1000 год. Когда началась глобализация
Оттон III поставил во главе Римской католической церкви папу Сильвестра II (999–1003), одного из образованнейших людей своего времени. Папа даже умел выполнять несложные алгебраические вычисления – эту математическую технику европейцы позаимствовали у исламского мира (слово «алгебра» первоначально представляло собой арабское слово «аль-габр», означавшее операции с обеими частями уравнения, необходимыми для обеспечения их тождества).
Год 1000-й пришелся на время пребывания Сильвестра II у власти, но этот год мало что значил для европейцев, поскольку лишь немногие люди в ту пору пользовались календарем, где годы подсчитывались от Рождества Христова. Такие календари существовали с 500-х годов, но система датировки развивалась медленно и получила официальное признание церкви только в 1500 году. Большинство людей отсчитывало хронологию по правлению своего монарха или папы, а потому, например, год 1000-й мог именоваться вторым годом правления Сильвестра.
Немногие христиане верили, что второе пришествие Христа случится в 1000 году. Конечно, странствующие проповедники и церковные реформаторы именовали себя мессиями и предрекали скорый конец света, но эти народные восстания на религиозной почве происходили в другие столетия, ни одно из них не вспыхнуло около 1000 года.
Среди всех аграрных империй, существовавших на рубеже 1000 года, меньше всего ученым известно об империи майя в Мезоамерике. Считается, что уже до 600 года майя широко применяли ирригацию для выращивания зерна, причем располагали поля уступами на горных склонах в местах своего обитания – на территории современных Мексики, Белиза, Гватемалы, Сальвадора и Гондураса. Майя достигли пика развития приблизительно в 700 году, когда их общая численность выражалась миллионами человек. (По оценке, сделанной в 2018 году, – от 10 до 15 миллионов человек.) Город Майя Тикаль, в современной Гватемале, одно из крупнейших поселений в промежутке с 600 по 800 год, насчитывал до 60 000 жителей. В конце 700-х годов многочисленные города майя опустели и были заброшены – то ли, возможно, окрестные земли оскудели из-за чрезмерно активного земледелия, то ли как-то изменилась окружающая среда. После 830 года новое строительство почти не велось. Между 1000 и 1100 годами случилась продолжительная засуха, обернувшаяся резким сокращением населения и массовой миграцией на север полуострова Юкатан, где возник новый город Чичен-Ица.
Хотя письменные записи майя обрываются еще до 1000 года (последняя надпись на каменном монументе датируется 910 годом), в Чичен-Ице майя сумели возродить свою былую славу, расширили свои торговые контакты на север до долины Миссисипи и области Четырех углов (где сходятся границы американских штатов Колорадо, Нью-Мексико, Аризона и Юта) и на юг до Панамы и Колумбии. В мегаполисе Чичен-Ица обнаружена крупнейшая майянская площадка для игры в мяч, а также передовая для того времени астрономическая обсерватория. Город настолько поражал воображение в 1000 году, что многие соседние правители отправляли ко двору майя посланников с обилием даров.
Какова была общая численность мирового населения в 1000 году? По приблизительной оценке, она составляла около 250 миллионов человек. Мы знаем многое об обществах, где применяли переписи (например, о Китае), но мало что можем сказать об обществах, где учета не велось; но известно, что в обществах, которые практиковали сельское хозяйство, население было куда многочисленнее, чем в кочевых скотоводческих общинах. Азия, «родной дом» Китая, Японии, Индии и Индонезии, то есть основных производителей риса, обеспечивала львиную долю мирового населения (свыше 50 процентов, до 150 миллионов человек); второе место занимала Европа с ее почти 20 процентами. Быть может, еще 20 процентов давала Африка, и 10 процентов или меньше приходилось на долю Северной и Южной Америки (население Океании никогда не достигало и 1 процента от общей численности людей на планете).
По всему миру там, где сельскохозяйственное производство возрастало в объемах, а численность населения увеличивалась, люди все чаще бросали заниматься сельским хозяйством и поселялись в городах. Европейские города в промежутке с 1000 по 1348 год не могли считаться крупнейшими на планете: в Париже, одном из главных центров Европы, насчитывалось от 20 000 до 30 000 жителей – сущий пустяк в сравнении с 450 000 жителей мусульманской Кордовы, не говоря уже о сунских столицах Кайфэн (Кайфын) и Ханчжоу, где проживало как минимум по миллиону человек.
