Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

1. В поисках предка

«Причина, почему мы обратились к Палестине, в том, что это наша страна. Я уже так называл ее так раньше и отказываюсь называть какое-либо иначе»1.

Эти слова принадлежат не еврею, а англичанину, доктору Уильяму Томпсону, архиепископу Йоркскому, и взяты из обращения к Английскому Фонду исследования Палестины в 1875 г. Далее Томпсон объясняет, что Палестина его страна, потому что была дана ему «законами, по которым я стараюсь жить» и «лучшим знанием, какое у меня есть». Разумеется, он имел в виду Библию, книгу иудейского народа и его пророков, которая со временем стала, по выражению Томаса Хаксли, «национальным эпосом» Англии.

На протяжении тысяч лет англичане обращались к Палестине в поисках своих предков, как лосось поднимается от моря к верховья рек, где родился. Задолго до того, как современная археология дала научный ответ, некая смутная расовая память притягивала их мысли на Восток. Самым ранним инстинктом человека всегда было найти своего предка – сначала, возможно, своего Творца, потом своего предка. С тех самых пор, как научился думать, человек строил о нем догадки, рисовал себе его образы, рассказывал о нем легенды. Образ предка, сформировавшийся у англичан, имел двойственную природу: с одной стороны, этим предком считали Брута, внука троянца Энея, с другой – Гомера, внука Ноя[1]. Иными словами, он был продуктом античных легенд Греции и Рима и иудейских легенд Палестины, эмигрантом из Малой Азии, колыбели цивилизации.

В каком-то смысле создатели этого образа, сами о том не подозревая, были недалеки от истины. Столетия спустя портрет первых жителей Британии, разработанный антропологами на основании собранных данных о форме черепа, цвете волос и фрагментов кремня, показали, что – как это ни любопытно – предки англичан происходят как раз из той части света. Не вдаваясь в антропологические аргументы, можно сказать, что считается, что прекельтское население Британии было средиземноморского, если не собственно малоазиатского происхождения. Так что в настоящее время, с точки зрения научных изысканий, в роли предков британцев выступают как раз эти люди каменного века, чьи скелеты безмолвствуют во вскрытых археологами погребальных камерах.

Но кто они были и откуда взялись? Предвосхищая археологию, традиция возводит их к Малой Азии, к тому отдаленному, неопределенному месту, откуда Ной и его семейство начали заново заселять землю после Потопа. Разумеется, традиция – еще не научный факт, но научные факты не всегда есть под рукой. Когда истина, то есть проверяемый факт, недоступна, ее место должна занять традиция. Историк сэр Джон Моррис-Джонс определяет традицию как «изустный рассказ о том, что некогда происходило». Тем самым она становится, добавляет он, «источником сведений, которые следует учитывать и интерпретировать»2. Как таковая, на поведение нации она обычно оказывает влияния большее, чем собственно факты. Прошлая история страны сказывается на ее настоящем – но только в том смысле, в каком видится историческое прошлое ее жителям. Ведь история, как резюмировал Наполеон, «не более чем общепринятая сказка».

Тем самым английская «сказка» начинается с традиций и легенд о Бруте и Гомере и их дедах, соответственно Энее и Ное. Действительно ли Эней жил в Трое, а Ной – где-то в Месопотамии, кто знает? Однако можно сказать, что реальные мигранты из стран, где предположительно проживали Эней и Ной, действительно заселили страны западного мира. Возможно, прекельты, изначально заселившие Британию, привезли с собой воспоминания или легенды о восточном происхождении. Тем самым «сказка» о Бруте – Гомере может иметь под собой столь же прочную основу, что и теории археологов, чьи выводы в любом случае не слишком от нее далеки.

Как бы то ни было, в начале англосаксонской эры, после второго обращения в христианство в VII в. «сказка» начала укореняться в сознании нации. Оккупация острова римлянами на протяжении первых трех веков нашей эры привила его жителям не только античную мифологию, но и новую религию с Востока – иудеохристианскую. Эта религия получила широкое распространение серди кельтов и достаточно укрепилась, чтобы выстоять и пережить и уход римлян в 410 г. н. э., и последующий наплыв язычников англосаксов. Но еще до того бритты, по крайней мере те, кто находились в непосредственном контакте с римской администрацией, выучили латынь и познакомились с Вульгатой[2]. Самое раннее из уцелевших сочинений в истории Англии, написанное не римлянином, а бриттом, – «Epistle» Гильды[3], – написанное около 550 г., свидетельствует о доскональном знании Ветхого Завета. Гильда повествует об ужасающих нападениях, которым подверглись его соотечественники со стороны саксов, ютов и данов, которых он сравнивает с ассирийцами и филистимлянами древности. После рассказа о каждой битве он приводит аналогию из Ветхого Завета и на каждой странице цитирует Пятикнижие, книги пророков или Книгу Псалмов.

