Не молчи. Дневники горянки
– Вставай на колени.
Я недоумевала. Что происходит, что он от меня хочет?
– Вставай, я сказал!
На этот раз он схватил меня за локоть и притянул к себе. Я послушно встала на колени. Он встал напротив меня, обвел рукой линии моего лица и схватил меня за волосы. Стало больно, я зажмурилась.
– Открой рот.
– Что?
– Открой рот, я сказал.
Я вновь послушалась, и это стало ещё одним согласием, которое мучило меня всю жизнь, которое отягощало мое чувство вины.
Вдруг я почувствовала что-то во рту, дышать становилось все тяжелее, рвотные позывы усиливались, края рта болели, я боялась открыть глаза, боялась увидеть то, что он делает. Он держал меня за волосы, то притягивая к себе, то отталкивая назад. Не хотела смотреть.
Сейчас мне кажется, я понимала, что он творил, но не верила, не хотела убеждаться в этом. Вдруг мне стало нестерпимо больно, и я открыла глаза… с ужасом поняв, что он все это время мне запихивал в рот, я не смогла сдержаться, меня стошнило прямо на него. Разъярённый, он отшвырнул меня в сторону, больно ударившись головой о стену, я отключилась. Никогда ранее я не знала мужской ярости, не ощущала на себе мужского гнева.
Когда пришла в себя, он уже сидел рядом. Мы встретились глазами. Я вдруг осознала, это уже был не мой любимый дедушка, не мой ангел-хранитель, это был чужой мужчина, грязный, похотливый, подлый, это было воплощение зла.
Я залилась слезами. Страх, обида, боль, ненависть. Во мне смешались все эти чувства, они переполняли меня, рвались наружу, и я отпускала их слезами. Он лёг рядом, вновь закрыл мне рот рукой и навалился на меня всем своим телом. Я попыталась вырваться, но под его весом ничего не могла сделать. Сил сопротивляться больше не было. Я закрыла глаза, перенеслась куда-то очень далеко, мне хотелось почувствовать себя в безопасности, хотя бы в мыслях. Вдруг меня пронзила страшная боль, словно тысячи острых лезвий оказались в моем теле. Я взвыла. Он сдавил мне шею рукой и продолжил. От боли я потеряла связь с реальностью. Казалось, я то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Стоны… я слышала только его стоны, отдаленно… совсем близко… громкость росла по мере того, как я приходила в себя. Толчки прекратились, вспотевшее тело наконец слезло с меня. Сознание уносило куда-то вдаль. Я безмолвно лежала на холодной поверхности. Сил не хватало даже на то, чтобы дышать. Казалось, я умерла, надеялась, что умерла…
Конечно, вспоминая все это сейчас, я думаю, почему же я не открыла окно, не позвала на помощь, почему не убежала, почему не кричала так громко, чтобы меня услышали соседи, почему, почему, почему???
Я сама виновата, виновата в том, что была напуганным ребёнком, не сумевшим себя защитить…
Дни после тянулись нестерпимо долго, я не выходила из комнаты, боясь снова встретиться со своим ужасом. Он больше меня не трогал. Заходил лишь занести еду, которой я даже не касалась. Я старалась не трогать ничего, к чему он прикасался. Если нужно было в туалет или одолевал голод, я вылавливала момент, когда он покидал дом, прошмыгивала в кухню, брала фрукты или йогурты, быстро съедала и бежала обратно. В таких условиях я жила пять дней. Все время лежала в постели, едва услышав шаги, я тут же закрывала глаза и притворялась спящей. Я слышала, как он говорил ребятам со двора, что пришли навестить меня после происшествия с дядей Колей (я и забыла совсем про него), что я болею и ко мне нельзя. Он не говорил со мной. Только за день до приезда мамы. Как четко помню я его слова, я тысячи раз перематывала их в своей голове, не понимая, чем же они напугали меня и вселили такое тяжелое чувство вины. Я помню, как уверенно звучал его голос, как расплывалось в улыбке его морщинистое лицо, помню блеск его глаз. Он вел себя так спокойно, что казалось, ничего страшного он не делал, напротив, это я повела себя неправильно, и теперь по милости своей он скроет это от мамы.