По мере роста городов прибывало число предприимчивых торговцев. Необычные предметы, которые они добывали в дальних странах, возбуждали желание отыскать еще что-то новенькое. Торговали обычно тем, что можно было унести в руках – перьями, мехами, красивыми яркими тканями и лекарствами. Драгоценные металлы, впрочем, были здесь важным исключением, и люди соглашались привозить их издалека.
В этих же обществах излишки сельскохозяйственного производства также позволяли содержать многочисленную грамотную бюрократию. В каждом обществе имелась своя письменность. Наибольшее количество сведений о мире на рубеже 1000 года получено из источников на латыни, древнеисландском, греческом, арабском, персидском, китайском языках и санскрите. Благодаря письменным свидетельствам мы знаем довольно много о людях из этих «центральных» обществ и об их ближайших соседях, но нам мало что известно о тех уголках, куда письменность не пробралась.
В данной книге обходятся вниманием изолированные общества, от которых не сохранилось письменных хроник или которые не вели торговли с соседними регионами. Это в первую очередь Австралия, отдельные африканские страны к югу от Сахары и ряд областей Северной и Южной Америк. Кое-где в этих краях люди занимались охотой и собирательством, изредка отвлекаясь на сельское хозяйство. Они сажали семена по весне и возвращались на поля по осени, чтобы собрать урожай, но не ухаживали за посадками летом. В последние годы некоторые ученые выдвинули гипотезу, будто жизнь охотников и собирателей была намного проще и лучше жизни крестьянина, растившего зерновые на полях. Возможно, так действительно и было. Однако охотники и собиратели не накапливали излишков, достаточных для прокорма населения при значительном приросте. Да и письменность у них не возникла, из чего следует, что мы знаем о них мало, помимо сведений, которые способна преподнести археология. Многие ученые полагают, что письменность появилась именно в крупных аграрных империях, поскольку правителям требовалось вести учет подданных и фиксировать уплату налогов[9].
Впрочем, области, редко контактировавшие с чужаками, были вовсе не на одно лицо. Западноафриканский город Дженне-Джено заставил ученых пересмотреть бытовавшее ранее убеждение, будто города строили только оседлые аграрные общества. Обитатели этого поселения были скотоводами, кочевали со своими стадами большую часть года, но сезон дождей проводили в Дженне-Джено, и тогда население города достигало 20 000 человек. В ходе раскопок обнаружены колоссальные залежи битой глиняной посуды (глубина слоя – 26 футов, или 8 м), которые датируются 300 годом до нашей эры; то есть поселение было по-настоящему крупным. Любопытно, что единственные записи о Дженне-Джено оставили чужаки, начавшие посещать город около 1000 года.
Аналогичные крупные поселения, безусловно, существовали и в менее изученных уголках, но о них нам известно лишь по археологическим раскопкам. Нередко, особенно в Америках и Африке к югу от Сахары, приходится полагаться исключительно на археологию.
Евразийские авторы на рубеже 1000 года жили в мире, который сильно отличался от привычного нам, тщательно и детально исследованного и картированного. Они интересовались отдаленными местами и записывали всяческие слухи о территориях на краю известного мира. Классические авторы, писавшие на китайском, греческом и латыни, все описывали человекоподобных существ, якобы населяющих дальние края. Многие более поздние авторы упоминали загадочных безголовых существ, людей без рук и ног и прочие странности. Первые путешественники на рубеже 1000 года обладали минимальными знаниями о своих соседях, зато, судя по всему, были наделены несокрушимым бесстрашием.
Арабские источники содержат наиболее подробные сведения о местных жителях, товарах для торговли, маршрутах и обычаях многих ранних обществ Афро-Евразии. Персидский чиновник почтово-разведывательной службы в империи Аббасидов по имени Ибн Хордадбех[10] (820–911) составил первый географический справочник по странам, лежащим вдоль различных торговых путей, и перечислил товары, этими странами производимые. Свое сочинение он вполне уместно назвал «Книга путей и стран». Последующие географы, писавшие на арабском и персидском языках, использовали то же название для собственных наблюдений относительно чужих стран, и эти наблюдения чрезвычайно важны для понимания мироустройства 1000 года. У китайцев тоже издавна существовала традиция описывать отдаленные места, и в их сочинениях найдется немало полезной информации.
