Последняя сказка Лизы
«Почему Влад просто не пошлёт пацана подальше?» – подумала я. – «Ему же явно не нравится этот разговор».
– В общем…
Я чувствовала, как муж выпятил вперёд челюсть и говорит сквозь плотно сжатые зубы:
– Ты. Сейчас. Уходишь. Мы. Не. Будем. Отрываться. Ни по полной, никак вообще. Хватит с тебя на сегодня.
Я почувствовала, что муж поднимается с места, и шмыгнула вглубь коридора к комнате.
– Пожалеешь же! – теперь отчётливо весёлый, хоть и чуть обиженный голос мальчишки был слышен и отсюда. – Тебя же самого на куски рвать начнёт!
– Перетерплю! – крикнул ему на ходу, уже поднимаясь по лестнице, Влад.
Затем я все-таки шмыгнула в комнату и опять плотно затворила за собой дверь, уже не беспокоясь, что меня кто-нибудь услышит. К моему убежищу подошёл Влад.
– Лиза! – позвал он тихонько, и я затаилась, чуть дыша. – Ты спишь?
Конечно, промолчала. Он потоптался немного под дверью, затем с каким-то полным вселенской скорби вздохом произнёс: «Родная моя, любимая!». Через минуту в конце коридора захлопнулась дверь.
А я опять упала на кровать, и – верите или нет, – но проспала без всяких снов теперь уже до самого утра.
Когда, проснувшись, я вышла в коридор, первое, что увидела – это серые весёлые глаза Влада.
– Соня засоня, – пропел он совершенно обычным голосом и улыбнулся самой широкой своей улыбкой. – А ты чего в другом номере ночевала?
– Как? – удивилась я, каким-то седьмым чувством понимая, что сейчас можно не бояться. – А ты… Не помнишь?
– Да я свалился как подкошенный, даже перекусить не успел. Голодный, аки стая аллигаторов. Проснулся – тебя нет. Думал, уже кофе внизу пьёшь. А ты тоже только встала!
– Влад! Притворяешься? Думаешь, я забыла, как ты вчера себя вёл? И на дороге, и в магазине, где ты обругал кассира.
При упоминании о кассире глаза Влада вдруг стали наливаться опасной бирюзой, и я, наученная горьким опытом, вдруг отбросила мысль говорить сейчас о том, что не давало мне покоя.
Быстро сказала:
– Я пошутила. Ты храпел. Просто невыносимо храпел. Пойдём пить кофе.
И мы спустились вниз, прихватив с собой разбросанные по комнате печенюшки и окорочка. Влад вёл себя как ни в чём не бывало, ну и я тоже сделала вид, что ничего особенного не происходит. Включилось чувство самосохранения.
Хотя бы потому, что у него до сих пор были все мои деньги, ключи от дома и телефон.
На кухне было всё так же пустынно, но чайник был горячим, а к кофе и сахарнице прибавились тарелки с маленькими круассанами и маслёнка. В дневном свете жуть прошедшей ночи исчезла, остался только лёгкий привкус недоумения. Мы даже с удовольствием позавтракали. И Влад стал самим собой, как прежде, с ним было весело и приятно до головокружения.
Я протянула ладонь через стол, дотронулась до его лба.
– Ты чего?
– Прохладный, – пожала я плечами. – Мне показалось ночью, что у тебя поднялась температура. Как будто ты не в себе…
– И в самом деле чувствовал себя неважно, – признался Влад. – Не хотел говорить, но мне было паршиво. Сейчас всё в порядке.
Я помыла чашки, пока он грузил наши вещи в машину. Притормозила на пороге, натягивая шапку, когда в дом вошёл плечистый высокий мужчина в куртке защитного цвета. На куртке красовался знак «МЧС».
– Здравствуйте, – улыбнулась я. – Вы…
– Я хозяин отеля, – виновато произнёс он, – извините, что не смог встретить. Срочно вызвали по службе. Жуткая авария, всю ночь дыры латали.