– Маленькая моя, я тебя люблю, даже несмотря на то, что произошло. Ты взрослая девочка и должна уметь хранить секреты. Это наш с тобой секрет, и никому не нужно об этом говорить. Ты ведь не хочешь, чтобы все знали, какая ты глупышка, чтобы все знали, что ты больна, а ведь ты больна, иначе тебя бы не стошнило, у тебя бы не пошла кровь.
– Но ведь нужно сказать маме, – взмолилась я. Хотя, конечно, я понимала, что маме нельзя говорить в первую очередь.
– Нет, малышка, маму ты только огорчишь. Ты ведь этого не хочешь? К тому же мама может не только наказать тебя за все это, но и уложить в больницу, и ты больше не сможешь играть со своими друзьями, ходить в школу.
Слезы затуманили мне глаза, я так надеялась, что расскажу все маме, и она меня защитит, спрячет, сделает хоть что-нибудь. Я так хотела выплакать эту боль, мама ведь всегда могла помочь, она была способна залечить все раны. Тогда ему удалось внушить мне чувство вины. Оно душило меня, я вспоминала, ведь я сама соглашалась на все это. Нет. Я не смогу сказать маме.
Он понял это. Его маленькие черные глазки заблестели, он расплылся в улыбке и поцеловал меня в лоб.
– Хорошая девочка.
По приезде мама, конечно, заметила изменения в моем поведении, но, поговорив со мной, решила, что все из-за ее отъезда, я и не отрицала. Дедушку я избегала, он объяснил это тем, что стал строже ко мне, поскольку я уже взрослая и это просто мой бунт. А затем следовал переходный возраст, на который успешно списывались все беды. Мама работала с утра до позднего вечера, часто оставалась на дежурства, так что она многого просто не могла заметить. Из жизнерадостной девочки, чей смех заливал весь дом, я превратилась в замкнутую серую мышку. Я стала бояться всех взрослых, особенно мужчин, старалась вообще как можно дальше держаться от людей. Шли годы, страх перед словами дедушки сменил страх причинить боль маме. Когда мне исполнилось 14, я стала многое вспоминать и понимать. Все это ведь началось задолго до тех событий. Я вспоминала, как он меня трогал, как прижимался ко мне, пока я спала. И это обрело совершенно иной, грязный, омерзительный смысл.
Спустя 2 года случилось непредвиденное. Оказалось, я не единственная жертва его похоти. Сначала не побоялась рассказать одна девочка, а затем заговорили и все остальные. Подумать только… сколько жизней он сломал, сколько жизней сломала я своим молчанием.
Это было холодное осеннее утро, небо затянули серые тучи. Краски вокруг совсем померкли, и уныние проникало в каждый уголочек квартиры. Раздался громкий стук в дверь, стоящий по ту сторону буквально выламывал ее. Мама встала из-за стола и спешно двинулась к дверям. Едва она успела открыть дверь, как некто ударом в грудь сбил ее с ног. Я вскочила и подбежала к ней. На пороге стоял дядя Зураб, наш сосед, отец девочки, с которой я дружила. Мы были в недоумении, он кричал, спрашивал, где дедушка. Но из-за шока мы не могли разобрать смысл его слов. А затем… там, за дверью, я увидела зареванную Камиллу, и меня осенило… Я встала и подошла к ней. Мне хотелось обнять ее, обнять и выплакать всю эту боль, разделить ее, сказать, что я знаю, каково ей, что я тоже это пережила. Я так хотела взять ее за руку, чтобы не дать утонуть в этой горечи, в которой тонула я. Но в ее красных от слез глазах читалась ненависть ко мне, ведь я была частью семьи этого подонка. Меня оглушало собственное молчание, оглушали ее глаза, полные боли и ненависти. Я не слышала и не понимала происходящего вокруг, крики, брань, все это было фоном. В реальность меня вернула пощечина. Я подняла глаза и увидела, что последовала она от дяди Зураба.
