Призраки Каллисто

Глава первая

Дедовщина и сексизм. Сексизм и дедовщина. Дедовщина наглая, сексизм беззастенчивый. Это чтобы не повторяться. Можно наоборот, – суть не изменится. Думают, если самая молодая, да еще из Восточной Европы, то можно измываться? Мало того, что от липких взглядов к моей заднице скоро можно будет зеркало антенны APEX приклеить, и оно там прекрасно удержится, так вдобавок больше года уже сижу на этой, с позволения сказать, «важной» работе.

Ноль перспектив.

Исследования объектов Солнечной системы в метровом, дециметровом и сантиметровом диапазоне. Езус Мария, что там можно найти?! Тепловое радиоизлучение Луны. Тепловое радиоизлучение Венеры. Меркурия. И всех прочих. Скучища адская.

Юпитер поинтереснее остальных будет. Бурый Джуп заткнёт за свой магнитный и радиационные пояса что угодно. Плюс тепло, идущее из центра планеты. Плюс спутник Ио, который вертится в магнитосфере этого, поражающего воображение, гиганта, и создаёт радиовсплески. Плюс космические частицы. А ещё «толстяк» – настоящий непробиваемый голкипер Солнечной системы, который прекрасно ловит крупные и мелкие обломки астероидов и кометы. Что тоже время от времени разнообразит картину, особенно на дециметровых волнах.

Но всё равно – рутина. Коллеги – те, кто работает с излучением на субмиллиметровых, – ищут и находят органику в других звёздных системах; наблюдают за рождением газопылевых планетарных дисков – будущих планетарных систем, среди которых – кто знает! – возможно и появление мира с водой, кислородной атмосферой и жизнью; имеют дело со сверхмассивными чёрными дырами за десятки миллионов световых лет от Солнца… В конце концов, публикуются в ведущих научных журналах, получают новые степени, должности, гранты и премии! А она?

Там, в далёкой Польше наступил ноябрь. Ветер и дождь срывают последние жёлтые, бурые и алые листья с деревьев на бульварах, в скверах и парках. Брюхатые тучи низко ползут над любимым Краковом, цепляясь за верхушки башен Мариацкого костёла… Хорошо!

А здесь, в чилийской пустыне Атакама, весна. Самый разгар. Тоже, в общем, неплохо. Небо синее-синее, и кактусы цветут.

«Агнешка, ты когда-нибудь пила шампанское среди цветущих кактусов?». Она вспомнила недавний пикник в горах, на который её пригласили молодые астрофизики их сектора и засмеялась. Повод был неотразимый – её же день рождения (Агнешке исполнилось двадцать шесть, праздновать она не собиралась, но биографические данные сотрудников находились в свободном доступе, – и вот результат). Ключевое слово – молодые. Мужчины. Особенно после шампанского и виски, употреблённого на высоте в два с половиной километра над уровнем моря. Какая там астрофизика – петухи, да и только. Высокогорные, ха-ха.

Ладно, кто знает, глядишь, новое южноамериканское лето принесёт долгожданные перемены к лучшему в её судьбе. Может же такое быть, правда? Пресвятая Дева Мария, сделай так, чтобы это случилось, пожалуйста, очень надо.

Научный сотрудник международного радиоастрономического комплекса ALMA Агнесса Калиновская (она же Агнешка, длинные ноги, обалденная задница, умная голова, чарующее лицо, льняные волосы и серые глаза) украдкой огляделась по сторонам, быстро перекрестилась, потянула на себя дверь и вошла в Центр управления. До начала её смены оставалось пять минут.

А ещё через тридцать её жизнь изменилась так круто, как она не могла себе представить в самых неудержимых мечтах.

– Часы по тебе сверять, – выдал дежурную фразу коллега-сменщик и поднялся с рабочего кресла. – Атомные.