Два столетия спустя Беда Достопочтенный, истинный отец английской истории, выдвигает осторожные предположения относительно происхождения англичан. Он возводит их предков к Скифии – этим словом античные географы называли регионы по берегам Черного моря. Тут, как считалось, пристал к горе Арарат Ноев ковчег и отсюда от потомства Ноя произошли все народы мира. Первыми поселенцами Британии Беда называет кимвров, или киммерийцев, которые пришли из тех мест. В поисках предков бриттов это племя, названию которого существуют сотни вариантов написания и которое мигрировало с Востока, можно встретить на каждом шагу. Согласно исследованиям современным антропологам, это вполне реальное племя пришло в Северную Европу вместе с тевтонскими племенами, часть его осела в Галлии, а часть в Британии3.

Беда не рассматривает «сказки» о Бруте и сыновьях Ноя. Впервые в роли предков британцев они появляются в труде загадочного лица; до нас дошли только его имя – Ненний – и его рукописи – «Historia Britonum»[4]. Жил ли он в VIII или в Х веке, в Англии, в Ирландии или в Уэльсе, было ли два Ненния, или вообще это был кто-то третий, было предметом академических и малозначимых споров. Кем бы он ни был, Ненний оставил аутентичный манускрипт эпохи донормандского завоевания, в котором, по словам профессора Полларда, «не делается критического различия между деяниями драконов и деяниями англосаксов». Никто и не ожидал бы от Ненния, что он будет чрезмерно осторожен в высказываниях о происхождении бриттов, и Ненний выводит на передний план Брута, который, по его словам, дал свое имя Британии. Впоследствии эту идею с энтузиазмом пропагандировал хронист XII в. Гальфрид Манмутский, но менее восторженные историки предпочитали держаться авторитета Писаний и выбирали Гомера, одного из сыновей Яфета в Книге Бытия, среди которых поделили острова неиудеев4.

Реформация упрочила позицию Гомера как старейшего бритта в ущерб Бруту. С приходом Реформации Библия, как явленное слово Божие, стала высшим авторитетом, а Книга Бытия – единственным допустимым или даже мыслимым рассказом о происхождении человека. К приукрашиваниям Гальфрида, столь популярным в Средние века, стали относиться с подозрением. «Если найдем, что они смешаны с суевериями, – писал Джон Бейл, историк времен Генриха VIII, – то станем соизмерять их с Писанием и держать в уме греховность их времен». Ему вторил великий историк елизаветинской эпохи Уильям Кэмден, который попытался раз и навсегда разрешить вопрос о происхождении англичан. Отбросив Брута, он остановился на Гомере, который, по его словам, «дал происхождение и имя гомерианам, которые после стали называться кимврами или киммерийцами… Наши бритты, или киммерийцы, истинное и непреложное потомство Гомера. Таково мое суждение касательно происхождения бриттов или, точнее, моя догадка». Далее с осторожностью истинного ученого Кэмден предостерегает, что поиск первого предка может никогда не увенчаться успехом, «поскольку воистину те первые жители прячутся в столь темных глубинах древности, что весьма мала или нет никакой надежды вернуть прилежанием то, что столь много веков было погребено в забвении».

Начиная с Кэмдена, поиски предков превращаются в попытки сплавить воедино сведения, почерпнутые из Библии, и растущий корпус научных знаний о древних народах и их миграциях. К тому времени, когда столетие спустя после Кэмдена Мильтон взялся за написание своей «Истории Англии», Гомер под воздействием этого процесса начал превращаться из человека в племя. Мильтон называет «нелепой выдумкой» утверждение о том, что какой-либо конкретный сын Яфета мог поселиться в Британии, но без тени сомнения продолжает свое повествование в рамках традиции, дескать, после Потопа потомство Гомера заселило северные и западные острова. Теперь повсеместно полагалось, что это потомство и есть племя киммерийцев, чье название ученые выводили из имени «Гомер» в трактатах о преобразованиях в иврите, греческом и кельтском алфавитах.