– Маленькая дрянь! Ты знала все! Таскала ее к себе домой специально для этого извращуги. Я уничтожу всю вашу семейку!
Он был похож на разъярённого зверя, но меня это не пугало. Мое сердце разрывалось совершенно от другого чувства – от боли. Я вновь переживала тот кошмар. Внутри все сгорало, моя душа кричала: «Я не виновата! Я не виновата! Я тоже перенесла это… я не виновата». Но мое существо не могло ничего выдать, кроме горьких слез. Сил стоять больше не было, я упала на колени.
Я не помню, что произошло дальше. Помню лишь то, что, когда пришла в себя, в доме стоял ужасный шум. Я увидела дедушку, рука его нелепо свисала, а застывшее бездвижное тело расплывалось по дивану. Врачи «Скорой» констатировали смерть. Он умер… я не могла поверить. Вот так взял и умер. И ничего ему теперь за это не будет. Мы остались здесь страдать, переживать эту боль изо дня в день, а он просто ушел, и все… я бросилась к нему, мой крик в мгновение заставил всех замолчать.
– Вставай! Вставай! Ты не можешь умереть! Вставай!
Рыдая, я впивалась ногтями в его плечи и пыталась поднять, я трясла его со всей силой, будто пытаясь разбудить, но его отяжелевшее, холодное тело никак не поддавалось. Он не должен умереть, не сейчас…
Я вспомнила все, вспомнила свою беспомощность, свою безнадежность, и вся эта горечь выливалась в истошные крики. Как он может умереть, не ответив за все злодеяния, умереть вот так просто?!
Следующим же днем его похоронили. Какая ирония… помочь в этом деле отозвался только ненавистный дедушке дядя Коля. Он ни разу ни о чем не спросил, не сказал ни слова. Но его небесно-голубые глаза были красноречивее любых фраз. Они были полны сожаления, нет, не к дедушке, а ко мне с мамой. Он понимал, что теперь нам не будет жизни в этом городе и придется бросить все и уехать. Уехать далеко, сбежать от себя.
Мама никогда не затрагивала эту тему, то ли от стыда, то ли от страха перед правдой. После переезда она еще больше ушла в работу, а я, исполненная ненавистью к себе, за свое молчание, влачила жалкое существование на этой земле. Я не понимала, кого я ненавижу больше – дедушку, который оказался настолько нравственно прогнившим, или себя, за свое молчание, по причине которого было сломано столько жизней.
Я всю жизнь пыталась выстроить стену между тем днём и будущим, но каждая попытка разбивалась о жестокую реальность. Я не могла ничего поделать с тем, что во мне, еще 9-летнем ребёнке, навсегда изменилось представление о природе человеческой натуры.
Заметки психолога
Комментирует Наталья Хидирова,
практикующий психолог:
– Считается, что педофилия – это не синоним сексуального насилия над детьми. Не всякий педофил способен на насилие, и не всякий насильник является, в конечном счете, педофилом.
Исследования показали: активность в левой задней части поясной извилины и левой верхней части лобной извилины у педофилов оказалась выше, чем у насильников. Эти области мозга связаны с самоконтролем. Именно этот механизм не дает педофилам стать преступниками почти в 50 % случаев.
Данные исследований нейробиологов 2015 года, опубликованные в Американской национальной библиотеке медицины, показывают, что только 50 % людей, совершающих насилие над детьми, являются педофилами. Остальные же 50 % являются насильниками, которые, испытывая проблемы в социальной и сексуальной жизни, выбирают ребенка, как легкую «добычу». Также они могут использовать насилие над детьми как акт самоутверждения, доказательства своего превосходства и власти.
Приведу пример. В очень бедных странах родители продают своих детей в возрасте 7–9 лет замуж. Где муж по факту совершает насилие над своей малолетней женой. И в данном случае этот мужчина со стороны психиатрии не является педофилом, так как данного человека (жену) он не считает ребёнком, даже человеком считает с большой натяжкой. С момента покупки он считает жену своей личной собственностью. Низкое интеллектуальное развитие здесь также играет очень важную роль.