Этот, обременённый женой и тремя детьми чилиец средних лет по имени Хорхе Альварес, нравился Агнешке. Во-первых, он был некрасив и ниже её ростом, из-за чего она чувствовала по отношению к Хорхе одновременно некоторое превосходство и снисходительность. Во-вторых, он умел быть галантным без сексизма – редчайшее мужское качество. И, наконец, в-третьих, Хорхе Альварес обладал чувством юмора.

– Привет, Хорхе!

– Салют, Агнешка!

Говорили они по-английски. Испанским Агнешка владела плохо, а на польском Хорхе за всё время их знакомства твёрдо выучил только знаменитое «psia krew» и «do widzenia»[1].

– Как жена, как дети?

– Спасибо. Жена всё красивее, дети всё умнее. Ещё бы денег пореже просили – и совсем хорошо.

– Красота и ум без денег, что бриллианты без оправы.

– Знаешь толк в бриллиантах?

– Если бы, – вздохнула Агнешка. – Но не прочь.

– С пониманием, – сказал Хорхе, натягивая куртку. – Как там, за стенами нашего узилища?

– Солнце зашло, похолодало. Высота над уровнем моря по-прежнему два километра девятьсот метров.

– Хоть что-то в этом мире стабильно. Ладно, не скучай тут.

Хорхе махнул рукой и вышел.

Агнешка сняла куртку, повесила её в шкаф, переобулась, надела рабочий халат и уселась в ещё тёплое после Хорхе кресло. Глаза привычно скользнули по данным на вирт-мониторе. Так, что у нас сегодня? Должен быть Юпитер по графику. Всё правильно, Юпитер и есть…

Она быстро погрузилась в работу, отмечая и анализируя давно привычные радиовсплески в диапазоне от пяти до сорока трех мегагерц. Это прекрасно делала и компьютерная программа, но присутствие человека-наблюдателя считалось необходимым. На всякий случай.

Первый необычный радиовсплеск компьютер зафиксировал ровно в двадцать один час тридцать пять минут по местному времени. Агнешка и сама его заметила. Четыре абсолютно одинаковых пика в S-диапазоне на частоте два восемьдесят семь сотых гигагерц. Длина волны – двенадцать сантиметров.

Она потому и заметила, что и частота, и длина выбивались из привычной, наблюдаемой годами и десятилетиями, картины. Не говоря уже об их абсолютной идентичности, которая мгновенно бросалась в глаза.

А что у нас со звуком?

Одним движением Агнешка водрузила на голову наушники, которые до этого болтались на шее (всё это природное космическое радиозвучание давно ей надоело), проверила, идёт ли запись (запись шла).

– Джа-аа. Зре-уут. Го-от. Джа-аа. Зре-уут. Го-от. Джа-аа. Зре-уут. Го-от. Джа-аа. Зре-уут. Го-от, – четырежды пропел высокий голос.

Пропел?

Голос?!

Какого…

«S-диапазон… – пальцы Агнешки метались по клавиатуре, задавая компьютеру параметры проверки, голова соображала чётко и стремительно. – Он же Short-band по-английски, десяти сантиметровый диапазон РЛС, на котором работают многие спутники и некоторые межпланетные аппараты. Что у нас сейчас в космосе ближнем и дальнем?»

На монитор выскочили данные проверки-запроса.

Ни один искусственный объект в космосе не мог послать этот сигнал.

Программа выдала однозначную информацию: сигнал на частоте два и восемьдесят семь сотых гигагерц пришёл из окрестностей Юпитера. Расстояние – шестьсот девяносто два миллиона километров.

Из окрестностей? То есть, это не сам Бурый Джуп шалит? Хотя какие, пся крев, шалости. Она слышала голос. Голос! Слова! И эти слова записаны… Вот. Снова!

Четыре абсолютно идентичных всплеска на мониторе. Тот же диапазон и та же частота. И тот же голос в наушниках. Высокий, словно о чем-то просящий:

– Джа-аа. Зре-уут. Го-от. Джа-аа. Зре-уут. Го-от. Джа-аа. Зре-уут. Го-от. Джа-аа. Зре-уут. Го-от.