Для того, чтобы судить о достоверности этих описаний, лучше и надежнее всего сравнивать между собой все доступные источники и на основании этого сравнения решать, правдивы ли они и насколько.
Такой подход позволяет, кстати, оценить правдоподобность ряда утверждений, из которых следует, что какие-то ранние путешественники добрались из Старого Света до Америки раньше Колумба. Некоторые свидетельства на сей счет явно заслуживают доверия, а потому признаны большинством ученых; другие же, совершенно необоснованные, ожидаемо встречаются скептически. Например, викинги в самом деле плавали к Ньюфаундленду, тогда как теория, что китайцы опередили Колумба в открытии Америки, представляет собой умозрительную спекуляцию.
Но эта идея китайского приоритета для ряда ученых выглядит одновременно привлекательной и интригующей. А что, если и вправду так было? Ведь доказано, что флот китайского адмирала Чжэн Хэ посещал Юго-Восточную Азию, ходил в Индию, к Аравийскому полуострову и побережью Восточной Африки в 1400-х годах.
Тем не менее нет свидетельств того, что флот адмирала Чжэн Хэ огибал мыс Доброй Надежды, достигал берегов Америки и Австралии или побывал на Северном и Южном полюсах – вопреки предположениям Гэвина Мензиса[11] в его книге «1421 год». Эта книга стала подлинным бестселлером, обойдя по тиражности все остальные книги по истории Китая, но ни один серьезный китаист не согласится с теориями Мензиса. Более того, эта книга грешит таким количеством ошибок и натяжек, что один выдающийся австралийский специалист по истории династии Мин подал в суд на издателей, которые рекламировали работу Мензиса как научно-популярную.
Путешественники-мусульмане тоже якобы открыли Америку раньше Колумба, о чем заявил президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган в речи 2014 года. Доказательства? Пожалуйста – Христофор Колумб упомянул в дневнике, что побывал в мечети на Кубе. На самом деле Колумб в дневнике записал: «И на одной из гор, на вершине, имеется холмик, похожий на красивую мечеть»[12]. То есть Колумб характеризовал холм, а не посещал мечеть.
Один профессиональный историк выдвинул столь же вопиющую гипотезу по поводу аль-Бируни, блестящего ученого из Средней Азии, родившегося в 973 году и умершего после 1040 года. Аль-Бируни прославился исследованиями в области календаря, астрономии, географии, а также описанием Индии. Утверждая, что «Бируни открыл Америку», Фредерик Старр обосновывает: мол, аль-Бируни догадывался о наличии континента на противоположной стороне земного шара от Афро-Евразии. Мягко говоря, это неверно.
Аль-Бируни не знал о существовании Америки. Он просто-напросто признавал, что земля круглая – это знание арабские ученые переняли от древних греков. Аль-Бируни сознавал, что люди населяют лишь небольшую часть земной поверхности. На Северном полюсе слишком холодно для жизни, а к югу от экватора слишком жарко. Поэтому он подозревал, что на противоположной стороне земного шара, совершенно неизвестной обитателям Афро-Евразии, в основном простирается океан, но, будучи честен перед собой и перед наукой, не исключал возможности наличия там какой-то суши. Отсюда отнюдь не вытекает, что аль-Бируни открыл некий новый материк, уж тем более Америку.
Если не принимать в расчет аль-Бируни и других ведущих ученых исламского мира, лишь немногие люди на рубеже 1000 года мыслили в масштабах земного шара как такового. Самая подробная карта мира, где изображалась большая часть Афро-Евразии, но где отсутствовала Америка, была составлена в 1154 году аль-Идриси, картографом с итальянской Сицилии, которая в ту пору являлась одним из мусульманских «окон» в Европу. Трудясь при дворе короля Рожера II, аль-Идриси, уроженец марокканской Сеуты, нанес свою карту на серебряный диск диаметром более двух ярдов (2 м) и сопроводил ее обширным списком координат (широты и долготы) всех обозначенных мест. Неудивительно, что исходная карта была уничтожена (вероятно, ее расплавили, ведь серебро высоко ценилось), однако список местностей с краткими описаниями и координатами уцелел, и позднейшие картографы охотно пользовались плодами изысканий аль-Идриси.
