Анютка едет в гости

На ее месте я, вероятно, поступил бы точно так же, поэтому Анютка не удостоилась моего осуждения. Да и вообще, она относится к тому типу женщин, которых лучше не осуждать с расстояния менее километра. Поэтому я тактично промолчал насчет исходящего от нее аромата.

– Кто? А, это моя начальница. Очень строгая женщина.

– Она странно смотрела на тебя.

– Она так смотрит на всех, кто опаздывает. К тому же у нее сегодня есть повод так смотреть.

– Какой такой повод? – насторожилась Анютка, с подозрением впившись в мои глаза.

– Можно сказать, что большой. Впрочем, долго объяснять. Погоди, а почему ты об этом спрашиваешь?

– Ну… Если у нее есть на тебя виды, только скажи, я ей голову откушу.

– Ах, вот оно что, – понимающе протянул я и мысленно прикинул, что за такой поступок многие музейные работники осыпали бы Анютку благодарностями. В закоулках музея давно зрели революционные планы по смене власти. – Не стоит. Нет у нее на меня никаких видов.

– Точно?

– Абсолютно.

– Хм… А кто это?

Она стрельнула гаубичным взглядом в сторону гардероба, и баба Клава, слышавшая, несомненно, наш разговор, юрко нырнула под стойку, спасая свою жизнь.

– Это? Это баба Клава. У нее тоже нет на меня видов. Можно сказать, у нас с ней это взаимно.

– Ладно, верю, – произнесла Анютка тоном неверующего человека. – Тогда пойдем, поговорить надо.

Я согласился с тем, что надо поговорить и предложил провести переговоры за пределами музея, выразив надежду на то, что они будут мирными. В ответ Анютка мрачно хмыкнула, давая понять, что предложенные условия ее не устраивают.

– У вас тут что, типа музей? – заинтересовалась девица, осматриваясь так, будто это не она, а какой-нибудь зарвавшийся Наполеон недавно грозил разрушить экспозицию девятнадцатого века.

– Типа, да, – ответил я, все еще придавленный к полу ее могучей рукой.

– Так веди меня на экскурсию, – велела она, и баба Клава охнула под стойкой гардероба, услышав ее слова.

Я тоже охнул, но не столько от слов, сколько от того, что девица сжала мое плечо. Ощущение было такое, будто его зажали в тиски и проверяют на прочность.

– На экскурсию? – ошарашенно переспросил я, ибо ожидал чего угодно, даже апокалипсиса, но только не этого.

– Во-во, на экскурсию. Сто лет в музее не была, с первого класса. Мне же интересно узнать, чем занимается мой жених.

– Жених? – обреченно повторил я, испытав чувство, которое обычно описывают словами «внутри все оборвалось», и понуро повел избранницу по музейным залам, естественно, не взяв с нее ни гроша.

Анютка показала пытливый ум и регулярно интересовалась, сколько стоит та или иная безделушка под стеклом, можно ли ее продать на рынке или непременно надо нести к барыге. К счастью, серьезные экспонаты, имеющие огромную историческую, культурную и материальную ценность, мы обычно напоказ не выставляем. Такие мемории, как называем их мы, профессионалы, или черепки и скелеты, как называет их Витек, хранятся в закрытых фондах, в помещениях со специальным микроклиматом. Публике ценности предъявляют лишь в особых случаях, например, на выставках по случаю юбилейных дат. Конечно, особым случаем можно назвать и посещение музея Анюткой. Но все же я не решился открыть перед ней двери, за которыми хранится сокровенное. Девице же вполне хватило того, что она увидела. Особенно мою спутницу заинтересовал макет, выполненный в натуральную величину и представляющий сюжет средневековой казни. Палач задумчиво стоит, проверяя остроту топора пальцем. А два дюжих стрельца неторопливо ведут к плахе несчастного, которому за какое-то прегрешение по чьему-то повелению вот-вот отделят голову от туловища, после чего земные проблемы перестанут его волновать в отличие от таких несчастных, как я.

– На тебя похож, – Анютка кивнула в сторону приговоренного к казни счастливчика.

Я пригляделся и вздрогнул: а палач-то своей статью походил как раз на Анютку. Стало быть, два стрельца – это Витек и Владик. Помотав головой, я прогнал неприятное видение и вежливо, но настойчиво предложил продолжить экскурсию. Вскоре мы добрели до дальнего зала, где у нас располагается природный уголок – этнографический зал. Там представлены образцы флоры и фауны нашей области. Его украшением считается чучело медведя, в натуральную, естественно, величину. Могучий обитатель лесов стоит со вскинутыми лапами, вооруженными мощными когтями. Пасть распахнута, огромные клыки приводят в трепет, так и ждешь, что с них вот-вот хищно закапает слюна. В общем, зрелище впечатляющее. Реально кажется, что медведь вот-вот на тебя нападет. Поверьте, ноги сами поворачиваются к выходу, а мочевой пузырь начинает постанывать.

Я не единожды видел чучело и должен был привыкнуть к эффекту, который оно производит, но каждый раз все равно испытываю легкое чувство первобытного страха перед могучим хищником. Анютка же совершенно не испугалась, подошла к чучелу и деловито ткнула в него пальцем, проверяя, настоящий ли это медведь. Презрительно фыркнула, поняв, что ее опередили, и кто-то лишил зверя жизни задолго до нее. Затем ей в голову пришла оригинальная идея сфотографироваться на фоне медведя, рядом с медведем, в обнимку с медведем, с медведем, будто бы стоящим на ее на отставленной в сторону ладошке, позади медведя и сидя перед медведем на корточках. Она вооружила меня планшетным компьютером, и я минут десять послушно исполнял функции ее личного биографа, старательно запечатлевая для потомков оригинальные изображения Анютки и медведя, просьба не путать, кто справа, а кто – слева. Когда же ей наскучило это занятие, она перешла к делу, то есть, стала вершить мою несчастную судьбу.

– Милый, сколько гостей будет с твоей стороны? – поинтересовалась она, поставив меня в тупик.

– Гостей?! – удивился я, похолодев, ибо течение намечавшегося разговора мне не понравилось.

– Ну, твои родственники, друзья, – терпеливо объяснила она, явно перебарывая желание влепить мне затрещину за непонятливость. – Я же пока не знаю, кого ты хочешь пригласить на свадьбу.

– Н-на к-какую свадьбу? – с трудом проглотив невесть откуда взявшийся в горле ком, спросил я и почувствовал, что хладное тело мое начало трястись, словно его подключили к вибромассажеру.

Глаза у нее округлились, превратившись в два огромных, пустых блюдца.

– На нашу свадьбу, конечно, на какую же еще, – удивилась девица, и сразу стало ясно, что я, должно быть, все еще сплю и вижу кошмар. – После того, что ты со мной сделал, ты просто обязан на мне жениться.

– А что я сделал-то? – жалобно проблеял я, в то время как мой разум боролся с моими ногами – они никак не могли решить, что делать.

Разум приказывал ногам немедленно начать работать и унести меня как можно быстрее и как можно дальше. Ведь за тем ноги и были дарованы Всевышним. Однако ноги отказывались выполнить приказ и вообще заявляли, что провели референдум, вышли из подчинения и отныне будут жить самостоятельно. Сердце, которое могло бы выступить в споре третейским судьей, само бешено носилось по телу, пытаясь найти хоть какой-то выход и сбежать.

