекло изнутри. Когда экран очистился, мы увидели Веду, спящую сидя на грубой табуретке, положив голову на стол. Наверное ее Зеркало издало какой-то звук, потому что, хотя мы все молчали, она встрепенулась и открыла глаза.

– Ты нас ждала? – спросила Аня вместо приветствия.

– Да – просто ответила та.

Теперь Эйтан возился с смартфоном и радиомаяком. По какому-то странному капризу алгоритма, программе связи, как и "Случайному Соединению", требовалось обязательно захватывать весь экран. Поэтому, Рои смотрел на нас через маленький экран телефона.

– Начинаем – сказал он.

Аня подошла ко мне, уткнулась носиком в грудь и замерла. Сквозь плотную ткань армейской рубашки я чувствовал как бьется ее сердце и как мое пропускает удары.

– Все – тускло сказала она, оторвавшись от меня – Иди! Иди же!

Теперь начался диалог между Рои и Эйтаном:

– Есть координаты. Готовность ноль.

– Мы тоже готовы

– Зацепился.

– Открывай.

– Пошел, родимый. Пять единиц… Семь… Двенадцать…

Повторялась история двухлетней давности, только тогда я шел к моей любимой, а сейчас уходил от нее. Тогда все было понятно. Но откуда же сегодня бралась эта энергия, эти загадочные единицы? Не так все просто, оказывается, было с темпоральной энергетикой. Рои на это намекал, но я его тогда плохо слушал. А зря! Сейчас у меня тоже не было времени на размышления, потому что само время уже исчезало, поглощаемое туманом "Случайного Соединения". Последнее, что я увидел в XXI-м веке были: сосредоточенное лицо Эйтана и безмерно удивленные лица Лёшки и археолога, появившихся на краю раскопа. Потом их всех заслонила моя Аня с закушенной губой и выражением безмерной муки на ее прекрасном лице, пожираемом серой пеленой "ничего".