Пушкин, помоги!

Толстой против Шекспира: все умрут, а он останется[18]

Ко дню рождения Шекспира снова были написаны статьи с заголовками «Все Шекспиры хороши», «Шекспир на весь мир», «Шекспир – это пир», «Два мира – два Шекспира». В них вновь сказано, как велик Шекспир, как он международен и талантлив. Да что талантлив – гениален! Так прямо и сказано. Вообще если человеку хотят сделать комплимент, то его называют «шекспиром» чего-то. Например, вы можете назвать меня шекспиром мемов и не ошибётесь.

Но я не хочу хвалить Шекспира. Его хвалят и без меня. Я хочу его сначала поругать. Далее цитата.

«Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: “Короля Лира”, “Ромео и Юлию”, “Гамлета”, “Макбета”, я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира».

Это Лев Николаевич Толстой. И его можно, на самом деле, понять. Потому что Толстой такая же вселенная, как и Шекспир. И они буквально из разных миров. Поэтому их конфликт – это конфликт двух разных вселенных. Каких – я сейчас приведу вам пример.

Сегодня в мире есть две такие вселенные, которыми мы пользуемся каждый день. Я уверен, что ваш телефон – это или айфон, или андроид. Возможно, прямо сейчас вы читаете этот текст на мобильном телефоне.

Так вот, Шекспир и Толстой как две эти операционные системы. А вы попробуйте прямо сейчас догадаться, кто из них кто. Прежде чем дать свой ответ, я предложу вам вспомнить кое-что. Вспомните, когда в последний раз вы видели на театральной афише имя критика Шекспира – Льва Николаевича Толстого. Какие у него вообще пьесы есть? Самые известные – это «Власть тьмы», «Живой труп» и «Плоды просвещения». И вряд ли вы часто видите их на афишах театров. А вот Шекспира вы наблюдаете там буквально каждый день. И сегодня очевидно, что в театре Шекспир победил и Толстого, и всех своих критиков. Почему же так произошло?

Пришло время дать ответ на вопрос про айфон и андроид. Итак, Шекспир – это андроид, а Толстой – айфон.

Почему? Потому что систему андроид можно поставить практически на любой телефон. А iOS ставится только на айфон, как Лев Толстой ставится только в академическом театральном стиле или в костюмированных телесериалах. А Шекспир ставится как угодно, где угодно, на что угодно. На любом языке. Шекспиру не нужны костюмы, ему не нужно практически ничего, кроме театра. В нём должны быть стены и сцена, даже потолок не обязателен – в «Глобусе» его не было.

Шекспир – это открытая операционная система, в которой каждый может делать всё что угодно. Его тексты невероятно открыты и пластичны. Их не травмирует интерпретация.

Представьте, что вы слышите новость: в новой экранизации Netflix Анну Каренину сыграет темнокожая актриса, а Вронского – трансгендерный актёр. Страшно подумать, что произойдёт после этого в российских социальных сетях. А теперь представьте, что в театре Шекспира играют темнокожие, трансгендеры или темнокожие трансгендеры. Или делают это в киноэкранизации. Да где угодно! Повторю: Шекспира не травмируют интерпретации. Он оверсайз и унисекс литературы. Шекспира может носить вся семья, состоящая из мамы, папы, ещё одного папы, ещё одной мамы, очень толстых и очень худых разноцветных детей. Поэтому Шекспира до сих пор носит весь мир.

