История Венецианской республики
От императорского визита Венеция получила больше пользы, чем Оттон. Решив вернуться в Рим, молодой император приготовился к осаде. Из Германии были вызваны подкрепления. Не успели они прибыть, не успела приехать нетерпеливо ожидаемая Оттоном византийская невеста – она уже была на пути из Константинополя, – как императора неожиданно сразила болезнь. По всей видимости, это была оспа. Оттон скончался в замке Патерно, возле Чивита Кастеллана 24 января 1002 года. Ему было всего двадцать два года. Удивительно – хотя в тех обстоятельствах к счастью, – он выразил желание быть похороненным не в Риме со своим отцом38, а в старой столице Карла Великого – в Ахене. Группа верных сподвижников перевезла туда его тело через враждебную римскую территорию. Его могила и сейчас находится в ахенском соборе.
Смерть Оттона III не помешала Пьетро Орсеоло II проводить дружественную политику по отношению к Западной империи. Когда спустя месяц ломбардцы провозгласили королем маркграфа Ардуина и объявили о своем выходе из империи, Пьетро без колебаний принял сторону Генриха II (Святого) Баварского. За это в конце года он был вознагражден новой хартией, в которой Орсеоло именовали «дожем Венеции и Далмации» и подтверждали все предыдущие привилегии республики. К тому же император стал крестным его следующего ребенка. Были проведены обычные приготовления, и, когда в 1004 году Генрих нанес первый визит в Италию, этой чести удостоился последний сын дожа. Последовала церемония конфирмации, на которой император стал крестным отцом. Он дал мальчику свое имя. Взаимоотношения Венеции с империей сулили республике блестящее будущее.
Можно было ожидать, что дож изберет для такой чести старшего, а не младшего сына, но Джованни Орсеоло приберегали для Византии. Пьетро не хотел, чтобы его сближение с Оттоном или Генрихом помешало дружбе с Василием II. Его далматское приключение, если и не закрепило на будущее отношения с Константинополем, то вызвало одобрение императора Восточной империи, чьи права он скрупулезно охранял, а потому тот был только рад, что Венеция берет на себя обязанности по поддержанию порядка в регионе, с которым сам он вряд ли бы справился. Дож приобрел в глазах Византии еще большее уважение, когда совершил еще одну экспедицию, не такую крупную, но еще более смелую, принеся тем самым мир городу Бари. В качестве столицы так называемой Капитанаты – византийской провинции Южной Италии, объявившей сюзеренитет над всей южной территорией от Террачины на западе до Термоли на Адриатическом побережье – Бари был самым большим и важным греческим поселением на полуострове. В апреле 1002 года он, однако, был атакован сарацинами и все лето находился в осаде. Затем 6 сентября венецианский флот под личным командованием Орсеоло прорвал блокаду, доставил в голодающий город провизию и после трехдневной битвы у выхода из бухты обратил захватчиков в бегство.
То, что вмешательство Венеции было добровольным – хотя у нее имелись и собственные причины для противодействия экспансии сарацин в Италии, – еще более повысило ее авторитет в глазах Византии. Орсеоло, должно быть, решил, что пришла пора усилить свои позиции. Взяв в соправители девятнадцатилетнего Джованни, он отправил его вместе с младшим братом Оттоном с визитом в Константинополь. Там предполагалось женить его на принцессе Марии Аргира, племяннице двух императоров39. Церемония состоялась в императорской часовне, проводил ее патриарх в присутствии императоров. Они короновали новобрачных по православному обряду и даровали им частицы мощей святой Варвары. Затем последовала череда великолепных празднеств, после которых молодые удалились в предоставленный им дворец. По возвращении в Венецию молодая догаресса была на поздней стадии беременности.
Пьетро Орсеоло II находился теперь на вершине своей карьеры. Благодаря ему республика процветала и пользовалась всеобщим уважением. Его отвага позволила государству избежать двух главных опасностей – нашествий славян на востоке и сарацин на юге. Он упрочил венецианское влияние в Далмации. К тому же он связал семейными узами Византийскую и Западную империи и впервые за шестьдесят лет взял своего сына в соправители. Но по мере роста его власти и укрепления репутации множились и опасности, угрожавшие его величию. Неудивительно, что многие венецианцы начали задумываться, не закружилась ли от успехов его голова, не планирует ли, как многие его предшественники, втихомолку установить в лагуне наследственную монархию.
Затем его мир вдруг обрушился. Осенью 1003 года на южном небе появилась блестящая комета и оставалась там три месяца. Все знали, что это – знамение, и верно: на следующий год Венецию поразил голод. Далматские нивы, пострадавшие не меньше тех, что находились на материковой Италии, ничем не могли помочь. Следом пришла чума, унесшая среди многих сотен более скромных граждан молодого Джованни, его греческую жену и их новорожденного сына. Святой Петр Дамиани с плохо скрытым удовлетворением приписывает смерть догарессы божественной каре за ее сибаритские восточные привычки:
Такой роскошью она себя окружила, что гнушалась умываться простой водой. Служанки набирали для нее росу, падавшую с неба. В ней она и купалась. Пальцами к еде не прикасалась, а заставляла евнухов нарезать ее на маленькие кусочки. Она подцепляла их специальным золотым инструментом с двумя зубцами и клала в рот. Ее комнаты пропахли столькими благовониями, что мне и говорить о них тошно, а уж читатели и представить себе этого не смогут. Всевышнего возмутило тщеславие этой женщины, и потому Он свершил свою кару. Он поднял над ней меч Своего божественного правосудия, и ее тело начало разлагаться, наполняя спальню непереносимым зловонием, которого никто – ни горничная, ни даже рабыня – не могли вытерпеть. Только одна служанка, с помощью ароматических смесей, осталась исполнять свой долг. И даже она поспешно приближалась к своей госпоже и немедленно убегала. После долгих и мучительных страданий, к облегчению своих близких, она испустила дух40.
Джованни и его жена умерли через шестнадцать дней, один после другого. Их похоронили в монастыре Сан Дзаккария в одной могиле. Пьетро Орсеоло был безутешен. Надежды на будущее растаяли. Хотя ему не исполнилось еще и пятидесяти, он утратил желание жить. Возможно, подобно отцу он искал утешения в религии. В отличие от старого Пьетро, в монастырь он не ушел. Вместо этого взял себе в соправители третьего сына, Оттона. Составил завещание, согласно которому основную часть своей собственности он передал церкви и бедным, а затем перешел в удаленное крыло дворца и перестал общаться даже с женой. Менее чем через два года, в 1008-м, он умер.
Юному Оттону было всего шестнадцать. В подобных обстоятельствах странно, что венецианцы не возражали против его совместного правления с отцом. Еще более странно, что они позволили ему наследовать трон. Насколько нам известно, ни одного голоса не было подано против него, самого молодого дожа в истории Венеции. Но в Средние века и мужчины, и женщины рано взрослели. Шестнадцатилетние полководцы, командующие армией, – явление не такое уж и редкое, а Оттон Орсеоло, похоже, казался старше своих лет. «Католик по вере, чист в помыслах, справедлив в суде, благочестив в религии, порядочен в повседневной жизни, богат, исполнен достоинств, а потому и был всеми признан настоящим наследником своего отца и деда» – так описал его Андреа Дандоло три века спустя, что хотя и является слабой гарантией исторической справедливости, но, по меньшей мере, согласуется с относительно непредвзятой точкой зрения41. Оттон Орсеоло и в самом деле унаследовал многие черты характера своего отца, в том числе вкус к роскоши и любовь к власти. Новый дож был знаком с имперскими дворами Запада и Востока. При одном дворе он младенцем прошел обряд крещения, в другом его не раз удостаивали почестей. Вскоре после смерти Пьетро он женился на венгерской принцессе, дочери канонизированного впоследствии короля Стефана. Этот брак еще больше укрепил его положение. Как и отец, он быстро создал себе репутацию блестящего правителя, насколько это было возможно среди традиционно строгих подданных.
Для молодого человека с большими амбициями политические водовороты не представляли опасности. В 1017 году старый патриарх Градо Витале Кандиано наконец-то скончался. Патриархом он пробыл более полувека. На его место Оттон назначил своего старшего брата, Орсо. До тех пор Орсо был епископом Торчелло42, и его епархию дож передал другому брату, Витале. Ему следовало бы хорошо подумать. Новому патриарху было не более тридцати, новому епископу – на десять лет меньше. Вспыхнули прежние обиды, горожане испугались, что братья Орсеоло планируют создать наследственную династию. Недовольство еще не достигло такой мощи, чтобы вызвать бунт, и несколько лет прошли относительно спокойно, однако это не означало, что Оттон может полагаться на добрую волю и поддержку людей. В 1019 году на горизонте появилось первое предгрозовое облако. Все началось с назначением баварца Поппо Треффена патриархом Аквилеи.
История не знает более удачного примера феномена, столь типичного для Средних веков43, – светский, амбициозный, воинственный священник. Прежде чем официально заявить о притязаниях на Градо, как на законную часть своего патриархата, Поппо объявил Орсо мошенником и узурпатором. Это заявление не нашло поддержки у папы, зато вызвало одобрение в самой Венеции, у фракции, настроенной против братьев Орсеоло. В 1022–1023 годах дож и его брат бегут из города и находят приют в Истрии. Но теперь настала очередь Поппо перехитрить самого себя. Без санкции папы он вошел в Градо и принялся систематически грабить церкви и монастыри, а захваченные сокровища посылать в Аквилею. Вот этого население Градо и Венеции уже не потерпело. Началась кампания в поддержку братьев Орсеоло. Те поспешно вернулись, на удивление легко выгнали Поппо и его приспешников и заняли прежние места: Орсо – в Градо, Оттон – во Дворце дожей.
Когда в 1024 году папа Иоанн XIX отверг притязания Поппо и восстановил права Градо как независимой епархии, могло показаться, что братья Орсеоло преодолели трудности и упрочили свою власть. Так бы все и было, если бы дож прислушался к народному мнению, но амбиции Оттона, как и раньше, оказались сильнее здравомыслия. Произошел скандал в связи с церковными назначениями. Враги Оттона действовали быстро и решительно. На этот раз у него не было возможности спастись. Его схватили, сбрили бороду и изгнали до конца дней в Константинополь.
Приемник Оттона, Пьетро Барболано (чаще его называли Центранико), в момент своего возвышения мог похвастать только одним отличием: тридцать лет назад он украл из Константинополя мощи святого Саввы и поместил их в церкви Сан Антонио44. Четыре года пытался он объединить город, но его усилия оказались напрасными. Старая политика Орсеоло – ввести наследственную власть – проявила себя в полной мере. В Константинополе император предоставил убежище Оттону (деверю его племянницы) и в гневе отменил торговые привилегии, которые в конце предыдущего столетия были пожалованы старому Пьетро. Новый император Западной империи последовал его примеру, а венгерский король Стефан, вознамерившись отомстить за сосланных дочь и зятя, напал на Далмацию и завоевал несколько прибрежных городов45. Венецию разрывали междоусобицы. Среди группировок были сторонники семьи Орсеоло. Эта фракция по-прежнему была сильна и еще больше окрепла, когда правительство перестало справляться со множеством накопленных проблем, а горожане все больше с тоской вспоминали прошлое. Кризис наступил в 1032 году, Центранико заставили покинуть свой пост. Тогда Витале Орсеоло, епископ Торчелло, поспешил в Константинополь с приглашением к своему брату вернуться править Венецией. Тем временем третий брат Орсо, патриарх Градо, которому, как и Витале, удалось пережить политическую бурю, временно взял власть в свои руки.
Казалось, все шло к возвращению Орсеоло, но, приехав в Константинополь, епископ Витале нашел своего брата серьезно больным. Оттон умер, не успев вернуться в Венецию. Патриарх тем временем продолжал исполнять религиозные и светские обязанности, но сложил полномочия, как только до него дошло печальное известие. Попытка захватить власть еще одним членом семейства, неким Доменико Орсеоло, без труда была подавлена. Современный историк Р. Чесси отозвался о нем как о жалкой пародии – «miserabile parodia». Он продержался лишь день и ночь, после чего сбежал в Равенну.
Время рода Орсеоло прошло, и никогда уже это семейство не правило Венецией.
Глава 6
Норманнская угроза
(1032–1095)
Смел был народ сей и в бое морском весьма сведущ, ведь императора просьба отбыла в Венецию, город на побережье, равно обильный богатствами и людьми, волнами крайнего севера Адриатики он омываем. Стены города того окружает море повсюду, так что не могут иначе как в лодке они добраться от дома и до дома. Живут постоянно они на воде, и никто из народов не превосходит их в битвах морских и в искусстве мореплавания46.
Вильгельм Апулийский. Деяния Робера ГвискараБесчестная попытка Доменико Орсеоло захватить власть в Венеции оказалась катастрофической не только для него самого, но и для его семьи. Венецианцы, даже те, кто поддерживал возвращение дожа Оттона, были поражены его идеей, что высшая власть в городе стала прерогативой рода Орсеоло, и они убедительно продемонстрировали свое недовольство: выбрали дожем Доменико Флабьянико, богатого купца, торговца шелком, возглавившего бунт за шесть лет до нынешнего события. Антидинастические взгляды Флабьянико, а также старинные венецианские традиции стали основой широко распространенного мнения, что вместе с назначением нового дожа была пересмотрена конституция города, а практика назначения соправителей осталась в прошлом. Период тирании уступил место демократическим свободам. Один авторитетный источник47 даже утверждал, что был издан специальный закон, согласно которому гонениям подверглась вся семья Орсеоло: им запретили занимать публичные должности, и это несмотря на то, что два прелата, Орсо и Витале, по-прежнему служили в своих епархиях до самой смерти. Фактически реформа заключалась не столько в смене законов, сколько в пересмотре отношения к ним. Традиции избрания дожей и прав народного собрания уже существовали. Все, что требовалось – это пытаться им следовать. И у Флабьянико такое желание было. Люди пошли за ним. За семь с половиной столетий до конца существования республики дожами снова и снова избирали представителей определенных семей, пользующихся влиянием. Учитывая то, что большую часть времени в Венеции формой правления была олигархия, было бы удивительно, если бы таких семей не было. Но только дважды за весь период венецианской истории мы находим одно и то же имя, появляющееся несколько раз подряд. В обоих случаях власть переходит от брата к брату, а не от отца к сыну, причем нет ни малейшего сомнения в том, что исход дела решили выборы. После падения семьи Орсеоло к практике двойного правления не возвращались и даже не предпринимали подобных попыток.
Одиннадцатилетнее правление Доменико Флабьянико стало вехой в истории Венеции. В то же время за этот период не происходило ничего значительного. Республика снова обрела мир, о борьбе фракций забыли, граждане смогли сосредоточиться на двух вещах, которые лучше всего у них получались, – сколачивании состояний и расширении и украшении своего города. Столь счастливое положение дел было, однако, нарушено со смертью дожа. Во время краткого периода междувластия небезызвестный Поппо из Аквилеи увидел еще одну возможность подчинить себе Градо при помощи своих головорезов. Он второй раз ворвался в ничего не ожидающий город и похитил несколько сокровищ, которые двадцать лет назад каким-то образом ускользнули от его внимания. К счастью, Поппо почти сразу же умер, а его приспешники бежали, завидев приближение венецианского флота под командованием нового дожа, Доменико Контарини. Хотя официально эта акция в 1044 году была осуждена папой, а права и положение Градо восстановлены, соперничество двух епархий продолжалось еще долгие годы. Было бы еще больше неприятностей, если бы патриарх Градо после смерти старого Орсо в 1045 году благоразумно не решил бы сделать своей резиденцией Венецию. С тех пор связи с Градо еще больше ослабели, так что, когда в XV веке папа официально признал перевод патриархии, кроме титула, мало что пришлось изменить48.
