Пепел на ветру
Многоголосый шепот в ушах прекратился, а через некоторое время, насладившись тишиной и покоем, наконец почувствовала себя. Ощутила себя в пространстве, услышала, именно услышала тишину в квартире и смогла разлепить веки. Все мои чувства обострились до предела, впрочем, дали знать о себе и неприятные последствия. Вся кожа ныла и зудела, словно меня покусали тысячи насекомых, горло саднило от сухости. А в целом – будто меня всю ночь били-били и по каким-то обстоятельствам убить забыли.
Повернув голову набок, поискала глазами бутылку, она точно была. Я помню! Вожделенная бутылка оказалось на месте… пустой, более того, на ней обнаружились многочисленные следы зубов – выходит, это я драла пластик зубами.
Поднесла руку к лицу, с омерзением рассматривая свисающие лоскуты кожи, некоторые из них уже отвалились… Успокоило лишь то, что под этими жуткими последствиями болезни появилась новенькая, еще очень тонкая розоватая кожица. Чесалось нестерпимо, но, как взрослый человек, я понимала: если ее травмирую, то могут остаться шрамы.
Мое сознание все еще «плавало», не в состоянии зацепиться за главную мысль, лишь фрагменты появлялись на поверхности, подталкивая к действиям. Сначала пить…
Медленно встала с кровати, приложив массу усилий, постояла, пока прошли головокружение и тошнота. Сколько же я так провалялась? Похоже, не меньше пары дней. Желудок с громким воплем потребовал пищи. Надо добраться до кухни, пока он сам себя есть не начал. До кухни шла, сильно пошатываясь, но ускорилась, завидев бутылку с водой на столе.
В холодильнике обнаружились консервированная ветчина, сыр и еще пара полуфабрикатов. Я их даже разогревать не стала. Разодрав упаковку, голодной волчицей набросилась на еду, запивая водой, даже пот пробил от усердия. Быстро насытившись и чувствуя, что желудок скоро лопнет от переедания, решила полежать, но тут взглядом наткнулась на часы. Вспышка воспоминаний – и я медленно опускаюсь на стул позади себя.
Я пролежала в беспамятстве три дня; печально, но одновременно это означает, что я победила болезнь и приобрела иммунитет. Теперь мне ничего не страшно. Все еще не придя в себя от потрясения, добралась до дивана, прихватила плед и, накрывшись с головой, тут же уснула, но уже без сновидений и кошмаров. На кровать, изгвазданную непонятно чем, лечь не отважилась.
Снова пробуждение, но уже более привычное и в полном сознании. Полежала несколько долгих минут, вспоминая обо всем, причем очень тщательно, не упуская даже малейших деталей. Для меня это очень важно – помнить.
Дотянулась до журнального столика и, подхватив пульт от телевизора, включила. Все больше недоумевая, переключала каналы, но на экране лишь тишина и серая рябь, не предвещающие ничего хорошего. Наконец столичный городской канал обрадовал голубым экраном и знакомым лицом диктора. Но уже через мгновение я поняла: это единственное, что меня может обрадовать.
Небритый усталый диктор в потрепанном костюме сидел за знакомой каждому телезрителю стойкой в расслабленной или скорее обреченной позе и сообщал страшные факты:
– …Дорград, Цветауст, Радужный, Гавр и практически все города Россины пали ниц перед вирусом. Все еще поступают редкие сообщения от местных властей прямо нам в студию, но все твердят об одном: выживших не более двух процентов, и это в лучшем случае. Мы с оператором Корве будем вести эту передачу, пока в состоянии стоять на ногах. Граждане, сообщайте новости, возможно, кому-то в будущем это спасет жизнь. Москана умирает, запах смерти достигает даже десятого этажа, на котором расположена наша студия. Еще вчера нам сообщили: Арабекса больше не существует, Бинидос, Анжун, Венар, Тбилан, Эстон тоже… Из Маракона вчера еще поступали редкие сообщения, в которых говорилось, что страна завалена погибшими, границы открыты, а редкие островки, изолированные от заболевших войсками, тоже постигла участь остального населения. Пандемия настигла и их. Теперь Маракон молчит, впрочем, как и остальные… – диктор устало потер лицо, прямо в эфире выпил из бутылки воды и с тревогой спросил, скорее всего, оператора: – Дим, ты как себя чувствуешь? – Ему ответил хрипловатый бас: «Пока терпимо, но чувствую – ненадолго…»
