Темный лес

– Кто? А, та твоя подружка? Забудь о ней; впрочем, она и так тебя не интересует. Или, если хочешь, сопоставь ее имя и лицо с какими-нибудь знаменитостями.

Ло Цзи перебрал несколько комбинаций, но совпадений не обнаружил.

– Ло, кореш, ты умеешь обманывать? – спросил Ши Цян. Ло Цзи заметил одну особенность его речи. Когда он шутил, то называл Ло «мой мальчик», но когда говорил более серьезно – переходил на «парня» или «кореша».

– Я должен кого-то обмануть?

– Конечно. Как насчет того, что я тебя научу паре приемчиков? Конечно, я и сам не мастак. Работаю-то все больше над разоблачением мошенничества… Я тебе сейчас расскажу пару приемов из комнаты допросов. Позже они могут тебе пригодиться, чтобы понять, что происходит. Разумеется, они из числа наиболее простых. Другие трудно объяснить. Начнем с самого мягкого, который в то же время и самый простой. Это «список». Ты составляешь длинный список вопросов по делу, а потом задаешь эти вопросы один за другим и записываешь ответы допрашиваемого. Ты задаешь эти вопросы неоднократно, если требуется. Потом сравниваешь ответы. Если человек лжет, то ответы будут каждый раз разные. Техника проще некуда, но не смотри на нее с пренебрежением. С ней не справится никто, кроме прошедших специальное обучение по противодействию допросам. Поэтому самый эффективный метод против «списка» – это просто молчать. – Ши Цян покрутил в пальцах сигарету, а потом отложил ее в сторону.

– Поинтересуйтесь у персонала, – посоветовал Ло Цзи. – Это чартерный рейс, курение, наверное, разрешено.

Ши Цян был увлечен своей речью, и, похоже, его немного уязвило, когда Ло Цзи в нее вклинился. Ло Цзи понял, что собеседник говорит серьезно. А если он все же шутит, то у него странноватое чувство юмора. Ши Цян нажал на красную кнопку интеркома возле дивана. Сяо Чжан ответил, что они могут делать все, что пожелают. Тогда оба закурили.

– Следующий метод уже не такой мягкий… Пепельницу придвинуть нельзя, но она открывается. Да, вот так… Этот метод называется «черное и белое». Он посложнее, и тебе потребуются помощники. Сначала появляются плохие полицейские, обычно не меньше двух, и они ведут себя очень грубо. Кто-то из них груб на словах, а кто-то физически. Главное – все они жутко злые. Их стратегия – не просто запугать, а вызвать у допрашиваемого чувство, будто против него ополчился весь мир. А потом появляется хороший полицейский – только один. У него доброе лицо, он останавливает плохих полицейских, говорит им, что ты тоже человек, что у тебя есть права и как только они могут так обращаться с тобой? Плохие полицейские посылают его на фиг – пусть, мол, не мешает им работать. Хороший полицейский распинается вовсю: «Так поступать нельзя!» Тогда плохие полицейские принимаются его ругать: «Мы всегда знали, что у тебя кишка тонка для этой работы! Если не можешь работать, пошел вон!» Хороший полицейский загораживает тебя своим телом и заявляет: «Я буду защищать его права, я буду стоять за справедливость!» Тогда плохие полицейские обещают: «Завтра вылетишь отсюда как миленький!» – и в гневе уходят. Остаетесь только вы двое. Хороший полицейский утирает кровь и пот с твоего лица, просит не бояться и заверяет, что у тебя есть право хранить молчание. А дальше, как ты уже догадываешься, он становится твоим единственным другом в этом мире; когда он беседует с тобой, ты уже не молчишь… Этот метод наиболее эффективен против интеллектуалов, но, в отличие от «списка», он не действует, если ты о нем знаешь заранее.

Ши Цян говорил с воодушевлением, даже порывался расстегнуть ремень безопасности и встать. Ло Цзи, охваченный страхом и отчаянием, чувствовал себя так, будто провалился в расщелину во льду. Заметив его состояние, Ши Цян притормозил.

