Москва, которую мы потеряли

В литературоведении считается, что именно Лев Кириллович, владелец приличного состояния и многих объектов недвижимости в Москве, был избран графом Толстым прототипом его Пьера Безухова в «Войне и мире». Сын гетмана Кирилла Григорьевича Разумовского и его жены Екатерины Ивановны, он обучался вместе с братьями дома, а затем был отправлен для продолжения образования за границу. По возвращении в Россию в 1774 г. граф Лев Кириллович был зачислен в посольство князя Н.В. Репнина и отправлен в Константинополь. После возвращения он поступил в действительную службу в лейб-гвардии Семеновский полк, в который был записан с раннего детства. Из-за его «беспутного» времяпрепровождения отец поспешил удалить его из столицы. В 1782 г., получив чин полковника, Разумовский был переведен генеральс-адъютантом к князю Г.А. Потемкину и участвовал в русско-турецкой войне. Под начальством А.В. Суворова он командовал егерским полком; отличился в битве при Исакчи, в сентябре 1789 г. преследовал турок до Измаила, 2 ноября участвовал во взятии Бендер. В 1789 г. он был произведен в чин бригадира, а в 1790 г. – в генерал-майоры. В 1791 г. участвовал в сражении при Мачине; награжден орденом Св. Владимира 2-й степени. Со вступлением на престол императора Павла I Разумовский, числясь в Малороссийском гренадерском полку, подал прошение об увольнении со службы по болезни. Проведя несколько лет за границей, по возвращении граф поселился в Москве, при этом получил от отца малороссийское имение Карловка, вотчины в Можайском уезде, а также Петровско-Разумовское. Разумовский был хорошо известен буквально всей Москве; его дом славился своим гостеприимством и балами.

Младший Разумовский был изрядно образован, при том оставаясь скромным православным человеком, приверженцем древнего благочестия и традиций. В 30 лет он выслужил превосходительный чин, отказался от дальнейшей карьеры и вышел в отставку, поселившись на Москве в собственном доме. На одном из балов, проводившихся по случаю Светлой Пасхи, он встретился с княгиней Марией Голицыной, доброй и благочестивой, как и он сам. Граф Разумовский влюбился в нее, но как человек чести не смел претендовать более чем на приличествующее ее положению общение. Княгиня была замужем, не особенно любила своего мужа – человека, подверженного азартным играм, и изрядного мота, для поддержания своего реноме раскуривавшего иной раз трубку крупными денежными купюрами. Удача улыбнулась влюбленным совершенно с иной стороны. Эксцентрик по натуре, князь Голицын в один прекрасный вечер проиграл графу Разумовскому собственную жену в карты – к великому для той счастью. Оформить развод в те времена было долгим и сложным делом, но тем не менее в Петровско-Разумовском появилась новая хозяйка. Этот союз не был благосклонно принят в свете, но неловкую ситуацию разрешил сам государь Александр Павлович, на одном из балов назвав княгиню Голицыну графиней. После того законность их супружества уже более не подвергалась сомнению – по крайней мере, публично. Граф Лев Кириллович, как известно, унаследовал отцовскую бережливость и радение о собственности, доходящей до совершенства. В 1804 г. он пристроил к Петропавловской церкви «зимний», отапливаемый придел, нареченный в честь Казанской иконы Божией Матери, пожертвовал немало средств на украшение царских врат и алтаря домовой церкви и собрал образцовый хор певчих.

В 1812 г. войска императора Наполеона, вторгшиеся в Россию, добрались, наконец, и до Белокаменной. В Петровско-Разумовском расположились на постой конная армия и штаб маршала Нея, пожалованного французским императором титулом «князя Москворецкого»; сюда, если верить бытописателям, приезжал и сам Наполеон. Петропавловский храм, как водится, осквернили и ограбили, взяв из него все, что не успели спрятать хозяева. Многие деревья в московском Тюильри порубили на дрова, а при прощании с негостеприимной столицей запалили графскую усадьбу, предварительно вывезя из нее картины, скульптуры и книги. По окончании Отечественной войны граф Лев Кириллович, посокрушавшись о содеянном, снова взялся за восстановление Петровско-Разумовского, преуспев в этом деле так, что со временем усадьба ничем не отличалась от своего прежнего великолепия, разве что меньшим количеством деревьев.