Рискну сказать, что Шекспир переживёт Льва Толстого. Пройдёт ещё четыреста лет, и тексты Толстого станут полной архаикой – с их пониманием гендера и природы человека. У Толстого уже сейчас есть проблемы с «новой этикой». Дальше – больше. А тексты Шекспира избегут этой проблемы. Но проверить мою гипотезу мы сможем только через четыреста лет…

А перед этим давайте ответим на последний и самый частый вопрос о Шекспире. Звучит он так: существовал ли на самом деле Уильям Шекспир? Этот вопрос я задал выдающемуся российскому шекспироведу Алексею Вадимовичу Бартошевичу. Я спросил: «Алексей Вадимович, так был Шекспир или нет?» Сразу после моего вопроса в театре прозвучал первый звонок. Я очень расстроился, ведь я думал, что ответ на мой вопрос будет длинным, что нужно услышать обстоятельную речь, цитаты из Оксфордского словаря и многое другое. Успеют ли зрители к началу спектакля? Вместо этого Бартошевич ответил очень коротко: «Валерий, вы ведь знаете, как устроен театр? И вот представьте, что в сегодняшнем российском театре есть некий шекспир, которого на самом деле нет, но именем которого подписывают тексты. И, вероятно, кто-то другой получает за него гонорар. Как вы думаете, вам долго удастся хранить эту информацию? Вы никому этого не расскажете? И никто из ваших коллег не расскажет и не напишет? Мне кажется, ответ очевиден: до нас дошли бы десятки, если не сотни свидетельств того, что Шекспира не было. Об этом писали бы все. Но этого нет. Поэтому Шекспир, вероятнее всего, был».

Так что, друзья, не приходится сомневаться, что Шекспир правда был. И я не сомневаюсь, что его будут читать следующие четыре сотни лет. Кто будут эти люди – никто не знает. Но думаю, что их, как и нас, будет волновать одно. Шекспировских персонажей – живых и мёртвых – интересуют любовь, месть и правда. Шекспир очень хорошо это понимал. Поэтому мы понимаем и вспоминаем его сегодня.

Некрасов, которого никто не читает

Некрасов самый великий из русских авторов, которых мы никогда не читаем после школы.

Личные воспоминания о Некрасове часто начинаются со школы и ей же заканчиваются. Наверное, поэтому я так ярко запомнил рассказ о поэте на уроке литературы. Однажды моя учительница – Людмила Ивановна – поведала нам о тяжёлой судьбе молодого Некрасова. История начинается с того, что он приехал из Ярославля в Петербург, но вместо военной карьеры начал готовиться к поступлению в Петербургский университет. Отец, узнав о решении сына, разгневался на него и оставил без денежного попечения. Молодой человек остаётся на «полной своей волюшке с 150 р. в кармане». Сначала он арендует квартиру, а затем нужда заставляет снять «угол» у отставного солдата во дворовом флигеле на Разъезжей улице. Но денег за стихи Некрасову не платят, а «финансовая подушка» постепенно исчезает. Так однажды молодой поэт оказывается должен хозяину сорок пять рублей, за что тот буквально выгоняет жильца на улицу, забрав вещи. После этого Некрасова, к счастью, приютил его друг Николай Полевой – редактор журнала «Сын отечества».

Но моя память сохранила совсем другой финал этой истории. Возможно, желая драматизировать, Людмила Ивановна предложила другой поворот. Изгнанный солдатом без вещей, Некрасов оказывается ночью на холодной улице. Там его встречает какой-то прохожий – такой же бездомный бедолага. Он ведёт Некрасова в ночлежку, и оба словно попадают в мир горьковской пьесы «На дне». Здесь Некрасов видит народ: бедный как он сам, но, в отличие от него, народ ещё и безграмотен. Некрасов начинает помогать бедным людям писать прошения в различные государственные инстанции. Так он становится чем-то вроде Госуслуг. За работу он получает небольшие деньги: каждый бедняк даёт ему столько, сколько может. Николай Алексеевич эти деньги берёт и бережливо откладывает. «Вот так, ребята, Некрасов на народные деньги пошёл и выкупил пушкинский журнал “Современник”!»

Я обомлел, услышав это. И был единственным учеником в классе, который поднял руку и спросил: «Сколько же стоил журнал?» На что получил ответ: «Это неважно. Важно, что в этом журнале поэт стал публиковать стихи и прозу о народе. Благодаря этому случилась Великая Октябрьская революция». Так я узнал, что Некрасов был первым русским классиком, который открыл фаундрайзинг.

Конечно, финал этой истории – чистая выдумка. Но ещё смешнее было бы услышать её не нам, школьникам, а современникам поэта. Они не могли простить ему «грех», который сегодня считается достоинством. Дело в том, что Некрасов был блестящим предпринимателем. Он умел покупать и продавать великую русскую литературу. Так он купил у Тургенева «Записки охотника» за 1000 рублей, а перепродал за… 2500 рублей. Как сказали бы сегодня: маржинальность как у наркотиков. И как, скажите, после такого Тургеневу не ненавидеть Некрасова?

Время нищей юности проходит, наступает обеспеченная зрелость. Некрасов критикует мир богатых, зная о том, что это такое и, буквально, с чем его едят. Сегодня никого не удивить гастрономическими шоу, а возможность умереть от голода значительно ниже, чем во времена Некрасова и Гамсуна. Но в XIX веке голод был серьёзной проблемой. Некрасов клеймил так называемое «Обжорное общество» в Петербурге, противопоставляя ему образы голодных бурлаков. Но откуда он знал о том, что происходит в обществе «обжор»? Всё просто: Некрасов там состоял. Или поэт рассказывает о некоем «жестоком помещике», который приказал вбить гвозди остриём вверх в запятки своей кареты – чтобы мальчишки не могли там кататься. Но, по воспоминанию Фета, однажды он узнал, что в такой карете ездит… сам Некрасов.

Некрасов жил жизнью, которую сам осуждал. Современникам это казалось лицемерием. Но мы уже не современники поэта, мы можем взглянуть на его творчество спокойней и свободней. У нас Некрасов ничего не купил и денег не занял. Давайте посмотрим на него как на поэта, а не гражданина.

И здесь начинается «проблема», с которой я начал. Мы не перечитываем Некрасова. Он не оставил после себя произведение, которое подходило бы для экранизации в полнометражном фильме или сериале. Стихи Некрасова с их гражданским звучанием также редко расходятся по социальным сетям. У него нет стихотворений о «чистой любви», «об осени», каких-то мудростей, облачённых в рифму.

Самая мемная его фраза – «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Мы вспоминаем Некрасова в трудные времена[19], но не хотим, чтобы они повторялись. Как следствие, мы не ищем поводов, чтобы лишний раз вспоминать Некрасова. Исторические кризисы в России происходят раз в поколение, но всё-таки они – редкие события. В исторической перспективе выигрывают авторы, которые создают «произведения на все времена». Так «Ромео и Джульетта» случается в старших классах каждой школы, а «Вий» Гоголя – каждый Хеллоуин. Кажется, что у Некрасова совсем не осталось шансов, чтобы оказаться в вечности. И сам поэт беспокоился об этом в «Элегии»: «Я лиру посвятил народу своему. Быть может, я умру неведомый ему».

Однако память о Некрасове жива, и народ его не забыл. Рискну сказать, что это связано с тем, что Россия идёт по особому историческому пути. В ней социальные вопросы превращены в экзистенциальные. Поэтому даже в названии поэмы «Кому на Руси жить хорошо» можно услышать вопрос о смысле жизни. Его можно сократить до «Как ваши дела?». Задав этот вопрос любому человеку в своём окружении, вы услышите ответ, равный по длине некрасовской поэме. Мы начинаем с жалоб на здоровье, на родственников, на начальников, а через час обнаруживаем себя в психической бездне, не понимая, кто мы, как оказались на этой земле и есть ли Бог.

Среди русских писателей Некрасов самый незагадочный. Возьмите любого автора первого ряда и увидите, что это энигматическая фигура. Пушкин, погибший на дуэли. Гоголь, перевернувшийся в гробу. Или самоубийцы Маяковский и Есенин. А Некрасов-то что? В чём его загадка? Сифилитик, лечившийся ртутными мазями. В его биографии нет ничего такого, за что можно было бы зацепиться. Его не вели на расстрел, не судили за гомосексуальность, его самолёт не исчез в облаках. Печальный Некрасов в период «Последних песен» на картине Крамского показан нам грустным и умирающим от рака кишечника. Это старый гражданин с бородкой, а не юный Чаттертон с медными локонами на картине Уоллиса.