– Хорошо, не будем больше говорить о допросах, хотя эти сведения могут тебе пригодиться. Всего сразу не охватить. В любом случае, я собирался рассказать тебе, как водить людей за нос, поэтому запомни: подлинное хитроумие заключается в том, чтобы не демонстрировать хитроумия. Все не так, как в кино. Самые умные не выделяются. По ним не скажешь, что они умеют шевелить мозгами. Вид у них самый что ни на есть невинный и приблажный. Кое-кто безвкусно одет или сюсюкает при разговоре; иные беспечны и несерьезны. Самое главное – не дать другим понять, что ты важен, что тобой стоит заинтересоваться. Пускай они смотрят на тебя с пренебрежением, пускай не замечают тебя – и тогда они не посчитают тебя препятствием. Ты просто метла в углу. Наивысшее достижение в этом деле – когда тебя вообще не видят, вплоть до того момента, когда умирают от твоей руки.

– Да зачем мне становиться таким?! Разве мне это когда-нибудь понадобится? – перебил Ло Цзи.

– Как я уже говорил, я об этом знаю не больше тебя. Но у меня есть предчувствие, что тебе потребуется стать таким. Парень, у тебя не будет другого выхода! – Ши Цян снова разгорячился и хлопнул его по плечу – так сильно, что тот поморщился.

Потом они посидели в молчании, наблюдая, как клубы дыма поднимаются к потолку и исчезают за вентиляционной решеткой.

– Ладно, хрен с ним. Ну что, на боковую? – спросил Ши Цян, раздавив окурок в пепельнице. Потом с улыбкой встряхнул головой: – Треплюсь как идиот. Когда будешь об этом вспоминать, не смейся надо мной.

В спальне Ло Цзи снял свой пуленепробиваемый пиджак и залез в специальный спальный мешок. Ши Цян помог ему пристегнуть мешок к кровати, а потом поставил на тумбочку небольшой пузырек.

– Снотворное. Прими, если не сможешь заснуть. Я просил спиртного, но они сказали, что у них нет.

Ши Цян напомнил, что следует предупредить пилотов, если Ло Цзи будет вставать с постели, и развернулся, чтобы уйти.

– Офицер Ши, – позвал его Ло Цзи.

Уже в двери Ши Цян полуобернулся к нему.

– Я не полицейский. Полиция никак не связана с этим делом. Все зовут меня Да Ши.

– Хорошо, Да Ши, когда мы беседовали, я кое-что подметил. Я обратил внимание на первые ваши слова. Или, точнее, на ваш первый ответ. Я сказал «та женщина», а вы сначала даже не поняли, о ком я говорю. Это значит, что она в этом деле вообще ни при чем.

– Ты один из самых хладнокровных людей, которых я когда-либо встречал.

– Я просто циник. Не так уж много на свете вещей, о которых я стал бы беспокоиться.

– Что бы это ни было, я никогда не встречал человека, который сохранил бы спокойствие в подобной ситуации. Забудь все, что я говорил. Люблю пошутить.

– Вы просто хотите чем-то занять меня, чтобы спокойно выполнить свое задание.

– Уж извини, если заставил тебя поволноваться.

– О чем, по-вашему, мне стоит сейчас думать?

– Исходя из моего опыта, лучше всего вообще ни о чем. Тебе следует просто поспать.

Ши Цян вышел и закрыл дверь. Комната погрузилась в темноту, за исключением небольшой красной лампочки у изголовья постели. Всепроникающий шум двигателей был особенно заметен; казалось, что само бесконечное ночное небо за стенкой издает низкий гул.

А потом Ло Цзи почувствовал, что это не иллюзия, что гул и в самом деле идет откуда-то снаружи. Он отцепил ремень, вылез из спального мешка и поднял шторку иллюминатора возле кровати. Над бесконечным серебристым океаном облаков плыла луна. Ло Цзи заметил над облаками еще кое-что, тоже отсвечивающее серебром. Четыре прямые полоски на фоне ночного неба. Они неотрывно следовали за самолетом; их концы постепенно бледнели и растворялись в ночном небе, как четыре сверкающих меча, летящих выше облаков. Ло Цзи присмотрелся к началу полосок и обнаружил, что серебристые линии исходят от четырех объектов, поблескивающих металлом. Истребители! Было нетрудно предположить, что еще четыре летят по другому борту самолета.

Ло Цзи опустил шторку и забрался обратно в спальный мешок. Он закрыл глаза и попробовал ни о чем не думать. Он хотел не спать, а очнуться ото сна.

