Код да Винчи
Фаш в ярости стиснул зубы. Что такого важного могло произойти, чтобы Колле вдруг посмел прервать его интимную беседу с подозреваемым, особенно в такой критический момент?
– Oui?[19]
– Capitaine, un agent du Département de Cryptographie est arrivé.[20]
Гнев Фаша моментально утих. Криптограф? Что ж, хоть и не вовремя, но новость неплохая. Обнаружив на полу загадочное послание Соньера, Фаш тут же передал снимки сцены преступления в отдел криптографии в надежде, что кто-то из их специалистов сможет разъяснить ему, что, черт побери, хотел сказать этим куратор. И если сейчас прибыл специальный шифр, то это почти наверняка означает, что они смогли прочесть послание Соньера.
– Я занят, – бросил Фаш в трубку, всем тоном давая понять, что не в восторге от этого звонка. – Попроси криптографа подождать на командном посту. Поговорю с ним, как только освобожусь.
– С ней, – поправил его голос на том конце линии. – Это агент Невё.
Настроение у Фаша сразу испортилось. Софи Невё он считал одной из самых больших ошибок управления судебной полиции. Эту молодую парижанку, изучавшую криптографию в Лондоне, года два назад Фашу насильно навязало начальство, следуя развернутой в министерстве кампании привлекать к службе в полиции больше женщин. В министерстве были неумолимы и не стали прислушиваться к доводам Фаша, убежденного, что подобная политика лишь ослабляет силовые структуры. Женщины непригодны к работе в полиции не только в силу физиологических особенностей, одно их присутствие самым негативным образом сказывается на мужчинах, отвлекает от дела, расслабляет. Опасения Фаша оправдались: Софи Невё обладала особым даром отвлекать его сотрудников, и это было чревато дурными последствиями.
Тридцатидвухлетняя дамочка обладала решительностью, граничащей с упрямством. Она умудрилась настроить против себя асов французской криптографии, всячески доказывая превосходство новой методологии, которой пользовались в Британии. Но больше всего беспокоило Фаша то обстоятельство, что глаза всех мужчин отдела были постоянно устремлены на эту весьма привлекательную молодую женщину.
– Агент Невё настаивает на немедленной встрече с вами, капитан, – прозвучал голос в трубке. – Я пытался остановить ее, но она уже направляется в галерею.
Фаша передернуло.
– Нет, это просто ни в какие ворота не лезет! Ведь я ясно дал понять…
На секунду Роберту Лэнгдону показалось, что Фаша вот-вот хватит удар. Он не закончил фразу, челюсть у него отвисла, глаза налились кровью. И взгляд этих глаз был устремлен на нечто, находившееся у Лэнгдона за спиной. Не успел сам Лэнгдон обернуться, как услышал мелодичный женский голос:
– Excusez-moi, messieures.[21]
Он обернулся и увидел молодую женщину. Она направлялась по коридору прямо к ним энергичной легкой походкой, каждое ее движение было отмечено особой грацией. Одета она была в длинный, почти до колен, кремовый свитер и черные леггинсы. Довольно привлекательна, успел отметить Лэнгдон, лет тридцати. Густые рыжевато-каштановые волосы свободно спадали на плечи, обрамляя милое лицо. Она разительно отличалась от кокетливых, помешанных на диете блондинок, что наводняли Гарвард. Эта женщина была не только красива и естественна, она излучала уверенность, силу и обаяние.
К удивлению Лэнгдона, она подошла прямо к нему и протянула руку для рукопожатия:
– Месье Лэнгдон? Я агент Невё из отдела криптографии управления судебной полиции. – По-английски она говорила с французским акцентом, что придавало речи особое очарование. – Рада с вами познакомиться.
Лэнгдон взял ее нежную руку в свою и почувствовал, что тонет во взгляде удивительных глаз. Глаза у нее были оливково-зеленые, ясные, а взгляд – цепкий и немного язвительный.
Фаш злобно втянул сквозь зубы воздух, готовясь дать ей взбучку.
– Капитан, – словно почувствовав это, она быстро обернулась к нему, – прошу прощения за вторжение, но…
– Се n' est pas le moment![22] – сердито буркнул Фаш.
– Я пыталась дозвониться, – продолжила Софи по-английски, из любезности к Лэнгдону. – Но ваш мобильный был отключен.
– Я отключил его специально! – прошипел Фаш. – Чтобы не мешали говорить с мистером Лэнгдоном.
– Я расшифровала цифровой код, – просто сказала она.
Сердце у Лэнгдона забилось в радостном предвкушении. Она расшифровала код?
Фаш молчал, не зная, как реагировать на это заявление.
– Чуть позже объясню, – добавила Софи. – У меня срочная информация для мистера Лэнгдона.
На лице Фаша отразились удивление и озабоченность.
– Для мистера Лэнгдона?
Она кивнула и обернулась к Роберту:
– Вас просили срочно связаться с посольством США. Вам поступило какое-то послание из Штатов.
Лэнгдон удивился и одновременно встревожился. Послание из Штатов? Но от кого? Он пытался сообразить, кто бы это мог быть. Лишь немногие его коллеги знали, что он сейчас в Париже.
Фашу, похоже, не понравилось это известие.
– Посольство США? – с подозрением воскликнул он. – Но откуда им знать, что мистер Лэнгдон здесь?
Софи пожала плечами:
– Очевидно, они позвонили мистеру Лэнгдону в гостиницу. Ну и портье сказал им, что его забрал с собой агент судебной полиции.
Фаш явно забеспокоился:
– Так что же получается? Выходит, затем посольство связалось с отделом криптографии нашего управления?
– Нет, сэр, – спокойно и твердо ответила Софи. – Когда, пытаясь связаться с вами, я позвонила на пульт дежурного, там сказали, что у них послание для мистера Лэнгдона. Ну и просили передать, если мне удастся встретиться с вами.
Фаш нахмурился. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но Софи уже обернулась к Лэнгдону.
– Мистер Лэнгдон, – сказала она, вынимая из кармана свернутый листок бумаги, – вот телефон посольства. Они просили позвонить безотлагательно. – И она протянула листок, многозначительно глядя прямо ему в глаза. – Позвоните обязательно, пока я буду объяснять код капитану Фашу.
Лэнгдон развернул бумажку. Парижский номер, а перед ним еще несколько цифр.
– Спасибо, – пробормотал он, чувствуя, как им овладевает беспокойство. – А где я найду телефон?
Софи начала было вытаскивать из кармана мобильник, но Фаш сделал ей знак остановиться. Сейчас он напоминал вулкан Везувий, готовый извергнуть лаву и пепел. Не сводя глаз с Софи, он протянул Лэнгдону свой мобильный телефон.
– Эта линия защищена от прослушки, мистер Лэнгдон. Можете звонить.
Лэнгдона удивила столь бурная реакция Фаша и его гнев по отношению этой милой женщины. Он взял у капитана телефон. Фаш тут же отвел Софи в сторонку и начал тихо отчитывать ее. Этот капитан все меньше и меньше нравился Лэнгдону. Сверяясь с написанными на бумажке цифрами, он начал набирать номер.
Раздались гудки.
Один гудок… два… три…
И вот в трубке послышался щелчок.
Лэнгдон ожидал услышать голос оператора из посольства, но включился автоответчик. Странно, но голос, записанный на пленке, показался ему знакомым. Ну конечно! Он принадлежал Софи Невё.
– Bonjour, vous étes bien chez Sophie Neveu, – прозвучал женский голос. – Je suis absente pour le moment, mais…[23]
Лэнгдон растерянно обернулся к Софи:
– Извините, мисс Невё, но, кажется, вы дали мне…
– Нет, номер правильный, – торопливо перебила его Софи. – Просто в посольстве установлена автоматизированная система приема сообщений. Вам следует набрать еще код доступа, чтобы получить предназначенную вам информацию.
– Но… – удивленно начал Лэнгдон.
– Там, на листке, что я вам дала, есть еще три цифры.
Лэнгдон открыл было рот, собираясь сказать, что она, должно быть, ошиблась, но Софи метнула в его сторону грозный предостерегающий взгляд. Зеленые ее глаза, казалось, говорили: Не задавай никаких вопросов. Делай, что тебе говорят!
Вконец растерявшийся Лэнгдон набрал указанные на бумажке три цифры: 454.
Автоответчик сразу же отключился, затем Лэнгдон услышал еще один электронный голос, вещающий по-французски:
– Для вас есть одно новое сообщение. – Очевидно, цифры 454 являлись кодом доступа для приема сообщений, когда Софи находилась вне дома.
Я должен принять сообщение, предназначенное этой женщине?
Лэнгдон услышал шорох перематывающейся пленки. Наконец он прекратился, и подключилась машина. Лэнгдон внимательно слушал. И снова раздался голос Софи.
– Мистер Лэнгдон, – говорила она нервным шепотом. – Не реагируйте на это послание. Просто слушайте, и все. Вы в опасности. Прошу вас выполнять все мои указания.
Глава 10
Сайлас сидел за рулем черной «ауди», специально приготовленной для него машины, и всматривался в величественные очертания церкви Сен-Сюльпис. Над продолговатым зданием вздымались к небу, точно часовые, две башни-колокольни, освещенные снизу уличными фонарями. Верхнюю и нижнюю части здания украшали изящные опоры, напоминавшие в полумраке ребра хищного и прекрасного зверя.
Эти варвары использовали дом самого Господа Бога, чтобы спрятать там краеугольный камень. В очередной раз братство подтвердило свою отвратительную репутацию обманщиков и безбожников. Сайласу не терпелось найти камень и отдать его Учителю, чтобы наконец узнать, что эти язычники похитили у истинно верующих много лет назад.
И каким могущественным сделает «Опус Деи» эта находка.
Припарковав «ауди» на пустынной площади перед церковью, Сайлас глубоко втянул ртом воздух, чтобы успокоиться и сосредоточиться перед выполнением столь важного задания. Широкая спина все еще болела после ритуала умерщвления плоти, который он совершил раньше тем же днем. Но что такое боль в сравнении с благодатью, готовой снизойти на спасенную душу?..
И тем не менее душу его терзали воспоминания.
Избавься от ненависти, сказал себе Сайлас. Прости тех, кто пошел против тебя.
Глядя на каменные башни церкви Сен-Сюльпис, Сайлас пытался побороть приступ ненависти, охватывавшей его всякий раз, когда он вдруг возвращался мыслями в прошлое. И видел себя запертым в тюрьме, которая заменила весь мир для него, совсем еще молодого человека. Воспоминания об этом всегда обостряли чувства, казалось, сейчас, наяву, он чувствует отвратительную вонь гнилой капусты, запах смерти, человеческой мочи и фекалий. Казалось, он слышит беспомощные крики отчаяния, что пробиваются сквозь завывание ветра над Пиренеями, слышит тихие рыдания брошенных, никому не нужных людей.
Андорра, подумал он. И почувствовал, как напряглись все мышцы.
Это могло показаться невероятным, но именно там, в крошечной, затерянной между Испанией и Францией стране, в этом каменном мешке, где он дрожал от холода и хотел только одного – умереть, именно там и пришло к Сайласу спасение.
Тогда, конечно, он этого не понимал.
Грянул гром, и пришел свет.
И звали его тогда не Сайлас, нет, пусть даже теперь он и не мог вспомнить имя, которое дали ему родители. Он ушел из дома, когда ему было всего семь. Отец, закоренелый пьяница, пришел в ярость, увидев, что у него родился сын-альбинос. И систематически избивал мать, обвиняя ее в измене. Когда мальчик пытался защитить ее, ему тоже крепко доставалось.
Как-то раз вечером он избил мать так страшно, что она лежала на полу и долго не поднималась. Мальчик стоял над безжизненным телом, и вдруг им овладело чувство неизбывной вины.
Это все из-за меня!
Точно демоны вселились тогда в его маленькое тело. Он пошел на кухню и схватил огромный нож. И, словно во сне, двинулся потом в спальню, где на кровати храпел допившийся до бесчувствия отец. Не произнося ни слова, мальчик вонзил нож ему в спину. Отец взвыл от боли и попытался перекатиться на живот, но мальчик ударил еще и еще и бил до тех пор, пока страшные крики не стихли.
А потом мальчик бросился вон из страшного дома. Но улицы Марселя оказались негостеприимными. Странная внешность сделала его изгоем, чужаком среди таких же, как он, юных бродяг. И ему пришлось ютиться в полном одиночестве в подвале заброшенной фабрики, питаться крадеными фруктами и сырой рыбой из доков. Единственными его товарищами стали потрепанные журналы, добытые на помойке, он сам научился читать их. Шло время, он рос и креп. Когда ему было двенадцать, еще одна бродяжка, на сей раз девчонка, намного старше его, начала жестоко насмехаться над ним на улице и попыталась украсть у него еду. И едва не погибла, так он ее избил. Когда полицейские оторвали наконец от нее мальчишку, ему был выдвинут ультиматум: или вон из Марселя, или отправишься в тюрьму для несовершеннолетних.
И тогда мальчик перебрался в Тулон. Теперь во взглядах прохожих он читал не жалость и брезгливость, а самый неподдельный страх. Люди проходили мимо, и он слышал, как они перешептываются. Привидение, говорили они, с ужасом глядя на его бледную кожу. Привидение, а глазищи красные, как у дьявола!
Он и сам начал чувствовать себя призраком… невидимым и прозрачным, плывущим от одного морского порта к другому.
Казалось, что люди смотрят сквозь него.
В восемнадцать в одном из портовых городков он попытался стащить коробку с консервированной ветчиной и попался. Двое матросов избивали его, и от них пахло пивом, точь-в-точь как от отца. И им овладела такая ненависть, что силы удесятерились. Одному обидчику он сломал шею голыми руками, и лишь прибытие полиции спасло второго от той же участи.
И вот два месяца спустя он, закованный в кандалы, прибыл в тюрьму в Андорре.
– Да ты белый, точно призрак! – хохотали заключенные, пока охранники вели его по коридорам, голого и дрожавшего от холода. – Mira el espectro![24] Раз призрак, значит, должен уметь проходить сквозь стены.
Он просидел двенадцать лет, и ему стало казаться, что его тело и душа сжались, стали почти невидимыми, прозрачными.
Я призрак.
Я бестелесен.
Yosoy ипespectro… palido сотоunfantasma… caminando este mundo a solas.[25]
Как-то раз ночью «призрак» проснулся от криков заключенных. Он не понимал, что за невидимая сила сотрясает не только пол, на котором он спал, но и стены его каменной клетки. Едва он успел вскочить на ноги, как огромный булыжник обрушился прямо на то место, где он только что лежал. Он поднял голову, посмотреть, откуда же взялся этот камень, и с изумлением увидел дыру в каменной кладке, а за ней – то, чего не доводилось видеть больше десяти лет. В дыре сияла луна.
Земля продолжала содрогаться, когда он проползал по узкому туннелю, пытаясь вырваться на поверхность. И вдруг очутился на склоне горы, в лесу. Он бежал всю ночь, все время вниз, и бредил наяву от голода и изнеможения.
На рассвете он пришел в себя и увидел, что находится на просеке, прорезающей лес, и что по ней тянутся рельсы. Он пошел вдоль железнодорожного полотна, брел, точно во сне. Увидел пустой товарный вагон и залез в него, ища укрытия и покоя. А когда проснулся, увидел, что поезд движется. Как долго? Куда? В животе начались рези от голода, боль была просто невыносимой. Я что, умираю? И он снова провалился в сон. Проснулся от собственного крика: кто-то избивал его, а потом вышвырнул из вагона. Весь в крови, он долго бродил по окраинам какой-то маленькой деревеньки в поисках еды, но так ничего и не нашел. И вот наконец он ослабел настолько, что повалился на землю прямо у дороги и потерял сознание.
Потом вдруг забрезжил свет, и «призрак» размышлял над тем, как давно он умер. День назад? Три дня?.. Впрочем, какое это имело значение… Постель была мягкая, точно облачко, воздух вокруг был напоен сладким ароматом свечей. И Иисус был здесь, смотрел прямо на него. Я здесь, сказал Иисус. Надгробный камень отвалили, и ты родился заново.
Он спал и просыпался вновь. Мозг был затуманен. Он никогда не верил в Небеса, и все же оказалось, что Иисус присматривает за ним. Рядом с кроватью появлялась еда, и «призрак» съедал все до крошки, чувствуя, как кости обрастают плотью. А потом снова засыпал. Проснулся и увидел – Иисус смотрит на него, улыбается и говорит: Ты спасен, сын мой. Благословенны те, кто следует моим путем.
И он опять провалился в сон.
Крик боли и злобы разбудил его. Казалось, тело само сорвалось с кровати, и он, пошатываясь, поплелся на звуки. Вошел в кухню и увидел, как здоровенный мужчина избивает другого, меньше его ростом и явно слабее. Сам не зная почему, «призрак» схватил здоровяка и шмякнул его о стенку. Тот рухнул на пол, потом молниеносно вскочил на ноги и убежал. И «призрак» остался стоять над телом молодого человека в сутане священника. Нос у священника был разбит в кровь. «Призрак» поднял его и потащил в комнату, где бережно опустил на диван.
– Спасибо, друг мой, – сказал священник на плохом французском. – Деньги, собранные на строительство храма, слишком большое искушение для вора. Во сне ты говорил по-французски. А по-испански говоришь?
«Призрак» отрицательно помотал головой.
– Как тебя зовут? – продолжил священник по-французски.
Ему никак не удавалось припомнить имя, которое дали ему родители. А после он слышал лишь обидные прозвища на улице и в тюрьме.
Священник улыбнулся:
– No hay problema.[26] А меня зовут Мануэль Арингароса. Я миссионер из Мадрида. Послан сюда строить храм во славу Отца нашего Иисуса.
– Где я? – глухо спросил «призрак».
– В Овьедо. Это на севере Испании.
– Как я сюда попал?
– Кто-то оставил тебя на пороге моего дома. Ты был болен. Я тебя кормил. Ты здесь уже много дней.
«Призрак» рассматривал своего спасителя. Он забыл, когда последний раз хоть кто-нибудь был к нему добр.
– Спасибо, отец.
Священник потрогал разбитые губы.
– Это я должен благодарить тебя, друг мой.
Проснувшись наутро, «призрак» почувствовал, как туман в голове начал понемногу рассеиваться. Он лежал и смотрел на распятие, висевшее на стене в изголовье кровати. И хотя Иисус больше не говорил с ним, он чувствовал его умиротворяющее присутствие. Потом он сел в постели и с удивлением увидел, что на тумбочке рядом с кроватью лежит газета. Статья была недельной давности и написана по-французски. Прочитав ее, он ощутил страх. Там говорилось о страшном землетрясении в горах, разрушившем тюрьму, отчего на свободе оказались опасные преступники.
Сердце его бешено билось. Так священник знает, кто я! Подобного чувства он не испытывал давным-давно. Чувства стыда. Вины. И все это сопровождалось страхом быть пойманным. Он вскочил с кровати. Куда бежать?
– Книга Деяний, – прозвучал голос за спиной.
«Призрак» вздрогнул и обернулся.
В дверях стоял священник и улыбался. На носу его красовался пластырь, в руках он держал Библию.
– Вот, нашел одну на французском, для тебя. Глава помечена.
«Призрак» неуверенно взял книгу из рук священника, нашел помеченное место.
Глава 16.
В этой главе упоминался узник по имени Сайлас,[27] он, голый и избитый, лежал в темнице и возносил молитвы Господу. «Призрак» дошел до 26-го стиха и вздрогнул от неожиданности.
Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебались основы темницы; тотчас отворились все двери, и у всех узы ослабели.
Он поднял глаза на священника.
Тот тепло улыбнулся:
– Отныне, друг мой, раз нет у тебя другого имени, буду называть тебя Сайласом.
«Призрак» растерянно кивнул. Сайлас. Он наконец обрел плоть. Мое имя Сайлас.
– А теперь время завтракать, – сказал священник. – Тебе понадобятся силы, если хочешь помочь мне построить этот храм.
На высоте двадцати тысяч футов над Средиземным морем борт 1618 «Алиталия» вдруг затрясло, и все пассажиры занервничали, самолет попал в турбулентный поток. Но епископ Арингароса едва это заметил. Мысли его были устремлены в будущее, тесно связанное с «Опус Деи». Ему не терпелось узнать, как идут дела в Париже, очень хотелось позвонить Сайласу. Но он не мог. Учитель предусмотрел и это.
– Это ради твоей же безопасности, – говорил он Арингаросе по-английски с французским акцентом. – Я хорошо разбираюсь в средствах электронной связи. Поверь мне, все разговоры легко прослушать. И результаты могут оказаться самыми плачевными.
Арингароса понимал, что Учитель прав. Он вообще был очень осторожным человеком. Даже Арингароса не знал его настоящего имени. Учителю не раз удалось доказать, что к его мнению стоит прислушиваться, а его приказам – повиноваться. Да и потом, ведь удалось же ему завладеть весьма секретной информацией. Имена четырех членов братства высшего ранга! Именно это обстоятельство окончательно убедило епископа в том, что только Учитель способен раздобыть для «Опус Деи» величайшее сокровище. Перед вылетом у Арингаросы состоялся с ним такой разговор.
– Епископ, – сказал ему Учитель, – я обо всем позаботился. И чтобы план наш осуществился, вы должны разрешить Сайласу отвечать только на мои звонки на протяжении нескольких дней. Вы оба не должны переговариваться между собой. Я же буду связываться с ним по надежным каналам.
– Обещаете, что будете относиться к нему с уважением?
– Человек веры заслуживает самого высокого уважения.
– Прекрасно. Насколько я понимаю, мы с Сайласом не должны общаться до тех пор, пока все не кончится.
– Я делаю это лишь для того, чтобы защитить вас, Сайласа и мой вклад.
– Вклад?
– Если стремление бежать впереди прогресса приведет вас в тюрьму, епископ, тогда вы не сможете оплатить мои труды.
Епископ улыбнулся:
– Да, это существенный момент. Что ж, наши желания совпадают. Бог в помощь!
Двадцать миллионов евро, думал епископ, глядя в иллюминатор самолета. Примерно та же сумма в долларах. Скудная награда за столь великий вклад.
Он был уверен, что Учитель и Сайлас не подведут. Деньги и вера всегда были сильной мотивацией.
Глава 11
– Une plaisanterie numérique? – воскликнул Фаш, окинув Софи гневно сверкающим взглядом. – Цифровой розыгрыш? Ваш профессиональный подход к коду, оставленному Соньером, позволил сделать такой банальный вывод? Что это всего лишь дурацкая математическая шалость?
Фаш просто ошалел от наглости этой дамочки. Мало того что ворвалась сюда без разрешения, так теперь еще пытается убедить его в том, будто Соньер в последние минуты жизни был озабочен лишь одним: оставить послание в виде математической хохмы.
– Этот код, – быстро тараторила по-французски Софи, – прост до абсурдности. И Жак Соньер, должно быть, понимал, что мы сразу же его разгадаем. – Она достала из кармана свитера листок бумаги и протянула Фашу. – Вот расшифровка.
Фаш уставился на надпись.
1-1-2-3-5-8-13-21– Как прикажете это понимать? – рявкнул он. – Вы просто переставили числа в обратном порядке, и все?
Софи имела наглость ответить улыбкой:
– Именно.
Фаш уже просто рычал:
– Вот что, агент Невё, я, черт побери, понятия не имею, где вы занимались этими глупостями, но советую вам убраться туда, и немедленно! – Он метнул озабоченный взгляд в сторону Лэнгдона, который стоял неподалеку, прижав к уху мобильный телефон. Очевидно, все еще слушал загадочное сообщение из американского посольства. Лицо его сделалось серым, и Фаш понял, что новости плохие.
– Капитан, – заметила Софи нарочито небрежным и заносчивым тоном, – набор чисел, который вы сейчас видите, является не чем иным, как самой знаменитой в истории математической прогрессией.
Фаш никогда не слышал, чтобы в мире существовали знаменитые математические прогрессии, и уж тем более он был не в восторге от тона этой Невё.
– Это называется последовательностью Фибоначчи, – заявила она и кивком указала на бумажку в руке Фаша. – Это прогрессия, где каждый член равен сумме двух предыдущих.
Фаш уставился на цифры. Действительно, каждый член был равен сумме двух предшествующих, и, однако же, он совершенно не понимал, какое отношение имеет все это к смерти Соньера.
– Математик Леонардо Фибоначчи сделал это открытие еще в тринадцатом веке. И разумеется, это не простое совпадение, что цифры, которые Соньер написал на полу, являются частью знаменитого ряда Фибоначчи.
Несколько секунд Фаш молча смотрел на Софи.
– Так, замечательно. Раз это не совпадение, может, тогда вы объясните мне, почему Жак Соньер сделал это? Что он хотел этим сказать? Что подразумевал?
Она пожала плечами:
– Абсолютно ничего. В том-то и дело. Это просто криптографическая шутка. Все равно что взять слова известного поэта и раскидать их в произвольном порядке. С одной лишь целью: посмотреть, догадается ли кто-нибудь, откуда цитата.
Фаш с угрожающим видом шагнул вперед и оказался лишь в нескольких дюймах от Софи.
– Надеюсь, у вас есть более убедительное объяснение?
Мягкие черты лица Софи словно заострились, глаза смотрели строго.