Дож Контарини помог Градо и провел всего один заграничный поход. Совершен он был в Далмацию в 1062 году. Ситуация здесь, особенно после вторжения венгерского короля Стефана сорок лет назад, в связи с давлением венгров, хорватов и византийцев становилась все более неуправляемой. Венецианцы вернули Зару, это не положило конец беспорядкам, но тем не менее убедило местное латинское население в том, что дож не зря носит титул герцога Далматского. В самой Венеции Контарини на протяжении двадцати восьми лет способствовал спокойному преуспеванию республики, начало которому положил его предшественник. Дож с практичностью, присущей венецианцам, уделял большое внимание церкви, что способствовало славе города. По распоряжению Контарини на Лидо вырос великолепный бенедектинский монастырь, посвященный святому Николаю Мирликийскому, покровителю моряков.
Нынешняя церковь Сан Николо ди Лидо – довольно невыразительное строение XVII века. О первоначальном проекте напоминают лишь две великолепные колонны в греко-венецианском стиле, украшающие вход в монастырь. Ансамбль не имеет ничего общего с магической красотой другой (куда более древней), посвященной тому же святому венецианской церковью Сан Николо деи Мендиколи49. Над входом в церковь висит мемориальная доска в память о трех триумфах Контарини – далматской экспедиции, возвращении Градо и, наконец, победе над норманнами в Апулии. По поводу первых двух побед не возникает вопросов, а вот третья вызывает удивление. Норманнов в Апулии никто не побеждал. С венецианцами они встречались только на море, на юге Адриатики, сначала рядом с Дураццо (современная Албания), позже – в проливе Корфу, да и произошли эти сражения через десять-пятнадцать лет после его смерти. Контарини повезло, что не он воевал с норманнами, поскольку последняя и решающая битва закончилась поражением Венеции, что привело к падению его преемника, Доменико Сельво, считавшегося до той поры одним из самых популярных дожей в истории города.
Как именно Доменико Сельво заслужил свою популярность, сказать трудно, однако можем быть уверены, что любовью народа он и в самом деле пользовался, потому что, по счастливой случайности, до нас дошел отчет о его избрании, написанный священником церкви Санто Микеле Аркнаджели, неким Доменико Тино. Это самое раннее описание, сделанное очевидцем подобной церемонии, и оно позволило нам увидеть проявление политической воли горожан.
Это произошло в 1071 году. Поскольку в соборе Сан Марко шли восстановительные работы, выборы состоялись в новой монастырской церкви Сан Николо ди Лидо. Раньше, если в базилике невозможно было собраться, дожей избирали в соборе Сан Пьетро ди Кастелло, но церковь Сан Николо была гораздо вместительнее. Власти, возможно, надеялись, что выбор столь отдаленной церкви уменьшит количество присутствующих. Если это и в самом деле так было, их ожидало разочарование, поскольку Тино сообщает, что «бесчисленное множество людей, практически вся Венеция», переправились через лагуну «in armatis navibus» – фраза, предполагающая, что для такого случая была призвана часть военного флота Венеции.
Процедура началась с торжественной мессы, во время которой «под сопровождение псалмов и литаний» молились о божественном озарении для избрания дожа, «который был бы достоин своего народа и принят людьми. Громкий крик поднялся до небес, казалось, он был исторгнут из одной груди. Все присутствующие кричали снова и снова, все громче и громче: “Domenicum Silvium volumes et laudamus!”50». Яснее выразить волю народа было вряд ли возможно. Выборы состоялись. Самые влиятельные горожане подняли новоизбранного дожа и над головами ликующей толпы понесли его на пристань. Хор пел «Kyrie» и «Te Deum»; звонили колокола; на бесчисленных сопровождающих процессию лодках гребцы плашмя били по воде веслами, усиливая шум оваций. Так продолжалось на всем обратном пути до города. Сельво, теперь босого, одетого в простую рубашку, торжественно привели в базилику, где среди лестниц и строительных лесов он простерся ниц на только что положенном мраморном полу и, воздав благодарственные молитвы, принял у алтаря жезл – символ власти. В этот момент – хотя Тино об этом не пишет – он, вероятно, впервые надел одеяние дожа и прошел ко дворцу, где подданные принесли ему клятву верности, а он в ответ роздал традиционные подарки.
Началось правление двадцать девятого венецианского дожа. Тино заканчивает свой отчет любопытной подробностью. «Без промедления, – пишет он, – дож отдал приказ о реставрации и украшении дверей, скамей и столов, поврежденных после смерти дожа Контарини». Почему, спросите вы, это было необходимо? Не существует никаких свидетельств об общественных беспорядках после смерти Контарини. Он пользовался популярностью у народа. Ведь если бы это было не так, вряд ли Сельво, один из главных его сторонников, был бы избран так быстро и с таким воодушевлением. Мы можем лишь предположить, что венецианцам кто-то вдруг дал плохой совет – перенять варварскую традицию папского Рима, когда после смерти понтифика толпа каждый раз рушила Латеранский дворец. Если это так, то эта практика не прижилась. В последующие столетия Дворец дожей не раз подвергнется атакам в моменты кризиса, но никак не в праздники. Возможно, в XI веке официальная позиция относительно смерти дожа не была прояснена. Вскоре все будет решено: человека, признанного виновным в захвате или повреждения собственности республики, заставят до конца жизни жалеть о своем преступлении.
Первое десятилетие правления Доменико Сельво было вполне мирным. Вскоре после вступления в должность он женился на византийской принцессе Феодоре Дука, сестре правящего императора Михаила VII, и восстановил отношения с Западной империей, подняв их на уровень, которого не было со времен Орсеоло, хотя едва избежал интердикта для себя и всей республики, когда разгорелась борьба между императором Генрихом IV и папой Григорием VII, известным более как Гильдебранд. В самой Венеции царил мир, и только в 1081 году, когда только что взошедший на трон византийский император Алексей I Комнин обратился за помощью ввиду норманнской угрозы, этот мир был нарушен.
Завоевание норманнами Южной Италии и Сицилии является значимым событием в истории Европы. В то время, когда Алексей обратился за помощью к венецианцам, в Апулии жили еще старики, помнившие отважных юных искателей приключений, которые тогда только начинали ковать себе судьбу с помощью мечей по ту сторону Альп. Не прошло и десяти лет, как они завладели всеми землями к югу от реки Гарильяно. В 1053 году они сокрушили значительно превосходившую их числом армию, лично возглавляемую папой. Норманны захватили его и девять месяцев держали в плену. Через шесть лет Роберу де Отвилю, прозванному Гвискаром (Хитрецом), папа Николай II пожаловал герцогства Апулия, Калабрия и Сицилия. С последним он поспешил: Сицилией владели мусульмане. Прошло тринадцать лет, прежде чем Палермо сдался армии Робера, а потом – еще двадцать, прежде чем его соотечественники безраздельно завладели всем островом. Но даже до падения столицы Робер Гвискар устремился в своих планах к тому, что находилось за пределами его герцогства. Он задумал самое амбициозное предприятие в своей удивительной карьере – поход на Византийскую империю и взятие Константинополя. Внутренние проблемы в Южной Италии несколько лет мешали осуществлению этого заветного желания, но в конце весны 1081 года его флот был готов к отплытию. Первой целью был Дураццо, откуда к имперской столице через Балканский полуостров вела извилистая дорога Виа Эгнация, проложенная восемьсот лет назад.
Византийский император Алексей Комнин, услышав о высадке Робера на имперской территории, тут же послал дожу просьбу о помощи. Вероятно, в этом не было необходимости: угроза Венеции, боявшейся уступить норманнам контроль над проливом Отранто, была такой же серьезной, как и для империи. Доменико Сельво не колебался и отдал приказ немедленно подготовить военный флот. Взяв на себя командование, дож вышел в море. Он едва успел. Помешал сильный морской шторм, который потопил несколько кораблей. Норманны уже бросили якорь на рейде возле Дураццо, когда туда подошли венецианские военные галеры.
Люди Робера Гвискара сражались упорно, но им помешало отсутствие опыта ведения морского боя. Венецианцы усвоили старый византийский прием подъема шлюпок на нок-реи: оттуда моряки стреляли по врагам. Кажется, им был известен секрет греческого огня, поскольку норманнский хронист Джеффри Малатерра пишет о том, как «они изрыгали огонь, называющийся греческим, и его невозможно было погасить водой. От этого хитрого пламени сгорел один из наших кораблей прямо под морскими волнами». Против такой тактики норманны были бессильны: потрепанный флот с большими потерями вернулся в гавань.