Сегодня антропологи отметают язык как ниточку, ведущую в прошлое, и предпочитают следовать данным артефактов и костей. Они заявляют, что грамматические структуры и отмирание заимствованных слов являются критерием расового сродства. Они говорят, что ученые прошлых поколений, которые следовали за языком, а не за костями, шли неверной дорогой. Но они как будто не пришли к выводам, радикально отличающимся от выводов их предшественников, которым приходилось подгонять свои гипотезы под рамки Книги Бытия. В роли предшественника британских кельтов они просто заменили индивидуума Гомера на племя с Востока.

Беда, живший в самом сердце того, что мы окрестили Темными веками, нашел кимвров, и в свете современной антропологии кимврам позволено остаться, хотя Гомер сошел со сцены. Все это попросту наводит на мысль, что традиция, «изустный рассказ о том, что некогда происходило», не всегда уступает науке.

2. Финикийцы на Альбионе

Персонифицированный предок в лице Гомера или Брута – легенда. Но реальное звено между древним Альбионом и страной Ханаан было выковано во времена Моисея народом, который уже давно исчез с лица земли: финикийцами и прекельтами. Финикийцы Тира и Сидона были выдающимися мореплавателями и купцами античного мира. Не имея компаса и секстанта, они плавали по неизведанным морям и даже заходили в Атлантический океан. В Первой книге Царств рассказывается, как они водили триремы царя Соломона5 до самого Таршиша, как в древности назывался Кадис[5].

Тяга британцев к старине заставила их ухватиться за этот народ и приписывать им то открытие Британии, то заселение Британии или по меньшей мере торговлю с ней. Хотя бесспорных доказательств не существует, финикийское звено вполне укладывается в пределы вероятного, но главное тут – не вероятность, а связь с известным народом античности и реальными фигурами из Ветхого Завета6, которая объясняет, почему за эту гипотезу так страстно ратуют британские историки.

Доказательства в пользу этой гипотезы строятся главным образом на олове, служившем основной плавильной присадкой в бронзовом веке. Олово добывали в Корнуолле. Как нам известно из Книги пророка Иезекииля, в VI в. до н. э. оно появилось на рынках Трира. Это олово, согласно Геродоту, писавшему в 440-х гг. до н. э., привозилось с островов под названием Касситериды – само слово не дает никаких географических зацепок, поскольку попросту означает «олово» на древне-греческом. Однако все античные географы после Геродота идентифицировали их либо с островами Силли у побережья Корнуолла, либо с самим Корнуоллом7.

Кэмден не только первым из историков нашей эры вывел генеалогию Гомера-кимвров-кельтов, он также первым заговорил о роли финикийцев в античной Британии. С возрождением интереса к античности в Европе XVI столетия английские ученые, следуя за Кэмденом, выкапывали малейшие упоминания об античной торговле оловом, и к немалому своему восторгу, обнаруживали, что благодаря этому самому олову Британия своим античным прошлым может сравняться с Древней Грецией, Троей и странами из Библии. Кембриджский ученый Эйлетт Сэммс так увлекся этой теорией, что написал книгу под названием «Древности древней Британии, выведенные из финикийцев», в которой доказывал, что «сам язык в основе своей, равно как обычаи, верования, идолы, чины и титулы древних бриттов явно финикийского происхождения».

Еще одним связующим звеном считают другой предмет монопольной торговли финикийцев – знаменитую пурпурную краску. Подкрепление эта гипотеза получила, когда на побережье Корнуолла и Девона были найдены свалки осколков раковин особого вида моллюсков, дающих краску нужного цвета8.

Но еще более значительными, чем олово и обломки раковин стали свидетельства в камне. Могучие и невероятные каменные монументы Стоунхенджа и Эйвбери, воздвигнутые неведомо как примитивными солнцепоклонниками Британии, имеют несомненное сходство со священными камнями, игравшими роль в поклонении ханаанитов различным местным богам. Пионер археологии Корнуолла, доктор Борлейз, проводя раскопки доисторических курганов своего родного Корнуолла, полагал, что «грубые обелиски», которые находят в Британии, возможно, воздвигнуты финикийскими купцами божествам своего народа, «поскольку известна пресловутая тяга ханаанитских народов возносить божественные почести подобным грубым камням». Это было написано еще в 1769 г.