– Как это что? – прохрипела Анютка, и мне показалось, что чучело медведя от звука ее голоса вздрогнуло и тоже попыталось сорваться с места и сигануть в окно. – Сначала заманил на сайт, потом наобещал подарков с три короба, заманил сюда, обещал жениться, напоил, накормил, в гостиницу заселил, соблазнил…

Я молча смотрел на нее, стремительно утрачивая то ли разум, то ли слух. Словно кто-то закладывал мои уши ватой и ею же обволакивал сознание. А глаза мои, должно быть, начали расти и постепенно завоевывали все большую площадь лица. Анютка, судя по тому, как она загибала пальцы, перечисляла мои прегрешения, то есть, причины, по которым я должен на ней жениться. Мне стало жалко мать. Что она скажет, когда я приведу в дом такую невесту? Наверное, не скажет ничего, а молча рухнет и никогда не поднимется. А отец? У него и так больное сердце. Я также подумал, что на устранение всей моей семьи, включая семиюродных братьев и сестер, у Анютки с ее способностями вряд ли уйдет больше месяца, да и то лишь потому, что семья разбросана по необъятной стране. Надо спасать семью.

– Погоди, – прервал я, когда Анютка начала загибать пальцы по третьему кругу. – Мне надо позвонить. Выйду в соседний зал, а ты побудь здесь, я быстро.

– Э, нет, – замотала она головой, напоминая быка, которому осведомленные источники сообщили, что завтра его отведут не на пастбище, как обычно, а на бойню. – Второй раз меня не обманешь. Звони отсюда.

– Отсюда? – растерялся я и с надеждой взглянул на медведя, ища у него поддержки.

– И, кстати, не думай, что раз я такая хрупкая и нежная, ты сможешь мной воспользоваться. Я рассказала все отцу, а он знаешь какой? Он раньше, до переезда, на шахте работал.

– Переезда?

– Да, мы же раньше под Донецком жили, на Украине, а потом в Бендеры перебрались, к родне. У меня и братья на шахте работали. А сейчас на судоремонтном заводе.

– Братья?.. Отец… Никогда бы не подумал, что у тебя отец – шахтер, – пробормотал я, слабея. – Я думал, он у тебя артист, пианист или кто-то в этом роде.

– Если ты на мне не женишься, он приедет и намотает твою душу на кулак, пообещала Анютка, задумчиво окидывая меня взглядом снизу доверху. – С ним, кстати, приедут мои старшие братья Степан и Семен, они знаешь какие?!

– Это которые в шахте работают?

– Работали, – деловито поправила Анюта. – Семена-то недавно отпустили из тюрьмы. А еще приедет кум Петро, он быка кулаком убивает.

– И что, никак не убьет? – брякнул я, нервно хихикнув.

– Ладно, иди в свой зал, – разрешила Анютка, решив, что в случае чего вызовет подкрепление прямо из Бендер, и ее кровные родственники, которыми, видимо, кишат зарубежные тюрьмы, рано или поздно, но достанут меня из-под земли. – И помни – не только батя приедет, но и старшие братья и кум Петро.

– Как же, как же, такое забудешь, – хмуро отозвался я, все еще отказываясь верить в то, что мой жизненный путь так внезапно подошел к концу.

Вообще-то, я не из пугливых, хотя и к числу записных храбрецов меня не отнести. Но когда девица с тяжелым характером и весом в центнер говорит, что пожалуется бате, старшим братьям и куму Петро, каждый из которых, должно быть, во время семейных пирушек для забавы с легкостью перебрасывает ее с ладошки на ладошку, поневоле начинаешь трястись, как заяц под кустом. Ситуация осложнялась, и меня бесило то, что виновник, тот, кто заварил всю эту кашу, сейчас сидит себе в тепле и в ус не дует, лениво разглядывая сквозь темные стекла очков неприлично дорогие картинки на стенах своего офиса.

Я вышел в соседний зал, оставив Анютку наедине с медведем, и, кипя от возмущения, набрал номер Витька. Он ответил после второго гудка. Значит, не спал. Я кратко обрисовал ему ситуацию, не забыв рассказать о бате, старших братьях и куме Петро, который не дает быкам спокойной жизни. Они приедут, если я откажусь ходить у их родственницы на коротком поводке и не оплачу свадьбу, попутно вырядившись в костюм счастливого жениха.