Я хлебнула воды, подавилась и заплакала. Значит, и туда добрался вирус; ниточка, которая связывает меня с миром, скоро оборвется. Диктор потер лоб, а затем и все лицо обеими ладонями. Потом продолжил говорить, снова глядя на камеру:
– Большая часть крупных городов Россины горит. Из-за невыключенных бытовых электроприборов загорелись жилые кварталы… целые заводы полыхают… Некому тушить, и огонь уничтожает всё на своем пути. Из окна в раздевалке нашей студии видно, как горит столица, смог стоит страшный, но пока работают кондиционеры… Хотя я уверен, скоро отключится электричество, вода и все блага цивилизации исчезнут. Граждане, сейчас нас спасет только понимание того, что мы все в одной лодке. Я прошу вас забыть о распрях, мы все вымираем, так давайте хоть сейчас позаботимся друг о друге… – Камера поехала куда-то в сторону, а потом я услышала встревоженный крик ведущего и грохот. Голос диктора за кадром: – Корве? Корве, мать твою, не смей помирать, я тебя очень прошу…
Через мгновение экран погас, и, казалось, серая рябь заполнила все пространство, рождая во мне жуткое ощущение нереальности происходящего. Как сомнамбула, потыкала кнопки, листая плейлист, потом бездумно посидела еще немного, поела, с сожалением отметив, что еды осталось на один прием, не более, и подошла к окну.
Пустынная улица, брошенные с открытыми дверями машины и труповозка посреди дороги. Двое мужчин в серых спецовках и поблескивавшем магическом коконе защиты загружали человеческое тело в кузов закрытого грузовичка. Подобные машины, специально оборудованные для перевозки трупов, раньше мне встречались нечасто и вызывали печаль и безотчетный страх, зато сейчас, увидев, как мужчины собирают погибших, стало странно легко и спокойно. Хоть кто-то жив и не бросает мертвых непогребенными…
Взгляд привлекли несколько черных столбов дыма в разных частях города. Три из них – от печей крематориев, еще два, похоже, на кирпичном заводе, наверное, тамошние печи тоже используются для этого жуткого дела…
Снова смотрю на мужчин: они с трудом, морщась, пытаются вытащить здорового толстого мужика из машины. Труп окоченел, и им непросто. Проверила свой резерв и, убедившись, что болезнь не навредила моей магии, послала силовой импульс, помогая мужчинам. Они отшатнулись, стоило трупу самому покинуть машину и переместиться по воздуху в кузов. Мужчины пристально огляделись по сторонам. Заметив меня, прилипшую к окну, они коротко, благодарно кивнули. Но отпускать мой взгляд не спешили, приглашающе помахав руками и показывая в сторону моего дома. Кивнула.
Вышла на балкон и поняла, чего они от меня хотят. Стало плохо, жутко плохо, захотелось завыть и побиться головой об стенку. Я живу на третьем этаже, поэтому было хорошо видно целую гору моих бывших соседей, некоторых я знала в лицо. Сейчас все они были мертвы.
– Помогите их погрузить в кузов… – просьба мужчины отвлекла от тоски и отчаяния. – Это поможет и им обрести покой, и нам… очистить совесть и город…
Я вскинула взгляд и лишь кивнула. Затем, спохватившись, прохрипела:
– Я рада, что еще остались такие, как вы… хоть кто-то остался… Благодарна вам от них и от себя.
Оба мужчины криво усмехнулись, и столько печали было в их глазах и лицах…
Вновь применила магию и осторожно погрузила всех в кузов. Пока один из них закрывал створки, второй, еще раз внимательно меня оглядев, предложил:
– Может, хоть пару дней с нами покатаетесь, с вашей магией мы бы лучше и быстрее справлялись, а то с каждым днем все хуже и хуже становится… – Я кивнула, соглашаясь, мужчина представился. – Доктор Травин, а это мой коллега доктор Пуш, мы оба патологоанатомы, но сейчас в нашей специальности нет смысла, так хоть по-другому поможем… Оба обладаем лишь магией исцеления, немногим выше среднего уровня, но сами понимаете, здесь как раз ваша бытовая и нужна, а то силы не безграничны. Мы подадим звуковой сигнал, как подъедем завтра…
Я вновь кивнула, забыв представиться, просто чувствовала, что дико устала, поэтому, вяло махнув рукой, вернулась в комнату. Снова хотелось спать, и я не стала противиться.
Новое утро. Ровно пять дней прошло с того момента, как я заразилась, и второй день, как я очнулась, выжив. Пока ощущала себя физически слабой, как ребенок, но, обнаружив все еще идущую из крана воду в ванной, решила помыться. Хотя, как только взглянула на себя в зеркало, взвыла от страха и жалости к себе и пережила непередаваемые ощущения.
В первый момент показалось, что это зомби глядит на меня из фильма ужасов: кожа с сухими лохмотьями, через которые проступает голубовато-розовая, новая, фиолетовые круги под глазами – отвратительные последствия пережитой лихорадки. Больные и тусклые светло-карие глаза и осиное гнездо на голове. Я попыталась расчесать волосы, но уже через минуту поняла, что это сделать нереально.
Работая ножницами, я не плакала, хоть и любила свои роскошные шоколадные волосы. Слишком многое, что я любила, исчезло или погибло, а вот волосы отрастут заново. Встряхнула головой, испытывая странное ощущение легкости и чувствуя каждый шевельнувшийся волосок на голове. Собрала отстриженные грязные колтуны и выкинула без сожалений.
Сначала посидела в ванной, отмачивая кожу в теплой воде, а потом осторожно вымылась, чувствуя, как вместе со старой кожей смывается моя прежняя жизнь. Я даже не заплакала, когда приняла решение, что любимых и близких людей никогда не забуду, но раз высшие силы помогли мне выжить, значит, буду жить по полной, не оглядываясь на прошлое.
Я уже позавтракала и оделась в легкий джемпер и джинсы, когда услышала гудок на улице. Выглянула в окно – мне помахали руками Пуш и Травин. Вздохнув, набираясь смелости, я открыла входную дверь и шагнула в подъезд. Вздрогнула, когда уловила запах тлена, поэтому тут же активировала защитную маску.
Мужчины встретили меня внимательными взглядами, не пропустив моей пятнистой шелушащейся кожи, стриженых рваными, неровными прядями волос, обрамлявших голову в виде шоколадного цвета шапочки. И синяки под глазами, похоже, не укрылись от их внимания, но они с улыбкой кивнули, поздоровавшись. Я же запоздало представилась, залезая за ними в тесную кабину грузовичка.
Два дня я моталась с врачами по улицам, мы собирали трупы, складывая их в кузов грузовичка, и развозили по крематориям. Но нам все реже попадались живые; пару раз мне повезло, что я была с мужчинами-магами. На нас нападали те, кто пережил болезнь, но либо потерял память и сейчас действовал сообразно животным инстинктам, быстро скрываясь, только увидев нас, либо сумасшедшие, которым лихорадка повредила мозг. Эти как раз не прятались – нападали, и каждый из них действовал по-своему. Нарваться на таких страшнее всего. Но ко всему, оказывается, можно привыкнуть и приспособиться. А еще маги, оценив мое плачевное состояние, лечили меня, помогая восстанавливаться.
* * *Я шла по улочке вдоль трехэтажных миленьких домов с зелеными крышами. Мы добрались до квартала, в котором проживали исключительно полиморфы, а они многоэтажные здания не любили.
Внимание привлек настойчивый лай собаки, судя по хрипловатому баску, довольно крупной. Внимательно осмотрелась и с левой стороны на одном из балконов, забранном решеткой, заметила морду и передние лапы овчарки. Она лаяла, глядя на меня, и кидалась на прутья, но стало понятно, что собака старается привлечь внимание – такая в глазах тоска и мольба. Я не выдержала и подошла к балкону.
С обычными решетками, которыми пользовались исключительно полиморфы и хавшики, презиравшие магические, я не смогу справиться. Подтянулась за прутья повыше и заглянула в проем балконной двери, ведущей в гостиную. Сначала на меня пахнуло смрадом разложения, а потом, испугав меня, прямо передо мной подпрыгнул пес. Шлепнувшись на попу, поморщилась; в этот момент собака тоскливо завыла, потеряв меня из виду. Я осмотрела дом и, прикинув расположение квартиры, с опаской пошла в подъезд. Мои спутники сейчас зачищали дом за углом, а я случайно зашла в этот переулок и сейчас была настороже – мало ли что.
Остановившись перед нужной дверью, постучала, секундное молчание – а потом услышала громкий лай и скрежет лап пса, настойчиво стремящегося на свободу. Воспользовалась бытовой магией, сняла дверь с петель и отставила в сторону – раньше за это можно было бы сразу в тюрьму угодить, а сейчас я спасаю жизнь собаке.