– Ничего страшного, – вежливо ответила я. – Кстати, спасибо за круассаны.
– Какие круассаны? – взгляд человека, который не спал сутки.
– Утром. Свежая выпечка. Очень вкусно.
– Я только что пришёл, – опять же устало произнёс хозяин. – И ничего не знаю про круассаны. Если хотите, я верну часть денег за несостоявшийся завтрак…
– Не стоит, – обречённо ответила я. – Всё в порядке.
И в самом деле – по факту мы съели обещанный в прейскуранте завтрак…
Влад закрыл широкие ворота и вернулся в машину.
– Итак, куда мы отправимся сегодня? Кроме усадьбы, тут ещё есть…
Я тихо ответила:
– Мне хочется домой. Поедем домой?
Машина тронулась. Влад пребывал в прекрасном расположении духа. Шутил, как обычно, мурлыкал обрывки каких-то песенок, иногда взглядом приглашая меня присоединиться к своему вокалу. Я молчала, хотя сидеть такой надутой мне самой не доставляло ни малейшего удовольствия. Но как-то не веселилось. Обидно, что после вчерашней истерики муж весело крутит руль и мурлычет себе под нос какую-то песенку. Влад собирался получить удовольствие от путешествия, отравив мне желание радоваться и воздух, который теперь вызывал тошноту. Это было слишком.
Дорога вывела за околицу. Храм, высившийся над городом массивными куполами, остался за спиной, и я почему-то обрадовалась, когда он скрылся из вида. Отныне этот ни в чём не повинный храм останется у меня в памяти, как точка невозвращения.
Всю долгую и тихую дорогу домой я незаметно разглядывала Влада, ставшего вдруг кем-то незнакомым. До сих пор, стоит мне закрыть глаза, я вижу его именно такого, и пульс учащается.
На его лице – мягкое спокойствие, отсвет розоватого заката от серых снежных заносов по обочине шоссе. На правой щеке, обращённой ко мне, откуда-то появилась ямочка, которая делает его похожим на мальчишку. Припухлые губы и взъерошенные волосы – если бы не двухдневная небритость, я бы дала ему в тот момент лет пятнадцать.
– Вот каким ты был, – мои слова тонут в мерном гудении мотора, настолько тихо, одними губами они произнесены. – В пятнадцать…
– Что? – он немного развернулся ко мне. – Ты что-то сказала? Я не расслышал.
– Сбавь скорость, – торопливо произнесла я. – Ты опять попадёшь на камеры. После прошлой поездки штрафы пришли огромные.
Почему-то я стеснялась признать, что разглядывала его. И… Мой пульс при этом учащался, а дыхание перехватывало. После его вчерашних истерик это казалось чем-то диким и несвоевременным.
– Да плевать на их штрафы, – даже в его голосе чувствовалась подростковая безбашенная дурость.
Он улыбнулся, глядя перед собой:
– Скорость, детка, вот что важно…
Тупая фраза. Влад никогда не говорил мне это пошлое до тошноты «детка». И всё-таки моё сердце опять замерло. На мгновение показалось, что мы оба – и в самом деле дети, тайком взявшие у родителей машину покататься. Когда главное «скорость, детка», а на всё остальное и в самом деле плевать.
Он вдруг повернулся, чтобы, чуть наклонившись, поцеловать меня в щёку.
– Дорога, Влад! – мне стало страшно.
– Остановимся? – хрипло предложил он, и авто и в самом деле резко затормозило.
Влад, торопясь, отстегнул свой ремень безопасности, который словно змея с тихим шипением исчез под креслом. Я хотела возразить, но он не дал мне сказать ни слова. Одной рукой ещё плотнее прижал ремень на моей груди, не давая пошевелиться, другой схватил за шею. Очарование, убыстряющее мой пульс ещё несколько минут назад, резко пропало.