Так, спокойно. Ещё раз всё проверь. Нет, не раз. Десять раз! Потом думать и действовать. Не хватало ещё стать посмешищем у всего научного мира.

В течение следующих сорока двух минут сигнал пришёл трижды. Все проверки дали одну и ту же картину: радиосигнал, а точнее радиопередача (вероятность искусственного происхождения девяносто девять и девятьсот девяносто восемь тысячных) идёт со спутника Юпитера – Каллисто. Язык радиопередачи не поддаётся идентификации.

Агнешка ещё дважды услышала высокий голос, выговаривающий одни и те же, абсолютно непонятные фантастические слова, и дважды увидела на экране уже знакомые идентичные радиовсплески. Затем спутник ушёл в зону радиомолчания, и связь прервалась. Агнешка помнила период обращения Каллисто вокруг Юпитера, но на всякий случай уточнила. Всё правильно, теперь ждать восемь суток.

Она посидела ещё некоторое время, стараясь успокоиться. В двадцатый раз всё проверила. Затем подумала и проверила в двадцать первый. Особенно успокоиться не удалось – адреналин продолжал бурлить в крови, пульс зашкаливал. Рука сама тянулась к служебному телефону, чтобы снять трубку и поставить начальство в известность. Во-первых, так положено. А во-вторых, где гарантии, что кто-то тоже заметит (если уже не заметил!) и не сделает этого раньше? Приоритет важен. Рассмейтесь в лицо тем, кто скажет, что это не так. Главное, мол, общая победа и счастье всего человечества. Ага. Человечеству вообще плевать на собственное счастье, ему под нос его суёшь, а оно отворачивается. Не хочу, ворчит, убери это, другое давай. Поэтому – на фиг и даёшь приоритет. Кто первый встал, того и тапки, как говорит моя русская бабушка Лена. Тем более что проверки упрямо показывали одно и то же: ошибки нет.

– Точно нет? Ты уверена?

– Точно. Уверена.

– Ну смотри. Если ты чего-то не заметила или не учла…

– Да, я знаю.

– И всё-таки не мешало бы ещё разок…

– Заткнись.

Внутренний голос обиженно умолк.

Агнешка прикрыла глаза, медленно досчитала до десяти, глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Отметила время – двадцать два часа тридцать семь минут. Поздновато, но сенсация часов не соблюдает. А если это не сенсация, то…

Всё, хватит рефлексировать.

Протянула руку, сняла трубку, набрала номер.

Длинные гудки. Один, второй, третий, четвё…

– Кому там жить надоело? – раздался в трубке ворчливый голос начальства.

Ага, не спит. Уже хорошо.

– Добрый вечер, Уильям. Это Калиновская. Я на работе сейчас.

– Агнешка?

– Да, я, Агнешка. Из ЦУ вам звоню.

– Что случилось?

– Ничего плохого. Хотя, как посмотреть…

– Выкладывай уже. Подозреваю, что причина, которая вынудила тебя позвонить в такое время, должна быть весьма существенной.

– Можете не сомневаться, – уверила Агнешка, а затем чётко и кратко, почти по-военному, рассказала о необычных радиовсплесках. Замолчала. На другом конце провода тоже молчали.

– Уильям? – осторожно позвала она.

– Здесь я, здесь, – ответил тот. – Агнешка, я вынужден спросить. Вы уверены, что не пили на рабочем месте, и это не глупая шутка, которая сейчас, в вашем состоянии, кажется вам очень весёлой?

– Шеф, приезжайте, – сказала Агнешка. – Приезжайте прямо сейчас, и сами всё увидите и услышите. В записи, разумеется. Каллисто уже спрятался за Юпитер и находится в зоне радиомолчания. Извините, сразу не сказала. Заодно проверите, пила я или нет. Дыхну на вас, так и быть. С близкого расстояния.

– Это лишнее, – быстро сказал шеф. – Понял, ждите… Стоп, ещё один вопрос. Вы больше никому не звонили? Кто ещё в курсе?