Борлейз и ученые после него полагали, что финикийцы открыли Британию приблизительно в XIV в. до н. э.9. Любопытно, что приблизительно в это же время, по предположениям современных археологов, были воздвигнуты комплексы Стоунхенджа и Эйвбери10. Их строительство археологи приписывают, разумеется, не финикийцам или друидам, а племени культуры колоковидных кубков, одному из племен индоевропейской группы, которые с территории Западного Средиземноморья распространились на север и запад, пересекли Альпы и дошли до Британии приблизительно в XVIII в. до н. э., то есть в начале бронзового века. Эти крупнокостные кочевники, полагавшиеся главным образом на скотоводство, но знакомые с сельским хозяйством, имели круглые головы и строили круглые могильные холмы. В Британии они вытеснили более ранее население культуры неолита, которое (так удобно) имело головы вытянутые и строило вытянутые курганы. Археологи до крайности любят людей культуры колоковидных кубков, чью поразительную миграцию прослеживают по всей Европе по черепкам, металлическим пуговицам и пряжкам. Но как бы ни была высокоразвита культура этих кочевников, о них стало слишком поздно известно, чтобы они могли соревноваться за место предтеч в сознании читающих Библию масс. Захороненный в кургане скелет, сколько бы пряжек и кубков при нем ни находили, не столь привлекателен на роль предка, как правители древних Тира и Сидона[6], столь знакомые по страницам Ветхого Завета.

Официально эта традиция была подтверждена и упрочена, когда президент Королевской академии лорд Лейтон получил заказ написать фреску, изображающую «коммерцию античности» на стенах Королевской Биржи в Лондоне. Там всем напоказ изображены чернобородые финикийцы, разворачивающие пурпурные ткани перед изумленными бриттами, которые в обмен предлагают им шкуры и слитки олова.

В 146 г. до н. э. борьба Карфагена и Рима за контроль над Средиземноморьем наконец завершилась победой последнего. С этого момента финикийцы сходят с исторической арены, и мирская власть Востока переходит к марширующим легионам Италии. Вскоре они станут хозяевами и Палестины, и Британии и выкуют новое звено между ними.

3. Римская Иудея и Римская Британия

Когда Британия впервые вышла из тумана доисторических времен на страницы «Записок» Юлия Цезаря, Храм еще стоял. За сто лет или около того, между эпохой Цезаря и падением Храма в 70 г. н. э., Рим покорил и Иудею, и Британию. И евреи, и бритты стали поданными Риской империи, соединенными вездесущими римскими легионами.

Помпей вступил в Иерусалим в 64 г. н.э, когда немощный наследник некогда великой династии Маккавеев призвал римлян на помощь в войне против своего равно никчемного брата. Римляне, разумеется, остались. Помпей низвел Иудею до статуса провинции, и хотя позднее она на краткий период удостоилась ранга зависимого царства при Ироде Великом, но все равно осталась частью Римской империи.

Тот же сценарий, при котором внутренняя рознь открыла двери римским завоевателям, разыгрался в Британии. Хотя Цезарь выиграл битву с бриттами, он не смог завершить завоевание, поскольку у него были связаны в руки в Галлии и его одолевало множество проблем в самом Риме. Но теперь на Британию легла августейшая тень Рима. Шанс заменить тень на нечто более существенное представился в 40-х гг. н. э., когда в Риме правил император Клавдий, а в Британии – царь Циноболин или Кимбелин. Мятеж сыновей, свары между различными племенами и проблемы выплаты дани привели к гражданской войне в Британии, в ходе которой мятежный вождь одного из племен отправился за помощью в Рим, раскрыл внутренние противоречия своих соотечественников и вернулся с готовыми воевать легионами. Книгочей Клавдий, пусть и не был воином, не был, однако, и глупцом и шансы на новые завоевания видел не хуже полководцев. Когда улеглась пыль, как всегда на поле стоял римлянин. Клавдий лично приехал в Британию праздновать свой триумф и по этому случаю воздвиг триумфальную арку в самом Риме.

Этим параллели между участью двух стран не ограничиваются. Восстание кельтских племен во главе с Боудиккой и восстание евреев в Иудее случились на противоположных концах империи Нерона в одно и то же десятилетие. Оба восстания были заведомо обречены, оба вдохновлялись фанатичным патриотизмом и отчаянной смелостью, и оба потерпели поражение. В 61 г. н. э. Боудикка, спровоцированная зверствами римлян, собрала армию, чьи шипастые колесницы мятежно пронеслись по римским поселениям. Это был доблестный удар, который, однако, не удалось повторить впредь. Римские подкрепления пересекли пролив, раздавили восстание царицы, перебили ее народ, положив конец последней попытке кельтской Британии сбросить римское ярмо. В 66 г. н. э. еврейские зелоты попытались сходным образом свергнуть своих римских владык, три года они сопротивлялись армиям Веспасиана и Тита. Но под конец истощенный голодом Иерусалим был взят штурмом, Храм предан огню, а еврейская государственность уничтожена.