В 1818 г. граф Разумовский умер, не оставив после себя наследников, и с его смертью пресеклась история этого родового владения. Супруга пережила графа на 47 лет. Законных детей Разумовский не имел; у него были воспитанник, Ипполит Иванович Подчаский, и две воспитанницы. В 1820 г. усадьба была куплена московским градоначальником князем Долгоруковым, а в 1829 г. перепродана им за 210 тыс. руб. безвестному московскому аптекарю П.А. фон Шульцу. Фармацевт, чуждый романтике допетровской Руси и блистательной екатерининской эпохи, принялся сдавать его в аренду кому попало, повелел вырубить деревья на дрова, использовать земли под сенокосы на продажу и под обустройство дач. Все, что могло хоть в малой степени приносить доход помимо строго аптекарской деятельности, было пущено в оборот. Ничто не останавливало предприимчивого фон Шульца от извлечения вожделенной прибыли. Если даже в «купчих» запрещалось рубить ценные деревья, по распоряжению фармацевта их просто пилили. Без прежних крупных вложений нового владельца в усадебное хозяйство – обветшавший дворец с каскадом прудов – оно быстро пришло в упадок. Некогда тенистые сады Разумовского стали совершенно запущенными. Об этом стало известно государю Александру II, распорядившемуся выкупить за условленные средства из казны усадьбу Разумовского, отдав ее под учрежденную Сельскохозяйственную академию, как хотел устроить еще сам Петр Великий. В январе 1861 г. Министерством Двора и уделов усадьба по высочайшему повелению была выкуплена в казну за 250 тыс. руб. «с целью учреждения агрономического института, фермы и других сельскохозяйственных заведений»; ее стали перестраивать под новое, столь необходимое в то время учебное заведение. Оно было названо Петровской земледельческой и лесной академией, по названию места, где располагалась.

3 декабря 1865 г. Петровская земледельческая и лесная академия открылась для всех желающих получить сельскохозяйственное образование. Домовая Петропавловская церковь графов Разумовских стала домовым храмом Петровской академии. Он вновь обрел важное практическое назначение. Первым настоятелем академического Петропавловского храма и преподавателем богословия в академии стал профессор о. Яков Головин. Своими усилиями отец Яков обустроил собственный деревянный дом с мезонином на Вязовой улице в Петровско-Разумовском, получивший обиходное название «дома священника». Его сын, Александр Яковлевич Головин, избравший тропу изящных искусств, стал впоследствии известным русским художником. В Третьяковской галерее есть картина «Грот в старом парке», созданная Головиным под впечатлениями детства. А в 1907 г. директором института стал профессор-почвовед В.Р. Вильямс – памятник ему и теперь стоит на месте Петропавловской церкви. Довольно мирная страница открылась и в истории Петровско-Разумовского парка. Москвичи обожали приезжать сюда «на природу», на народные гулянья с невинными увеселениями – кататься на лодках, отдыхать на траве с плетеной корзиночкой снеди у самовара. Здесь же с удовольствием селились дачники. И потому в 1886 г. сюда специально был проведен маленький рельсовый путь, соединивший Академию и дачников Петровско-Разумовского с городской сетью конной железной дороги. Однако конный трамвай не полюбился Академии: он был очень медленным, лошади вязли в грязи среди полей, холодные вагоны на открытом пространстве пронизывал ветер, и администрация настояла на «паровичке» – вагоне на паровой тяге. За проезд от Академии до Бутырской заставы платили 10 коп., но академия договорилась с руководством дороги о льготной плате для студентов и преподавателей. Кондуктором на этой «самой дачной линии» одно время был писатель К.Г. Паустовский, разжалованный из вагоновожатых за аварию. Он тоже оценил красоту природы Петровско-Разумовского, громаду его лип и кленов, лимонную бледность его осин…