Приблизительно с 1000 года европейцы стали изучать арабский язык и переводить арабские тексты, благодаря чему Европа принялась пополнять свой багаж знаний при посредстве исламского мира. Геометрию Евклида перевели заново с арабского перевода оригинального древнегреческого текста, а Фибоначчи ввел в обиход арабские цифры (которые были намного удобнее римских).
Трансляция знания не ограничивалась интеллектуальной сферой. Европейцы также научились играть в новые игры. Шахматы, придуманные около 600 года в Индии, распространились по всему исламскому миру и стали популярными в Европе ближе к 1000 году. Эта игра обучала основам военной стратегии; игроки на практике познавали, что атаковать мудрее несколькими пехотинцами (пешками), а не одной. По мере проникновения шахмат в Европу некоторые фигуры приобретали новую идентичность; так, слоны сделались епископами, поскольку ремесленники ошибочно приняли бивни на исходных фигурах за навершия епископской митры. Какие-то фигуры вырезались из слоновой кости, но гораздо чаще для этой цели применяли моржовую кость, которую активно поставляли в Европу в ту пору, когда викинги усердно осваивали Северную Атлантику.
Современные путешественники, привыкшие к самолетам, поездам, автомобилям и кораблям, обыкновенно склонны преувеличивать трудности, выпадавшие на долю их предшественников, особенно в отдаленные времена. Мы гадаем, как люди ухитрялись преодолевать тысячи миль пешком, но забываем, что большинству из нас вполне по силам ходить по двадцать миль (32 км) в день много дней подряд. В 1000 году люди не чурались ходить пешком – некий посланец прошел на своих двоих более 2500 миль, или 4000 км (это случилось в промежутке между 1024 и 1026 годами).
Историк, описавший это долгое пешее путешествие, не уточняет, как посланец справлялся, но можно предположить, что он, подобно большинству путешественников той поры, упомянутых в данной книге, привлекал себе на помощь местных проводников, неважно, гористой или равнинной была местность. К слову, в 1990-х годах сельские жители помогли одной полевой экспедиции преодолеть сложный участок в Гималаях, показав сразу несколько троп, о которых ученые и не подозревали. В зависимости от времени года и от количества снега эти тропы подразумевали различные уровни сложности. Нашлась даже пологая тропа, подходящая для беременных женщин.
Что касается скорости перемещений пешком, эти сведения можно почерпнуть из разных источников. Если курьерам предстояло одолеть конкретный отрезок цельного маршрута и при этом не требовалось доставлять что-то тяжелое, скорость перемещения могла достигать поистине невероятных значений – до 150 миль (240 км) за сутки, если верить сообщениям испанцев об инках в начале 1500-х годов.
Конечно, солдаты, с оружием и провиантом, передвигались куда медленнее. Скорость передвижения древних воинств, в том числе персидского правителя Ксеркса, Александра Македонского и Ганнибала – это же относится и ко временам правления английской королевы Елизаветы I – варьировалась в пределах от 10 до 20 миль (от 16 до 32 км) в сутки. А сегодня устав армии США устанавливает типовой промежуток перемещения в 20 миль в сутки. Движение быстрее квалифицируется как вынужденная мера.
Всадники на лошадях, конечно, движутся резвее: так, современный ездок в Монголии способен покрыть 300 миль за сутки, часто меняя животных, а в старину монгольские воины были в состоянии поддерживать скорость перемещения 60 миль (100 км) в сутки на протяжении нескольких дней, если того требовал ход кампании.
Хорошие дороги также значительно увеличивают скорость перемещения по суше. В 1000 году в наличии были различные типы дорог. В наиболее развитых обществах, как в Китае, грунтовые дороги с мостами через реки были вполне привычными, и препятствий движению почти не возникало. В других обществах дорог было мало, и путешественникам приходилось торить собственные пути.
Условия сухопутных путешествий нередко определяли дальность транспортировки грузов. На рубеже 1000 года жители каньона Чако в Аризоне регулярно доставляли кукурузу с расстояния 90 миль (150 км), а время от времени тянули длинные древесные стволы с расстояния в 170 миль (275 км) – в самом Чако деревья не росли. Более того, они уходили еще дальше от дома ради предметов роскоши, например перьев ара.
Надо учитывать, что в 1000 году расстояния по суше не были абсолютными. Температура, характер местности и наличие препятствий часто ускоряли или замедляли перемещение.
То же самое можно сказать о плавании на лодках по реке и по морю. Скорость передвижения варьировалась, и, что удивительно, под парусом или на веслах, как правило, получалось не быстрее, чем по суше. При этом, разумеется, сидеть в лодке проще, чем идти пешком.
Корабли викингов славились своей гибкой, легкой конструкцией, скоростью хода и способностью пересекать мелководье. Современные реплики достигают максимальной скорости 17 миль в час (27 км/ч), но такую скорость трудно поддерживать в течение сколько-нибудь длительного периода времени. Значительно более медленные полинезийские двойные каноэ, оснащенные треугольными парусами, развивали скорость примерно вдвое меньше при обычном ветре. Даже сегодня умело построенные традиционные парусники идут в среднем на скорости 10 миль в час (16 км/ч), а участники Кубка Америки[13] развивают скорость впятеро выше.
Весельные лодки и каноэ заметно отстают от этих показателей: для них типична скорость около 7 миль в час (11 км/ч). Трудно грести быстрее, не напрягая всех сил, зато гребные лодки способны двигаться в любом направлении, тогда как парусники не умеют ходить прямо навстречу ветру. Весла имели решающее значение для успеха викингов. Те ходили под парусом вдоль побережья, потом подгребали на веслах ближе к берегу, высаживались, совершали набег и преспокойно удалялись, какой бы ветер ни задувал.
Океанские течения, как и в наши дни, задавали курсы морских путешествий в 1000 году. Корабли передвигались быстрее, если ловили регулярные поверхностные течения, так называемые вихри, которые возникают из комбинации условий – направления и силы ветра, гравитации, нагрева поверхности воды и скорости вращения Земли. В Северном полушарии – то есть в Северной Атлантике и в северной части Тихого океана – вихри движутся по часовой стрелке, а в Южном полушарии – наоборот.
Из-за направленности североатлантического вихря пересекать Северную Атлантику в сторону Канады было куда труднее, нежели возвращаться обратно. Держась побережья, викинги по медленному и холодному Гренландскому течению отправлялись в Исландию и Гренландию, а там ловили Лабрадорское течение до Канады. Плавание таило в себе немалые опасности. Гренландское течение встречается с гораздо более теплым Гольфстримом у мыса Фарвель[14], южной оконечности Гренландии, а потому там постоянно висит туман, да и ветер нередко сбивал корабли с намеченного курса.
Вероятно, именно это произошло с викингом по имени Бьярни Херьольвссон в 985 или 986 году, когда он отправился из Исландии в Гренландию, где надеялся разыскать своего отца, который только что перебрался в новое поселение, основанное Эйриком Рыжим.
Бьярни и его люди плыли из Исландии в Гренландию три дня. Затем, как говорится в сагах, «тут попутный ветер прекратился, начались северные ветры и туманы, и в продолжение многих суток они не знали, куда плывут»[15]. Когда небо прояснилось, в виду показалась земля, но Бьярни слышал достаточно много о Гренландии, чтобы понять, что перед ним нечто неизведанное. Повернули назад, и корабль в итоге благополучно достиг Гренландии. Бьярни и его люди никогда не ступали на американскую землю, но их рассказы вдохновили Лейва Эйриксона, того самого викинга, которому приписывают открытие Америки. В 1000 году он высадился на сушу на северо-востоке Канады.
Возвращаясь в Скандинавию, викинги ловили Гольфстрим, который считается частью североатлантического вихря. Плавать по Гольфстриму – все равно что плыть по быстрине через неторопливый океан. Это течение движется на север вдоль восточного побережья Северной и Южной Америки, а затем уходит в Атлантику, огибая Ньюфаундленд. От Британских островов оно стремится дальше на север. Его скорость составляет более 100 миль (160 км) в сутки, а ширина течения – заметная по окрасу воды – достигает приблизительно 40 миль (70 км).
