Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Король ядов

– Хозяин… – послышался тоненький голосок Дэй. – Вы проснулись?

Морвир испустил страдальческий вздох.

– Милосердный сон и впрямь выпустил меня из ласковых недр своих… обратно в равнодушные объятия мира.

– Что?

Он горестно махнул рукой.

– Не важно. Слова мои падают, как семена… на каменистую почву.

– Вы велели разбудить вас на рассвете.

– Уже рассвет? О, жестокий повелитель!

Морвир откинул тонкое одеяло, выбрался кое-как из колючей соломы – воистину скромного пристанища для человека его непревзойденных талантов – распрямил ноющую спину и на негнущихся ногах спустился по лесенке, вынужденно признавая про себя, что, пожалуй, староват он годами, не говоря уж о том, что слишком утончен во вкусах для ночевок на сеновале.

За ночь Дэй собрала аппарат и к тому времени, как в узеньком оконце забрезжили первые бледные проблески рассвета, успела разжечь горелки. Весело кипели на медленном огне реактивы, беззаботно конденсировался пар, оживленно капали в накопительные колбы дистилляты. Морвир обошел вокруг импровизированного стола, постукивая по нему на ходу костяшками пальцев, на что стеклянные части аппарата откликались легким дребезжанием и позвякиванием. Все как будто было в полном порядке. Впрочем, Дэй училась своему ремеслу у мастера, величайшего, быть может, отравителя Земного круга… кто бы с этим спорил? Но даже созерцание исправно спорящейся работы не смогло вывести Морвира из подавленного состояния духа.

Он утомленно вздохнул.

– Меня никто не понимает. Я обречен на недопонимание.

– Вы – сложный человек, – сказала Дэй.

– Вот именно! Именно! Ты одна понимаешь!

Возможно, только она и была способна оценить скрытые за его внешней строгостью и властностью чувства – глубокие как горные озера.

– Я сделала вам чай. – Дэй протянула ему обшарпанную железную кружку, над которой вился парок.

В желудке у Морвира неблагозвучно заурчало.

– Не надо. Я благодарен тебе, конечно, за доброту и внимание, но… не надо. У меня нынче расстройство пищеварения, ужасное.

– Понервничали из-за нашей гуркской гостьи?

– Категорически нет, нисколько, – солгал он, подавляя дрожь при одном только воспоминании об этих полуночных глазах. – Моя диспепсия – результат постоянного расхождения во мнениях с нашим нанимателем, печально знаменитым Палачом Каприле, упрямицей Меркатто! Я, видимо, просто не могу найти к этой женщине правильный подход! Сколь ни сердечно мое к ней отношение, сколь ни чисты мои намерения, она все воспринимает враждебно!

– Да, она немножко колючая.

– По моему мнению, она превышает пределы колючести и попросту… режет, – закончил он с запинкой.

– Ну, все-таки ее предали, сбросили с горы, убили брата и…

– Это объяснение, но не оправдание! Все мы претерпели горькие превратности судьбы! Нет… я почти уже испытываю искушение оставить ее дожидаться неизбежной погибели и найти другого нанимателя. – Внезапная мысль заставила его фыркнуть. – Герцога Орсо, возможно.

Дэй резко вскинула на него взгляд.

– Вы шутите.

Разумеется, это было не более чем шуткой, ибо Кастор Морвир не относился к числу людей, бросающих нанимателя, с которым заключен договор. Определенные принципы до́лжно соблюдать, в его ремесле – особенно. Но ему показалось забавным развить мысль, и Морвир начал загибать пальцы.

– Это человек, который, несомненно, в состоянии оплатить мои услуги. Человек, которому, несомненно, требуются мои услуги. Человек, который явно не обременен нравственными сомнениями и не страдает приступами малодушия.

– Человек, который сбрасывает работающих на него с горы.

Морвир пожал плечами:

– Никогда не следует позволять себе глупость доверять людям, которые нанимают отравителей. Так-то он наниматель не хуже всякого другого. Эх, и почему эта замечательная мысль не пришла мне в голову раньше?..

– Но… мы убили его сына.

– Ба! Подобные затруднения легко улаживаются, если два человека понимают, что нужны друг другу. – Он небрежно помахал рукой. – Всегда можно что-нибудь придумать. Найти козла отпущения, на которого не жалко будет свалить вину.

Дэй, плотно сжав губы, медленно кивнула.

– Козла отпущения. Конечно.

– Которого не жалко, – подчеркнул Морвир. Вряд ли грядущим поколениям нанесет большой ущерб утрата какого-то изувеченного северянина. Как и безумного преступника или злоязыкого пыточных дел мастера. У него даже на душе слегка потеплело при этой мысли. – Но пока мы, увы, вынуждены заниматься Меркатто и ее никчемными поисками мести. Месть… уж и не знаю, существует ли в мире более бессмысленный, разрушительный и не приносящий никакого удовлетворения мотив?

– Я думала, мотивы не наше дело, – заметила Дэй. – Важна работа и плата.

– Верно, моя дорогая, совершенно верно. Любой мотив безупречен, если влечет за собой необходимость в наших услугах. Ты, как всегда, видишь самую суть вопроса, словно вопрос этот абсолютно прозрачен. И что бы я без тебя делал? – Он с улыбкой взглянул на аппарат. – Как продвигаются наши приготовления?

– О, я свое дело знаю.

– Отлично. Замечательно. Знаешь, разумеется. Ты ведь училась у мастера.

Она слегка поклонилась.

– И хорошо запомнила ваши уроки.

– В высшей степени хорошо. – Морвир наклонился к конденсатору, щелкнул по нему, наблюдая, как в реторту неторопливо капает экстракт ларинка. – Всесторонняя готовность к любой, самой неожиданной случайности жизненно важна. Осторожность – на первом месте, все… ай! – Он уставился на свою руку. На крохотную красную точку, откуда выступила капелька крови. – Что это?..

Дэй медленно попятилась от него. С непривычно напряженным лицом. С иглой в руке.

– Свалить вину? – прорычала она. – А козел отпущения – это я? Хрен тебе, скотина!

– Ну, давай же, давай. – Верному снова понадобилось помочиться. Он стоял возле своего коня спиной к Трясучке, нетерпеливо подергивая коленями. – Давай, давай. Вот она, расплата за походную жизнь.

– Или за черные дела, – сказал Сволле.

– Ничего настолько черного я не сделал, это уж точно, чтобы заслужить подобное дерьмо. Хочется так, что терпеть нет мочи, а как вытащишь его наконец, стоишь на ветру целую вечность… ох… ох… ну же, дрянь!

Он выгнулся назад, сверкнув лысиной. Брызнула маленькая струйка, потом еще одна. И еще, после чего Верный стряхнул последние капли и начал завязывать штаны.

– И это все? – спросил Сволле.

– Тебе-то что? – огрызнулся генерал. – По бутылкам разливать собрался? Все она, походная жизнь… – Он поднялся по склону, придерживая рукой полы красного плаща, чтобы не замарать их в грязи, и присел на корточки рядом с Трясучкой. – Ну-ка, ну-ка. Здесь, значит?

– Здесь.

Фермерский дом стоял в конце расчищенного, заросшего травой участка посреди серого моря пшеницы, под серым небом, затянутым тучами. В узких окошечках сарая брезжил слабый свет, но больше никаких признаков жизни было не видать. Трясучка вытер ладони о штаны. Не часто ему случалось предавать, ни разу так откровенно, во всяком случае, и поэтому он нервничал.

– Все спокойно вроде бы. – Верный медленно провел рукой по белой щетине на подбородке. – Сволле, бери дюжину человек и веди под прикрытием холма вон в ту рощу. Жди там и, коли они нас увидят и побегут туда, покончи с ними.

– Будет сделано, генерал. Умно и просто, правда?

– Нет ничего хуже, чем слишком много планов. Поди упомни их все, да не напутай чего… Ты ведь не напутаешь, Сволле?

– Я? Нет, генерал. Буду сидеть в роще, если увижу, что бежит кто-то, – атакую. Точно как на Высоком берегу.

– С той лишь разницей, что Меркатто нынче на другой стороне.

– Ага. Сучка недоделанная.

– Эй, эй, – сказал Верный. – Капельку уважения. Ты радовался и хлопал ей, когда она тебе победы приносила, так и теперь похлопать не мешает. Беда со всяким может случиться, знаешь ли. Только и всего. Это не значит, что человека надо перестать уважать.

– Верно. Простите. – Сволле немного помолчал. – А не лучше будет попробовать подкрасться туда, спешившись? Я к тому, что верхом-то нам в дом не въехать.

Верный смерил его долгим взглядом.

– Когда я отвернулся, успели выбрать нового капитан-генерала? И это ты?

– Нет, нет, что вы, просто…

– Подкрадываться – это не мое, Сволле. К тому же ты так часто моешься, что Меркатто наверняка унюхает тебя шагов за сто и насторожится. Нет уж, к дому мы поскачем, побережем мои старые колени. Как только проверим окрестности. Если для нас все-таки приготовлены сюрпризы, лучше оставаться в седле. – Он покосился на Трясучку: – Что скажешь, парень?

– Ничего. – Трясучка успел увидеть достаточно, чтобы понять – Верный хороший заместитель, но плохой командир. Дело свое знает, но воображения не имеет. Привык действовать определенным образом и уже не может иначе, даже если требуется сменить тактику. Однако говорить об этом вслух он не собирался. Сильному вождю еще может понравиться, если кто-то выступит с предложением получше, слабому – никогда. – Нельзя ли мне получить обратно свой топор?

Верный усмехнулся:

– Можно, конечно. Как только я увижу Меркатто мертвой. – Повернулся, чтобы спуститься к лошади, запнулся о плащ, злобно дернул его вверх и перебросил нижний край через плечо. – Дерьмо. Знал же, что лучше надеть что-нибудь покороче.

Трясучка перед тем, как последовать за ним, бросил последний взгляд на дом и покачал головой. Нет ничего хуже, чем слишком много планов, это правда. Но слишком мало – считай, то же самое.

Морвир захлопал глазами.

– Но…

Медленно шагнул к Дэй. Нога подвернулась, он пошатнулся, толкнул стол, опрокинув колбу, чье содержимое, шипя, растеклось по столешнице. Схватился рукой за горло, уже понимая, что она сделала, чувствуя, как понимание это разливается по жилам холодом. Уже зная, какими будут последствия.

– Король… – прохрипел он, – …ядов?

– Что же еще? Осторожность – на первом месте, всегда.

Он поморщился – от боли в крохотной ранке на руке и куда более глубокой ране в сердце, нанесенной страшным предательством. Закашлялся, упал на колени, протянул к Дэй трясущуюся руку.

– Но…

Она отбросила его руку носком башмака.

– Обречен на непонимание? – Лицо ее исказилось презрением. Даже ненавистью. Прелестная маска кротости, обожания, невинности спала наконец. – Да что в тебе понимать, чванливый паразит? Тебя насквозь видно, как стеклянного!

Сильней ударить было невозможно. Неблагодарность… и это после всего, что он ей дал! Свои знания, свои деньги, свою… отеческую любовь!

– Душа младенца в теле убийцы! Задира и трус одновременно! Кастор Морвир – величайший отравитель в мире? Величайший зануда в мире – это да, это…

С непостижимым проворством он метнулся вперед, нырнул под стол, резанув при этом скальпелем по ее лодыжке, и вскочил на ноги с другой стороны. Насмешливо уставился на девушку сквозь переплетенье изогнутых трубок и прочих деталей аппарата, в стеклянных и металлических поверхностях коих играли отражения огоньков горелок.

– Ха-ха! – вскричал, абсолютно живой и ни в коей мере не умирающий. – Ты меня отравила? Великого Кастора Морвира убила собственная помощница? Нет, думается мне!

Она взглянула на свою окровавленную лодыжку, вскинула на него широко распахнутые глаза.

– Это был не король ядов, дура! – выкрикнул он. – Жидкость, которая видом, вкусом и запахом не отличается от воды?.. Это и есть вода! Я научил тебя способу производить воду, совершенно безвредную! В отличие от концентрата, которым только что тебя уколол, способным убить дюжину лошадей!

Сунув руку в потайной карман рубахи, он безошибочно выудил кончиками пальцев нужную склянку, в которой блеснуло что-то прозрачное, и показал ей.

– Противоядие.

Дэй вздрогнула при виде склянки, попыталась обежать стол с одной стороны, потом с другой, но ей далеко было до его проворства, и он ускользал без труда.

– Верх неприличия, дорогая! Гоняться друг за другом вокруг нашего аппарата, в каком-то сарае, на грязной ферме! Верх неприличия!

– Пожалуйста, – выдохнула она, – пожалуйста… я никогда… я…

– Не конфузь нас обоих! Ты показала уже свое истинное лицо… хищница неблагодарная! Разоблачила себя, вероломная дура!

– Я не хотела, чтобы на меня свалили вину! Меркатто сказала, что вы рано или поздно переметнетесь к Орсо. И сделаете меня козлом отпущения! Меркатто сказала…

– Меркатто? И ты ее слушала? Слушала, как меня хулит эта полоумная, обкурившаяся хаски, этот палач, на совести которого реки крови? Воистину, достойный путеводный маяк! Проклятье, как я мог быть настолько глуп, чтобы доверять кому-то из вас… В одном ты права, пожалуй, я и впрямь подобен младенцу. Сама незапятнанная невинность! Само милосердие даже к незаслуживающим его! – Он бросил Дэй противоядие. – И пусть только кто-нибудь скажет… – провозгласил, глядя, как она нашаривает склянку в соломе, – …что я не самый… – как хватает ее и выдергивает пробку, – …великодушный, сострадательный и всепрощающий отравитель… – как высасывает содержимое, – …во всем Земном круге!

Дэй утерла рот и выдохнула:

– Нам… нужно поговорить.

– Поговорим, конечно. Но недолго.

Ресницы ее дрогнули, по лицу пробежала судорога. В точности как он и ожидал. Наморщив нос, Морвир бросил на стол скальпель.

– На лезвии яда не было. Но ты выпила только что неразведенный настой леопардового цветка.

Глаза у Дэй закатились, лицо покраснело. Она рухнула на солому и задергалась. На губах запузырилась пена.

Морвир шагнул вперед, наклонился над ней, оскалив зубы, и потыкал в грудь скрюченным пальцем.

– Тебе – убить меня? Отравить меня? Кастора Морвира? – Каблуки ее дробно застучали по полу, вздымая облачка соломенной пыли. – Я – единственный король ядов, а ты… наивная дура! – Судороги сменились дрожью, тело выгнулось колесом. – Наглая! Самонадеянная! Злая! Э-э-э… – Задыхаясь от негодования, он замешкался в поисках нужного слова и тут понял, что она мертва.

Помолчал, глядя, как постепенно обмякает тело. Потом рявкнул:

– Дерьмо! Полное дерьмо!

Удовлетворение от победы растаяло быстро, как снег, выпавший в конце весны. На смену явилось сокрушительное разочарование, боль и горечь. И растерянность, когда до него дошло, как изменилось вдруг его положение. Он остался без помощницы. И без нанимательницы. Ибо после услышанного от Дэй сомневаться не приходилось – виновата во всем была Меркатто с ее интригами. Вместо благодарности за самоотверженный тяжкий труд в ее интересах его ждала смерть. И как он не предвидел такого поворота событий? Почему оказался не готов к нему после всех превратностей судьбы, которые уже пришлось претерпеть? Видимо, он слишком мягкий человек, чтобы жить в этой жестокой стране, в этот непрощающий век. Слишком доверчивый и дружелюбный – не на пользу себе. Видит мир в розовых тонах – из-за собственной доброжелательности, и его проклятье – вечно ждать от людей лучшего.

– Стеклянный?.. Дерьмо! Ты… дерьмо! – Он обиженно принялся пинать тело Дэй, вздрагивавшее от каждого удара башмаком. – Чванливый?.. – Голос его сорвался на визг. – Это я-то – сама чертова скромность!

Тут Морвир сообразил, что не пристало человеку столь безгранично чувствительному, как он, пинать мертвое тело. Тем более тело той, о ком заботился почти как о дочери. И на него внезапно нахлынуло слезливое раскаяние.

– Мне жаль! Очень жаль. – Он опустился рядом с ней на колени, откинул волосы со лба, коснулся дрожащими пальцами лица. Такого невинного… не видеть ему больше ее улыбки, не слышать голоса. – Ужасно жаль, но… но… Никогда тебя не забуду, но… э-э-э… фу!

В нос ударил едкий запах мочи. Труп опорожнился – неизбежный побочный эффект от принятия большой дозы леопардового цветка. Он, со своим опытом, должен был бы об этом помнить, но встал коленями прямо в растекшуюся по соломе лужу и промочил штаны.

Брезгливо поморщившись, Морвир поспешно поднялся на ноги.

– Дерьмо! Дерьмо! – Схватил со стола колбу, швырнул ее в стену. Та брызнула осколками. – Задира и трус одновременно?.. – Еще раз злобно пнул тело Дэй, ушиб ногу и забегал вне себя по сараю.

– Меркатто! – Гнусная ведьма, подбившая на предательство его ученицу. Лучшую, самую любимую ученицу, которую он перехватил у Эловео Крея в Остенгорме, предварительно его отравив. Надо, надо было убить Меркатто еще у себя в саду, но грандиозность, значимость и явная невозможность исполнения работы, ею предложенной, раздразнили его тщеславие. – Будь проклято мое тщеславие! Мой единственный порок!

Но мстить он не будет.

– Нет.

Столь низменные и нецивилизованные устремления не в его характере. Он – не дикарь и не животное, как Змея Талина и ей подобные, он – утонченный, культурный человек с высочайшими этическими принципами. Изрядно поиздержавшийся после верной своей и нелегкой службы и потому нуждающийся в солидном контракте. В солидном нанимателе и в благопристойном заказе на убийство с безупречным мотивом, результатом чего явится солидная, честная прибыль.

И кто заплатит ему за убийство Палача Каприле и ее дружков-варваров?

Ответ очевиден.

Морвир повернулся к окну и отвесил свой самый угодливый поклон, изящнейшим образом отведя в сторону руку.

– Великий герцог Орсо, мое драгоценнейшее… почтение.

Выпрямившись, он нахмурился. За окном, на вершине холма, чернели на фоне серого рассветного неба силуэты нескольких дюжин всадников.

– Во имя чести, славы и, главное, достойной платы! – Под дружный смех Верный обнажил и высоко вскинул меч. – Вперед!

Конники длинной цепью двинулись вниз по склону, рассыпались, войдя в пшеничное поле, и, вырвавшись на травянистый луг, перешли на рысь.

Трясучка скакал вместе со всеми. Выбирать не приходилось, поскольку рядом был Верный. И попытайся он отстать, его, пожалуй, не поняли бы. Топор бы в руки… Но надежды, как это часто бывает, не оправдались. Впрочем, возможность держать поводья обеими руками даже порадовала, когда рысь сменилась галопом.

Они были уже шагах в ста, а все по-прежнему оставалось спокойным. Трясучка, угрюмо глядя на дом, сарай и низкую стену перед ними, напрягся, подобрался. План казался плохим. И раньше таким казался, но сейчас, когда уже был на ходу, выглядел с каждым мгновеньем все хуже. Неслась назад земля под конскими копытами, подпрыгивало под натертой задницей седло. Ветер выжимал слезы из прищуренного глаза, холодил незажившие шрамы, не прикрытые повязкой. Скакавший справа Верный с поднятым мечом, в развевающемся за спиной плаще, кричал:

– Ровней! Ровней!

Цепь слева растягивалась, выгибалась, мелькали разгоряченные лица всадников и конские морды, копья, торчащие во все стороны под разными углами… Трясучка высвободил ноги из стремян.

И тут распахнулись разом все ставни на окнах дома. Он увидел осприйцев, поднявшихся из-за стены, – блеснули стальные шлемы, потом взведенные арбалеты. Миг настал сделать то, что должен. И срать на последствия. Трясучка глубоко, до хрипа, втянул в грудь воздух, задержал дыхание и скинулся с седла. Услышал сквозь цокот копыт, бряцанье металла и шум ветра в ушах пронзительный крик Монцы.

В следующий миг земля ударила его в челюсть так, что зубы клацнули. Хлебнув грязи, Трясучка куда-то покатился. Все смешалось – серое небо, несущиеся кони, падающие люди. Кругом гремели копыта, в лицо летели комья земли. Остановившись наконец, он попытался было подняться на колени. Но кто-то, размахивая руками, рухнул на него и снова опрокинул на спину.

Морвир подкрался к дверям сарая, приоткрыл их и высунул голову как раз в тот миг, когда из-за стены поднялись осприйские солдаты и обрушили на атакующих смертоносный град арбалетных стрел.

Люди Верного на лугу начали дергаться в седлах и валиться наземь; рухнули, придавив седоков, несколько лошадей. Раздались яростные и испуганные крики, отчаянное конское ржание. Из строя разом выбыло около дюжины всадников. Но остальные, не дрогнув, продолжили атаку, высоко воздев сверкающее оружие и перекрывая боевым кличем предсмертные вопли павших товарищей.

Морвир заскулил, поспешно захлопнул двери и прижался к ним спиной. Сражение не на жизнь, а на смерть. Бешенство и беспорядочность. Острый металл, летящий с огромной скоростью, – проливающий кровь, разбрызгивающий мозги, разрубающий мягкую плоть, обнажая омерзительные внутренности. Самый варварский способ ведения дела, в котором он решительно не знаток. Собственные кишки его, к счастью, пока еще целые, свело в приступе животного ужаса и отвращения, который сменился волной более осмысленного страха. Если победит Меркатто… можно не сомневаться в том, какая участь ему уготована. Смерть его невинной ученицы, в конце концов, эта женщина спровоцировала без малейшего колебания. Если победит Тысяча Мечей… он – сообщник убийцы принца Арио. Мучительное расставание с жизнью предстоит в любом случае.

– Черт!

В дверь не выйти – двор фермы вот-вот превратится в двор скотобойни; окна слишком маленькие, не пролезть. Спрятаться на сеновале? – нет, нет, что он, и в самом деле пятилетний ребенок?.. Лечь рядом с Дэй и притвориться мертвым? В лужу мочи?.. Никогда! Морвир кинулся к дальней стене сарая, зашарил по ней в поисках выхода. Наткнулся на шатавшуюся доску и начал колотить по ней ногой.

– Ломайся, дрянь такая! Ломайся! Ну, ломайся же!

Страшные звуки сражения снаружи становились все громче. Что-то стукнуло в стену сарая – заставив Морвира подпрыгнуть и оглянуться – с такой силой, что с балок посыпалась пыль. Подвывая от страха и нетерпения, обливаясь потом, он вернулся к своей «плотницкой» работе. Еще удар, и доска наконец вылетела. В узкую щель проник тусклый утренний свет. Морвир пал на колени, повернулся боком, протолкнул в щель голову, оцарапавшись о шершавые края досок, и узрел поле бурой пшеницы, а за ним, шагах в двухстах, небольшую рощицу. Укрытие. Он высунул руку, тщетно пытаясь ухватиться за наружную поверхность стены. Пропихнул плечо, грудь до середины, а потом… застрял.