Рабочее совещание космических сил продолжалось до глубокой ночи. Чжан Бэйхай отодвинул лежавшие перед ним блокнот и документы и встал, вглядываясь в усталые лица офицеров. Затем повернулся к Чан Вэйсы.

– Командующий, прежде чем мы доложим о проделанной работе, я хотел бы поделиться некоторыми из своих наблюдений. Я считаю, что военное руководство не уделяет достаточного внимания политической и идеологической работе в войсках. Например, политический отдел – последний из всех шести сформированных отделов, представляющий свой отчет на этом совещании.

Чан Вэйсы кивнул.

– Разделяю твое мнение. Политические комиссары еще не прибыли, поэтому надзор за политработой пал на меня. Теперь, когда мы наконец начали деятельность во всех направлениях, времени ни на что не хватает. Так что нам приходится рассчитывать на тебя и других, кто отвечает за конкретные направления.

– Командующий, я считаю, что сложилась опасная ситуация. – Это замечание привлекло внимание нескольких офицеров. Чжан Бэйхай продолжил: – Прошу прощения за то, что говорю без обиняков. Прежде всего, мы заседаем уже целый день, все устали. Никто не будет слушать, если я не буду прямолинеен.

Несколько человек засмеялись, но остальных не отпускала усталость.

– Что гораздо существеннее, я серьезно озабочен. Нам предстоит битва при таком неравенстве сил, какого не бывало за всю историю войн человечества. Я полагаю, что самая серьезная опасность, стоящая перед нами как сейчас, так и в отдаленном будущем, это пораженческие настроения. Эту опасность нельзя переоценить. Распространение пораженчества не только приведет к распаду морали, но может даже привести к полному развалу космической военной мощи.

Чан Вэйсы снова кивнул.

– Согласен с тобой. Пораженчество в настоящее время – наш самый страшный враг. Военная комиссия об этом хорошо знает. Именно поэтому политическая и идеологическая работа в войсках будет иметь колоссальное значение. И она станет еще сложнее, как только оформятся основные элементы космических сил.

Чжан Бэйхай раскрыл свой блокнот.

– Докладываю о проведенной работе. С момента основания космических сил наши основные усилия в политической и идеологической работе в войсках были направлены на проведение анализа общего идеологического состояния офицеров и солдат. Поскольку структура этого нового вида войск в настоящее время проста, с небольшим количеством административных уровней и с небольшим количеством военнослужащих, анализ проводился путем неформальных собраний и с помощью личного общения. В интранете был создан соответствующий форум. Результаты анализа тревожат. Пораженческое мышление встречается повсеместно и быстро распространяется среди состава. Значительная часть наших товарищей ощущает ужас перед лицом врага и потеряла веру в победу.

Основным источником пораженчества является в первую очередь преклонение перед технологией и недооценка или полное отрицание роли человеческой изобретательности и воинского духа. Такое преклонение является развитием и расширением технотриумфализма и теории, что «оружие решает все», которые в последние годы возникли в среде вооруженных сил. Такая тенденция особенно сильна среди высокообразованных офицеров. Пораженчество среди военнослужащих принимает следующие формы:

Первая. Служебные обязанности в космических войсках воспринимаются как обычная работа: люди трудятся с усердием и ответственно, но без энтузиазма и с сомнением в конечной пользе своей работы.

Вторая. Пассивное ожидание: вера в то, что исход войны зависит от ученых и инженеров; вера в то, что космические силы останутся лишь далекой мечтой вплоть до прорыва в фундаментальных науках и в ключевых технологиях, и вытекающая из нее неопределенность в отношении важности нынешней работы. Военнослужащие удовлетворены простой организационной работой; новаторство отсутствует.

Третья. Необоснованные фантазии: требования воспользоваться технологией гибернации для того, чтобы перескочить через четыре столетия, попасть в будущее и лично принять участие в битве Судного дня. Такие намерения уже выразило значительное количество молодых товарищей. Один даже подал рапорт. С одной стороны, желание броситься в битву – это хорошо. Но с другой стороны, это лишь иная форма пораженчества. У них нет уверенности в победе, и они сомневаются в полезности своей сегодняшней работы. Им остается только воинская доблесть.

Четвертая. Противоположность третьей: отрицание воинской доблести; мнение, что традиционный моральный кодекс солдата больше не годен для поля боя; что борьба до конца не имеет смысла; что воинская доблесть существует только тогда, когда кто-то ее видит; но если человечество проиграет и исчезнет из Вселенной, то она становится бессмысленной. И хотя такую позицию занимают лишь немногие, отрицание значимости космических сил наносит значительный ущерб делу.