В местном парке любили гулять А.Н. Островский, М. Ермолова, М. Пришвин, здесь впервые встретились русские «короли репортеров» В. Гиляровский и В. Дорошевич. Лев Толстой ходил сюда пешком из Хамовников – дочь директора Академии была женой старшего сына писателя, Сергея Львовича. Андрей Белый вдохновлялся в парке Петровско-Разумовского для романа «Петербург», вживаясь в былую память о Нечаеве и Иванове. А.П. Чехов любил ездить сюда не только на пикники, но и ловить бабочек, в то время как очарованные видом знаменитого писателя студенты периодически устраивали на него вылазки: Чехов сердился и уходил, бросая сачок. Художник И.И. Шишкин написал здесь картину «Пруд в старом парке», о котором сказано потом у Ходасевича: «Снег на дворике московском // Иль в Петровском-Разумовском // Пар над зеркалом пруда».

В 1911 г. настоятелем Петропавловского храма и преподавателем богословия в Московском сельскохозяйственном институте, то есть в бывшей Петровской академии, стал выдающийся пастырь, священномученик о. Иоанн Артоболевский. Родом из Пензы, из семьи священника, он окончил Московскую духовную академию, одно время занимался историей в Московском археологическом институте, посещал лекции В.О. Ключевского, а в 1905 г. принял священнический сан. Через несколько лет о. Иоанна избрали профессором и заведующим кафедрой богословия в Московском сельскохозяйственном институте – вопреки желанию министра просвещения, который не соглашался с его кандидатурой, считая его «либералом». О. Иоанну суждено было стать последним настоятелем этой церкви. После указа Совнаркома «об отделении церкви от государства и школы от церкви» кафедра богословия в Московском сельскохозяйственном институте была упразднена. Домовая церковь, согласно большевистскому декрету, была отделена от института и превратилась в обыкновенный приходской храм, в котором продолжал служение о. Иоанн, в 1919 г. возведенный в сан протоиерея. Первым разрушительным ударом Петропавловской церкви стало изъятие церковных ценностей – акция, подобно урагану пронесшаяся по апрельской Москве 1922 года. Тогда произошло примерно 1414 кровавых столкновений прихожан и представителей власти и красноармейцев, призванных подавлять сопротивление возмущенного народа. После изъятия ценностей московские власти откликнулись массовыми уголовными процессами по делам об изъятии церковных ценностей. По 231 возбужденному уголовному делу было привлечено 732 человека. Им инкриминировалось неповиновение власти, вооруженное сопротивление, хулиганство и т. п.

Патриарх Московский и всея Руси Тихон

Представители богоборческой власти вынесли изо всех приделов Петропавловского храма чуть более пуда драгоценностей, в том числе богослужебные сосуды. В августе того же года о. Иоанн был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации». Это было довольно стандартным обвинением, применявшимся к священнослужителям. Их проповеди могли быть всегда превратно истолкованы заинтересованными лицами, а возможность обратиться к пастве могла легко приравниваться к агитации «с использованием своего положения священнослужителя». О. Иоанн был также обвинен в организации кружка христианской молодежи при Петровской сельскохозяйственной академии, а также в распространении «провокационного» послания патриарха Тихона по поводу изъятия церковных ценностей. Оно гласило: «…Желая усилить возможную помощь вымирающему от голода населению Поволжья, Мы нашли возможным разрешить церковно-приходским Советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, о чем оповестили Православное население 6 (19) февраля с. г. особым воззванием, которое было разрешено Правительством к напечатанию и распространению среди населения. Но вслед за этим, после резких выпадов в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям Церкви, 10 (3) февраля ВЦИК для оказания помощи голодающим постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды, и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства, и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад Наших. Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжелых обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но Мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство – миряне отлучением от Нее, священнослужители – извержением из сана (Апостольское правило 73, Двухкратного Вселенского Собора, Правило 10)».

В 1934 г. церковь Петра и Павла начали преображать снаружи…

… а внутри открыли винный магазин

Допрошенный следователем ГПУ, о. Иоанн отвечал первому, что на собраниях христианской молодежи он, конечно, бывал, но «не руководительствовал», на воскресной службе в Петропавловском храме действительно читал послание патриарха Тихона, не комментируя его, и вообще не касался в проповедях политических тем, кроме слов о тяжелом положении страны и о голоде. Явной вины за всем этим не усматривалось, и следователь, возможно, объяснил священнику, что по совокупности своих «прегрешений» перед советской властью он может быть лишь выслан за границу. О. Иоанн сам написал заявление с просьбой отпустить его в Ригу. За это следователь решил выпустить его из-под стражи с обязательством уехать в семидневный срок. Однако пастыря отпустили всего на два дня: другой следователь ревтрибунала, усмотрев в предъявленном священнику обвинении недосмотр коллеги, приказал снова арестовать священника и отправить в Таганскую тюрьму, где тот пробыл до осени. В октябре 1922 г. было подготовлено обвинительное заключение, где протоиерею о. Иоанну вменялось в вину зачитывание с амвона послания патриарха Тихона. Священника приговорили к 3 годам заключения, но в январе 1923 г. постановлением ВЦИК он был освобожден. В 1924 г. отец Иоанн был награжден митрой и включен в состав членов Высшего церковного совета при святейшем патриархе Тихоне. Протоиерей Артоболевский даже вернулся в Петропавловский храм и служил в нем вплоть до его закрытия в 1927 г., а затем был назначен настоятелем Введенского храма в старинном московском уголке Черкизово. В январе 1933 года о. Иоанн был снова арестован вместе с другими пастырями по обвинению в беседах на религиозные темы и «антисоветской пропаганде». После трехлетней ссылки он вернулся в Москву, но в январе 1938 г. был опять арестован, на этот раз по поводу «академического дня». Этот повод имел отношение не к Петровской, а к Московской духовной академии, в которой учился отец Иоанн и которая была давно уже закрыта властями. Ее выпускники приходили на молитвенные собрания, вспоминая о своем пребывании в стенах «у Троицы». По все тому же характерному обвинению в «контрреволюционной агитации» о. Иоанна приговорили к смертной казни. Он был расстрелян 14 февраля 1938 г. и похоронен в общей могиле на полигоне в Бутово. На Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 г. протоиерей Артоболевский был канонизирован как священномученик. Сын последнего настоятеля Петропавловского храма Иван Иванович Артоболевский стал советским академиком, крупнейшим специалистом по теории машин и механизмов.

Церковь Петра и Павла окончательно закрыли в 1927 г. В ее здании открыли винный магазин, на стене которого, если судить по фотографии, тайно сделанной для зарубежного издания о разрушенных российских храмах, висел портрет Сталина. Через семь лет после закрытия храма он был снесен для «спрямления трамвайной линии», а на его месте поставили монумент первому советскому ректору академии В. Вильямсу. Академик И.Э. Грабарь считал эту церковь выдающимся архитектурным памятником, но даже он, признанный и обласканный советской властью художник, не стал рисковать утратой советских привилегий для защиты благолепного храма. В наши дни эта местность, как и само Петровское, приобрело (еще с советских времен) довольно унылый вид; оно хаотично застраивается убогими по стилю высотными домами для желающих стать москвичами. Иглы этих башен то тут, то там неуклюже выпирают из-за пока что зеленого Тимирязевского парка; по улицам, проходящим мимо храма, снуют грязные автомобили, порой образующие безнадежную «пробку», и ничто не напоминает о существовавшем здесь некогда домовом институтском храме. В отношении Петровского в наши дни как нельзя лучше подходит выражение: «Богом забытое место…» Впрочем, в меньшей степени эта «богозабытость» относится к знаменитому Петровскому парку, о котором упомянем отдельно.

Князь Московский Иван Калита

История Петровского парка неразрывно связана с историей местности, на которой он расположен вот уже много веков. Издавна здесь проходила важная транспортная артерия – дорога на Тверь, связывавшая столицу с Волгой. После основания в 1703 г. второй столицы России – Санкт-Петербурга – эта трасса приобрела особый статус, превратившись в Петербургское шоссе. Земли, находившиеся за границей Москвы, принадлежали ямщикам Тверской-Ямской слободы, являясь их пахотными полями. Они были пустынны – только несколько сел стояло у истоков рек Ходынки и Пресни. Напротив огромного Ходынского поля находилось село Петровское-Зыково, основанное в конце XVII в. Оно принадлежало Высокопетровскому монастырю, основанному, по преданию, еще при Иване Калите в 1326 г.

Высокопетровский монастырь стоит того, чтобы рассказать о нем как можно подробнее. Это был мужской необщежительный монастырь 2-го класса. Упоминается он с 1377 г., когда его будущий настоятель архимандрит Иоанн сопровождал посланца Русской Православной Церкви Митяя (Михаила) в Константинополь для положения сана митрополита. Согласно легенде и записи в Степенной книге в 1326 г., великий князь Московский Иван Данилович Калита, проезжая по берегу реки Неглинной мимо Высокой слободы, принадлежавшей, по преданию, боярину Кучко, вдруг увидел перед собой высокую гору, покрытую белым искрящимся снегом. Через мгновение снег исчез, а затем исчезла и гора. Когда князь поделился увиденным с митрополитом Петром, то последний рассудил так: гора – это князь, снег – митрополит Петр, и, поскольку снег мгновенно растаял, то, стало быть, митрополит уйдет из жизни раньше князя. Считают, что в память о видении Иван Данилович Калита повелел поставить на этом месте церковь Боголюбской Иконы Божией Матери, строительство которой завершили в 1379 г. Она и стала зачином для создания монастыря, основание которого принадлежит внуку Ивана Даниловича Калиты, Дмитрию Донскому, по возвращении его с Куликова поля в 1380 г. В 1493 г., после Никольского пожара, монастырь был сильно разорен и долгое время не мог привести свое хозяйство в порядок. Но вот в 1505 г. по велению князя Московского Василия Ивановича, с его восшествием на престол, монастырь перестроили. Как указывает Амвросий в «Истории российской иерархии», его назвали Петровским на Высоком в честь митрополита Московского Петра. После смерти митрополит был причислен к лику святых, а мощи его навечно положили в церковь Боголюбской иконы Божией Матери. Однако через девять лет после переименования обители эту маленькую церквушку разобрали за ветхостью, а на ее месте итальянский архитектор Алевиз Новый построил восьмилепестковый каменный храм (1514–1517), но уже с престолом во имя св. Петра Митрополита.

Царица Мария Ильинична, урожденная Милославская

В 1612 г. монастырь был оплотом борьбы с польской шляхтой. Как только Москва освободилась от польско-литовских интервентов, вокруг обители возвели каменные стены с восточными и западными воротами, а в 1634 г. – по всей вероятности, с согласия митрополита Филарета – севернее храма святого Петра поставили маленькую деревянную церковь Покрова Пресвятой Богородицы (надо полагать, в честь возведения его сына Михаила Федоровича на царский трон). С обретением единовластия в 1689 г. Петр I уделял монастырю особое внимание. После завершения строительства Боголюбского собора начались большие работы по обновлению монастыря. Правда, еще продолжалась постройка собора Св. Петра Митрополита, которую царица Наталья Кирилловна затеяла в ознаменование победы ее сына Петра I над его старшей сестрой Софьей (дочерью первой жены царя Алексея Марии Ильиничны Милославской). В процессе работ вокруг собора возвели галерею – гульбище, огражденную парапетом, придавшую зданию особую стройность. Открытие собора состоялось 8 мая 1690 г. В 1744 г. по желанию статс-дамы Анастасии Александровны Нарышкиной и по проекту архитектора И.Ф. Мичурина заложили церковь Толгской иконы Божией Матери. Небольшой храм, строительство которого завершилось через 11 лет, дожил до наших дней и стоит между колокольней и Братскими кельями, встроенный западной стороной в прясло стены.

Спустя десятилетие (1753–1755) над южными воротами, выходящими в Крапивенский переулок, рядом с Братскими кельями поставлена церковь Св. Пахомия Великого. После пожара 1812 г. ее упразднили и передали под хранилище фондов епархиальной библиотеки. 13 сентября 1914 г. на средства некой Ф.В. Лесковой ее восстановили, но освятили уже во имя святых апостолов Петра и Павла. В конце XIX в. художник М.В. Нестеров в одной из церквей обители написал портрет архиепископа Антония Волынского (Храповицкого) – потомка знаменитого статс-секретаря Екатерины II, автора известных записок об отделении церкви от государства. Он был изображен стоящим на амвоне перед царскими вратами и произносящим проповедь. Очевидцы свидетельствуют, что портрет был очень красив по колориту: цвета церковного облачения – черный и белый – перекликались со сверкающим окладом иконостаса.

Монастырь принадлежал к числу богатых, особенно в XVII– XVIII вв. В его подчинении находились земельные вотчины и мелкие загородные монастыри. Если в 1678 г. за ним числилось 519 крестьянских дворов, то через 22 года их было уже 612. К 1744 г. монастырь владел 5998 крестьянами. Правда, после реформы Екатерины II за ним к началу XX в. оставалось всего 50 гектаров пахотной земли. Губернская реформа 1775 г. и «Грамота на право вольности и преимущества благородного российского дворянства» представили этому сословию монопольное право на владение крестьянами и землей. В то же время государственная казна ежегодно выплачивала на содержание обители жалованье в сумме 1249 руб. 37 коп. Какой-то доход приносили также вклады и пожертвования прихожан. Во второй половине XVII в. Петровская обитель получила архимандрию с правом участия в деятельности церковных соборов. Во времена секуляризации в 1764 г. ее причисляли ко второму классу с возведением в степень ставрогиального монастыря (то есть находящегося в прямом ведении патриарха или Синода), а с 1775 г. он стал епархиальным. В его помещениях разместили духовный цензурный комитет и склады, а позднее и епархиальную библиотеку Московского общества любителей духовного просвещения.

К концу XIX в. в соборе было 18 памятников-гробниц, не сохранившихся до наших дней. Тогда они располагались в трапезной по три в ряд – девять мужских справа и девять женских слева. На надгробных камнях – черные дощечки с надписями. После 1771 г. здесь уже не хоронили. Согласно решению Моссовета, монастырь закрыли в 1926 г. Церкви же его закрывали поочередно: в 1921 г. – Сергия Радонежского, в 1926 г. – Покрова Пресвятой Богородицы, а где-то ближе к осени 1927 г. – Боголюбской Божией Матери. Последнюю вечерню в ней отслужил владыка Варфоломей. Самой последней в 1928 г. прекратила существование часовня Казанской иконы Божией Матери.

В 1498 г. в Межевой грамоте появилось первое упоминание нового монастырского владения с деревнями у Тверской дороги и верховьев речки Ходынки. Границы этого владения простирались от дороги до современной линии Московско-Рижской дороги; к северу они доходили до границ села Всехсвятского, к югу – до выгонных земель Ямского поля. Названия более ранних деревень, находившихся на этих землях, до нас не дошли. Постепенно владения монастыря сокращались. В 1764 г. земли и крестьяне перешли в государственное владение. В 1800 г. в «Экономических примечаниях» значилось, что в селе 10 дворов, пруд с карасями и каменный дом с деревянными службами, принадлежащий Высокопетровскому монастырю. Крестьяне были на оброке, работая в Москве извозчиками, а «женщины упражняются в вязании на продажу бумажных колпаков». К этому времени название села уже было известно благодаря появившемуся рядом с ним Петровскому путевому дворцу, одному из выдающихся памятников русского зодчества XVIII в.