Расстояния по Тихому океану были намного больше, чем по Атлантике: в самой широкой своей части, между Индонезией и Колумбией, Тихий океан простирается на 12 000 миль (20 000 км); сравните с 4000 миль (6400 км) в Атлантике. Даже Японию и Калифорнию разделяют 5500 миль (8800 км). Ранние мореплаватели полагались на северный тихоокеанский вихрь, чтобы пересекать водные просторы на двойных каноэ под парусами; подобно викингам, они не пользовались при этом никакими навигационными приборами. Отплывая с Самоа, они добрались до островов Общества в Полинезии около 1025 года, а далее потребовалось еще два или три столетия, прежде чем самоанцы открыли для себя Гавайи, остров Пасхи и Новую Зеландию.
Фактически, при надлежащих условиях, вполне возможно пересечь Тихий океан, дрейфуя по океанским течениям и не прибегая к парусу, как выяснили четырнадцать японских бедолаг-моряков. Второго декабря 1832 года их деревянная рыболовная шхуна длиной около 50 футов (15 м) вышла из порта Нагоя на восточном побережье Японии и направилась в Токио. Случился сильный шторм, и судно без мачты повлекло течением – сначала Куросио, а затем северным тихоокеанским, или северным пассатным (оба эти течения принадлежат к северному тихоокеанскому вихрю).
Шхуну выбросило на берег спустя четырнадцать месяцев, в январе 1834 года, у городка Озетт в штате Вашингтон. Всего трое моряков смогли выжить, собирая дождевую воду, питаясь рыбой и отлавливая случайных птиц. Источник витамина С отсутствовал, и команда пала жертвой цинги, погубившей одиннадцать из четырнадцати рыбаков.
Преобладающие ветры облегчали путешествия в одну сторону, но затрудняли плавание в противоположном направлении. Как известно всякому бывалому моряку, корабли и лодки движутся куда быстрее, если ветер дует в корму. Сезонные погодные условия непосредственно сказываются на мореплавании. На ум сразу приходят муссоны, результат перемещения воздушных масс к океану, когда континентальная территория Евразии нагревается по мере приближения весны, и обратно через полгода. К 1000 году мореплаватели точно установили опытным путем, какие именно ветра способны перенести их из Индийского в Тихий океан или в противоположном направлении.
Как отмечал замечательный исследователь арабского морского искусства Джордж Ф. Хурани (1913–1984), «этот морской путь от Персидского залива до Кантона [Гуанчжоу] был длиннейшим из регулярных до европейской экспансии шестнадцатого столетия, и он заслуживает внимания историка, ибо является выдающимся достижением человечества». Корабли, идущие по маршруту из Персидского залива в Китай, преодолевали расстояние едва ли не вдвое больше того, которое покрыл Колумб; если же прибавить переход от иракской Басры до Софалы в Мозамбике, маршрут окажется втрое длиннее пути Колумба.
На рубеже 1000 года в Индийском и Тихом океанах наметилось оживление торговли между арабскими, индийскими, восточноафриканскими и китайскими портами, а также портами Юго-Восточной Азии. Никто из мореплавателей не отваживался ходить к востоку от Филиппин; как верили китайцы, там все океанские воды вливаются в страшный водоворот, из которого не вырваться никакому кораблю.
В этом суеверии имелась крупица истины. Индонезийский водный поток несет теплую воду из Тихого океана в Индийский; течение направлено преимущественно на юг, через Индонезийский архипелаг и далее на запад, в Индийский океан. Эти потоки сталкиваются и движутся во всех направлениях у островов Юго-Восточной Азии, вынуждая уровень океана подниматься на полтора фута (46 см) выше, чем где-либо еще на планете. Причем потоки настолько быстры и широки, что ученым пришлось придумать новую единицу измерения – свердруп, или миллион кубометров в секунду – для замера скорости течения. Направленность потоков облегчает перемещение кораблей и прочих плавсредств на юг и запад, в Индийский океан, а вот подниматься на север намного тяжелее.