Похвала праздности. Скептические эссе

Глава III

Архитектура и социальные проблемы

С незапамятных времен архитектура выполняла две функции. С одной стороны, чисто практическую: обеспечить кров и защиту, с другой – политическую: внушить миру некоторую идею, воплотив ее в камне. Жилища бедняков несли лишь первую функцию, тогда как храмы и дворцы правителей проектировались с целью вызвать восхищение и трепет перед властью богов и их земных наместников. В редких случаях прославлялись не отдельные монархи, а целые сообщества. Так, Акрополь в Афинах и Капитолий в Риме являли имперское могущество этих славных городов в назидание их подданным и союзникам. Эстетика приветствовалась в общественных зданиях, а позже во дворцах плутократов и императоров, и не предназначалась для крестьянских лачуг или трущоб городского пролетариата.

В Средние века, несмотря на довольно сложную социальную организацию, эстетической составляющей архитектуры уделялось так же мало, если не меньше, внимания. Замки служили в первую очередь крепостями, а красивыми выходили разве что случайно. Самыми прекрасными средневековыми строениями мы обязаны не феодализму, а Церкви и торговле. Соборы прославляли Бога и Его епископов. Торговля шерстью между Англией и Нидерландами, расцветшая благодаря английским королям и бургундским герцогам, послужила поводом создания великолепных суконных палат и мэрий Фландрии и – пусть и несколько менее впечатляющих – рынков Англии. И все же до совершенства архитектуру коммерческих рядов довела родина современной плутократии Италия.

Венеция – невеста моря, город, сворачивающий с пути крестоносцев и поставивший на колени всех христианских монархов; в его Дворце дожей и палаццо богатых купцов нашел отражение новый вид величественной архитектурной красоты. В отличие от неотесанных баронов Севера, городские магнаты Венеции и Генуи не нуждались в уединении и обороне, а жили бок о бок и создавали города, поражающие каждого не шибко дотошного путника великолепием и парадной эстетикой. Скрывать нищету в Венеции удавалось вообще без труда: трущобы ютились в глухих переулках, недоступных взорам проплывающих на гондолах зевак. То было время полного и безвозвратно ушедшего владычества плутократии.

Церковь в Средние века возводила не только соборы, но и сооружения, имеющие непосредственное отношение к современной жизни: аббатства, монастыри и колледжи. Основой им служила определенная форма коммунизма, рассчитанная на мирную социальную жизнь. В этих зданиях все личное сводилось к спартанскому минимуму, а все общее строилось с размахом и роскошью. Смиренному монаху полагалась жесткая голая келья, зато о величии ордена заявляли огромные шикарные залы, часовни и трапезные. В Англии монастыри и аббатства дошли до нас в основном в виде руин, которые радуют лишь туристов, а вот колледжи в Оксфорде и Кембридже до сих пор являются важной частью жизни нации, оставаясь при этом памятниками красоты средневекового общинного порядка.

С распространением Ренессанса на север неотесанные бароны Франции и Англии задались целью навести у себя лоск по типу итальянских богачей. Пока Медичи выдавали своих дочерей за королей, поэты, художники и архитекторы к северу от Альп перенимали флорентийские модели, и знать поменяла за́мки на загородные виллы, которые своей незащищенностью от нападений ознаменовали новые безопасные времена для придворной просвещенной знати. Однако Великая французская революция положила той безопасности конец, и традиционные архитектурные стили утратили свою жизнеспособность. Они остались лишь там, где сохранились старые формы правления, как в наполеоновских достройках к Лувру, вот только их напыщенная безвкусица вопиет о комплексах императора. Он словно задался целью опровергнуть излюбленное причитание своей матери «Pourvou que cela doure»[6].

В девятнадцатом столетии преобладают две архитектурные формы, обязанные своим появлением автоматизации производства и демократическому индивидуализму: заводские трубы, с одной стороны, и ряды малюсеньких домишек для семей рабочих, с другой. В то время как заводы представляют собой организацию экономики, возникшую в результате индустриализации, домишки свидетельствуют о социальной разобщенности – идеале общества индивидуалистов. Там, где высокая цена на землю располагает к строительству больших зданий, в них также налицо чисто архитектурная, а не социальная общность: это офисные блоки, многоквартирные дома или гостиницы, обитатели которых не принадлежат к единому сообществу, как монахи в монастыре, а всеми силами стремятся к тому, чтобы как можно меньше замечать существование соседей.

По всей Англии, где только позволяет цена на землю, утверждается принцип отдельного дома для каждой семьи. Бесконечные ряды таких домов тянутся вдоль железных дорог на подъездах к Лондону или любому другому североевропейскому городу. Каждый домик – центр жизни отдельно взятого человека, а социальное общение имеет место лишь в конторе, на фабрике или в шахте, в зависимости от региона. Социальная жизнь вне семьи (по крайней мере в ее архитектурном выражении) сводится исключительно к экономической деятельности, а потребности в общении, не связанном с экономикой, люди должны удовлетворять в семье либо подавлять. Если судить о представлениях об идеальном обществе по эстетическим качествам архитектуры соответствующей эпохи, последние сто лет можно смело отнести к худшим временам в истории человечества.

Заводы и ряды неказистых домишек воплощают в себе любопытнейшее противоречие современности. Производство все больше рассчитано на массы, а наши интересы во всем, что не касается политики и экономики, становятся все более индивидуалистическими. Это проявляется не только в культуре и искусстве, где самовыражение вылилось в анархические протесты против вообще любых традиций и обычаев, но и (возможно, как реакция на чрезмерную скученность населения) в повседневной жизни простых мужчин и в еще большей степени – женщин.

На фабриках социальная жизнь происходит волей-неволей, о чем свидетельствует возникновение профсоюзов, а дома каждая семья жаждет уединения. «Я сохраняю себя ради себя», – говорят женщины, в то время как их мужей греет мысль о жене, ждущей возвращения хозяина домой. Такое мышление помогает женщинам выдержать, если не предпочесть, жизнь в отдельном домике с собственной кухонькой, каторжной работой по хозяйству и воспитанием детей в одиночку. Их доля тяжела, жизнь монотонна; в собственном доме женщина практически пребывает в заточении, и все же она предпочитает такой образ жизни более общинному, потому что умение справляться с делами самостоятельно тешит ее самолюбие.

Популярность архитектуры такого типа неотделима от положения женщин. Феминизм и право голоса ничуть не изменили участь жен, по крайней мере в среде наемных работников. Жена по-прежнему зависит от заработка мужа и не имеет дохода, несмотря на пожизненный усердный труд. Роль профессиональной домохозяйки предполагает наличие дома, в котором можно хозяйничать. Присущая большинству представителей человеческого рода потребность в самовыражении для женщины не имеет иного выхода, чем посвятить себя дому. Муж, со своей стороны, радостно соглашается с тем, чтобы жена работала на того, в чьей финансовой зависимости находится, то есть на него. Причем жена и отдельный дом отвечают его собственническим потребностям больше, чем любой другой тип существования. Взаимное чувство собственности в браке позволяет как мужу, так и жене компенсировать тоску по социальной жизни сознанием, что у другой половинки не так уж и много возможностей общаться с потенциально опасными особами противоположного пола. Таким образом, хоть жизнь обоих скудна, а у женщин и излишне тяжела, ни один из них не желает иной социальной организации.

Все было бы иначе, если бы замужние женщины – в виде правила, а не исключения – сами зарабатывали деньги вне дома. Среди профессионалов в больших городах уже есть немало жен, самостоятельно зарабатывающих себе на жизнь. Это неплохое начало, но таким женщинам недостает службы помощи по хозяйству или коммунальной кухни, которые частично освободили бы их от домашних обязанностей, равно как и детских садов, способных позаботиться о детях в рабочие часы. Считается, что замужней женщине не по душе работать вне дома и, если после рабочего дня ей приходится выполнять всю работу по дому, как это делают домохозяйки, она наверняка долго не протянет. Однако при правильном подходе к архитектуре женщин можно разгрузить и по хозяйству, и по уходу за детьми, что пойдет на пользу и им, и их мужьям, и их детям; в этом случае замена традиционных обязанностей жен и матерей на профессиональную деятельность бесспорно пойдет во благо. С этим согласился бы любой муж классической домохозяйки, побыв с неделю на ее месте.

Труд жен работающих мужчин, будучи бесплатным, никогда не модернизировался; на самом же деле в нем много лишнего, и многие задачи можно распределить по разным специалистам. Однако первым шагом в этом направлении должна стать архитектурная реформа. Необходимо создать такие же благоприятные общинные условия, какими располагали монахи в средневековых монастырях, – за исключением обета безбрачия. Иными словами, необходимо позаботиться о потребностях детей.

Сначала разберемся с недостатками современной системы, при которой домашнее хозяйство каждой рабочей семьи – будь то отдельный дом или комнаты в многоквартирном блоке – полностью автономно.

Пуще всего в такой ситуации страдают дети. До школьного возраста они слишком мало бывают на воздухе и солнце, кормит их мать, у которой не хватает средств, знаний и времени на отдельное подходящее питание для ребенка, дети постоянно путаются под ногами, когда она готовит и делает прочие домашние дела, из-за чего действуют ей на нервы и получают нагоняи (вперемешку с ласками, если повезет); у них нет ни свободы, ни условий, где можно играть и шалить. В подобной обстановке они вырастают слабыми, нервозными и подавленными.

Жизнь матери ничуть не слаще. Ей приходится сочетать в себе обязанности воспитательницы, поварихи, уборщицы. Поскольку ни одной из этих профессий она не обучена, едва ли у нее получается хорошо. Вместо радости ее постоянно одолевают усталость и раздражение на детей. Муж, приходя с работы, может отдохнуть, она же не знает отдыха и в конце концов практически неизбежно становится узколобой брюзгой с непреходящим чувством зависти.

Положение мужчины куда менее плачевное, поскольку дома он проводит меньше времени. А когда он дома, ему вряд ли доставит удовольствие нудное ворчание жены или «плохое» поведение детей. Скорее всего, он во всем обвинит жену (хотя следует винить архитектуру) с неприглядными последствиями, которые варьируются в зависимости от степени его жестокости.

Конечно, я не утверждаю, что такое происходит повсеместно, но там, где этого нет, все держится на недюжинной самодисциплине, мудрости и физической выносливости матери. Очевидно, что система, требующая исключительных качеств от человека, будет успешно работать лишь в исключительных случаях. Негодность такой системы не опровергнуть наличием редких удачных примеров, где нет серьезных проблем.

Все эти недуги можно разом излечить, заменив архитектуру на более общинную. Следует снести все эти отдельные домики и квартирки с отдельными кухнями, а на их месте построить высокие здания, образующие четырехугольник с общим двором. Причем южную его сторону надо оставлять низкой, чтобы во двор светило солнце. Кухня должна быть тоже общей, а рядом с ней – просторная столовая и другие общедоступные пространства для встреч, развлечений, совместных просмотров фильмов.

В центре двора нужно расположить детский садик, построенный с таким расчетом, чтобы дети не могли причинить вред себе или окружающим предметам: там не должно быть ни лестниц, ни открытых каминов или печей; тарелки, чашки и прочая посуда должны быть из небьющегося материала, и вообще желательно избегать в обстановке того, что детям придется запрещать. При хорошей погоде занятия с детьми должны проводиться на открытом воздухе, а при плохой – если, конечно, на улице не совсем ужасно – в открытом помещении. Кормить детей следует тоже в детском саду, в котором без труда и довольно дешево можно обеспечить более здоровое питание, чем дома. После прекращения грудного кормления и до того, как им идти в школу, детям стоит проводить все дни с утра до вечера в детском саду, где можно играть вволю под минимальным присмотром для их же безопасности.

Такая жизнь очень благотворно отразится на детях. Они будут здоровы благодаря пребыванию на солнце и свежем воздухе, простору и качественному питанию; у них окрепнет характер благодаря свободе и отсутствию постоянных запретов и одергиваний, с которыми сталкивается в детстве большинство трудового населения. Свобода действия, обеспечить которую можно только в специально спроектированном пространстве и которая в детском саду может быть чуть ли не полной, разовьет в детях любознательность и укрепит их силы так же естественно, как это происходит у детенышей животных. Постоянные запреты и ограничения свободы вызывают у детей недовольство и скованность в последующей жизни, а избежать таких ограничений в помещении, которое дети делят со взрослыми, практически невозможно. В общем, детский сад благотворно скажется и на их характере, и на их здоровье.

Выигрыш для женщин будет настолько же примечательным. Как только ребенок отучится от грудного кормления, его можно в течение дня доверить специально обученным воспитательницам. Женщинам не придется больше покупать и готовить еду, мыть потом посуду. Так же, как и мужчины, они будут уходить с утра на работу, а вечером возвращаться домой; так же, как и мужчины, они будут чередовать работу и досуг вместо того, чтобы бесконечно заниматься делами. Они будут видеть детей по утрам и вечерам – достаточно для любви и недостаточно для раздражения. Матерям, проводящим с детьми дни напролет, едва ли хватает энергии на игры, поэтому чаще всего с детьми играют отцы. Каким бы любящим ни был взрослый, никому не справиться без отдыха с требующими неотступного внимания детьми. А в конце дня, проведенного порознь, и матери, и ребенку общение будет в радость. Физически усталые, но психически уравновешенные дети куда больше обрадуются материнской любви после нейтрального отношения воспитательниц. Все достоинства семейной жизни сохранятся без риска тревожащих и разрушительных последствий чрезмерной привязанности.

У мужчин и женщин появится возможность вырываться из крошечных убогих комнатушек в просторные общественные помещения, которым ничто не мешает придать великолепие университетских залов. Красота и простор больше не будут прерогативой богачей. Настанет конец раздражению из-за постоянного пребывания в небольшом замкнутом пространстве, что тоже зачастую отравляет семейное счастье.

Все эти перемены могут стать результатом архитектурной реформы.

Предложенная Робертом Оуэном более ста лет назад концепция «кооперативного параллелограмма», призванная обеспечить трудящихся преимуществами общежития, вызвала немало насмешек. Пожалуй, в условиях поголовной нищеты его предложение и было преждевременным, зато сейчас многие из тех идей вполне осуществимы и желательны. Сам он сумел учредить ясли в Нью-Ланарке на очень прогрессивных принципах. Единственное, его ввела в заблуждение специфика Нью-Ланарка, из-за чего он рассматривал свои «параллелограммы» как производственные ячейки, а не просто места для жилья.

Вообще, в индустриализме основной упор с самого начала делается на производство, тогда как потреблению и обычной жизни уделяется слишком мало внимания. Это следствие погони за прибылью, которая ассоциируется исключительно с производством. В результате на фабриках действуют научные методы и разделение труда доведено до предела, в то время как домашнее хозяйство болтается в хвосте научного прогресса и самые разнообразные хозяйственные задачи взвалены на плечи перегруженных матерей. Таково неизбежное следствие культа прибыли: сферы деятельности человека, не имеющие прямой финансовой выгоды, становятся беспорядочными, бестолковыми и в итоге перестают приносить удовлетворение.

Стоит, однако, заметить: главные преграды на пути подобной архитектурной реформы находятся в психологии самих рабочих и служащих. Они первые возразят, что людям нравится жить в частных домах, что такое жилье тешит их гордость и удовлетворяет собственническим инстинктам. Безбрачная общинная жизнь, как в монастырях, таких проблем не ведала; именно брак и семья пробуждают в людях желание обособляться. Не думаю, что сугубо личное пространство для готовки (помимо разве что конфорки на крайний случай) хоть сколько-нибудь помогает удовлетворить эту потребность. В этом смысле, на мой взгляд, должно хватить собственной квартиры с собственной мебелью. И все же интимные привычки трудно изменить. Быть может, стремление женщин к независимости может постепенно привести к тому, что они начнут все больше работать вне дома, что, в свою очередь, расположит их к описанной нами системе.

Сейчас в среде жен работающего класса феминизм только-только зарождается, но вскоре он должен набрать силу (если, конечно, не будет фашистского отката назад). Возможно, со временем женщины придут к пониманию преимуществ совместной готовки и детских садиков. Рассчитывать на инициативу перемен со стороны мужчин едва ли стоит. Работающие мужчины, включая даже социалистов или коммунистов, как правило, не считают нужным менять социальное положение своих жен.

До тех пор пока в мире царят безработица и почти универсальное непонимание экономических принципов, выход замужних женщин на рынок труда, естественно, оспаривается как угроза лишить работы тех, чьи места они займут. Поэтому проблемы замужних женщин неразрывно связаны с проблемой безработицы, которую, скорее всего, не решить без значительной доли социализма. В любом случае при теперешнем культе прибыли постройка «кооперативных параллелограммов», за которые я ратую, невозможна; масштабно начаться она сможет лишь в рамках развернутого социалистического движения.

Так что здоровье и характер детей, как и нервы замужних женщин, обречены страдать до тех пор, пока экономикой правит стремление к прибыли. Оно годится для достижения определенных целей, но не всех – к последним относятся благополучие женщин и детей в среде работающих людей, а также (еще более утопическое) облагораживание пригородов. И все-таки, несмотря на то что безобразие пригородов мы принимаем как данность, наподобие мартовских ветров и ноябрьских туманов, оно не настолько неизбежно. Если бы пригородами занимались городские власти, а не частные предприниматели, если бы планировали улицы и проектировали дома в стиле общежитий колледжей, то картина непременно радовала бы глаз. Безобразие, равно как нервозность и нищета, входит в ту цену, которую мы платим за рабское поклонение частной наживе.

Глава IV

Мидас нашего времени[7]

Притча о царе Мидасе и его «золотом прикосновении» известна всем, выросшим на «Тэнглвудских историях» Натаниэля Готорна. Достопочтенный царь, будучи большим любителем золота, получил дар от бога обращать в драгоценный металл все, к чему прикасался. Поначалу новое умение привело Мидаса в полный восторг, однако, обнаружив, что золотой становилась и пища, которую он намеревался положить себе в рот, он не на шутку забеспокоился. Когда же от его поцелуя в золото обратилась дочь, несчастный пришел в такой ужас, что стал умолять бога забрать дар. Лишь тогда царь осознал, что золото – не единственная ценность в жизни.

Мораль этой нехитрой истории человечество почему-то никак не усвоит.

Захватив в шестнадцатом веке золото Перу, испанцы решили оставить его себе и создали множество преград, затрудняющих экспорт драгоценного металла. В результате цены во всем испанском владычестве возросли, никоим образом не обогатив при этом Испанию. Сознание собственного возросшего в два раза богатства, может, и тешило чью-то гордость, но, если на каждый дублон купить удавалось половину того, что раньше, выгода была чисто метафизической, так как не приносила ни больше еды, ни лучшего дома, ни каких-либо иных конкретных преимуществ. Англичанам и голландцам, не обладавшим такой властью, как у испанцев, приходилось довольствоваться тем, что сейчас зовется американским Востоком – презренным регионом, не содержащим золота. Однако в качестве источника обогащения этот регион оказался несоизмеримо более продуктивным, чем «золотые» части Нового Света, на которые во времена королевы Елизаветы Первой зарились все нации.

Несмотря на банальность этого урока истории, его прямое отношение к проблемам наших дней, похоже, не укладывается в умах современных правителей. Экономика вообще всегда была поставлена с ног на голову, а в последнее время и вовсе выходит за рамки здравого смысла. Абсурдность того, что творилось в конце войны, заставляет усомниться, на самом ли деле в правительствах заседают взрослые люди, не состоящие на учете в психушках.

Для того чтобы наказать Германию, Союзники решили воспользоваться проверенной временем практикой и потребовать возмещения ущерба. Что ж, сказано – сделано. Вот только назначенная сумма безмерно превышала все золото Германии, если не мира! То есть у немцев математически не было возможности выплатить долг иначе, как товаром. Тут державы-победители спохватились, что о благосостоянии нации привыкли судить по тому, насколько экспорт превосходит импорт. Страна, которая экспортирует больше, чем импортирует, имеет положительное сальдо торгового баланса, в противном случае сальдо считается отрицательным. Навязав Германии репарационные платежи выше, чем у той было золота, Союзники обрекли себя на отрицательное торговое сальдо. К их ужасу, стимулируя германскую продукцию на экспорт, они нечаянно поставили немцев в привилегированное положение.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Написано в 1932 году.

2

Ассоциация христианской молодежи, волонтерская организация. Целями программ YMCA являются укрепление нравственного и физического здоровья людей, объединение их для общественно-полезной деятельности, воспитание уважения к общечеловеческим ценностям. – Примеч. пер.

3

После чего воинов и церковников успешно заменили члены Коммунистической партии.

4

Радость жизни (фр.) – Примеч. пер.

5

Речь о военной кампании во время Первой мировой войны, когда Великобритания и ее союзники сражались с Германией за господство в Атлантическом океане. – Примеч. пер.

6

Искаженная корсиканским произношением французская фраза «Pourvu que ça dure» – «Хоть бы ничего не менялось». – Примеч. пер.

7

Написано в 1932 году.