К июню 1940 года нацисты подчинили себе Бельгию, Данию, Норвегию, Нидерланды, Люксембург, и в результате сокрушительного шестинедельного наступления поставили на колени Францию. Многие топ-менеджеры Farben прекрасно помнили, как французы взыскали после Первой мировой войны колоссальные репарации с немецкой промышленности. Более того, французская химическая индустрия уже давно была главным соперником немецкой. Французские фирмы сразу прошли «ариизацию», и Farben через новую холдинговую компанию завладела ценной французской химической индустрией[24].
Амбиции Farben прирастали вместе с военными победами Германии. Директора рисовали планы дележа химической промышленности не только оккупированных стран, но и будущих завоеваний нейтральной Швейцарии, затем союзников Германии – Италии и Советского Союза, а впоследствии и Британии с США. К этому времени компания поставляла 85 % военной продукции для нацистов[25].
Падение Франции ознаменовало пик успеха немецкой армии. Однако, хотя нацисты и нанесли мощный удар по Британии с воздуха, англичане не собирались сдаваться. Гитлер проигнорировал советы ведущих генералов и начал подготовку к выходу на второй фронт на востоке – захвату России. Командиры нацистов знали, что первый год войны поглотил невероятные количества топлива и оружия. Даже резины, которая была нужна для всего – от шин до солдатских сапог – не хватало, а война на два фронта сильно ударит по оставшимся ресурсам. Гитлер потребовал от Farben гарантии, что она может удвоить производство каучука и топлива, и настоял на необходимости строительства двух новых мегапредприятий. Farben отправила две команды на поиски подходящего места, одну на юг Норвегии, другую – на запад Польши. Обе страны находились во власти Германии.
Отто Амброс, 39-летний химик и эксперт Farben по синтетическому каучуку, руководил строительством первой фабрики по производству резины в Шкопау на востоке Германии. Посетив Польшу, Амброс вернулся в штаб-квартиру во Франкфурте и сообщил, что нашел идеальную точку для построения обоих производств. Точка находилась в польской Силезии, неподалеку от стечения трех рек. Производство резины и топлива требовало огромного количества воды для химии высоких давлений, на которой основывались обе промышленные технологии. Регион окружали три железных дороги. В радиусе 32 км находились автомагистраль и крупные горные районы. Другим плюсом, по мнению Амброса, была близость бывшей кавалерийской воинской части, которую нацисты перестраивали в концлагерь. Это означало, что Farben сможет бесплатно использовать труд заключенных[26].
Коллеги Амброса одобрили выбранное место, после чего его согласовал Третий рейх. Farben решила использовать название небольшой польской деревушки неподалеку от расположения нового корпоративного дивизиона: I.G. Освенцим[27].
Глава 3. Объединение «Освенцим»
Компания Farben возлагала огромные надежды на I.G. Освенцим. Он должен был стать не только крупнейшим комплексом компании, но и первым, включающим колоссальный гидрогенизационный завод, производящий рекордное количество каучука и топлива. Компания ожидала, что Освенцим станет источником огромной прибыли и настолько была уверена в новом предприятии, что отказалась от финансовой поддержки государства. Прими она деньги Третьего рейха, нацисты автоматически стали бы партнером фирмы. Но директора хотели оставить всю прибыль себе.
Farben отложил на постройку амбициозного проекта миллиард рейхсмарок (в 2015 году это было бы примерно 55 млрд долларов)[28]. Проект требовал, чтобы учреждение охватывало несколько квадратных километров, соответственно, ему будут нужны большие объемы электроэнергии: больше, чем нужно Берлину. Глава СС Генрих Гиммлер считал успех Освенцима настолько важным, что назначил свое доверенное лицо, майора СС генерала Карла Вольфа посредником между СС и Farben.
Вольф встретился с химиком и директором Farben, оберст-лейтенантом СС Генрихом Бютефишем 20 марта 1941 года в Берлине. Они хотели обсудить, как концлагеря, расположенные рядом с Освенцимом могут быть полезными для компании. Многие опытные рабочие находились на фронте, поэтому корпорация остро ощущала нехватку рук. В ее планы входило задействовать не только немцев, но и тех, кого уклончиво называли «бесплатными работниками» – из Голландии, Бельгии, Франции, Польши, которым платили ничтожную фракцию должной зарплаты. Гиммлер приказал инспектору концентрационных лагерей поставлять оттуда до 12 тыс. рабочих. Поскольку лагеря вроде Освенцима служили источником прибыли для СС, Бютефиш знал, что Гиммлер будет настаивать на компенсации любых использованных Farben заключенных.
После нескольких часов напряженных переговоров, Farben согласилась платить 4 рейхсмарки в день (тогда – около 1,6 долларов, в 2015 году – 20 долларов) квалифицированным заключенным за работу, 3 – неквалифицированным, и 1,5 (60 центов) – детям. За эти деньги, сумма которых в итоге достигла 5 млн долларов, СС согласились предоставить транспортное средство из бараков Освенцима и обратно (путь занимал около 6,4 км), а также пропитание[29]. Через несколько недель после соглашения директора Farben провели для Гиммлера экскурсию по стройке Освенцима. Гиммлер был впечатлен и пообещал большой поток заключенных в качестве рабочих[30]. Отто Амброс написал в меморандуме: «Наша новая дружба с СС обещает быть весьма благоприятной»[31].
Farben знала, что масштабность проекта послужит источником многих технических проблем, и что из-за военных действий будет сложно раздобыть сырье. Строительство не задалось с самого начала, и фирма порядочно отстала от плана[32]. Однако у проекта возникла еще одна проблема: Farben не ожидала столкнуться с ужасными последствиями жестоких наказаний, которым СС подвергали заключенных.
Внутренние меморандумы компании включали свидетельства о безжалостном издевательстве над рабочими: их «жестоко хлестали на стройке» и иногда пинали и избивали, даже до смерти. Один из директоров отметил: «[Избиения] всегда применяются к слабейшим заключенным, которые и правда не могут работать усерднее»[33]. Это не только не позволяло обессиленным трудиться, но в целом оказало «деморализующий эффект на свободных работников и на немцев»[34]. Более того, ежедневные походы из Освенцима настолько истощали пленных, что они едва ли могли приступить к работе. Они, снабженные лишь неподходящими по размеру деревянными башмаками и тонкой тюремной одеждой, страдали и от ужасной жары летом и от пробирающего до костей холода зимой. Менеджеры тревожно наблюдали, как три, затем четыре, и наконец пять истощенных пленников пытались поднять 50-килограммовый мешок с цементом[35]. Руководители в тайне жаловались друг другу, что СС совершенно не понимали, что надо делать, чтобы «бесплатное предприятие» процветало.
Но помешанные на бюрократизме нацисты требовали от каждого работника, ушедшего из главного лагеря после переклички в четыре утра, в обязательном порядке являться и на вечернюю. В результате возникали безумные сюрреалистичные сцены: после каждого рабочего дня заключенные тащили за собой трупы умерших во время смены товарищей, чтобы нацисты могли посчитать их тела в качестве «присутствующих». Потом, несколько раз в неделю, нацисты увозили гору трупов на телеге в крематорий. Целью этого странного ритуала была прибыль: СС зарабатывали на каждом мертвом теле, извлекая золото из зубных протезов, используя волосы для наполнения матрасов и вязания теплых носков для экипажей подводных лодок и пилотов люфтваффе[36]. Избавление от трупов на предприятии Farben лишило бы эсэсовцев возможности их использовать.
Руководители Farben переживали из-за бесчеловечных условий, в которые были помещены заключенные, не от большой любви к людям, а из-за замедленного процесса: работу, которую мог выполнить один хорошо накормленный немец, теперь должны были выполнять трое заключенных. Это привело к пламенным спорам насчет того, как ускорить стройку, которая, казалось, и вовсе застыла. Управляющие боялись, что, если нефтеперерабатывающие заводы и каучук не смогут полностью снабжать армию Гитлера, эсэсовцы повесят вину на компанию. Никому, в том числе руководителям незаменимых военных проектов, не хотелось навлечь на себя гнев Гитлера и Гиммлера. Поэтому в июле 1942 года, когда напряженная борьба на западном фронте шла уже год, руководители Farben одобрили невероятное предложение, ознаменовавшее полный моральный крах; лучшим решением проблемы I.G. Освенцима признали постройку концлагеря прямо там же, за 20 млн долларов. Выбранное место находилось недалеко от стройки и восточнее от изначального Освенцима. Эрнст «Фриц» Заукель, министр труда Третьего рейха, одобрил предложение Farben, заключив, что это будет лучшим способом «использовать [заключенных] по максимуму при минимальных возможных затратах».
Новый лагерь назвали «Моновиц Буна-Верке», объединив слова «Моновиц», название польской деревни, уничтоженной для постройки лагеря, и «Буна», резина по-немецки. Постоянный доступ к рабскому труду со временем воодушевит Farben и другие немецкие компании построить 45 дочерних лагерей для добычи угля, обработки металла и химикатов, легкой промышленности, и даже переработки пищи[37].
Для любого простого наблюдателя Моновиц ничем не отличался от Освенцима: лагерь, окруженный колючей проволокой, смотровые башни, надзиратели с ружьями наперевес, патрульные собаки, прожекторы, работающие даже ночью, чтобы никто не мог сбежать. В Моновице была собственная виселица, жуткие одиночные камеры, фаланга бывших заключенных, садистов, заправляющих рабами[38]. Также там был бордель (нем. Frauenblock), в котором пленных женщин заставляли оказывать немцам сексуальные услуги. Farben даже сделали копию издевательского железного знака на воротах Освенцима, гласящего «Arbacht macht frei» – «труд освобождает» (слова взяты из «Ада» Данте).
Потратив миллионы на строительство лагеря, Farben согласилась покрыть стоимость еды и проживания рабочих, а СС взяли на себя ответственность за безопасность. Компания сделала все возможное, чтобы поднять прибыль и уменьшить расход. Некоторых (обычно трех) заключенных заставляли ночевать на деревянных штабелях, рассчитанных только на одного. В бараке жило в пять раз больше евреев, чем свободных немцев в бараке такого же размера[39]. Тонкая набивка постелей из соломы была источником постоянных болезней[40]. Компания неустанно экспериментировала, чтобы определить минимальное количество еды, с которым заключенные не будут умирать с голоду, и все еще смогут работать. Рацион в Моновице состоял из водянистого супа, который пленные назвали Буной, потому что после приема пищи во рту оставался резиновый привкус. Средний рабочий, существующий максимум на 1200 ккал в день, худел на 4 кг каждую неделю, в конце концов истощался настолько, что больше походил на обтянутый кожей скелет[41].
Меморандумы Farben показывают, что руководители быстро догадались: любого умершего работника можно запросто заменить новым заключенным, привезенным следующим поездом. Бенджамин Ференц, американский следователь военных преступлений Второй мировой войны, отметил, что «евреи в концлагерях были даже не рабами. Хозяева рабов относились к собственности чуть лучше и стремились ее сохранить, а план нацистов заключался в использовании и дальнейшем истреблении евреев»[42].
Farben столкнулась со следующей проблемой: бо́льшую часть пленников эсэсовцы отправляли прямиком в газовые камеры. Руководители жаловались, например, что из 5022 привезенных евреев 4092 были сразу же убиты. После официальной жалобы эсэсовцы согласились разгружать некоторые поезда у Освенцима, чтобы выбирать рабочих из числа привезенных. Первый поезд доставил в Моновиц 4087 заключенных, половина избежала газовых камер и была превращена в рабов. Тем не менее, менеджеры Farben были разочарованы, что поезд привез «так много женщин, детей и старых евреев»[43].
Несмотря на нестандартные препятствия, исполнительные директора сделали Моновиц моделью для будущих проектов. Председатель Карл Краух написал Гиммлеру 27 июля 1943 года, что «был счастлив» узнать, что в дискуссии о создании нового завода по производству синтетической резины СС «продолжит поддерживать нас <…> как в Освенциме»[44].
За все время существования, через Освенцим прошли 300 тыс. порабощенных пленников. Там подростками работали Эли Визель и Примо Леви (оба выжили и стали известными писателями, рассказав миру о том, что с ними произошло). Леви писал, что фабрика Farben была «железом, бетоном, грязью и дымом, антиподом красоты <…> Среди этого не вырастет и травинки, почва отравлена ядовитыми углем и нефтью, и единственное, что живо – машины и рабы, первое живо в большей степени, чем второе»[45].
Около 25 тыс. рабочих умерли из-за тяжелого рабского труда, и средняя продолжительность жизни в лагере составляла всего три месяца[46]. Однако к концу войны стало ясно, что Освенцим, амбициозный эксперимент Farben, был стратегической ошибкой. Несмотря на финансовые ресурсы компании и огромные человеческие жертвы, к великому разочарованию Гитлера, завод производил лишь небольшие объемы каучука и вообще не изготавливал резину Buna. Единственным долгосрочным доказательством его существования стала убийственная роль в «Окончательном решении».
Глава 4. Выход Капезиуса
Виктор Эрнст Капезиус по многим причинам не должен был оказаться в Освенциме. Он не был ни немцем, ни австрийцем – эти национальности преобладали среди солдат, врачей и офицеров в лагерях. Он родился 2 июля 1907 года в семье религиозных лютеран в Ройсмаркте в трансильванском городке, известным лишь близостью к месту рождения Влада Дракулы. Отец Капезиуса был санитарным врачом[47]. В детстве юного Капезиуса не было ничего примечательного. Он был тихим учеником местной лютеранской школы в Сибиу, румынском городе с выраженным немецким характером, из-за чего многие этнические немцы называли его Германштадтом. По успеваемости Капезиус находился ровно посередине группы из 32 выпускников. Отучился на фармаколога в Университете короля Фердинанда I, в Клуж-Напока (немцы называли этот город Клаузенбургом), выпустившись 30 июня 1930 года[48]. Его первая работа была в аптеке дяди Apotheke zur Krone («Аптека короны») в Сигишоаре, на должности ассистента[49]. Мать Капезиуса говорила ему, что однажды он может унаследовать бизнес дядюшки[50].
Капезиус успел проработать всего пять месяцев, и в 1931 был призван на службу в румынскую армию; молодого обер-лейтенанта отправили в Бухарест в качестве фармацевтического ассистента. Но вскоре Капезиусу удалось выбить длительный отпуск, и он отправился изучать химию в Венский университет[51]. Пока он учился в Вене в соседней Германии власть оказалась в руках Гитлера, на что молодой этнический немец не мог не обратить внимания. В Вене Капезиус познакомился с будущей женой, 24-летней Фридерикой Бауэр. Фритци, как Капезиус ее называл, также училась в фармакологическом институте, и у обоих научным руководителем был доктор Рихард Вазицки[52].
Фритци была очарована Капезиусом. Они начали встречаться, девушка рассказывала подругам, какой он чудесный. Ей нравилось в нем все, от преждевременно поседевших волос до глубоко посаженных темно-карих глаз. Некоторые подруги считали его неуклюжим, но она убеждала их в обратном, рассказывая как он замечательно танцует[53]. Пара чувствовала особую связь, оба были детьми врачей, из семей религиозных лютеран, хотя отец Фритци вырос в иудаизме, приняв христианство позже. В 1932 году, когда отношения пары стали более серьезными, Фритци познакомила молодого человека с родителями. А следующие весенние каникулы она провела с ним в Трансильвании.
Тем временем, Капезиус закончил диссертацию о мари (лат. chenopodium), растении, которое использовалось для лечения пациентов с кишечными паразитами, и получил докторскую степень по фармацевтике 30 ноября 1933 года в Венском университете[54]. Вскоре после возвращения в Сигишоару, он стал менеджером в аптеке дяди. Это был прибыльный бизнес, приносящий около 200 тыс. рейхсмарок в год (около 56 тыс. долларов, в то время как средний годовой доход в США составлял 1601 доллар)[55].
Многие этнические немцы, проживающие в Румынии, были ошеломлены, когда Гитлер в том же году занял пост канцлера Германии. Но Капезиуса не волновал переворот в Германии. Хоть он и вступил в местное националистическое общество, развитие бизнеса имело для него большее значение, чем политические страсти. В свободное время он старался избегать чтения новостей и предпочитал проводить время в спокойной атмосфере с друзьями. По воскресеньям он часто встречался с сестрами Мильд, его симпатичными ровесницами; они наслаждались пикниками в цветущем саду. Ему особенно нравились традиционные блюда – фаршированные перцы и торт с ванильным кремом; он очень гордился умением танцевать и был особенно хорош в вальсе. Капезиус и его близкий друг Роланд Альберт иногда проводили летние и весенние выходные в компании почти десятка других молодых людей, купаясь в ручье неподалеку от Сибиу. Осенью они ходили гулять в горы Харгита. Капезиус много рассказывал о красивой немецкой студентке Фредерике, с которой познакомился во время учебы в Вене. Но если он и пытался таким образом заставить городских девушек ревновать, из этого ничего не получилось. Они сплетничали у него за спиной, обсуждали, какой он волосатый, «мясистый и тяжелый», а одна подозревала, что «в нем точно есть цыганская кровь». Когда он начинал петь, им становилось смешно, потому что голос у него был сильный, но неприятный[56].
Работа в семейной аптеке была стабильной и комфортной, однако не приносила радости. Капезиус начал присматриваться к вакансиям в других местах. В феврале 1934 года он нашел простую, но прибыльную работу: стал торговым представителем Romigefa S. A., румынской холдинговой компании при Bayer, самом престижном дочернем предприятии I. G. Farben[57]. За месяц до этого они с Фритци сыграли свадьбу, и паре не терпелось начать независимую семейную жизнь. Вскоре Фритци забеременела. Супруги считали, что новая работа в Farben гораздо перспективнее, чем прозябание в дядиной аптеке.
Немецкая фармацевтическая фирма, к которой присоединился Капезиус, в 1930-х годах доминировала на мировом рынке. По сути, современная фармацевтическая индустрия создана немцами. Ее история начинается в далеком 1827 году, в семейной аптеке Engel-Apotheke («Ангельская аптека») в Дармштадте, Германия. Генрих Эмануэль Мерк, пра-пра-правнук основателя, выделил чистые алкалоиды, которые были основой множества лекарств, в том числе кодеина и кокаина. Тогда же Эрнст Кристиан Фридрих Шеринг создал в Берлине Shering AG, маленькую компанию по производству химикатов и нескольких соединений для медицинских препаратов. Несколько лет спустя Фридрих Байер основал фабрику в Вуппертале, чтобы изготавливать краситель из каменноугольной смолы. В течение следующих 10 лет он запатентовал дешевые технологии, открывающие возможности для массового производства. Когда Байер узнал, что его краситель обладает антисептическими свойствами, он стал продавать его как лекарство.
Именно немецкие ученые совершили бо́льшую часть прорывных открытий в ранней фармакологии. Двадцатидвухлетний фармацевт Фридрих Зертюрнер очистил активный ингредиент в опиумном маке и назвал его морфием (лат. morpheus), в честь древнегреческого бога сна. Один из его учеников, работающий на Bayer, в 1898 году добавил к молекуле морфия две ацетильные группы и создал героин (от немецкого heroisch, то есть «героический»). В следующем году этот химик выделил салициловую кислоту и после эмоциональных внутренних дебатов Bayer выпустила на рынок новое лекарство – аспирин.
Капезиус очень гордился, что Farben и Bayer не было равных среди новаторов в фармацевтике. Он показал себя старательным, лояльным сотрудником и заработал хорошую репутацию, распространяя продукцию компании среди частных врачей, фармацевтов и в клиниках по всей Трансильвании. Он также успешно продавал красители и химию текстильным фабрикам[58].
Как и для всего поколения Капезиуса в Европе, война разрушила то, что уже начинало превращаться в неплохую, а в некоторых случаях успешную карьеру. Румыния сохраняла нейтралитет в 1939 году, когда нацисты вторглись в Польшу. Но в следующем году в ноябре страна присоединилась к Третьему рейху в результате государственного переворота: у власти оказался фашист «Железного кулака», маршал Йон Виктор Антонеску. После нападения Гитлера на Советский союз в июне 1941 года многих румынских солдат отправили туда на «грязную работу».
Капезиусу повезло. Его призвали на службу в армии, но ненадолго отправили в аптеку при госпитале в Чернаводэ на востоке Румынии, недалеко от побережья Черного моря[59]. Капезиус был расстроен, что из-за службы ему пришлось покинуть дочек: 6-летнюю Мелитту, 4-летнюю Ингрид и годовалую Кристу. В январе 1942 года его повысили до капитана и, по причинам не указанным ни в каких документах, отпустили домой. Он вернулся к работе на Farben/Bayer. Капезиус так часто разъезжал по делам, что временами жил и в Калузенбурге, и в Сигишоаре, но в конце концов купил квартиру на шестом этаже в богатом районе Бухареста на улице Брезояну. Туда переехала вся семья. Доходы преуспевающего коммивояжера позволяли вложиться еще и в современную квартиру на улице доктора Марковичи. Капезиус стал завсегдатаем лучших бизнес-клубов города и различных светских собраний[60].
Военные действия не достигли границ Румынии, но все постоянно напоминало о войне, особенно на крупных железнодорожных узлах. Десятки тысяч нацистских солдат ехали в Россию. Капезиусу казалось странным, что на восток отправлялись битком набитые поезда, а возвращались пустые. Восточный фронт никого не щадил.
Страна, в которой Капезиус вырос и работал, была поглощена идеей национал-социализма. Ее лидеры не просто приняли фашизм, они полностью пропитались гитлеровской антисемитской идеологией. Гитлер, восходя к власти, обвинял «мировую еврейскую каббалу» в порабощении Германии, ослабленной поражением в Первой мировой войне, и говорил, что страна снова сможет стать великой, только если избавится от евреев. Это разжигающее ненависть назначение козла отпущения было хорошо воспринято в ближних странах, вроде Румынии, которые надеялись имитировать Гитлера и его «мускульный» стиль управления, чтобы повысить собственный статус европейской державы. Румынские христиане легко попались на удочку демагогии, поскольку многие и так были убеждены, что евреи – христоубийцы, которые зарвались и приобрели слишком большое влияние на экономику разных стран.
Трансильвания Капезиуса была родиной одной из старейших в Европе еврейских коммун, основанной еще в 87 году н. э. Ей не раз доводилось страдать от всплесков антисемитизма на протяжении истории. Межрелигиозные браки христиан и евреев запретили в XI веке. В XV–XVI веках евреям запрещалось жить в крупных городах. Во второй половине XVIII правящая династия Габсбургов обложила евреев драконовыми налогами и согнала эту часть населения в гетто. Ложные слухи, что евреи убивают христианских младенцев для ритуалов распространялись со скоростью света, что привело к погромам (которые совершались с подачи властей) и жестокости во имя мести. Когда русские завоевали Трансильванию в XIX веке, с приходом славян в стране расцвела новая ветвь антисемитизма – идея, что евреи – пришлая раса.
Европа подхватывала либеральные социально-политические теории, устремившиеся к востоку после Французской революции 1789 года, однако Трансильвания почему-то не торопилась принимать современные взгляды на евреев. В 1866 году вышла новая конституция, провозгласившая гражданами страны только христиан, а права на собственность (и права в целом) евреев, оставшихся без гражданства, сильно урезали. В 1940 году маршал Антонеску приступил к «румынизации» – программе, похожей на ариизацию Гитлера. На пути к окончательному изгнанию евреев из страны, государство конфисковало еврейский капитал и распределило его между румынами.
Некоторые коллеги и друзья Капезиуса были ярыми сторонниками новой волны антисемитизма. Учитель естествознания, которого Капезиус «уважал», принял взгляды национал-социалистов, пропагандирующие, что этнических немцев надо было защищать от «низших народов»[61]. Роланд Альберт, друг Капезиуса, присоединился к неофашистскому ополчению в 1940 году, когда Антонеску пришел к власти. Вскоре он слово в слово повторял все эти ужасные вещи в отношении евреев и живших в Румынии цыган и армян. «К сожалению, огромное количество городских и деревенских сумасшедших, идиотов и слабаков того или иного вида отравляют нашу кровь» – говорил Альберт[62].