– Мне больно, – выдохнула я прямо в его губы, перекрывшие возможность дышать.
Поцелуй был чужим, незнакомым. Неопытным, а от этого – болезненным, сорвавшимся с катушек, словно мстящим за долгое воздержание. Тридцатилетний мужик, которым и был мой муж, не мог в одно мгновение стать таким угловатым и неопытным.
– Что за чёрт? – выкрикнула я, отчаянно уворачиваясь от зубов, больно царапающих мою щёку.
Он замер на мгновение и вдруг с каким-то хлюпающим стоном отпрянул:
– Ты любишь меня, Лиза?
Тон его голоса изменился. Это опять говорил мой муж со знакомыми интонациями, только словно откуда-то издалека, со стоном выдыхая звуки. И тело среагировало на голос, произносящий моё имя. На то, КАК он его произнёс. Перехватило горло, и я, забыв про всё и вся, просто кивнула. Это была правдой. Я любила Влада. С самого первого мгновения. И мимолётная истерика не могла так просто перечеркнуть необъятную, как море, и высокую, как небо, любовь. Так же, как и странный разговор, который я слышала ночью. И нелепое падение в неосвящённый храм. Конечно же, такие мелочи не могли перечеркнуть то, что я к нему чувствовала. Поэтому лучшее – просто забыть, как ночной кошмар.
Влад наклонил голову и улыбнулся, словно прочитал мои мысли. Натяжение ремня, пережавшего кислород, ослабло. Его рука проникла под шарф и осторожно заскользила по открывшейся шее. Двинулась ниже и замерла, сжав грудь, сквозь которую колотилось сердце. Кончик носа коснулся моей щеки.
– Если любишь, то не сдавайся…
Глава третья. «Лиза, это дом. Дом, это Лиза»
Всех аштаракских детей по утрам «спускали с горы». Тех, что постарше, собирал школьный автобус, а малышей сами родители отвозили в детский сад. Это казалось неудобным: то, что и сад, и школа, и вообще все культурные и не очень учреждения находились в городишке у подножья горы. Но сами аштаракцы даже гордились отдалённостью их домов от цивилизации и сопутствующих ей издержек.
– Для наркоманов или воров наша деревня слишком труднодоступна, – в первый же день пояснила Тея, просто подпирая камнем дверь, чтобы та случайно не распахнулась от сквозняка.
В доме никого не оставалось, а Тея даже не удосужилась повернуть ключ в замочной скважине.
– Мало кто заберётся так высоко на гору, – засмеялась она, увидев мой недоумённый взгляд. – А я всё равно уже и не помню, где ключ…
Я не поверила ей, думала – шутит, пока не убедилась, что в Аштараке и в самом деле никто не запирает дверь. Мама рассказывала, как в её социалистическом детстве ключи оставляли под ковриками у входа, но с тех беззаботных, по её воспоминаниям, дней сменилось уже не одно десятилетие. Подъезды за это время затянулись бронёй и обросли домофонами, а такое понятие, как деревянные двери, кануло во тьму веков.
Поэтому Аштарак сразу показался мне островком безмятежности вне времени и – немного – пространства. Я не ошиблась, когда, повинуясь неясному зову интуиции, выбрала именно его своим убежищем. Даже ничего не зная об этом месте, кроме того, что здесь живут Тея и Алекс.
Аштаракские дети уезжали рано утром, я ещё крепко спала. Поэтому открыла глаза, только когда услышала крик с первого этажа:
– Лиза, я ушла. Завтрак на столе, кофе я намолола, сама сваришь.
Соскочив с кровати, я босиком и в пижаме кинулась к лестнице и прокричала, перегнувшись через перила:
– Ты куда-то уходишь?
– Спущусь в город за продуктами. Тебе что-нибудь нужно?
–– Я пойду с тобой.