Или насильник – социопат, чаще всего человек маргинальных кругов, имеющий алкогольную или наркотическую зависимость. Такой человек, выбирая себе жертву, может одинаково смотреть как на пожилую соседку, так и на молодую женщину или девочку-подростка с соседнего двора. Если в момент психического нарушения рядом окажется девочка 13 лет, насильник совершит своё преступление в отношении её, но педофилом являться не будет, так как отсутствует тяга к детскому незрелому телу.
Что же объединяет эти два понятия? Их объединяет сам факт насилия или насильственных действий против половой неприкосновенности жертвы. Жертвы у этих двух групп могут как отличаться, так и пересекаться. Объединяет их всех только слабость, которую бессознательно считывает насильник.
Педофил – инфантильный, скрытный, чаще начитанный, грамотный, но слабохарактерный и неуверенный в себе. Обычно тянется к работе с детьми, выбирая такие профессии, как воспитатель, няня, учитель, преподаватель, тренер, помощник, меценат. Либо такую работу, которой в любой момент сможет прикрыть себя, пользуясь авторитетом и властью, – адвокат, судья, директор, служители различных религиозных конфессий. Имеет непреодолимую тягу к детскому телу. Данная группа чаще не насилует детей, применяя агрессию, а именно склоняет их к соитию.
Как бы страшно это ни звучало, но педофил очень заботлив, внимателен, ласков и добр к детям. Налаживает контакт с ребенком очень быстро и легко завоёвывает его доверие. Педофил чаще всего, примерно в 80 % случаев, в детстве сам подвергался насилию со стороны взрослых. В его восприятии он остался ребёнком, слабым и беззащитным. Из его уст можно часто услышать: «Я сам как ребёнок», «Мне намного проще работать с детьми», «Детей я понимаю лучше, они мне ближе», «Посиди у меня на коленках», «Давай мы с тобой сейчас поиграем, у нас будет свой секрет».
У педофилов, в отличие от насильников, в 50 % случаев до преступных насильственных действий не доходит. Они довольствуются переписками в социальных сетях, просматривают фото и видео с закрытых ресурсов, фантазируют с участием детей, которые находятся в их поле зрения. Иногда это проявляется только в скрытых поглаживаниях или прикосновениях к детям.
Педофилы очень трусливы, не уверены в себе и очень часто имеют слабую потенцию. Испытывают страх перед женщинами, считая себя слабыми и недостойными. Иногда они живут обычной жизнью, имеют жену и детей, но являются оборотнями, имеющими теневую сторону – тягу к детскому телу, они всячески пытаются её скрывать и контролировать. В силу своей слабости, даже перед собственной женой, педофил постоянно чувствует себя неудовлетворенным. И влечение к детскому телу в какой-то момент становится непреодолимым. Многие педофилы, в силу своих отклонений, уверены, что дети сами этого хотят и сами их провоцируют. Насильники не различают или не обладают способностью осознать и понять, что ребенок – это незрелый организм.
Глава 2
Радмилла
Мне было 15, и все, о чем я сейчас мечтала, – смерть. Быстрая, безболезненная смерть. Столько боли я пережила, разве я не заслужила избавления?
Я сидела на полу, крепко обхватив руками колени, поджав их к подбородку. Хотелось спрятаться внутри себя, спрятаться, чтобы защитить себя от них. Ведь все, что у меня теперь осталось, – это я сама. Капельки крови из носа падали одна за другой, разбиваясь о холодную поверхность. Я разглядывала копны волос, разбросанных недалеко от меня. Еще недавно они украшали мою голову, спадая черным, как ночь, водопадом по моей спине, теперь они были на корню срезаны дядей, в знак презрения. Меня больше не душил страх, но осознание несправедливости происходящего комом сдавливало горло. Хотелось кричать, разрывая в клочья эту мучительную тишину. Но разве я могла? Меня давно лишили голоса, лишили души, меня давно лишили жизни. В голову вдруг пришли слова песни, что мама пела в детстве, когда мне становилось страшно. «Не бойся, я с тобой, от всех укрою бед», – нарушил тишину мой напев. Роняя слезы на пол, дрожащим голосом я повторяла, словно молитву, эти слова, в надежде на покой, который они приносили мне в детстве. Где же ты сейчас, мамочка… знаешь ли, видишь ли, что творится с твоей девочкой? Забери меня к себе, я так устала, мне так больно, мамочка…
Мама не слышала, их с отцом не стало, когда я была еще ребенком. Воспоминания уносили меня в детство, отвлекая от физической боли, но еще больше калеча душу.
В тот день я впервые познакомилась со смертью и, как ни странно, мы подружились. Частенько она навещала меня. Она вошла в дом с завернутым в белоснежный саван отцом. Я ощутила ее присутствие, холод, которым веяло от нее. Тогда я еще не понимала сути происходящего. Не понимала, почему люди вокруг кричат и плачут, почему отец лежит на полу. Мне не было страшно, потому что я видела, что мама абсолютно спокойна. Она, как и обычно это бывало, сидела рядом с папой, а голова ее покоилась на его груди.
– Мама, папочка заболел? Почему его так укрыли?
Как хорошо я помню ее глаза в этот момент. Какая невообразимая боль читалась в них, такая тяжелая, такая видимая, что даже я почувствовала ее. Тетя взяла меня за руку и вывела из комнаты. Я не понимала, почему они не дают мне поиграть с папой и что заставило маму так страдать, не понимала, что такое происходит. Мои раздумья прервал истошный крик. Это была мама. Я выскользнула из рук тети и побежала к ней. Она сидела на коленях и… это даже плачем нельзя было назвать, рыдание ее было отчаянным, наполненным такой великой безнадежностью, что теряло человеческий характер. Она цеплялась за отца, как за единственный шанс спастись, но его неумолимо отнимали у нее, отнимали навсегда.
Я не знала, куда мне бросаться: к маме, чтобы попытаться хоть как-то облегчить ее боль, или к отцу, чтобы не дать забрать его. В этот момент кто-то подхватил меня на руки и спешно унес в другую комнату. Я вырывалась, кричала, плакала, но меня все не отпускали. Долго потом меня преследовало это чувство вины, за то, что я ничего не сделала, не помогла маме, не спасла папу.
Самый страшный момент наступает, когда дом пустеет, все родственники и друзья уходят и ты остаешься наедине со своими мыслями, с всепоглощающей болью, с осознанием неизбежности произошедшего.
За все три дня, что прошли после того, как забрали отца, я так ни разу и не услышала голос мамы. Она больше не кричала, но ресницы ее оставались мокрыми, а слезы омывали лицо. Горе ее было тихим, почти беззвучным. Удивительно, как мы можем забыть, что делали еще несколько дней назад, но уловить и запомнить на всю жизнь ритм дыхания, глубину взгляда, тиканье часов в определенный момент, как может врезаться в память запах боли, витавший в воздухе.
– Мама, тебе больно?
Она подняла глаза, но взор ее был устремлен глубже, будто сквозь меня.
Я отчаялась, из глаз хлынули слезы
– Мамочка, не плачь, прошу тебя! Скажи мне, скажи, куда они забрали папу, я пойду и приведу его, скажу, что тебе без него плохо, что мы хотим к нему.
Она вздрогнула. Казалось, слова словно электрическим разрядом прошлись по ее телу. В следующую секунду я оказалась в крепких объятиях.
– Девочка моя, ты тоже скучаешь по нему? Ты тоже хочешь к нему?
Голос был отравлен виной, дрожал, она будто захлебывалась словами.
– Прости мне мою боль, любимая. Прости мое горе.
Мама крепче прижала меня к себе. Время застыло. Мы стояли посреди комнаты, наполненной горьким ароматом душевных мук, и словно прятались в объятиях друг друга. Поцелуями она собирала слезы с моих щек.
– Ну, все, пойдем, приведем себя в порядок, милая.
Ее мягкие руки заботливо омывали мое лицо теплой водой. Каждое ее касание привносило в душу покой. Мне казалось, этому горю пришел конец и теперь жизнь пойдет обычным чередом. Однако отсутствие папы меня еще беспокоило, а спросить маму о нем я так и не решилась. Впервые за несколько дней лицо ее освещала улыбка, лишь иногда в глазах проскальзывала тоска.
В этот день мне позволялось абсолютно все. Казалось, мама хочет загладить свою вину. Мы до отвала наелись мороженым и конфетами, пересмотрели уйму мультиков, даже попрыгали на недоступной ранее огромной мягкой кровати в родительской спальне. К концу дня я нежилась в теплой ванне, до краев наполненной пеной. Мама сидела рядом и рассказывала сказку, как вдруг ее взгляд застыл. Она вновь смотрела сквозь меня. Тревога охватила мою детскую душу. Мама нагнулась ко мне и прошептала:
– Маленькая, ты ведь скучаешь по папочке? Ведь хочешь к нему?
Я утвердительно кивнула.
– Тогда будь хорошей девочкой и немного потерпи.
Она поцеловала меня в макушку, я было хотела поцеловать в ответ, но ее руки крепко сжали мои худенькие плечи, так, что я не могла встать. Мама еще раз взглянула на меня, в этот раз взгляд ее горел отчаянием, решительно вдохнув, она с силой надавила на меня, погрузив в воду. Как развивались события дальше, я помню очень скудно. Помню, вода заполняла меня, попадая в рот, нос и уши. Попытки вырваться и кричать. Помню ее ледяной, спокойный взгляд и тьму… я в нее провалилась, стало вдруг так тихо, казалось, я заснула. Проснулась от холода воды, она совсем остыла, мамы рядом не было. Я не знала, что произошло, было ли это наказание или какая-то игра. Стараясь не наделать шума, я встала и вылезла из ванны. Кружилась голова и ужасно тошнило. С трудом достав большое махровое полотенце, я закуталась в него и отправилась на поиски мамы. Тьма, поглотившая дом, и глухая тишина пугали меня, я слышала бешеный стук своего сердца. Где же мама?
Она лежала на полу, среди разбросанных семейных фото и обнимала рубашку папы. Она спала. Я так думала… Стянув одеяло с кровати, я укрыла ее, устроилась рядом и мгновенно заснула. Меня разбудила барабанная дробь в дверь. Я с трудом разомкнула глаза, было уже светло. Солнечные лучи пробирались в комнату, наполняя ее мягким светом. Я поморщилась, привыкая к нему. Мне совсем не хотелось вставать, я залезла глубже под одеяло, накрылась с головой и стала ожидать продолжения сна. Но раздался щелчок от поворота ключей в замке, и кто-то вошел в дом. Это был дядя Ахмед – брат моего отца.
– Лайла! Лайла! Вы дома?
Я уже собиралась ответить, когда почувствовала, как он тяжело приземлился рядом со мной и скинул одеяло.
– Милочка, ты в порядке?
Я кивнула.
Он перевел взгляд на маму, мягко коснулся ее руки и попытался разбудить.
– Лайла, вставай.
Но мама была неподвижна.
– Лайла… слышишь?
Она не слышала. Старания дяди, а затем докторов «Скорой» были тщетными… она уже давно ничего не слышала. Решив, что благополучно послала меня к отцу, она в компании нескольких упаковок таблеток отправилась вслед за нами… Только вот меня она довела лишь до половины пути… а затем бросила… они с отцом бросили меня и ушли… я оказалась не нужна.
Далее последовала череда переездов от одних родственников к другим. Все лица, голоса, дома перемешались в моей голове, превратившись в большую серую массу. Я не запоминала имен, даже того, как они выглядят, не могла отличить одних от других. Везде я искала маму с папой. С каждым новым домом я надеялась, что в это раз мы приехали к ним, что они ждут меня. Несмотря на большое количество людей, так внезапно появившихся в моей жизни, никто из них не мог толком ответить мне, где же мои родители и почему они не приходят за мной. Одни отводили глаза, говоря, что мама с папой уехали по работе, другие переводили тему, а третьи просто уходили, ничего не отвечая.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги