Навстречу ветру

Еще до этого печального случая М. Ф. устроила вечер, на котором состоялось чтение уже переведенных писем К. С. На этом вечере присутствовали композитор Шапорин с женой и сыном, художники Чупятов, Пахомов, Верейский, Остроумова-Лебедева, Прошкин, Кругликова и другие. Это была последняя встреча с творчеством Кузьмы Сергеевича. Мы с М. Ф. и Еленой часто ездили на кладбище, сажали цветы, следили за могилой, на которой временно установили небольшую мраморную доску с надписью: „Кузьма Сергеевич Петров-Водкин, заслуженный деятель искусств, профессор, 1878–1939 гг.“. На этой надписи я неоднократно подновлял позолоту. 4 апреля 1939 года в Доме искусств имени Станиславского состоялся вечер памяти К. С.

Началась Великая Отечественная война. Несмотря на блокаду, я не переставал навещать М.Ф. вплоть до ее эвакуации. Она собрала все картины, свернула их в большой рулон и уехала с дочерью в феврале 1942 года в Хвалынск, где еще оставался дом, принадлежавший матери К. С. В 1958 году мы с дочерью решили навестить М. Ф., она жила в той же квартире, с дочерью, ее мужем и тремя внучками. Но в квартире уже все было по-другому, никакого уюта, на стенах никаких картин, другая мебель, все не так, как было когда-то при К. С. Мария Федоровна выглядела хорошо, несмотря на свои семьдесят три года, и говорила, что не умрет, пока не приведет в порядок все дела К. С. И действительно, ей удалось (правда, с большим трудом) выручить из Швеции „Купание красного коня“, палитру художника и его посмертную маску. Все это она предполагала передать в Русский музей. Пожалуй, это была последняя встреча с М. Ф. и Еленой. М. Ф. вскоре умерла, а Елена с семьей получила квартиру в Автове, и больше я о них ничего не могу сказать. Так закончилось мое знакомство с семьей Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина, оставившее глубокий след в моей жизни.

И все-таки была еще одна встреча с ним. В 1966 году в Русском музее была большая выставка произведений художника. В нескольких залах очень удачно были развешаны картины К. С., и я вновь пережил встречу с художником, видя те картины, которые он создавал при мне, в период с 1925 по 1939 год. На выставке произведения К. С. были представлены довольно широко. К сожалению, некоторых вещей не было. Не было „Матери“, которую художник очень любил, не было „Новоселья“, „Элегии“, о которой я упоминал, портрета профессора Канторовича, последней работы художника, части африканских вещей и некоторых портретов. Но общее впечатление от выставки было хорошим. Чувствовалось, что устроители приложили немало усилий, чтобы осветить деятельность этого замечательного художника, и они достигли своей цели. Для меня же эта выставка была как бы точкой, которая должна была быть поставлена на всей истории знакомства и, я бы сказал, дружбы с этим необыкновенным человеком, Кузьмой Сергеевичем Петровым-Водкиным».

И от себя хочу кое-что добавить. В моей памяти встают воспоминания – картинки детских лет, как я уютно устраивалась рядом с Пушкиным и плела венки из цветов. Этот чудный памятник, как мне кажется, стоял совсем близко к Лицею, потому что, сидя под рукой А. С., я видела в окне маму, которая звала меня есть кашу. Но меня уверяют, что памятник стоял там, где он стоит сейчас. И, к сожалению, немногие работники музея-лицея знают, что в этом музее жил художник К. С. Петров-Водкин, а ведь в тот период именно здесь были написаны многие его картины, в том числе «Тревога», «Смерть комиссара», «Дети, играющие у туалета» и целый ряд других.

Мой отец был инженером-химиком, и, казалось бы, какие могли быть точки соприкосновения, но все-таки они были. И его близость с К. С. была, видимо, заложена в его генах, так как все папины предки были живописцами. Сам он неплохо рисовал, но выдающимися способностями не обладал, да и учиться живописи не смог, так сложилась жизнь. То, о чем хотелось говорить, иногда и поспорить, вероятно, это и объединяло этих людей: просто инженера и великого художника. Дружба с К. С. оставила в папиной жизни огромный след. Я помню, как много он рисовал в тот период. Кое-какие рисунки у меня сохранились, и они явно навеяны общением с К. С. Иллюстрации сказок для меня, маленькой, а также моих игрушек, даже портреты, мой и мамин, пейзажи – все это говорило о невероятной силе впечатления, полученного от дружбы со знаменитым художником.

Отец, конечно, был человеком неординарным, в юности играл в театре, прекрасно пел (у него был очень красивый баритон, поставленный от природы), писал стихи. И когда наши семьи встречались, было очень интересно; как жаль, что это ушло навсегда и нельзя вернуться сегодня в то время.

Мама играла на рояле, Мария Федоровна, жена К. С., пела, иногда они с папой исполняли дуэты, часто присоединялся и К. С. Прекрасно помню последний день рождения художника, он уже был болен, но вышел из спальни, выпил маленькую рюмочку и спел с М. Ф. романс «Не искушай меня без нужды»! Теплые отношения сохранились и после войны, когда мы после военных бурь собрались в Ленинграде. Мы с мамой часто навещали М. Ф. и ее дочку Ленушку, но потом жизнь завертела, закружила и каждого понесла по своим рельсам. Встречались реже, но самые прекрасные воспоминания остались у моего отца и у меня о тех днях общения с замечательной семьей Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина.

Еще одно воспоминание. Лето 1937 года, поселок Сиверская. Дачи, которые мы снимали, наша и К. С., через дорогу. Наискосок дача ученика К. С. Петрова-Водкина, художника Голубятникова с семьей. Елена Водкина и Вера Голубятникова, девушки по 15–16 лет, и я маленькая рядом с ними. Но мне интересно. Игра в крокет в большом бывшем сарае, там был очень удобный утоптанный пол, и играть можно было даже в дождливую погоду. Участвуют в игре все, в том числе и К. С. А вечером игра в лото на веранде Водкиных. Играем на гроши, это очень азартно, и, как меня ни гонят спать, я – вместе со взрослыми…

Помню, однажды мы готовили концерт-сюрприз для наших родителей в доме Голубятниковых. У них были большие сени с выходом на веранду. На веранде сидели зрители, наши родные, а сени были как бы сценой. Артистами были Елена Водкина, Вера и Севир Голубятниковы и я. Читали стихи, пели хором, я танцевала, и, конечно, были живые картины. Кузьма Сергеевич сидел в первом ряду. После концерта он подошел к маме и сказал: «Кума, надо Тату отдать в хореографическое училище, смотрите, как грациозна». Мои родители подумывали уже об этом, так что мнение Кузьмы Сергеевича только подкрепило их решение. Как-то, вскоре после нашего домашнего концерта, мама мне говорит: «Тата, пойди на веранду к Кузьме Сергеевичу, он хочет тебя немного порисовать». Мама надела на меня белое кружевное платьице, сунула в руки куклу, которую папа привез мне на день рождения, и я пошла.

Веранда, на которой мы устроились, была очень живописная, солнце глядело сквозь цветные стеклышки, вокруг – зелень, цветы. В одном углу – мольберт с натянутым холстом, за которым сидел Кузьма Сергеевич, а в другом – большой круглый стол, накрытый скатертью, и на нем огромный букет цветов, такой яркий и свежий, что невольно хотелось его нарисовать. Кстати, впоследствии он появился на холсте К. С. Пять или шесть раз, уже точно не помню, я приходила на веранду позировать. Сидеть без движения мне было очень трудно, и Кузьма Сергеевич это прекрасно понимал, разрешал немного шевелиться.

Так родился «Девочка с куклой, или Портрет Татули».

Спустя много лет, уже после войны, в Русском музее состоялась, одна из первых после большого перерыва, выставка картин К. С. Петрова-Водкина, в числе которых был и мой портрет. Мы пошли с отцом на выставку, и каково же было наше удивление, когда мы увидели подпись под ним: «Дочь рыбака».

Папа пошел к директору Русского музея и очень вежливо, чтобы никого не обидеть, указал на неточную подпись под портретом. Папа сказал: «Картина, под которой стоит подпись „Дочь рыбака“, – это портрет моей дочери, писался он в 1937 году в поселке Сиверская, называется „Девочка с куклой, или Портрет Татули“. Я же рыбаком никогда не был».

Примечания