Тея улыбнулась:
– Отдыхай пока. Не успеешь собраться, автобус будет через пять минут. В следующий раз поедем вместе. Так тебе что-нибудь купить?
Я на секунду задумалась.
– Купи мне…
Мне очень захотелось, чтобы Тея мне чего-нибудь купила. На самом деле я жаждала внимания и заботы.
– Кондиционер для волос. А то я просто шампунем голову мыть не могу. Мне обязательно нужен кондиционер.
Тея кивнула в знак согласия и тихо выскользнула за дверь. Через несколько минут просвистело чихание пригородного автобуса, и всё опять погрузилось в самую тишайшую тишину. Даже кошки, обычно топающие по дому как стадо бизонов, затихли, развалившись на половицах веранды в пятнах солнечных лучей.
Я осталась одна в доме, если не считать задремавших кошаков – Армстронга и Джаз. И поняла, что пришло время представиться по всей форме. Дом наблюдал за мной, пока отсыпалась и приходила в себя. А теперь требует отчёта, кто я такая.
Как была – в пижаме, только надев пушистые розовые тапочки, – пошла обходить старое пространство, дотрагиваясь руками до стен, поглаживая кончиками пальцев перила и впуская его внимательный взгляд в душу.
Дом был двухэтажным, большим, покосившимся от старости. Ноздреватые, пенящиеся лопнувшей штукатуркой трещины прорезали могучее здание. Время, дожди и ветра скомкали его оболочку, набросали едкие зелёные пятна мха и плесени на стены, перекосили оконные рамы и дверные проёмы. Но дом не сдавался. Это был могучий, всё ещё надёжный старик, утопающий в заросшем саду, который он вырастил и за которым внимательно приглядывал. Словно напоминал деревьям: «Я же помню, как вы пешком под стол ходили!».
Держал древней силой и перекошенную литую калитку, и навес, обвитый трепетной лозой, и каменные глыбы, что крепили ползущий овраг. Раскинулся в ложбине со всеми постройками и садом, растрескавшимися ступенями, которые уводили вниз к ярко разрисованному входу.
У Теи и Алекса гостила недавно Хана, знакомая художница, приезжавшая в Аштарак, чтобы «вдохнуть заряженной на добро атмосферы». Всё, до чего она смогла дотянуться, Хана украсила картинами – яркими и странными на фоне обветшавших стен. Дом позволил ей это сделать. Как дедушка, снисходительно разрешивший внучке нацепить бантик на свою всклокоченную бороду.
На входной двери, придавленной камнем, большие оранжевые ящерицы настороженно выглядывали из зарослей невиданных растений, распластавшихся по створкам. Растения, кстати, тоже были оранжевыми, и чёрные глаза пятнистых гекконов казались особенно пронзительными на бурном рыжем фоне.
Я подмигнула нарисованным ящерицам:
– Перезимуем здесь, верно?
Они молчали, не отрывая от меня круглых строгих глаз.
– Вы не можете убежать, а потому так печальны? – спросила я, немного подлизываясь к картине.
Привычка извиняться, казалось, уже навсегда окрасила мой голос виноватым тоном. Несмотря на все усилия не упасть в ощущение беды, я снова и снова скатывалась туда. Всё моё существо стремилось вновь радоваться любым проявлениям жизни. Но слишком долго я пребывала в засасывающем безвременье чужой душевной болезни. Выход из этого состояния был тяжёл и мрачен.
– Я, в отличие от вас, могу убежать, куда угодно, но не в состоянии избавиться от боли, которая впилась в меня стойкими красками, – я выбрала одну из ящериц, и обращалась к ней.
Так было… Душевнее, что ли…
– Дьявольское тавро, которое Влад выжег в моей душе. Знак принадлежности к тьме. Я не люблю себя такую. И так больно от этой нелюбви…
Ящерица словно передёрнулась от моего трагического пафоса. Хотя, конечно, это просто сквозняком колыхнуло непрочную дверь. Честно говоря, мне самой было противно от стенаний. В мире столько же радости, сколько и горя. Когда что-то одно перевешивает в человеке, он становится невыносимым.
Но в тот момент, когда дёрнулось юркое туловище рыжего геккона, я вдруг вспомнила маленьких драконов на навесе «Теремка». Нет, они не были так уж сильно похожи, но что-то…
Брось! Даже если Хава собиралась изобразить саламандр, чего бы огненные духи забыли в густых зарослях травы? А я уже явно слышала приглушенный шелест диковинных листьев, словно картина незнакомой мне художницы потянулась ко мне, желая утешить и помочь.
– Посмотри на этот Дом, – пронеслось у меня в голове. – Этому Дому – с большой буквы – больше ста лет. Он стар, он болен, он разрушается. Но этот Дом могуч какой-то внутренней силой, и все слушают его. За что он держится? За небо. Учись держаться за небо, за горы, за море, за воздух, за огонь. Сначала это очень трудно, но ничего не даётся без труда. Смотри на открытый огонь, когда станет совсем невыносимо. Хватайся за воздух. Когда научишься, поймёшь, что огонь не ранит, а греет. Воздух не давит, а сгущается, помогая держать груз проблем. Станет легче. Учись держаться за огонь и воздух. Хотя бы потому, что тебе просто больше не за что держаться.
Я не успела удивиться странным мыслям.
Старый Дом вдруг замер, словно призывая услышать что-то важное. С улицы донеслись взволнованные голоса. Звуки катились с вершины оврага, кажется, с автобусной остановки, отгороженной высокими деревьями с густой листвой. Двор и меня в нём говорящие не видели, я же прекрасно слышала каждое слово. Хотя не всё понимала.
– Шу сар? Инч патаэц? – спрашивала женщина. – Почему это произошло сейчас? Сатанан тани! Андак майя?
– Ле. Но Ануш сказала, что не стоит волноваться. Куллю тамам. Это ненадолго.
– Ян не сможет сегодня отправиться в горы. Он сломал ногу, и сразу вся деревня проснулась ночью от зова. Ты думаешь – простое совпадение? И сколько нам сидеть без воды? Ма нэфгэмш…
Да, кстати. Воды в доме не было, я поняла это, когда попыталась умыться.
Женские голоса вдруг убавили громкость.
– Всё случилось сразу после зова. Зачем Ануш говорит, что это не связанные между собой вещи?
– Затем, что нам давно уже обещают централизованное водоснабжение, – язвительно произнёс голос более благоразумный. – И именно потому, что мы часто остаёмся без воды. Зависим от настроения гор.
– Этот случай не имеет ничего общего с настроением гор. Так или иначе, он пришёл. И Ануш связана с зовом, и ты это знаешь.
– Нет, чэ гитэм! Я вообще не хочу вмешиваться в дела Ануш. Если она сказала, не волноваться, чем узум хоранам. Чем узум кез лъсэл!
– А я – да. И очень боюсь того, что может произойти. Тебе легко говорить – с двумя маленькими сыновьями. Миш айза… У меня все-таки дочь, и Дадик с раннего утра до позднего вечера крутится на рынке…
Голоса разом умолкли. Вслед за резко наступившим молчанием раздалось фырчание подходящего к остановке автобуса, взвизг тормозов, Теино звонкое «Здравствуйте», и опять затихающее в конце улицы «фыр-фыр-фыр».
Я побежала к калитке встречать подругу. Тея на ходу достала кондиционер для волос и весело-дразняще покрутила яркой баночкой перед моим носом.
– Не забыла, не забыла, – пропела она.
Я выхватила у неё из рук баночку и тут же печально вздохнула.
– Воды нет. И тётки на улице говорили: что-то случилось в горах, и какая-то Ануш сказала, что воды долго не будет, но волноваться не стоит. И не смотри на меня так, да, я подслушивала. Лучше объясни, почему из-за того, что ночью кто-то дул в охотничий рог, у нас теперь нет воды. И при чем тут горные обвалы?
– Вот же суеверные! – засмеялась Тея. – Не при чем тут никакой звук рога. А вот обвалы…
Мы вошли в Дом, и Тея продолжала рассказывать, уже разбирая покупки на кухне:
– Во время ливня дождевые воды в горах собираются в специальный резервуар, а потом оттуда по самодельным трубам идут в деревню и распределяются по домам. Очевидно, где-то произошёл то ли обвал, то ли камнепад, который повредил эту систему. Такое редко, но случается. Чтобы найти повреждённый участок, нужно идти по всей трубе в гору. Это далеко и трудно. А наш главный «специалист по проверке» сломал ногу, поэтому всем придётся сидеть без воды и ждать, пока Ян поправится.
Тея хлопнула дверцей холодильника.
– Алекс уже порывался проверить, – продолжала она, – но местные сказали, что он не сможет дойти. Заблудится. Уж не знаю, почему так сказали. Он, вроде, не такой уж бестолковый. Может, конечно, я ослеплена любовью и вижу его в исключительно сияющем свете, но…
– Нет, нет, – успокоила я её. – Он совсем не бестолковый, а даже наоборот… Только…
Мысли настойчиво возвращались к подслушанному разговору.
– Только почему они с таким придыханием говорили про эту Ануш?
– Это как раз совсем не удивительно, – засмеялась Тея. – Ануш – сердце и кровь деревни. К ней стекается вся информации, и она распределяет жизненные потоки. Скрывает в себе деревенские тайны, и знает всё обо всех. Мне кажется иногда, что она – нечто большее, чем местная аборигенка. И что она просто включает дуру, когда притворяется бестолковой сплетницей. Что-то в ней есть такое… Иногда жутковатое. Но я просто её не очень хорошо знаю.
– А сколько ей лет? – спросила я.
– Это тоже сложно сказать. Думаю, за сорок. Или даже больше. У неё есть маленькие внуки, это точно. А иногда мне кажется, что не больше тридцати…
– Как так? – я впервые слышала про женщину, которая может выглядеть с разбросом в двадцать лет.
Нет, конечно, некоторые женщины говорят такое про себя, но это они сами так думают.
– А вот так, – улыбнулась Тея и полезла в шкаф за влажными салфетками. – Тебе просто нужно самой увидеть. Тогда поймёшь.
– Может, она действительно какое-то ирреальное существо? – я ухватилась с удовольствием за новую страшилку, которая могла бы превратиться в сказку, – если даже возраст невозможно определить? Может, она что-то вечное?
– Опять выдумываешь. Семья Ануш живёт здесь с начала времён. Они очень уважаемые старожилы. Какое существо? Её тут с пелёнок знают. В отличие, кстати, от нас. Это мы тут не совсем опознанные существа. Наверное, очень для всех таинственные. Или даже жуткие и ужасные.
Тея сделала страшные глаза.
– Впрочем, – она рассмеялась, и страшные глаза исчезли, – думаю, что жители Аштарака уже все знали даже про тебя, ещё три дня назад, как только твоя усталая нога переступила незримую границу их владений.
– Откуда? – удивилась я.
– Представления не имею, – Тея пожала плечами. – Только с нами так и было. Не успели мы переехать, как поняли, что от Аштарака у нас секретов нет.
– А как вы вообще сюда забрались?
– Сюда сначала семья Джен выдвинулась. Корни у её бабушки здесь какие-то давние. А мы приехали в гости, ну и чтобы помочь Джен с Эриком, который готовился родиться. Сразу и влюбились в это место. Алекс работу быстро нашёл, а Ануш…
– Опять Ануш?!
Эта женщина получалась всегда замешанной во всём.
– Да, представь себе. Именно Ануш сорвала наше объявление на стене магазина и позвонила. Сказала, что у её родственника пустует дом. Родственник новый построил, этот-то совсем на ладан дышит, ну ты видишь, а нам, пока на своё жилье не заработали, сгодится. И аренду мы не платим, просто присматриваем, чтобы совсем не развалился. Ты же знаешь мою детскую мечту: большой уютный дом, где могли бы собираться наши друзья, и всем бы хватило места. Если не считать того, что дом осыпается, мечта практически осуществилась.
В большом промышленном городе Алекс с Лией ютились на двенадцати метрах коммунальной квартиры.
– Дом этот живой, – сказала я тихо. – Просто стар. Но ещё крепок.
Тея просто кивнула.
– Я надеюсь, тебе здесь будет хорошо…
Она внимательно посмотрела на меня:
– Лиз, я больше не могу молчать. Ты приехала в ужасном состоянии. Вся в холодном поту, глаза воспалённые, ввалившиеся. Такие тени под ними, черные-черные. Мы тебя сразу положили спать, и ты спала сутки. Ночью кричала жутко, я тебя будила, поила водой с валосердином, ты пила, засыпала и опять кричала. О каких-то чудовищах, которые преследуют. О том, чтобы Генрих оставил тебя в покое. Кстати, кто такой этот ужасный Генрих?
– Уже никто, – махнула я рукой. – Очень надеюсь, что уже никто.
– Ладно, допустим… Ты потеряла телефон и попросила никому, даже твоему папе и мужу не сообщать, что ты у нас. Вздрагиваешь и боишься чужих людей. Забиваешься в самый дальний угол, когда соседи заходят в наш двор. Лиза?!
– Это социофобия, – пролепетала я. – Просто такая болезнь. Нервы. Несколько дней в тишине и спокойствии – всё пройдёт.
Я не хотела ничего скрывать от Теи. Просто… Просто всё ещё не хотела перекладывать на неё груз своих проблем. Мне хватит нескольких дней. Я никогда не говорила Владу о Тее и Алексе. А если он не найдёт мои следы, то даже смогу перезимовать тут. Тогда всё и расскажу. Позже.
– Понимаешь, – я пыталась быть убедительной. – Когда ко мне подходит незнакомый человек, меня охватывает страх: он не настоящий. Что это какое-то чудовище, которое влезло в симпатичную оболочку. Особенно я боюсь незнакомых мужчин. Когда ко мне обращается кто-то чужой, меня пробивает холодный пот, руки и ноги становятся ватными, горло перехватывает спазм. Да не смотри на меня так! Сама понимаю, что это полная чушь, с чудовищем. Глупость полная. Но что я могу с этим поделать?
– А как ты вообще сюда добралась? В таком-то состоянии…
Билет я брала по интернету. Один раз, не помню, где именно, мне стало очень плохо. Может, в самолёте, может, на улице. Даже, кажется, потеряла сознание. Кто-то сунул мне под нос ватку с нашатырём, я очнулась. Но лица вокруг сливались в одно серое пятно, не знаю, кто это был. В смысле, кто привёл меня в чувство. Я просто шла, шла, шла дальше. Куда-то садилась, кому-то показывала билеты, паспорт. На каком-то автомате. Вообще плохо помню, как добралась.
Только как забилась в самый дальний угол электрички. После мучительного шума аэропорта наслаждалась пустотой: два или три человека сидели где-то очень далеко, на другом конце вагона. Натянутые нервы, видимо, расслабились, стало болезненно сонно. И, засыпая, я смотрела в окно сквозь ослепительное солнце. На непривычные взгляду пальмы, ютившиеся по склонам гор городки, белые арки и мосты, на голубую полосу уже осеннего моря. А в голове как заезженная пластинка крутилось:
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в провинции, у моря…
Ком давил. Давил, давил горло…
И я всматривалась в эту прекрасную солнечную даль, все ещё надеясь, что он не послал своих демонов вслед за мной…
Тея вздохнула: