Хроники Великих Магов. Абрамелин
Алексей Аберемко
Хроники Великих Магов. Абрамелин
Пролог
Девочка бежала легко, высоко перепрыгивая корни вековых буков. Длинные светлые волосы развивались в прохладном утреннем воздухе. Вокруг уже зацвели колокольчики, но любоваться их красотой было недосуг. Она даже не запыхалась, чего нельзя было сказать о бежавшей рядом женщине. Арбалетный болт пробил легкое навылет. Одна стрела попала в спину, ещё одна – в бедро. Кровь вытекала из ран, унося драгоценные капли жизни. Воздух выходил кровавой пеной из пробитой груди и спины. Нога отдавалась болью при каждом шаге. Залечивать раны было некогда, погоня поотстала, но не прекратилась. Две убитые камнем собаки, хотя и разорвали платье и плоть на руках, но заставили своих сородичей жаться ближе к вооруженным людям. Далеко сзади слышался их лай, сливающийся с криками людей в общую какофонию, уничтожившую утреннюю тишину леса. Среди деревьев можно было разглядеть факелы. Уже светало, но огонь не тушили. Он нужен был, чтобы придать уверенность догоняющей толпе. Как символ борьбы и как оружие в этой самой борьбе. Муж и сын, принявшие бой и погибшие на пороге их жилища, дали беглянкам время, чтобы спастись. Теперь оставалось только перевалить через холм. За холмом в лощине густо произрастал ельник, дальше начинались горы, в пещерах и расщелинах которых легко спрятаться.
Нападение началось ещё до рассвета. Семья жила в лесу, подальше от людских поселений, потому что не понаслышке знала, как простые жители относятся к тем, кто выделяется из толпы. Человеческое мышление таково, что представление о природе вещей оно чертит по уже имеющимся у него лекалам. Легко и приятно жить в мире, где всё ясно и знакомо. Всё то, что не попадает в мерки прокрустова ложа привычных взглядов, либо вытягивается до нужного стандарта, либо нещадно отсекается. Явления, которые не поддаются подобной стандартизации, определяются либо как божественные, либо – враждебные и дьявольские. Те немногие единицы мыслящих существ, кто не признаёт эти правила, пытается досконально разобраться, и постичь суть непонятного, тоже признаются врагами. Ибо, нечего считать себя умнее других.
Группа объединённых страхом и злобой людей насчитывала около четырёх дюжин особей. В основном, это были взрослые мужчины, но встречались и подростки и даже две женщины. Вооружены люди были привычным инвентарём. Вилы, топоры, рогатины и кузнечный молот в умелых руках могут оказаться не менее опасными, чем меч или алебарда. Из дальнестрельного оружия имелись четыре охотничьих лука и один арбалет. Освещался поход факелами, а освящался шедшим в хвосте отряда немолодым священником. Двигались крадучись, стараясь не производить лишнего шума, но для тренированного уха топот множества ног по траве, тихие переругивания и треск горящих факелов в предутреннем лесу звучали не тише иерихонских труб. Собаки, сопровождавшие хозяев, вообще не признавали конспирации, тявкая на каждую вспорхнувшую птичку.
Когда процессия подошла к жилищу, вся семья была уже снаружи. Мужчина и сын-подросток стали перед входом. Глава семьи что-то коротко сказал женщине и та, прижимая к груди девочку, начала уходить вверх по склону, пытаясь скрыться в лесу. Тут стало понятно, что нападающие пришли не спонтанно, заранее обсудив тактику боя. Одна за другой тренькнули четыре тетивы, сухо щёлкнул арбалет. Три стрелы и арбалетный болт полетели в женщину, и только одна пролетела мимо цели. Беглянка опустила девочку на землю, обломила древки торчащих стрел и продолжила бегство, уже держа девочку за руку.
Последняя стрела предназначалась главе семьи. Мужчина отбил её молниеносным, едва заметным глазу движением руки и бросился в атаку. За ним последовал и сын. Этой отчаянной бесполезной битвой они пытались выгадать немного времени для любимых беглянок. Оружия семья не признавала, так как верила, что приняв помощь заострённой стали, теряешь поддержку природы. А природа помогала, причем, весьма заметно, давая недоступную обычному человеку силу.