Приведу пример «незагадочности» Некрасова. Вы можете сами пересмотреть выпуск программы «Что? Где? Когда?» от 27 сентября 2014 года и послушать вопрос зрителя Бориса Бочарникова из Красногорска. Зритель показал знатокам шутливый рисунок советского художника Константина Ротова. На нём из автомобиля выходит высокий мужчина в клетчатом костюме. Он снимает цилиндр, приветствуя толпу советских граждан. Это рабочие и колхозники, которые несут герою свои достижения: огромный урожай фруктов и овощей. Знатоки минуту бились, пытаясь понять, кто перед ними. Дядя Стёпа? Остап Бендер? Обломов? Как известно, в программе «Что? Где? Когда?», когда не знаешь, что отвечать, нужно отвечать «Пушкин». Так и ответили знатоки: «Пушкин Александр Сергеевич». В то время как правильный ответ оказался: «Некрасов Николай Алексеевич». Это именно ему жители Страны Советов несут свои достижения. Ведь именно он задал вопрос: «Кому на Руси жить хорошо?» И вот теперь счастливые советские граждане пришли и говорят: «Нам!»[20].

Но для Некрасова это слишком коротко. Ответа на этот вопрос хватило ему на целую поэму. Увы, незаконченную. Некрасов умирает, не успев ответить на вопрос, нашли ли его семь мужиков хоть одного счастливого. Но, кстати, Некрасов знал, кого хочет объявить счастливым человеком в финале поэмы. Мы тоже знаем об этом благодаря Глебу Успенскому, который передал свой разговор с поэтом читателям журнала «Пчела».

Я сейчас об этом тоже скажу. Но сначала упомяну событие, которое произошло с Некрасовым за несколько лет до смерти. Сегодня эта история почти забыта[21]. Началось это 4 апреля 1866 года, когда император Александр II выходил из Летнего сада и направлялся к своей карете. В этот момент в него кто-то выстрелил. Император не пострадал. После выстрела толпа едва не разорвала на месте стрелявшего и его помощника. Преступниками оказались некие Дмитрий Каракозов и Осип Комиссаров. Однако позже, в полицейском участке, выяснилось, что Комиссаров не помогал Каракозову, а наоборот – оттолкнул его руку. Именно благодаря этому и выжил государь император. Это неудавшееся покушение приводит к волне консервативной реакции в российском обществе. Грубо говоря, в стране начинают «закручивать гайки». Одной из таких важных «гаек» оказывается некрасовский журнал «Современник».

Друзья предупреждают Некрасова о надвигающейся беде – ведь именно его журнал власти считают рассадником идей, из-за которых и возникла «каракозовщина». Однако Некрасов человек опытный и решает уладить всё через свои связи. Как сказали бы сегодня – через тусовочку. Вся страна в это время прославляет Осипа Комиссарова как спасителя императора и «длань Господню». Вчера он был просто «картузником» (делал шляпы), а сегодня – герой. Его даже принимают в элитный Английский клуб, в котором состоит и сам Некрасов. Устроитель обедов клуба предлагает Некрасову написать стихотворный экспромт для Осипа Комиссарова. И великий русский писатель соглашается на это. Только представьте – Некрасов пишет стихи в честь человека, который ещё вчера был никому не известен. Как сказали бы сегодня – ноунейм. Однако Некрасов считает, что это наименьшая плата за спасение журнала. И пишет экспромт, заканчивая стихотворение словами: «Ты велик, как орудие Бога, направлявшего руку твою». Комиссаров в полном восторге от обеда, от радушного приёма и стихов. Он направляет свой щенячий восторг наверх, «царским кураторам». И после кажется, что беда отступает от Некрасова и его журнала.

Но беда возвращается. Она приходит в виде Михаила Николаевича Муравьёва-Виленского. Известного как Муравьёв-Вешатель и Муравьёв-Палач. Генерал, прославившийся своей жестокостью в подавлении польских восстаний. Его тоже принимают в Английский клуб: кормят, поят и читают стихи. И ему тоже Некрасов пишет оду. Жалко, что ли? Достоверный текст оды не сохранился, но, согласно «Русскому архиву», в ней упоминался «лукавый Запад и враги», а заканчивалась она пафосным сравнением Муравьёва с тёзкой-архангелом!

Это была катастрофа. То, что привело в восторг Осипа Комиссарова, оставило равнодушным Михаила Муравьёва. Более того, сам Муравьёв после этой оды отозвался о Некрасове крайне неблагожелательно. Врагам оды не пишут. А как назвать человека, который решился на такое? Подлец. На следующий день о поступке Некрасова гудит весь Петербург. Неужели сын полячки написал оду человеку, который сказал, что наименее опасные поляки «те, которые повешены»? Вчерашние поклонники снимали со стены портреты поэта, писали на них «подлец» и отправляли по почте. Некрасов старается объясниться. Конечно, стихами. В них он рифмует «подлецов» и «отцов», риторически восклицая: «Как будто от таких отцов герои где-нибудь родятся!» Он винит во всём своего отца, передавшего ему свою низость. Если русской крепостной приходилось венчаться с рабом, рожать от него детей, и рабу же покоряться, то Некрасову приходится быть подлым как собственный отец.

Как вырваться из этой сансары рабства? Для этого он и начал писать поэму «Кому на Руси жить хорошо».

В конце я, как и обещал, расскажу вам о финале поэмы, который Некрасов хотел предложить читателям. Итак, его семеро мужиков, пройдя через всю Русь, не нашли в ней никого счастливого. Мужики вернулись в родные деревни и обнаружили, что они стоят рядом и от каждой из них идёт тропинка… к кабаку. И вот там, на пороге кабака, они вновь встречаются друг с другом. И с ещё одним мужиком – он-то и есть счастливый. Потому что пьяный. Этот мужик никуда не пошёл, он остался дома и просто пил. Да, «Кому на Руси жить хорошо» заканчивается как «Алхимик» Пауло Коэльо. Счастье на пороге дома, счастье на дне рюмки.

С тех пор, кажется, ничего не изменилось. Счастье можно искать повсюду, но найти его можно только дома. Так выпьем же за это!

Спасибо за гостеприимство, Николай Алексеевич!

Гончаров и философия ленивого кота

Есть известное мнемоническое правило, которое позволяет запомнить все три романа Ивана Гончарова. У него, как у Гоголя, была большая любовь к букве «о». Все романы Гончарова начинаются с этой буквы: «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв». Второй роман читали, наверное, все. Первый – некоторые, третий – я сам не читал. Гончарова это, наверное, обидело бы. Ведь он буквально заставил себя жить, чтобы закончить роман. Дописал и вскоре умер. Но в определённом смысле все тексты Гончарова – это одно целое. Это мысль, которая ходит по кругу. Что это за мысль?

Есть такой мем о русской классической литературе, которая стоит на трёх слонах – новый человек, лишний человек, маленький человек. И все они стоят на Черепахе Страдания. Давайте вспомним, как в школьных сочинениях мы представляли этих людей. Новый человек – это Базаров из тургеневских «Отцов и детей», лишний человек – это Онегин или Печорин, а маленький – это Акакий Акакиевич Башмачкин. Но давайте теперь подумаем, к кому из них относится Обломов. Он новый, лишний или маленький? Новый – точно нет. Иначе он бы встал с дивана и пошёл за Штольцем. Маленький? Тогда откуда у него слуга Захар? Значит, он лишний человек? Но тогда Обломов должен противопоставить себя обществу, которое его не принимает. Однако это тоже не про него.

Выходит, в русской литературе есть ещё «четвёртый слон», представленный героями Гончарова[22]. Это человек обыкновенный. Этот редкий тип в русской литературе исследовали Гончаров, Чехов, Зощенко, Сорокин. Так от романа «Обыкновенная история» тянется путь к роману «Норма». Обыкновенный человек становится нормальным. Круглая тёплая буква «о» превращается в цифру «0».

Гончаров – это русский Кафка. Он ещё до автора «Процесса» нашёл стиль монотонного и фотографически точного рассказа о повседневности. Но если у Кафки в повседневность врывается ужас или превращения, то Гончаров всегда остаётся в рамках психологического реализма. Он самый подробный, достоверный и строгий из русских писателей. Его романы словно заканчиваются на нитевидном пульсе, жизнь в них как прочерк между датами рождения и смерти. Взявшись из ниоткуда, уходит в никуда. Жил, терпел, умер. Белинский написал о Гончарове так: «У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не даёт никаких нравственных уроков ни им, ни читателю, он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а моё дело сторона».

Гончаров, как и любой автор, писал тексты через свой психотип, через собственную флегматичность. Поэтому знакомые так удивились, когда узнали, что Гончаров, которого в шутку звали Принц де Лень[23], отправляется в кругосветное плавание. Нет, это был не «горящий тур». Гончаров отправился в плавание на фрегате «Паллада» в составе дипломатической миссии. К этому моменту (концу 1852 года) Гончаров уже выпустил «Обыкновенную историю» и служил переводчиком в департаменте внешней торговли министерства финансов. «Я был маленьким чиновником – “переводчиком” при министерстве внутренних дел. Работы было немного, и я для себя, без всяких целей, писал, сочинял, переводил, изучал поэтов и эстетиков». Итак, Гончаров, переводивший с немецкого, французского и английского, был назначен секретарём адмирала Евфимия Путятина. И отправился с ним в кругосветное путешествие.

Фрегат «Паллада» выйдет из российского Кронштадта, пройдёт через Портсмут, Мадейру, острова Зелёного Мыса и мыс Доброй Надежды, индонезийскую Яву, Сингапур, Китай и Японию. И наконец причалит снова в российской гавани – Императорской. Начав с России, вернётся в Россию. Великий круг замкнётся.

Но ещё не полностью, потому что из Императорской гавани Гончарову предстоит вернуться в Петербург. Об этом он напишет своей коллеге Евгении Майковой: «Вы в письме своём называете меня героем, но что за геройство совершать прекрасное плавание на большом судне… Нет, вот геройство – проехать 10 500 вёрст берегом, вдоль целой части света, где нет дорог, где почти нет почвы под ногами, всё болота; где нет людей, откуда и звери бегут прочь».

В конце концов Гончаров всё-таки добрался до Петербурга. Всё путешествие заняло у него полтора года. Он расскажет о нём, собрав отдельные очерки в книгу «Фрегат “Паллада”». Для современников Гончарова она была чем-то вроде бумажного Интернета и тревел-блога. Очень интересное чтение![24] Ведь одно дело европейские города, куда часто ездила русская элита, другое дело – Африка, Китай, Япония. Гончаров открывал читателям мир, который, как оказалось, не делился на Россию и Европу. Он даже не делился на Россию и не-Россию. Это был мир, где одни народы находились в покое, а другие – в движении. Как Обломов и Штольц. Это мир, у которого не было видимых границ, а была только текучесть исторического времени. Увидев буквально весь мир, Гончаров начинает писать историю Ильи Ильича Обломова – человека, который путешествовал лёжа на диване. Воображая мир, который Гончаров увидел по-настоящему.

Все, наверное, помнят описание деревни Обломовки из романа с её мирной, спокойной и сонливой жизнью. Она является герою как картина детского рая. Но так ли она проста? Повторю, этот роман был написан человеком, увидевшим весь мир и переводившим с нескольких европейских языков. Давайте взглянем на Обломовку как на модель мира, где время течёт особым образом.