– Больше никто. Только я и вы.

– Это хорошо. Пусть так пока и остаётся. Ждите, – повторил он и повесил трубку.

От дома начальника их сектора профессора Уильяма Гилеви до двери Центра управления ALMA, самого крупного радиотелескопа на Земле, расположенного на севере Чили в пустыне Атакама, было меньше десяти минут на машине. Это если на педаль газа сильно не давить. Хотя какой там газ, все автомобили в научном городке давно электрические. С тех пор, как русские изобрели свою «вечную батарейку», основанную на изотопе никеля-63, а затем и гораздо более мощный «вечный аккумулятор», мир изменился.

И не только их.

За последние годы русские много чего потрясающего и крутого изобрели. Что удивительнее всего, не только изобрели, а наладили производство и сумели выйти на мировой рынок. Торгуют этим всем теперь, богатеют. Даже как-то не похоже на них. Раньше любой нормальный европейский обыватель знал, что богатый русский – это нефть и газ. Ну, алюминий ещё. Это если обыватель хоть немного продвинутый. Сталь. Зерно. Оружие. Как всегда, в общем. Нынче картина изменилась… Ладно, Бог с ними, с русскими, даром, что во мне четверть московской крови. Где шеф? Шесть минут уже прошло. Если я правильно изучила его натуру (а я правильно её изучила), он сейчас должен сюда мчаться. Визжа тормозами на поворотах. Ага, вот и он. Слышу шаги.

Дверь распахнулась. Агнешка уже стояла.

– Привет, шеф! – поздоровалась первой. – Извините, что оторвала от семейного очага.

– Показывай, – Уильям Гилеви прошёл к рабочему креслу Агнешки, уселся.

Был он без шапки, в лёгкой куртке, под которой виднелся коричневый джемпер поверх светло бежевой рубашки, в голубых, под цвет глаз, вытертых джинсах и модных бело-коричневых глайд-туфлях из живой искусственной кожи (писк последнего сезона, мир сходит с ума, в фирменные обувные магазины километровые очереди). Профессору Гилеви через месяц исполнялось семьдесят два года, но движения у него были молодые, быстрые. Как движения тела, так и движения мысли. Сухощавый, подтянутый. Если бы не густая сеть морщин, брыли на подбородке и абсолютно лысый череп с коричневатыми пигментными пятнами, так и не сказать, что старик. Вполне себе годный мужчина. Хоть и пожилой, конечно. В любом случае, человек, способный в его возрасте полноценно работать на высоте без малого три тысячи метров над уровнем моря, заслуживает уважения. А с учётом того, что он лично, как ей было доподлинно известно, поднимается иногда на высоту пять километров, где непосредственно расположены десятки гигантских антенн радиотелескопа и прочая сложнейшая аппаратура, то и восхищения. Понятно, что не просто так поднимается, с кислородной маской, ну так и молодым туда без масок соваться запрещено служебной инструкцией.

– Вы бы куртку сняли, Уильям, – сказала она. – Тепло у нас. Вспотеете. А потом, не дай Бог, продует… Ваша жена мне этого не простит.

Начальство обожгло Агнешку свирепым взглядом, молча стянуло куртку и протянуло ей:

– Повесь в шкаф. Пожалуйста. И не выделывайся. Я тебе в дедушки гожусь.

– В отцы, так и быть, – сказала Агнешка и спрятала куртку в шкаф. Затем, не дожидаясь следующей реплики, быстро включила запись. – Вот. Смотрите и слушайте.

Через сорок пять минут, за полчаса до полуночи, профессор сдался.

За это время он раз десять помянул чёрта, дважды пил кофе («в задницу режим, не до него сейчас!») один раз принял таблетку от давления и один раз позвонил домой – предупредить жену, чтобы не ждала, ложилась спать.

– Что значит, не лягу? – Агнешка невольно услышала разговор, поскольку, когда она попыталась выйти из комнаты, Уильям нетерпеливо махнул ей рукой, – сиди, мол. – Я не знаю, когда вернусь… Да, очень важно… Да… Нет, не могу пока сказать, прости. Завтра всё узнаешь… Агнешка… Она умница… Да, хорошо, – он прикрыл трубку ладонью. – Вам привет от моей жены.

– И ей от меня передавайте, – сказала Агнешка.

– И тебе привет, – сказал в трубку профессор. – Всё, целую и спокойной ночи.

Положил трубку, потёр ладонями лицо, допил кофе.

– Иногда я жалею, что бросил курить, – сказал он. – Сейчас бы трубочку да подумать…

– Не могу даже посочувствовать, – сказала Агнешка. – Я и не начинала.

– Молодец. За что я вас, молодёжь, люблю, так это за стремление к здоровому образу жизни. Хотя иногда вы с этим и крепко перегибаете.

Агнешка дипломатично молчала.

– Ну что, звоним директору? – осведомилось начальство, не дождавшись ответной реплики. Было понятно, что при всей своей независимости и авторитете звонить Уильяму не хочется. Уж очень велик риск изрядно этот авторитет уронить. Если не полностью превратить в хлам. А ну как всё-таки хитро замаскированная ошибка? – Он главный, ему решать, что делать дальше.

Директора радиотелескопа звали Ёсикава Хироси. Был он, как понятно из имени, японцем и администратором от Бога. Его уважали и побаивались, хотя в качестве учёного он мало что собой представлял. Классический случай – хороший организатор крайне редко бывает таким же хорошим ученым, и наоборот.

Никто от Ёсикава великих идей и открытий и не ждал. Достаточно было того, что крупнейший на планете радиотелескоп безупречно работает, и его международная команда учёных и техников год за годом выдаёт блестящие результаты. То есть, проблем у телескопа была куча. Финансовых, административных, технических и даже кадрово-политических (сказывался международный статус). Как и у любой крупной структуры подобного рода. Но со всеми директор Ёсикава Хироси справлялся достойно, по мере их поступления и согласно приоритетам. Не меняя бесстрастного выражения лица.

– Звоните, – сказала Агнешка. – Звоните, Уильям. Я с вами.

Уильям вздохнул, покосился на часы, ещё раз вздохнул и снял телефонную трубку.

На часах, как отметила Агнешка, было двадцать три часа тридцать восемь минут.

Ёсикава Хироси прибыл в Центр управления радиотелескопом за пять минут до полуночи. Сорок девять лет, идеально бритое лицо, легкая седина и непроницаемый взгляд тёмных японских глаз. Был он в безупречной чёрной паре, ослепительно белой рубашке и при галстуке. На ногах, в отличие от легкомысленных глайд-туфель Уильяма, – сияющие чёрные классические английские туфли ручной работы.

– Показывайте, – бросил он, поздоровавшись, и уселся к вирт-монитору рядом с Уильямом.

Всё повторилось сначала. Только директор Ёсикава Хироси не чертыхался, не просил кофе и никому не звонил. Дважды, но быстро и молча прослушал запись неизвестного голоса, изучил характеристики радиовсплесков, уточнил время обращения Каллисто вокруг Юпитера.

– Вы уверены, что это не какой-нибудь наш межпланетный аппарат? – спросил.

Агнешка вывела на экран список:

– Вот, смотрите. Здесь всё, что летает в космосе сегодня. За исключением орбитальных спутников и МКС, поскольку это не они, там другой протокол.

– Вы абсолютно уверены?

Уильям и Агнешка переглянулись.

– Как в том, что меня зовут Уильям Гилеви, – сказал Уильям. – Сигнал идёт с Каллисто. Вы сами только что всё видели и слышали. Ко всему прочему, в районе Юпитера у человечества сегодня нет ни одной исследовательской станции. Последний межпланетный аппарат нырнул в атмосферу Бурого Джупа тринадцать лет назад, в две тысячи двадцать первом.

– «Юнона» – кивнул директор.

– Она.

– Язык, на котором идёт передача, нашему ИИ неизвестен, – осмелилась заговорить Агнешка. – Ради такого случая он даже скачал глубоко специализированную прогу у коллег-лингвистов. – Никто и никогда на этом или похожем языке на Земле не говорил.

– Впечатляет, – сказал Ёсикава Хироси. – Значит, мы, вероятно, имеем дело с величайшей научной сенсацией в истории. Мы впервые столкнулись с доказательством, что человечество не одиноко во Вселенной. Пафосно звучит, понимаю, но это правда. Что будем делать, коллеги?

– Не знаю, как вы, а я бы выпил, – неожиданно сказал Уильям. – Как-то это всё слишком волнительно для моего старого потрёпанного сердца. В чисто терапевтических целях.

– Здравая мысль, – кивнул директор. Оба посмотрели на Агнешку.

– Что? – развела она руками. – Неужели вы думаете…

– Я бы сходил к себе в кабинет, но это далеко и неудобно, – сказал директор. – Прошу вас, Агнешка-тян. Будем вам только благодарны, – в тёмных непроницаемых глазах Ёсикава Хироси Агнешка прочитала намёк на улыбку.

– Судьба женщины – накрывать на стол, да? – пробурчала она.

Непосредственное начальство откровенно ухмыльнулось, блеснув хорошими американскими искусственными зубами.

– Ну что вы, – сказал директор. – Просто вы хозяйка, а мы гости. Правда, Билл?

– А то, – подтвердил Уильям и посмотрел на Агнешку. – Если хотите, могу помочь. Стаканы там помыть…

– Сидите уже, помощники. Но сразу говорю – есть только коньяк.

– Годится, – кивнул директор.

– Отлично, – сказал Уильям. – Нет лучше средства понизить давление, подскочившее от столь невероятных фактов, свалившихся на нас этой знаменательной ночью.

Через пять минут они подкатили кресла к широкой офисной тумбочке, которую Агнешка расчистила от бумаг и водрузила на неё початую бутылку «мартеля», три металлических стаканчика объёмом не более пятидесяти грамм каждый и блюдце с нарезанным и посыпанным сахаром лимоном.

– Знаю, – сказал Уильям. – Русские так пьют коньяк. Лимоном с сахаром закусывают. Мне всегда казалось это странным.

– А вы пробовали? – спросила Агнешка.

– Нет.

– Вот и попробуете.

Уильям взял бутылку, разлил.

– С удовольствием, – сообщил он.

– За что пьём? – осведомилась Агнешка, беря стаканчик.

– За то, чтобы мы не ошибались, и это действительно оказался инопланетный разум, – с самым серьёзным видом произнёс Ёсикава Хироси. – И дело даже не в нашей репутации.

– Просто очень хочется, – закончила за него Агнешка.

– Да, – подтвердил директор. – Именно так.

Выпили, закусили лимоном.

– Мне кажется, это должен быть автомат, – сказала Агнешка. – Коньяк подействовал благотворно и снял последние остатки излишнего напряжения перед начальством. Впрочем, в любой мужской компании Агнешка всегда осваивалась быстро.

– Да уж явно не живое существо, – усмехнулся Уильям.

– Почему? – спросил Ёсикава, разглядывая обглоданную лимонную корочку, которую держал на весу двумя пальцами.

– Это можно не есть, – сказала Агнешка. – Положите вот сюда, на бумагу.

– Спасибо, – Ёсикава последовал совету и вытер пальцы салфеткой. – Кстати, весьма любопытная закуска для коньяка. И всё-таки, почему?

Уильям хмыкнул и взялся за бутылку.

– Теоретически, – сказал он, – там, конечно, может быть живое существо. Но только теоретически.

– Я понимаю, – кивнул Ёсикава. – Но один шанс из ста миллионов нам уже выпал. Почему бы не выпасть и одному из ста миллиардов?

– Да вы романтик, сятё[2], – Уильям разлил по второй.

– Бросьте ваши японские церемонии, Уильям, – сказал Ёсикава. – Хотя я очень ценю, что вам о них известно. Можно просто по имени.

– И мне? – не удержалась Агнешка.

– Я бы почувствовал себя бездушным бюрократическим чудовищем, не ответив на этот вопрос утвердительно, – галантно наклонил голову директор.

– Спасибо, – она улыбнулась своей отборной улыбкой.

Ёсикава кашлянул. Уильям поднял стаканчик.

– За нашу победу, – сказал он. – Чувствую, нас впереди ожидают те ещё бои.

Выпили.

Какое мудрое было решение, подумала Агнешка. Коньяк – отличное средство от стресса. Если в меру, конечно. А уж стресс был такой, что я даже не знаю. Последний раз испытывала нечто подобное, когда собиралась замуж за Марека. Хотя нет, всё равно не сравнить. Этот круче.

Тем временем Уильям и Ёсикава продолжали обсуждать таинственный чужой радиосигнал и все возможные аспекты, связанные с его появлением. Агнешка без всяких вопросов поняла, что мужчинам и учёным нужно было уяснить для себя некоторые важные моменты, прежде чем ставить в известность коллег, готовить пресс-релиз и заниматься массой других срочных дел, которые неизбежно на них свалятся, как только сенсационная новость станет общедоступной.

– Логически рассуждая, – сказал Уильям, – они должны были прилететь недавно. Сравнительно недавно, конечно.

– Потому что раньше сигналов не было, – кивнул Ёсикава. – Иначе кто-то обязательно бы их поймал. И нам стало бы об этом известно.

– Верно, – продолжил Уильям. – Что в свою очередь означает…

Он вдруг замер, не договорив фразу. Взгляд его голубых, уже слегка выцветших от прожитых лет глаз, приобрёл характерное выражение, которое бывает у человека, неожиданно вспомнившего нечто весьма важное.

– Что? – спросила Агнешка. – Что случилось, Уильям?

– Вот же чёрт… – пробормотал учёный. – Кажется, я всё-таки идиот.

Ёсикава молча смотрел на коллегу, прищурив и без того узкие глаза.

– Сейчас, – пробормотал Уильям. – Одну минуту. Если только я его не стёр случайно…

Он сделал характерный жест левой рукой, похожий на тот, который ещё не так давно делали мужчины, чтобы посмотреть на часы. Раздался едва слышный щелчок комм-браслета. Над ладонью Уильяма всплыл и мягко засветился вирт-экран. Агнешка и Ёсикава не видели, что на нём, информация шла в защищённом режиме. Ждали.

– Где же оно… – Уильям быстро двигал пальцами, разыскивая что-то, лишь ему ведомое, в облачном хранилище. – Неужели всё-таки… А, нет, вот оно! – торжествующе воскликнул он. – Нашёл!

Глава вторая

Это было письмо. Уильям получил его два года назад от некого чудака из Чикаго. В письме чудак утверждал, что имеет доказательства существования инопланетной цивилизации.

– Смотрите, – Уильям развернул экран так, чтобы было видно всем. – Вот здесь… – движением пальцев он выделил, увеличил текст и принялся читать вслух:

– «… в найденных мной архивах Чикагской городской радиостанции за тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Архив попал ко мне, можно сказать, случайно (если интересно, расскажу эту историю потом), а его изучением я занялся, поскольку моё хобби, как я уже говорил, – это радио и всё, что с ним связано…» Так, дальше он пишет, как любит радио и чего достиг, это пропустим… Вот. «… за апрель тысяча девятьсот двадцать седьмого года. А именно двадцать шестого апреля, вторник. Запись в рабочем дневнике гласит, что служащий радиостанции, техник по имени Курт Шпильман во время ночного дежурства поймал странную передачу на абсолютно незнакомом языке. И – что самое главное! – сумел её записать на диктофон Луи Блаттнера…» Это был, по сути, первый магнитофон, там стальная проволока использовалась для записи сигнала, – пояснил Уильям.