– Положение тревожное, – взволнованно констатировал я, добавив, что сегодня же напишу завещание, но Витька в него не включу.

– Да она блефует, – решил, подумав, Витек, а я подумал – ему-то что, это ведь не на его голову вот-вот свалится многотонная родня из Бендер.

– Думаешь, у нее нету бати, старших братьев и кума Петро?

– Может, и есть, но она точно блефует. Я уверен, что никто из них не приедет сюда по твою душу.

– А если она не блефует? Если они приедут? Вот ты бы поехал, если бы твоя дочь оказалась в чужом городе, а жених обманул бы ее и отказался жениться?

– Не знаю, я вообще не представляю себя в такой ситуации. Может, и поехал бы. Но они не приедут, точно тебе говорю. Наверное, и без того все семейные сбережения потратили на билет для Анютки от Бендер до нашего города. Небось, даже заложили фамильное серебро. Это же провинция, им не на что купить билет. Сам посуди, откуда у шахтеров деньги?

– Они бывшие шахтеры, – уточнил я. – А сейчас они работают на судоремонтном заводе. А кум Петро, наверное, трудится на бойне. Так, и что же мне делать?

– Да ничего. Поводи Анютку по музею, покажи ей ваши черепки и скелеты. Потом выведи на улицу, заведи в кафе, угости ведром мороженого и смойся через черный ход. Если погонится за тобой, просто прибавь ходу, поддай газку. Главное, чтобы она тебя в первые сто метров не догнала. А когда она устанет, уйдешь в отрыв. Как окажешься в безопасности, позвони начальнице, скажись больным и на неделю спрячься.

– А если Анютка узнает, где я живу?

– Как она узнает?

– Например, мой лучший друг проболтается об этом по телефону и продиктует ей мой адрес, потому что он, видите ли, не в силах отказать девушке в исполнении малюсенькой просьбочки.

– На что это ты намекаешь?

– Просто к слову пришлось.

– А-а… Тогда найди берлогу, которую она найти не сможет.

– Легко сказать, найди берлогу, – грустно отозвался я.

– Короче, старик, не бойся, будь сильным, будь мужиком. Пойди и скажи ей, что ты еще не созрел для брака, что ты еще слишком молод, что ты ее недостоин, что она когда-нибудь найдет свое настоящее счастье. Намекни, что ваши дорожки тут и расходятся. Если она будет рыдать, покажи ей эти ваши черепки и скелеты, выведи на улицу и далее по плану, ведро мороженого, охапка роз, цистерна водки и все такое прочее. Как сбежишь, позвони, хочу знать подробности. Пока-пока!

Он отключил связь, и я понуро поплелся в зал к Анютке. Она все еще топталась рядом с медведем, и на ее фоне лесной зверь не казался таким внушительным и страшным, как обычно. Я захлебнул максимальное количество воздуха, которое была способна вместить моя отнюдь не богатырская грудь, и на одном дыхании выложил Анютке все, что посоветовал выложить Витек. И про расходящиеся дорожки, и про то, что я не созрел для брака, и про счастье, которое она обязательно найдет, и даже про то, что я не верю в визит ее бати, старших братьев и кума Петро.

Выслушав меня, Анютка изменилась в лице. Губы ее скривились, одна щека поползла вверх, другая вниз, вместе с ними изменили месторасположение уши и брови. И только хвостик на макушке, вызывающе смотрящий в потолок, остался на месте. Мне показалось, что она вот-вот всхлипнет и заплачет, и я машинально запустил руку в карман брюк, где у меня лежал носовой платок. Тут раздался странный звук, вроде хлопка взрыв-пакета. Я с удивлением заметил, что Анютка не рыдает, как полагается порядочной невесте в такой ситуации, а ржет, как тот самый сивый мерин, о котором то и дело в обиходе упоминают русские люди.

Звук, похожий на хлопок взрыв-пакета, на деле оказался начальной фазой смеха. Про другую девицу сказали бы, что она прыснула и залилась хрустальным перезвоном. Но Анютка хлопнула, взорвалась и заржала. Если и было что-то колокольное в исторгаемых ею звуках, то это был набат по моей потерянной молодости и загубленной жизни. Что обычно делает человек, когда в его присутствии другой человек вдруг беспричинно начинает смяться? Правильно, тоже начинает смеяться. Вот и я заржал. Сначала потихоньку, попискивая, а затем перешел на нервный рев, органично дополняя Анютку. Мы так смеялись, что не сразу услышали вопрос, заданный кем-то за моей спиной.

– Еще раз спрашиваю: что здесь происходит? – спросил чей-то строгий голос, повторив вопрос, предположительно, в третий или четвертый раз.

Вздрагивая всем телом, Анютка невероятным усилием подавила смех и начала успокаиваться, а вместе с тем спокойствие стало охватывать и меня. Когда она окончательно успокоилась и протерла заслезившиеся глаза пудовым кулаком, вопрос незнакомца прозвучал еще раз, и она ответила:

– Батя! Это ты?! Как я рада тебя видеть. Батя, только что этот паря отказался на мне жениться!

– Чего?! – взревел незнакомый голос, и мне послышался в нем приговор. Как вы, наверное, понимаете, вердикт этот не был оправдательным.

Остатки веселости моментально испарились из меня. Я резко обернулся, и шерсть вздыбилась на моем загривке. На пороге стояли несколько крепких, бритоголовых мужчин, смотревших так, словно они были бандой коллекторов, которым я задолжал бесстыже много денег.

– Знакомься, – приветливо пробасила Анютка. – Это – батя. За ним стоят мои старшие братья Степан и Семен. А позади – кум Петро.

– Здрасьте, – пролепетал я и попытался потерять сознание…

***

…Как человек творческий, я не страдаю отсутствием фантазии. И потому воображение мигом нарисовало мне приятную картину. Я, этакий могучий и бесстрашный Юрий Медведев, стою себе спокойно и насмешливо смотрю в налитые кровью глаза бати, старших братьев и кума Петро. Что, говорю им, не на того напали? Попробуйте хоть пальцем меня тронуть, мало не покажется. Бать, можно я ему вдарю, вдруг просит брат Степан. И я, и я, требуют брат Семен и кум Петро. Но батя, старый и закаленный боец, участник не одной крупной драки, разгоравшейся в шахтерских кабаках в восьмидесятые, понимает, что силы неравны, и трубит сигнал к отступлению. Семейка срывается с места и дружно драпает, прихватив с собой Анютку. Она печально машет мне на прощание рукой, второй рукой смахивая предательски набежавшую слезу. А я остаюсь и в одиночестве торжествую среди скелетов и черепков. Но приятная картина недолго стояла перед моими глазами.

– Бать, че это с ним? Он хоть дышит?

– Не знаю… Вдарь-ка ему!

– Ща!

Горячая оплеуха обожгла мою щеку и едва не оторвала голову. Мера помогла, и я пришел в чувство. Щека пылала, но это был не главный минус. Хуже было то, что Юрий Медведев в который уже раз за неполные сутки угодил в пикантную ситуацию. Оглядевшись по сторонам, я без труда идентифицировал местность. Это был мой кабинет, я сидел на своем стуле, за своим столом. Кабинетное пространство заполняло стадо диких бизонов, в одном из которых я узнал Анютку. Вид у нее был встревоженный, глазки неотрывно следили за мной, будто я был банкой варенья, которую она планировала вылизать досуха, стоило только взрослым выйти в другую комнату. Кроме нее, в кабинете в большем, чем хотелось бы, количестве толпились батя, старшие братья Степан и Семен, и, конечно, кум Петро, куда же без него.