За дверью обнаружила ребенка – девочку, скрючившуюся на коврике. На труп она была не похожа, но, по всем признакам, больная. Запах тлена мешал разумно мыслить, и я вновь активировала маску, после посмотрела еще раз на девочку и пса. Он улегся рядом с ребенком, внимательно глядя на меня в ожидании, даже жалостно подвывал, явно взывая о помощи.
Тут же валялись большая распотрошенная пачка собачьей еды и перевернутая миска. Я присела рядом и осторожно протянула руку в попытке нащупать пульс на шее девочки. Не сразу почувствовала ровное, но слабое биение ее сердечка. Осознав, что она жива, чуть снова не расплакалась, только уже от счастья. Малышка лежала в грязных трусиках и маечке, ей было не больше семи-восьми лет, а может, и меньше – полиморфы чуть медленнее взрослеют.
С тяжелым сердцем я прошла внутрь квартиры, бросив извиняющийся взгляд на кобеля. В гостиной никого нет; немного пошарив по шкафчикам, нашла документы. Забрала с собой, засунув в задний карман джинсов, затем обошла всю квартиру, обнаружив в спальне мертвых родителей девочки. Едва мазнув по трупам взглядом, чтобы не запомнить их такими, активировала заклинание левитации и вернулась в прихожую. Там осторожно подняла девочку на руки и вышла на улицу. Жуткий груз плыл за мной до самого грузовичка, куда я его и направила. Кремация лучше, чем неупокоенные и вечно скитающиеся души – надо освобождать их от бренного тела.
Пуш и Травин встретили нас молчанием, но, осмотрев девочку, заявили:
– Сильное обезвоживание и долгое голодание. Хотя полиморфы живучие, и, возможно, это поможет ей выжить.
– Ты оставишь ее себе?
Заглянув в печальные глаза псины, мысленно пообещала ему, что она справится, а я помогу. Мужчинам ответила коротко:
– Она ребенок! И теперь моя.
Мне ответили понимающей улыбкой.
– За эту неделю все меньше и меньше живых встречаем, зато все больше трупов находим, – Травин говорил с горечью, страхом и печалью в голосе, – боюсь, такими темпами в лучшем случае эта обещанная пара процентов выживших и останется… Если уже не осталась! Я рад, что ты нашла переболевшую и живую, а не… Вам дальнейшую жизнь налаживать нужно, а мы пока мертвым поможем. Сколько судьба отмерила…
Я с тревогой посмотрела на мужчин, отмечая воспаленные от недосыпа глаза, небритые осунувшиеся лица. Потом в отчаянии спросила:
– Вы не переболели?
Оба, хмыкнув, отрицательно покачали головами:
– Если мы не приедем… как-нибудь, не жди…
– Но…
– Слишком маленькая вероятность.
– Но…
– Хорошо, три дня, как ты и сказала, потом я считаю, вам нужно будет искать другое место для проживания. Погода еще холодная, но если резко потеплеет или начнется жара, то город превратится в рассадник заразы. Сама понимаешь: крысы, насекомые… запах разложения, голодные животные… и не только животные…
Я только кивнула головой, в ужасе все это представляя и уже страшась остаться одной, без этих мужчин.
– Эта наш долг, Кира, надо очистить город хоть немного, и пока у нас есть время…
Они сначала помогли найти магазин с продуктами и запастись ими, а затем отвезли домой и только после этого уехали, пообещав утром навестить. Но мы решили, что завтра я посижу с девочкой, а не буду мотаться по городу и крематориям. Из-за их дыма над Тюбрином уже скапливался смог, и темные клубы дыма еще больше нагнетали уныние, превращая небо над городом в скорбный черный саван.
Остаток дня я поила девочку водой, потом сварила ей легкий суп-пюре и с трудом накормила, затем вымыла до блеска новой розовой кожицы и уложила рядом с собой. Она все еще была без сознания, а я гадала, какие у нее могут быть последствия перенесенного заболевания. Лохматого парня – пока без имени – тоже помыла, чтобы вытравить из его шерсти запах тлена, и накормила.
Сначала отключился свет, а потом я услышала глухой гул труб, в которых закончилась вода, и, наконец, шипение, которое наждаком прошлось по нервам и сознанию. Ведь это означало исчезновение последних примет цивилизации и мало-мальской защищенности, так мне казалось…
А при свете луны, после бесплодных попыток заснуть, рассматривая девочку и пса, впервые за последние несколько месяцев ощутила себя спокойной и умиротворенной. Теперь у меня есть новая семья, и я не дам ее в обиду. Тихонько встала, стараясь не шуметь, и прошла в гостиную, где бросила свои штаны. Вытащив документы, просмотрела все страницы, запоминая имена и даты. А главное, выяснила, как зовут девочку.
Мою приемную дочь зовут Елизаветой Шишкиной, ей восемь лет, она полиморф из семейства лисьих. Я даже улыбнулась, сократив имя девочки до Лисаветы. Пару минут вглядывалась в лица ее родителей, представляя, как она будет выглядеть, повзрослев, на кого больше похожа. Показалось, на отца все же больше. Наверное, была папина любимая доча, все их жилище завалено разными игрушками…
В гостиную прокрался пес и, неуверенно заглядывая в глаза, осторожно положил голову мне на колени. Потрепала его за ушами, чувствуя, как в душу закрадывается щемящая нежность к этому лохматому четвероногому другу. Ведь он не себя спасал, привлекая мое внимание, а свою маленькую хозяйку.
– Давай познакомимся, меня зовут Кира. – Я пожала огромную лапу. – А как твое имя? Джек? – Молчание. – Пират?
Снова молчание, а я начала перебирать все клички собак, которые мне только в голову приходили, а пес подсунул голову под мою руку и преданно посмотрел на меня. Через час мы добрались до обычных мужских имен, и я наобум ляпнула:
– Ну не Федор же ты какой-нибудь?
– Гав-гав! – радостно согласился… Федор.
– Обалдеть! Вот это фантазия у народа!
– Р-р-р-р!
– Да ладно тебе, я же не обидно… только удивлена. Так значит, ты Федор, Федя, Фед…
– Гав-гав!
– Ага, Фед тебя устраивает, ну ладно, хорошо хоть с именами разобрались. Пошли-ка спать, Фед, утро вечера мудренее.
* * *Меня разбудило шевеление под боком, а потом хриплый робкий голос:
– Мама?
От этого вопроса меня даже подбросило. Распахнув глаза, села и уставилась на девочку, которая недоуменно таращилась испуганными глазенками и спросила:
– Мама?
Я застыла, вымученно улыбаясь и гадая, что же сказать или сделать. Мне помог Фед, который прыгнул на кровать, ползком подобрался к Лисавете и положил ей на колени голову. Она инстинктивно обняла его, а потом вспомнила и прошептала:
– Фед! Мой друг Фед!
– Ты помнишь что-нибудь, родная?
Она качнула головой, наморщив лоб, силясь вспомнить что-нибудь, а потом ответила:
– Только Феда… но ты же моя мама? А папа…
– Папы нет, солнышко, он… с ангелочками на небе… и мама тоже там. Но я теперь твоя новая мама и никому не дам в обиду. Меня Кира зовут, и я знаю, что тебя зовут Елизавета или Лиза. Ты не против, если я буду твоей мамой?
Не решилась я обмануть ребенка и сказать, что я ее родная мать. Она вспомнила Феда, может вспомнить со временем, что у нее была другая семья. Именно по этой причине я пошла по другому пути. В ее глазах появились слезы, но так и не пролились, она только кивнула и неожиданно быстро после страшной болезни кинулась ко мне на руки и обняла, повиснув на шее.
Таким вот образом мы провалялись еще часок, пока я гладила ее по спинке, успокаивая, но дела не ждали.
– Пойдем готовить кушать, тебе надо много есть и пить воду…
Конечно, на кухню я пошла с Лисой на руках, с трепетом и удовольствием ощущая доверчиво обнимающие меня детские ручки. Пушистые после помывки смешные золотистые кудряшки приятно щекотали мой нос, а ясные зеленые глазки бередили душу.
В этот день Пуш и Травин не приехали, спустя еще четыре дня я смирилась с их потерей и начала прорабатывать план нашей дальнейшей жизни.
* * *20 мая
Проснулась рано, у меня появился четкий план действий, и подсознательно я спешила его реализовать. Сначала надо проверить состояние моей машины и вообще выяснить, где я ее бросила в том полубредовом состоянии, в котором находилась, когда вернулась из Гавра.
Выйдя из подъезда, сильно удивилась – довольно теплым майским днем идет снег. Необычайно серый и пушистый. Тяжелые свинцовые тучи нависают слишком низко, но дует приятный ветер, шевеля мои все еще непривычно короткие волосы. А на голову падает странно нехолодный снег.
Вытерла лицо и глянула на свои пальцы: осознание, что это за «снег», заставило похолодеть все внутри. Я снова приподняла лицо, вглядываясь вдаль. Страшные, жуткие осадки… Крематории все еще работают, выпуская в небо черные столбы дыма, а помимо них горят дома, а еще я заметила маслянистый столб черноты, уходящий в небо от нефтеперерабатывающего завода.
Слишком много горит и слишком многие…
А с неба, медленно кружась, падают пушистые хлопья пепла, покрывая этой жуткой тоскливой серостью все вокруг: крыши домов, стирая цветовые различия, машины, стыдливо прикрывая достижения технического прогресса, улицы и деревья, укрывая от всеобщего запустения и недавнего хаоса. Для них, возможно, это будет полезно. Укрыли они и меня, и, может быть, кого-то еще из тех, кто сумел выжить; но что ждет этих выживших дальше, не будут ли живые завидовать мертвым…
Еще минуту постояла на ветру, наблюдая, как пепел кружится в погребальном танце по ушедшей цивилизации.
Мотнула головой, стряхивая с себя, возможно, чей-то прах, поспешила к своей машине и, проверив магический накопитель, порадовалась, что он заполнен наполовину. Подогнала ее к самому подъезду и, пока Лиза спала, перетаскала все самое необходимое на первое время из квартиры. Как правильно заметили Травин с Пушем, в городе нам оставаться больше нечего.
* * *– Лис, будь осторожнее и все время держись рядом.
– Хорошо, тут так страшно. А игрушки мы возьмем?
– Обязательно, лисичка, возьми маленькую тележку и набирай туда разные игрушки и книжки, да все, что захочешь…
– А у нас много денег?
– Хм-м-м, знаешь, Лис, можно не экономить!
– Ура-а-а! – девочка, забыв о страхе, рванула к детской тележке и начала складывать туда коробки и игрушки, бегая по проходам.
– Фед, следи за Лизой, я – за одеждой.
В «Детском мире» освещения не было, но дневной свет, проникающий в огромные окна, позволял все неплохо видеть. Необычное зрелище пустых и тихих проходов именно в этом магазине опять резануло по нервам, но делать нечего – надо следовать своему плану. Я начала методично складывать детские вещи в корзину, любые – всё пригодится в будущем. Причем на вырост. Бросив внимательный взгляд на дочь с Федом, покатила переполненную тележку на выход к машине.
Утром, сверившись с планом, приступила к его реализации. В первую очередь гружу детские вещи и питание. Часть своего скарба я уже перевезла в Васино еще до второй волны и практически жила за городом, а вот для Лизы там нет ничего.
Забив магмобиль под завязку одеждой на все сезоны, обувью и игрушками, позвала девочку и пса, и мы поехали в наш новый дом. По дороге все же пришлось остановиться и поискать магазин, где еще оставались продукты, и пополнить запасы.
«Кешар» плавно скользил по пустынным улицам, кое-где нам приходилось объезжать заставленные бесхозными машинами участки дорог, но пока мы лишь пару раз замечали одинокие фигуры людей. Почему-то все они стремились спрятаться при появлении моей машины, и это настораживало.
Выскочив из города, понеслись по трассе в сторону Васина. Аккуратно свернув с главной дороги на второстепенную, рванули по грунтовке, но, проехав часть лесного массива и вывернув к деревне, я в ужасе притормозила, а потом поехала медленно, чувствуя, как по щеке ползет одинокая слеза.
Всюду, куда хватало глаз, торчали почерневшие стены домов, обгоревшие заборы и кучи хлама. Деревни Васино больше не существовало, ее сожгли дотла, видимо, специально, возможно, выжигая заразу таким способом.
Добрались до кладбищенского пригорка, и я вновь ужаснулась – столько небольших свежих холмиков появилось. Фед с Лизой сидели на заднем сидении и испуганно молчали, а я с трудом сдерживала слезы. За три года слишком многих здесь узнала лично.
Наконец мы перевалили холм, засаженный картофелем, и я увидела знакомые заборы нашего кооператива.
Огромный дом на пригорке, где жил бывший глава совета Тюбрино, тоже сожгли. В итоге шесть домов спрятались за своими заборами и моя крепость тоже. Мы заехали во двор и замерли все втроем.