В этот момент Чжан Бэйхай окинул взглядом собравшихся и отметил, что, хоть его речь и привлекла некоторый интерес, не все еще стряхнули усталость. Он был уверен, что его следующие слова изменят ситуацию.

– Я дам вам конкретный пример товарища, у которого наблюдается типичная форма пораженчества. Я говорю о полковнике У Юэ. – Чжан Бэйхай вытянул руку в сторону места У Юэ за конференц-столом.

Усталость в комнате как рукой сняло; присутствующие навострили уши. Все настороженно посмотрели на Чжан Бэйхая, а затем на У Юэ; тот спокойно глядел на них – само воплощение хладнокровия.

– У Юэ и я довольно долго вместе служили во флоте, и мы хорошо знаем друг друга. У него наблюдается сильный комплекс зависимости от техники; как капитан он технократ – инженер, если хотите. Само по себе это неплохо; но, к сожалению, его военное мышление слишком ограничено технологией. Если спросить, то он так не скажет, но он подсознательно верит, что технологическое преимущество является основным, возможно, единственным фактором, определяющим эффективность боевой единицы. Он совершенно игнорирует роль человека в бою. В частности, он не понимает исключительных преимуществ, выработанных нашей армией в трудных исторических условиях. Он потерял веру в будущее, как только узнал о Трисолярианском кризисе. Когда он вступил в космические войска, его отчаяние стало еще заметнее. Пораженческие настроения товарища У Юэ настолько глубоки и тяжелы, что справиться с ними у нас надежды нет. Мы должны принять серьезные меры, и как можно скорее, чтобы остановить распространение пораженчества в войсках. Я полагаю, что товарищ У Юэ более не годен для службы в космических силах.

Все взгляды были направлены на У Юэ. А тот невозмутимо рассматривал эмблему космических сил на своей фуражке, лежащей на столе.

Во время своего выступления Чжан Бэйхай не бросил ни одного взгляда в направлении У Юэ. Он продолжил:

– Командующий, товарищ У Юэ и остальные присутствующие! Я прошу вашего понимания. Я говорю все это исключительно из опасения за существующее идеологическое состояние войск. Конечно, я также надеюсь вызвать У Юэ на открытую и откровенную дискуссию лицом к лицу.

У Юэ поднял руку, прося слова. Получив одобрительный кивок от Чан Вэйсы, он встал:

– Оценка товарищем Чжан Бэйхаем состояния моего ума совершенно точна, и я согласен с его заключением. Я более не годен для службы в космических войсках. Я подчинюсь любому решению командования.

Атмосфера в комнате стала напряженной. Несколько офицеров впились глазами в блокнот перед Чжан Бэйхаем, гадая, кого еще может затронуть его содержимое.

Встал старший полковник от военно-воздушных сил:

– Товарищ Чжан Бэйхай, это обычное рабочее совещание. Вам следует действовать через соответствующие организационные структуры, вместо того чтобы докладывать здесь подобные наблюдения. Вы полагаете, такие темы допустимо обсуждать открыто?

Многие офицеры зашумели, поддерживая его замечание.

Чжан Бэйхай ответил:

– Я знаю, что мое выступление нарушает протокол, и готов понести за это ответственность. Однако считаю, что обязан привлечь ваше внимание к этой проблеме любым способом.

Чан Вэйсы поднял руку, предупреждая другие реплики с мест:

– Первым делом необходимо высоко оценить чувство ответственности и стремление к безотлагательному действию, которыми руководствовался товарищ Чжан Бэйхай. Существование пораженческих настроений среди личного состава – это факт, и мы должны действовать рационально. Пораженчество никуда не денется до тех пор, пока между противниками существует разрыв в технологическом уровне. Это не та проблема, которую легко решить; она потребует долгой и тщательной работы, а также больше общения и больше дискуссий. Однако я также согласен с предложением старшего полковника: все, касающееся личных идейных качеств, следует решать в основном путем разговоров и обсуждений. Если необходим доклад, его следует подавать по инстанции.

Офицеры издали вздох облегчения. Чжан Бэйхай не будет называть их имена – по крайней мере, на этом совещании.

Ло Цзи пытался собраться с мыслями, представляя себе безграничное ночное небо над облаками. Его размышления незаметно перешли на ту женщину. Ее голос и смеющееся лицо возникли из темноты, и в его сердце родилась грусть, какой он еще в жизни не испытывал. Он тут же переключился на самобичевание. В своей жизни Ло Цзи презирал себя бессчетное количество раз, но так сильно – никогда. Почему он о ней думает? До сих пор его единственной реакцией на ее смерть, за исключением страха и удивления, было желание оправдаться. И только теперь, когда он понял, что ее роль во всем случившемся была ничтожной, он потратил на нее немного своего драгоценного сожаления. Ну и кто же он после этого?

Но что поделаешь? Такой уж он человек.

Самолет потряхивало, и Ло Цзи казалось, будто он в люльке. Он вспомнил, что ребенком спал в колыбели. Однажды в подвале родительского дома он нашел детали нехитрого устройства под старой детской кроватью, все в пыли. А сейчас, вызвав в памяти образ родителей, он спросил себя: «С того самого дня, как ты покинул колыбель, любил ли ты кого-нибудь, кроме этих двоих людей? Выделял ли ты для кого-то еще хоть когда-нибудь хоть самый маленький, но постоянный уголок в своем сердце?»

Да, однажды такое случилось. Золотистый свет любви жил в его душе пять лет назад. Но это произошло не в реальности.

Все началось с Бай Жун, автора романов для молодежи. Она писала их в свободное время, но они вызвали столько интереса, что доходы от писательства превысили ее зарплату. С Бай Жун Ло Цзи встречался дольше других своих женщин и даже дошел до того, что подумывал на ней жениться. Их отношения были самыми обычными, не особенно страстными или незабываемыми, но они их устраивали; они отдыхали друг с другом и были счастливы вместе. Хотя оба относились к браку с некоторым опасением, они считали, что стоит хотя бы попытаться.

По настоянию Бай Жун он прочел все ее книги. Он не сказал бы, что они ему понравились, но, по крайней мере, они не были так же неприятны, как другие книги этого жанра, которые ему случалось листать. У нее был хороший стиль – в отличие от других авторов, она писала просто и ясно. Содержание же оставляло желать лучшего. Чтение ее романов можно было сравнить с рассматриванием капель росы на траве. Каждая капля была чистой и прозрачной, но они различались между собой только тем, как они преломляют и отражают свет, катятся по листьям, объединяются в одну при столкновении и распадаются, пока не испарятся бесследно через несколько минут после восхода солнца. Каждый раз, читая очередную ее книгу, Ло Цзи задавался вопросом: «На какие средства живут все эти люди, если они поглощены любовью двадцать четыре часа в сутки?»

– Ты полагаешь, что любовь, о которой ты пишешь, существует в реальном мире? – спросил он однажды.

– Да, я так думаю.

– Ты видела такое или это произошло с тобой?

Бай Жун обняла его за шею:

– Так или иначе, я говорю, что она существует, – загадочно прошептала она ему в ухо.

Порой он предлагал ей сюжеты для романов, над которыми она работала; иногда даже помогал ей в вычитке.

– Похоже, ты талантливее меня, – призналась она однажды. – Ты работаешь не над сюжетом, а над героем, а это самое сложное. Каждая твоя поправка добавляет характерам живости. У тебя выдающийся талант к созданию литературных персонажей.

– Ты, наверное, шутишь. Я же астроном!

– Не забывай, что Ван Сяобо[13] изучал математику.

В прошлом году она попросила его о необычном подарке ко дню рождения:

– Ты не мог бы написать для меня роман?

– Целый роман?

– Ну хотя бы повесть на пятьдесят тысяч знаков.

– С тобой в качестве главной героини?

– Нет. Я как-то была на очень интересной выставке картин. Художники-мужчины рисовали самых прекрасных женщин, каких могли себе вообразить. Вот такой и должна быть главная героиня твоей повести. Забудь о реальности, создай ангела – идеальную женщину, какой ты себе ее представляешь.

Он до сих пор так и не понял, что стояло за этой просьбой. Может быть, она и сама не понимала этого. Сейчас ему казалось, что ее настроение в те дни было смесью лукавства и безразличия.