Именно такой, нечеловеческой силы рывок, бросил мощное тело в гущу толпы. Раскинутые в стороны руки сделали движение, напоминающее взмах крыльев взлетающей птицы. Сразу несколько человек упало на землю. Растопыренные пальцы рук сомкнулись, сминая всё, что в них попало. В правой руке оказался вырванный из горла пищевод. Пальцы левой руки вошли в чей-то рот и глаз и, сомкнувшись, отделили половину лица от головы орущего от боли тела. Один из людей, по-видимому, охотник, догадался упереть в землю и направить на несущееся тело рогатину. Вовремя заметив препятствие, мужчина сделал круговое движение всем телом, скользнув рёбрами по острию. Двое лучников выпустили стрелы практически в упор. Один промазал, лишив жизни нападавшего с другой стороны односельчанина. Вторая стрела достигла цели, попав в мускулистую грудь. Мужчина с рычанием вырвал стрелу из тела. Мгновения замешательства хватило одному из крестьян, чтобы вонзить вилы в бок врагу и, через такое же короткое мгновение, умереть от мощного удара кулака.
Рядом с отцом бился и сын. Его стройное сильное тело вертелось наподобие веретена, одновременно разя всеми конечностями. Вокруг подростка уже лежало несколько недвижных тел. Ещё с полдюжины отползло с повреждениями различной степени тяжести. Один дровосек додумался подставить под траекторию летящих по кругу конечностей секиру. Налетев на препятствие, одна рука юноши переломилась под неестественным углом и отделилась от оставшейся на теле культи. Из раны брызнул пульсирующий фонтан крови.
Защитники сражались ещё некоторое время. Последнюю жертву мужчина загрыз зубами. Сопротивляться хорошо вооруженным и значительно превосходящим числом противникам не было никакой возможности. Однако время для бегства женщин было получено. Ещё некоторое время толпа рубила и пинала мёртвые тела, затем бросилась в погоню за женщиной.
Беглянки уже достигли вершины холма, за которым начинался пологий спуск. В нос ударил запах гари. В лесу от такого запаха ничего хорошего ожидать не приходилось. Уже на опушке стала видна катастрофичность положения: спасительный ельник пылал, а вдоль него цепью расположились враги. Оставалось только бежать по открытой местности к морю, в надежде найти укрытие среди прибрежных скал. Когда беглянки преодолели половину пути, слева из-за скалы появился конный отряд, прижимая вконец обессиливших жертв к реке, свергающейся в море с крутого обрыва бурным водопадом.
Спасения ждать было неоткуда. Женщина схватила девочку на руки и, боясь передумать, бросила в ледяную, несмотря на начало лета, воду водопада. Потеряв всякую волю к сопротивлению, израненное тело матери рухнуло в свежую траву.
Суда не было. Никто о нём даже не задумался. Не дали умереть и как животному, смертью быстрой. Женщину приволокли, привязанной длинной верёвкой к лошади и бросили на площадь перед сельской церквушкой, на которой были заготовлены четыре деревянных столба. Крестьянки сносили и складывали под основания этих нехитрых сооружений вязанки хвороста. Погоня уже вернулась. Тела погибших односельчан сложили перед входом в церковь, накрыли дерюжными полотнами. Истерзанные трупы мужчины и мальчика принесли, сложили на хворост, не забыв ни одной отделённой от туловища части тела. Головы отрубили и воткнули на шесты рядом со столбами.
Отгоняя пытающихся поучаствовать в расправе особо рьяных односельчан, два дюжих мужика подняли притащенную женщину с земли, сорвали жалкие остатки одежды с окровавленного тела, подтащили к столбу. Ей завернули назад руки и, ломая суставы и кости, завязали узлом позади столба. Казалось уже ни на что не реагирующая жертва, дико закричала. С криком ушли последние силы, она потеряла сознание. Сползающее тело закрепили, вбив сквозь плечи железные штыри. Собравшаяся вокруг толпа, одобрительно загудела:
– Так этой твари и надо, скольких христианских душ извела!
– Жаль, не всех живьём взяли! Легко умерли.
– Живьем не давались. Много наших положили, пока я подоспел с косой.
– Да не ври! Это я первый топором ударил!
– Мелкую гадину нужно по берегу поискать. Может, жива. Оклемается, тогда сжечь и её.
– Искали, не нашли. Должно быть в море унесло. Жаль.
Тем временем, к кострам подошёл священник и те же два человека, что тащили женщину. У одного в руках был факел, другой принёс ведро солёной морской водой. Воду плеснули в лицо жертве. Голова слабо приподнялась. В толпе одобрили:
– Хворост намок, не так быстро гореть будет. Дольше нечисть помучается!
Священник начал читать:
– Экзорцизмус те омнис иммундус спиритус омнис сатаника потескас омнис инкурсио инферналис адверсарии омнис легио омнис конгрегацио ет секта диаболика ин номине ет вуртуте Домини Ностри Йесу Кристо ерадикаро ет еффугаре а Деи Еслесия аб анимабус Деи сондитис ас претиосо дивиниАгни сангвуэ редемптис1…
Мужчина с факелом поднёс огонь к хворосту. Сначала робко и неспешно, потом смелее, языки пламени переползли на сухие ветки, обжились там и стали давать потомство, охватывая всё новые просторы костра. Так же были подожжены костры и под трупами.
Женщина стала инстинктивно подтягивать ноги вверх, спасаясь от жара костра. Голова поднялась, глаза испуганно забегали по горящему хворосту. Жертва застонала, но тут же зашлась кашлем от удушливого дыма. Ноги стали опухать на глазах. Кожа на голенях покраснела, потом начала пузыриться. Пламя мелкими вспышками прошло по волосам ног и взорвалось маленьким фейерверком в паху. Из груди вырвался уже не крик, а животный вой, тут же поддержанный ликующим ором толпы. Женщина ещё некоторое время судорожно дёргалась, потом обвисла чёрным человекоподобным силуэтом, чётко различимым в языках разбушевавшегося пламени.
Под пустым столбом, предназначавшимся девочке, тоже пылал огонь. Но не судьба было ей сгореть в этом пламени. Не погибла девочка и в водопаде. Видимо, предопределена ей была другая участь.
* * *
Много лет спустя.
Странный проводник, несмотря на то, что номинально считался в этих местах хозяином, не решился идти до страшного места, издалека указав путникам на их конечную цель, а сам остался с лошадьми. Экспедиция, если считать по внешним признакам старшинства, состояла из старика, мужчины средних лет с лицом любителя крепких напитков, невысокого молодого юноши и худенькой то ли девочки-подростка, то ли молоденькой девушки, возраст у невысоких и стройных сразу и не разберёшь.
Компания, пригнувшись, дошла до огромного поваленного дерева. Расположившись в этом естественном укрытии, осмотрелись. На поляне, над связанным телом молодого человека, лежащего на большом камне, склонилась женская фигура. Узнать в этом существе девочку, которая когда-то падала со скалы, увлекаемая струями водопада, было нелегко. Из-под разорванного платья виднелось немытое худое тело. Всклокоченные светлые волосы были покрыты грязью и пылью, из-за чего казались совсем седыми. Глаза, лишённые зрачков, горели красным светом. Из-за неграциозно ссутулившейся спины, тело казалось горбатым. Позвонки сквозь кожу торчали хребтом древнего пресмыкающегося. Не стриженые ногти были настолько плотными и острыми, что напоминали когти хищного животного. Картину завершало полное отсутствие под криво порванным подолом платья ступней. Вернее, они были, но представляли собой копыта, наподобие конских!
– Мама! – юноша пытался выбраться из-за дерева, но был остановлен неожиданно сильной рукой старика.
– Мне кажется, что это уже не твоя мать! Похоже, ею управляет вселившаяся какая-то посторонняя сущность. Демон, если хочешь. Твоей матери уже не существует!
– Отпусти меня, колдун! – неожиданно непочтительно огрызнулся юноша и стал полезать через ствол. – Я заберу её с собой, вылечу. Мы уйдём в горы!
Женщина на поляне не слышала разговоров за деревом, она зажгла огонь в каком-то углублении камня. В воздухе ниоткуда начало звучать заклинание на каком-то непонятном языке. Мужчины наблюдали, чем закончится встреча юноши с матерью. Девушка, воспользовавшись этим и тоже перемахнула через ствол.
Как будто почувствовав живую душу, существо повернулась и растянула рот в жуткой улыбке, обнажив два ряда острых зубов. Звук читаемого заклинания, волшебным образомнаростал, возникая прямо из воздуха.
Мужчина с пропитым лицом заметил атаку девочки:
– Твою ж мать! – то ли констатировал он родство юноши и существа на поляне, то ли ругнулся. – Доча! – теперь обозначил он своё родство с девочкой и кинулся вслед за непутёвым отпрыском.
Часть 1 Генрих
Глава 1
Сочельник года 1444 от Рождества Христова всё-таки наступил. Все-таки, потому что многие в начале года предрекали очередной конец света, связывая троекратно повторяющуюся четверку с пришествием четырех всадников Апокалипсиса. Но конец света так и не случился.
Городок Шлеттштадт находился на западной окраине Священной Римской Империи, на границе Швабии и Лотарингии. Герцог Швабии Фридрих II Одноглазый, еще триста лет назад даровал Шлеттштадту статус свободного города. По договоренности с Рудольфом I, королём Германии, вокруг города построили стену. Кому и зачем нападать на городок, никто не знал, но если построить стену, проходящее рядом войско обязательно обратит на неё внимание. Ведь, если есть стена, значит, есть что за ней прятать, и есть для чего применить осадные орудия. Тогда город точно попадет в историю. Поэтому решили строить. Тем более, что деньги уже были выделены и частично разворованы. То ли вследствие этого самого воровства, то ли потому что король Рудольф в последний момент пожалел отдаваемых земель и слишком скупо очертил границу запертой за стеной свободы, но охватить такую большую территорию, какую в свое время забрала за свои стены Флоренция, вольному городу не удалось. Не было здесь ни просторных садов и парков, ни обширных площадей, дома теснились один к другому, вырастая в вышину и почти уже соперничая по высоте с куполом Церкви Святого Георга, в которой всю ночь шла праздничная служба. А на утро наступил главный день года – Рождество Христово.
Погода в Шлеттштадте и окрестностях стояла тихая, безветренная. Падал редкий снег. Вообще, в этом году зима особо снегом не баловала, лишая ребятишек всех сословий бесплатных забав катания с горки, лепки из снега всяческих фигур и битвы в снежки. У крестьян, без снежного покрова на полях, могли померзнуть посадки. Хотя и мороза особого еще не было.
Генрих Крамер, паренёк, ещё не доросший до звания «молодой человек», сын местного менялы Отто Крамера, кутаясь в короткий овчинный кожушок, шёл по узкой улице в сторону площади перед ратушей. Улица была настолько узкой, что на ней с трудом разминулось бы три человека. Был праздничный день, народу на улицу вышло много, но скорости продвижения это никак не мешало. Во-первых, Генрих был весьма тщедушен и ростом не очень высок, во-вторых, все двигались в том же направлении, стремясь поглазеть на разыгрываемые праздничные представления.
На площади было людно. Приезжие актёры ставили ширму для кукольного театра. Местные мастеровые, заручившись одобрением городского совета, соорудили по периметру палатки и наскоро сколоченные из неструганых досок прилавки, покрытые полотном и украшенные цветными лентами. Продавались игрушки. Были даже такие, которые управлялись деревянными рычажками и верёвочками. Они двигались как живые, вызывая восторг у детворы и взрослых. После говений рождественского поста горожанам предлагались разнообразные угощения. Здесь были булочки, пирожки, вафли, политые сиропом, печёные в меду фрукты. Была одна палатка из дорогой крашеной ткани, где для особо состоятельных горожан продавали сладости, привезённые с востока: цукаты, лукум, пахлаву, халву и много того мысль о котором непроизвольно вызывает слюноотделение у любого европейского ребенка.
Отец друга Генриха, Жака, пекарь Жан Пьер Бодуан, держал лавку не где-нибудь, а в самом центре города, на улице святой Варвары Илипольской. Он специально к Рождеству придумал новый десерт: трубочки из теста набивал творогом, смешанным с фруктовым сиропом, и клал на лед. Несмотря на зиму, холодный десерт очень понравился горожанам. Трубочки так задорно хрустели на зубах, а сочетание холода и сладости вполне соответствовало духу Рождества.
Сын изобретателя сладких трубочек, Жак, тоже не был в тени невнимания. Сегодня блистала вся мужская часть семьи. Жака народным голосованием выбрали Рождественским епископом. На его крупное, вскормленное выпечкой тело надели самодельную далматику2 из крашеной ткани. На голову мальчика водрузили тиару3 из того же материала и выпустили а таком виде на подмостки, специально сооружённые для праздничных выступлений циркачей и комедиантов.
Настоящая Рождественская месса состоит из двух частей. Первая из них – Месса оглашенных читается для всех пришедших на мессу. Потом остаются люди крещённые, и начинается Месса верных. Это было заведено со времен зарождения христианства, когда в церковь мог прийти каждый. В просвещённом пятнадцатом веке в Священной Римской империи в церковь ходили люди только крещёные, но названия месс такими и остались.
Жак с очень важным видом начал Мессу оглашённых. За его спиной стояли еще трое мальчиков, помладше. Они нестройным хором спели «Господи, помилуй!»4, затем «Слава в вышних богу!»5.
Когда Рождественский епископ начал читать проповедь, Генриха кто-то сильно толкнул в спину. Он повернулся, готовясь обругать обидчика. За спиной стоял и улыбался во весь рот, полный на зависть ровных зубов Маркус, еще один друг Генриха.
Они были одногодки, но различались и ростом, и статью. Маркус, сын скобяных дел мастера, Доминика Бёлера, с детства помогал отцу в кузне и в лавке и был высоким и широкоплечим. Одевался он всегда модно и нравился девушкам. Вот и сейчас он был в пурпурном вамсе6, на голове – зеленый шаперон7, на ногах – башмаки с модными длинными носами. Парень был добр, но любил подшучивать над окружающими. Этим самым окружающим шутки казались грубыми, но учитывая силу Маркуса, это были их проблемы.
Мальчишки познакомились в счётной школе, куда их отправили родители, чтобы позднее научить вести семейные дела. Счётная школа была организована при латинской школе ордена Доминиканцев. В последней готовили особ духовного звания, и все уроки преподавались исключительно на латинском языке. В счётную школу каждый горожанин за умеренную плату мог отдать своего отпрыска, дабы тот постиг основы арифметики, мог писать на немецком языке, худо-бедно понимать латынь и французский язык. В качестве дополнения, раз в неделю, старый монах, брат Юлиан, преподавал историю Священной Римской империи. Среди нудных повествований про Пап и бесконечных епископов случались и захватывающие внимание мальчиков истории крестовых походов, войн и сражений.
Обучение в школе длилось три года. Учились здесь дети мастеровых. В прогрессивном пятнадцатом веке без грамоты вести свое дело было трудно. Обычно в счётную школу отдавали мальчиков лет четырех-пяти, так как в семь лет учиться было некогда, нужно уже было в полную силу работать в мастерской, либо в лавке. Девочек не брали, считая, что их разума должно хватать только на кухню, детей и молитв Богу, остальное – дела мужские. Случались переростки, которых отдали в школу в более позднем возрасте, когда глава семьи осознавал, что без грамотного помощника трудно, либо только теперь собрал достаточно средств для обучения. Такими переростками и были наши друзья Генрих, Жак и Маркус.
Сначала в школе подростки не замечали друг друга. Точнее, старались не замечать настолько, насколько их можно было не замечать среди малышни, как трёх гусей среди уток. Над пятилетками уже начинавшие вытягиваться фигуры торчали как три пугала над скошенным полем. Простые сверстники из ремесленных кварталов насмехались над школярами, всячески пыталясь их поддеть.
Как-то раз, возвращаясь из школы по переулку, Генрих стал свидетелем того, как четверо подростков из Кожевенного квартала поймали Жака. Они толкали сына пекаря один другому как тряпичную куклу:
– Что, жиробас, на папиных кренделях отъелся?
– В школе учишься, как ловчее простой народ обдирать?
– А давайте, с него штаны снимем, пусть по всему городу своими булками светит.
Мальчишки начали претворять свою идею в жизнь. Генрих сначала спрятался за угол дома и уже хотел убежать. Младший Крамер не отличался смелостью. Нельзя сказать, что он был законченным трусом. Нет, наверное, можно и нужно так сказать. Однако голова у мальчика работала очень быстро, обрисовывая будущие страхи, которые наступят, если не победить нынешний. И когда ещё не наступивший страх был страшнее, теперешний переставал быть страшным. В эти моменты откуда-то изнутри приходили такие силы и возможности, о которых Крамер и не подозревал. Всё логично объяснялось, хотя со стороны выглядело странно и пугающе. Генрих, из-за боязни, что преподаватель пожалуется отцу, выходил отвечать на, казалось бы, невыученный урок. И ведь отвечал. Мозг сам где-то в своих неведомых глубинах находил забытые знания и подкидывал для ответа. Бывали такие приступы, когда Генрих вступал в битву с заведомо более сильными противниками. А один раз, чуть не разорвал здоровенного пса, кинувшегося на его брата Карла из прорехи в палисаде богатого дома. Если бы пес бросился на самого Генриха, он, может быть, и побежал, а пёс бы его догнал и покусал. Здесь снова боролись два страха. И страх за любимого человека одержал верх. Брат даже шутил, что однажды отдаст Генриха монахам, чтобы они изгнали из него Дьявола, за что больно получил от матери тряпкой: «Не накаркай!».
Сейчас юноша разозлился на то, что теперь придется искать другую дорогу домой, на мальчишек, которые и ему не давали прохода, на Жака, который даже не сопротивлялся, на себя, за свою трусость. Он боялся, что если сейчас не решить этот вопрос, придется забивать голову своим страхом очень долго. А хотелось думать о чем-то более приятном. И Генрих бросился в бой. С громким криком он выскочил из-за угла, на ходу хватая старую метлу, прислонённую к стене дома и занося её над головой наподобие боевой секиры. Когда секира уже была поднята в свою верхнюю точку и готова была обрушиться на головы врагов, оказалось, что выброшена был инструмент из-за надломленного древка, которое и переломилось от резкого взмаха. Прутья веника с половиной ручки упали на спину Генриха. В несостоявшийся удар было вложено столько силы, что мальчик с половиной своего грозного оружия по инерции просто рухнул под ноги своим предполагавшимся жертвам, которые, обернувшись на крик, теперь недоуменно смотрели на лежащую на мостовой фигуру. Парни отвлеклись от перебрасывания Жака и стали рассматривать новую игрушку. Один неуверенно пнул Генриха ногой. Крамер поймал эту ногу и резко дёрнул. Парень упал.
Жак под шумок стал двигаться бочком по стеночке в сторону улицы, но навстречу ему появился Маркус. Сын скобаря со старинным боевым кличем «Наших бьют!» бросился в атаку. Ростом и силой он превосходил хулиганов. Маркус сразу сбил одного из кожевенников с ног, а второму наотмашь заехал кулаком в ухо. Видя, что перевес уже на стороне школяров, Жак тоже решил вступить в бой. Он, как ветряная мельница крыльями, размахивал руками, нанося не меткие, но сильные удары по обидчикам. Месть доставляла ему почти физическое удовольствие. Генрих уже поднялся с мостовой. Он до сих пор держал ногу кожевенника в своих руках и не знал, что с ней делать. Тот, к кому эта нога была приделана, видя перемены в ходе битвы, рывком высвободился от захвата. Он не стал помогать товарищам, а рванул в сторону улицы, сначала на четвереньках, потом распрямился и побежал во всю прыть. Остальные мастеровые, отбиваясь, последовали за ним.
Так Генрих, Жак и Маркус подружились. Несмотря на все различия, в них была общая черта – они были романтиками. При наличии двух старших братьев, Маркус особенно не надеялся унаследовать лавку и кузню. Разве что, их домашнего кота. Работать у братьев приказчиком, так себе мечта для молодого парня. Маркус мечтал стать рыцарем. Понятно, что такая стезя доступна только мальчикам из благородных семей. Сначала нужно было побыть пажом в каком-нибудь замке, потом, оруженосцем рыцаря, проявить себя в бою, а после уже надеяться на посвящение в рыцари. Но у Маркуса был План. Он решил начать сразу с пункта «Проявить себя в бою». Для этого нужно было утаить от отца немного железа, выковать себе доспехи и оружие. Он уже понимал толк в кузнечном ремесле и знал, что с мечом справится только опытный мастер, поэтому решил ковать боевой молот, секиру или моргенштерн8. Из доспехов можно было для начала ограничиться нагрудником и набрюшником. Остальное нужно добывать в бою. Но сначала надо было добыть бой. Разных военных конфликтов в Европе хватало всегда. А если не хватало в Европе, можно было подрядиться в крестовый поход на неверных в более жаркие страны. Маркус свято верил, что нужно только пристать к какому-нибудь войску, а уж там он себя обязательно покажет, а другие заметят и обрадуются такой возможности заполучить его в оруженосцы. Потом он героически спасёт своего хозяина или даже сюзерена своего хозяина. И тогда его опояшут мечём и посвятят в рыцари.