Он приступил к созданию персонажа. Сначала представил себе ее лицо, затем одежду, продумал окружающую обстановку и людей. В заключение он оживил ее – поместил в эту обстановку, позволил двигаться и говорить. Но вскоре работа его утомила, и он рассказал Бай Жун о трудностях, с которыми столкнулся.

– Она подобна марионетке. Каждое ее слово, каждое действие запрограммированы; в ней нет ни искры жизни.

– Ты не так подходишь к делу, – отвечала Бай Жун. – Ты пишешь сочинение, а не создаешь литературного героя. То, что герой делает за десять минут, может быть отражением десятка лет его жизненного опыта. Нельзя ограничиваться только сюжетом повести – необходимо представить себе всю жизнь твоей героини. То, что ты потом опишешь словами на бумаге, будет лишь вершиной этого айсберга.

Ло Цзи прислушался к ее совету. Он выбросил все, что собирался написать; вместо этого он представил себе всю жизнь своей героини в малейших подробностях. Он воображал, как Она сосет грудь матери, энергично работая маленьким ротиком и причмокивая от удовольствия. Он видел, как Она тянется за красным воздушным шариком, летящим вдоль дороги, как ловит его, только чтобы тут же споткнуться и упасть, упустить шарик и расплакаться, не осознавая, что она только что сделала свой первый шаг. В его воображении Она шла под дождем и складывала зонтик, чтобы ощутить капли дождя на лице. Он представил себе ее первый день в школе – растерянная девочка, одиноко сидящая в незнакомой комнате и не видящая родителей в окне или двери. Тогда она почти расплакалась, но сообразила, что ее лучшая подруга по детскому саду рядом, – и заплакала, но уже от радости. Он вообразил себе ее первую ночь в колледже, когда Она лежала в постели и следила за тенями, которые деревья отбрасывали на потолок в свете уличных фонарей… Он придумал все ее любимые блюда, цвет и стиль каждого предмета одежды в ее гардеробе, расцветку мобильного телефона, книги, которые Она читала, музыку, которую слушала, страницы, которые посещала в Интернете, кинофильмы, которые ей нравились. Но не косметику – Она не нуждалась в косметике… Как создатель вне потока времени, он сшивал воедино различные этапы ее жизни и постепенно открыл для себя безграничную радость творения.

Однажды в библиотеке он представил ее стоящей возле ряда полок и что-то читающей. Он одел ее в свой любимый костюм, чтобы маленькая фигурка была ярко видна в его воображении. Внезапно Она оторвалась от книги, посмотрела на него и улыбнулась.

Он был ошеломлен. Разве он учил ее улыбаться? Эта улыбка навсегда запечатлелась в его памяти.

Следующая ночь была переломной. За окном бушевала метель, царил лютый холод. Из своей теплой комнаты в общежитии он наблюдал за бурей, которая замела весь город. Снежинки стучали в его окно, словно песок. Снаружи все было укрыто огромным белым ковром. Казалось, что города больше нет, что общежитие стоит посреди бесконечной снежной равнины. Ло Цзи лег в постель, но прежде чем он заснул, ему в голову пришла неожиданная мысль. Если Она там, снаружи, в эту ужасную погоду, то ей должно быть очень холодно. Потом он напомнил себе: это не имеет значения, Она не окажется снаружи, разве что ты поместишь ее туда. Но на этот раз его воображение отказало, и Она продолжала идти сквозь метель – тонкая, как травинка, которую в любой момент может унести ветром. Ее белое пальто и красный шарф – все, что он мог разглядеть сквозь снегопад, – были словно огонек, сопротивляющийся шторму.

Он не смог заснуть. Поднялся с постели, накинул одежду и сел на диван. Он подумывал, не закурить ли ему, но, вспомнив, что Она не переносит запаха табака, приготовил себе вместо этого чашку кофе и медленно выпил. Он должен дождаться ее прихода. Метель и холод этой ночи лежали камнем на его душе. Впервые в жизни он так сильно переживал за кого-то и так сильно по кому-то тосковал.

Когда его разум начал пробуждаться, тихо появилась Она. Ее тонкая фигурка была окутана прохладой, но среди холода ощущалось дуновение весны. Снежинки на ее волосах быстро превратились в блестящие капельки. Она размотала шарф, поднесла ладони ко рту и подышала на них. Он взял ее руки в свои, чтобы согреть их мягкий лед. Она взволнованно посмотрела на него и спросила, опередив его собственный вопрос: