Точка обмана
Рейчел с любопытством смотрела, как всеми уважаемый, приглашенный самим президентом астрофизик все сильнее трясет камень, издавая смешные звуки, словно мальчишка, играющий в машинки.
– Шестьдесят километров! – Теперь Корки кричал. – Наш метеорит достигает границы стратосферы. Воздух слишком плотен для него. Он резко тормозит, с силой, в триста раз превышающей силу земного притяжения! – Корки заскрипел, изображая звук тормозов, и театрально замедлил движение камня. – В один миг метеорит остывает и прекращает светиться. И на Землю падает черным. Поверхность его застывает – из расплавленной массы она превращается в обугленную корку сплава.
Рейчел услышала, как тихонько застонал Толланд, предвкушая исполнение Мэрлинсоном последнего акта драмы – приземления метеорита и удара его о поверхность нашей планеты. Войдя в роль, ученый даже присел на корточки, скорчившись и явно очень сочувствуя пришельцу из космоса.
– Ну вот, – продолжал Корки, – наш огромный камень продирается сквозь нижние слои атмосферы… – Опустившись на колени, он рукой описал в воздухе дугу. – Направляется прямиком к Северному Ледовитому океану… скользит… падает… кажется, сейчас он пролетит мимо океана… падает… и… – Он наконец с силой воткнул образец в лед. – Бамм!
Рейчел невольно вздрогнула.
– Удар оказывается потрясающе сильным! Метеорит взрывается. Куски его разлетаются, проносясь над океаном. – Теперь Корки начал медленно кружиться, словно перекатывая камень по невидимому океану к ногам Рейчел. – Один из осколков несется по направлению к острову Элсмир. Выскакивает из океана, попадает на землю… – Корки поднял камень над ногами Рейчел, а потом положил его у самой ступни. – И вот наконец наш странник находит покой на ледовом шельфе Милна, снег и лед быстро покрывают его, защищая от разрушительного воздействия атмосферы.
Закончив представление, Корки с улыбкой выпрямился.
У Рейчел пересохло во рту. Она рассмеялась, даже не пытаясь скрыть впечатление:
– Ну, доктор Мэрлинсон, должна признаться, что это объяснение исключительно…
– Наглядное? – предложил слово Корки.
Рейчел кивнула:
– Именно так.
Корки протянул ей камень:
– Посмотрите на срез.
Гостья с минуту внимательно разглядывала образец, не замечая в нем ровным счетом ничего необычного.
– Поднесите поближе к свету, – посоветовал Толланд. Голос его звучал тепло, дружески. – И посмотрите повнимательнее.
Рейчел поднесла камень поближе к глазам и повертела его в лучах мощных сияющих галогеновых ламп. Теперь она хорошо различала в срезе блестящие крошечные металлические вкрапления. Они усеивали все поперечное сечение, словно капли ртути. Каждая точка была не больше миллиметра в диаметре.
– Эти вкрапления называются хондрами, – пояснил Корки, – и встречаются они исключительно в метеоритах.
Рейчел прищурилась, пытаясь получше рассмотреть вкрапления.
– Должна признаться, в жизни не встречала ничего подобного в земных камнях!
– И не встретите никогда! – торжествующе провозгласил Корки. – Хондры – геологическая структура, которую на нашей планете встретить просто невозможно. Некоторые из хондр, особенно древние – возможно, они состоят из самых первых пород во Вселенной. Другие гораздо моложе, как в этом камне, который вы держите. Хондры в этом метеорите насчитывают всего-то сто девяносто миллионов лет.
– Сто девяносто миллионов лет – это мало?
– Черт подери, конечно! Для космоса и его временных рамок это просто вчера! Смысл, однако, в том, что этот метеорит вообще содержит хондры – геологическое свидетельство его происхождения.
– Хорошо, – согласилась Рейчел. – Хондры решают все. Согласна.
– И наконец, – вздохнув, заключил Корки, – если корка сплава и хондры кажутся вам недостаточно убедительными, то мы, астрономы, обладаем еще одним неопровержимым доказательством его метеоритного происхождения.
– А именно?
Корки небрежно пожал плечами:
– Мы используем петрографический поляризационный микроскоп, рентгеновский спектрометр свечения, анализатор нейтронной активности или же индукционно-плазменный спектрометр, измеряющий ферромагнитное отношение.
Толланд громко застонал:
– Ну вот, теперь он начинает еще и задаваться! Корки говорит, мы можем доказать, что камень является метеоритом, просто исследовав его химический состав.
– Эй ты, океанский парень! – не выдержал Корки. – Давай оставим науку тем, кто ею занимается, хорошо? – Он снова повернулся к Рейчел: – В земных камнях такой минерал, как никель, встречается или в очень больших, или в очень малых количествах. Третьего не дано. В метеоритах же содержание никеля обычно занимает среднюю позицию. Поэтому если проанализировать образец и при этом обнаружить, что содержание никеля в нем находится на среднем уровне, то можно с уверенностью утверждать, что образец представляет собой именно метеорит.
Рейчел ощутила легкое раздражение.
– Прекрасно, джентльмены! Корки сплава, хондра, средний уровень содержания никеля – все это определенно доказывает, что камень прилетел к нам из космоса. Я четко представляю себе всю картину. – Она положила образец на стол Мэрлинсона. – Но почему все-таки я здесь?
Корки выразительно вздохнул:
– А вам не хочется увидеть образец метеорита, который лежит как раз под нами?
– С удовольствием, только желательно еще до того, как я здесь умру.
На этот раз Корки запустил руку в нагрудный карман и достал маленький плоский камешек. По форме он напоминал компакт-диск толщиной примерно в полдюйма, а по составу, на глаз, был похож на тот самый метеорит, который только что разглядывала Рейчел.
– Это образец породы, который мы высверлили только вчера.
Корки протянул диск Рейчел.
Ничего необычного. Оранжево-белый тяжелый камень. Часть ободка оказалась черной, обожженной – очевидно, это была внешняя сторона метеорита.
– Вижу корку сплава, – с ученым видом заявила Рейчел.
Корки кивнул:
– Именно так. Образец высверлили с края породы, поэтому на нем корка.
Рейчел повернула диск к свету и разглядела крошечные металлические вкрапления.
– И хондры тоже вижу, – заметила она.
– Хорошо! – похвалил Корки звенящим от волнения голосом. – А я могу подтвердить, что результаты спектрографического анализа показали именно средний уровень содержания никеля – ничего общего с породами нашей планеты. Поздравляю вас, вы только что подтвердили, что камень, который вы держите в руках, прилетел из космоса.
Рейчел посмотрела на ученого несколько растерянно:
– Доктор Мэрлинсон, но это же метеорит. Он и должен прилететь из космоса – по определению. Может быть, я просто чего-то не понимаю?
Толланд и Корки обменялись взглядами, словно заговорщики. Толланд положил руку на плечо гостьи и прошептал ей в самое ухо:
– Переверните его.
Рейчел внимательно посмотрела на обратную сторону. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы осознать увиденное. Словно гром грянул среди ясного неба.
– Невероятно, невозможно! – выдохнула она.
Однако, продолжая рассматривать образец, Рейчел четко понимала, что само значение этих слов изменилось навсегда. В камне ясно отпечатался след, который на земной породе был бы вполне обычным, но в метеорите его трудно было представить.
– Но ведь это… – Рейчел запнулась, почти не в силах выговорить слово. – Это же… жук! В метеорите отпечаток ископаемого жука!
И Толланд, и Мэрлинсон сияли.
– Добро пожаловать в нашу компанию! – весело приветствовал изумление гостьи Корки.
Буря чувств, мгновенно захлестнувших Рейчел, лишила ее дара речи. Но даже в своем потрясении она ясно видела, что отпечаток, вне всякого сомнения, когда-то оставил живой организм. Окаменевший отпечаток занимал в длину примерно три дюйма и представлял собой след брюшка какого-то большого жука или другого ползающего насекомого. Семь пар членистых ног, выходящих из нижнего покрова, который, подобно панцирю броненосца, состоял из отдельных сегментов.
У Рейчел внезапно закружилась голова.
– Насекомое из космоса…
– Это создание относится к классу равноногих, – пояснил Корки. – У насекомых три пары ног, а не семь.
Но гостья даже не слышала его разъяснений. Она внимательно разглядывала окаменелость, не в силах произнести ни слова.
– Вы, конечно, видите, – продолжал ученый, – что брюшко разделено на отдельные сегменты, как и у земного жука. И все же два ясно различимых, похожих на хвосты отростка говорят о близости этого существа к земным вшам.
Рейчел было все равно: какая разница, как именно классифицировать жука? Фрагменты головоломки теперь сами вставали на свои места: обстановка секретности, которую создавал президент, возбуждение, царившее среди сотрудников НАСА…
В этом метеорите ископаемое животное! Окаменелость! Даже не намек на бактерию или микроб, а вполне развитая биологическая форма! Доказательство того, что где-то еще во Вселенной существует жизнь!
Глава 23
После десяти минут дебатов на Си-эн-эн сенатор Секстон начал удивляться, не понимая, с какой стати он вообще волновался. Марджори Тенч с очевидностью опровергала ту молву, которая упорно превозносила ее необычайные способности. Как оппонент она вовсе не поражала. Несмотря на приписываемую ей проницательность и безжалостную критичность, Тенч куда больше напоминала жертвенного агнца, явно не дотягивая до звания достойного соперника. В самом начале разговора мадам старший советник президента еще как-то пыталась завоевать преимущество, осуждая выступления сенатора против абортов. Аргументы были не новы: Секстон не думает о женщинах и стремится к ущемлению их прав. Но в ходе дискуссии, когда уже казалось, что перевес на ее стороне, Марджори вдруг допустила досадную оплошность. Расспрашивая оппонента, каким именно способом он планирует улучшить систему образования, не поднимая налоги, она вдруг неосторожно намекнула на его постоянное бурчание насчет расходов НАСА.
Тему НАСА Секстон собирался затронуть ближе к концу дискуссии, но Тенч подняла ее слишком рано. Дура!
– Кстати, о НАСА, – небрежно вставил он. – Не могли бы вы прокомментировать стремительно распространяющиеся слухи об очередной неудаче, постигшей наше уважаемое космическое агентство?
Марджори Тенч и глазом не моргнула.
– Боюсь, что не в курсе этих слухов.
Прокуренный голос шелестел, словно папиросная бумага.
– Значит, без комментариев?
– Боюсь, что так.
Секстон торжествовал. На языке прессы «без комментариев» означало признание вины, подразумеваемой в вопросе.
– Понятно, – взбодрился сенатор, – а что вы скажете насчет тайной встречи президента с администратором НАСА?
На сей раз, казалось, Тенч удивилась.
– Я не очень понимаю, о какой именно встрече вы изволите говорить. Президент проводит множество встреч.
– Ну разумеется. – Секстон решил идти напролом. – Мисс Тенч, вы ведь ярая сторонница космического агентства, правда?
Тенч вздохнула, словно устав от обсуждения любимой темы сенатора.
– Я верю в важность сохранения технологических преимуществ Америки, будь то военная, промышленная, научная сфера или область телекоммуникаций. И НАСА, несомненно, представляет собой часть этого техногенного комплекса. Да, именно так.
Посмотрев через стекло в комнату режиссера, где сидела Гэбриэл Эш, Секстон увидел, что ассистентка посылает ему умоляющие взгляды, словно упрашивая отступить, закрыть опасную тему. Но было уже поздно. Сенатор почувствовал вкус крови.
– Все-таки интересно, мадам, не под вашим ли влиянием президент упорно продолжает поддерживать эту умирающую организацию?
Тенч решительно покачала головой:
– Нет. Президент и сам искренне верит в возможности НАСА. И уж, разумеется, решения он принимает самостоятельно.
Секстон не верил собственным ушам. Он только что предоставил советнику шанс частично оправдать президента, взяв на себя долю вины за финансирование НАСА. А вместо этого она отбила мяч в сторону Харни. «Президент сам принимает решения». Неужели Тенч решила дистанцироваться от неудачно повернувшейся избирательной кампании? Ничего удивительного. Ведь когда пыль осядет, Марджори Тенч придется подыскивать себе работу.
В течение следующих нескольких минут сенатор Секстон и старший советник президента Марджори Тенч обменивались репликами, словно ударами на теннисном корте. Тенч попыталась было сменить тему, но сенатор не поддался, вновь вернувшись к теме бюджета НАСА.
– Сенатор, стремясь урезать бюджет НАСА, вы представляете себе, сколько рабочих мест потеряет наша страна? – Советник выдвинула сильный аргумент. – Притом не просто рабочих мест, а требующих самой высокой квалификации, долгих лет учебы и научной работы!
Секстон едва не рассмеялся в лицо этой женщине. Неужели это и есть самая умная голова в Вашингтоне? Ей, несомненно, предстоит еще многое узнать о демографической ситуации в стране. Профессионалы высоких технологий представляли собой крошечную долю от общей численности занятого в техносфере населения Америки, всех тех, кого называют «голубыми воротничками».
Секстон даже надулся от важности.
– Сейчас мы говорим о миллиардах экономии, Марджори. И если в конце концов кучке ученых из НАСА придется сесть в «БМВ» и отвезти свои драгоценные знания в какое-то другое место, то пусть так и случится. Я намерен твердо придерживаться своей позиции в отношении расходов НАСА.
Марджори Тенч замолчала, словно пытаясь оправиться от этого последнего тычка.
Ведущий Си-эн-эн не выдержал.
– Мисс Тенч, ваша реакция, – подсказал он.
Помолчав, дама откашлялась и заговорила:
– Наверное, я просто слишком удивилась, услышав, что мистер Секстон намерен так твердо противопоставить себя НАСА.
Секстон прищурился. «Хорошо, милая, хорошо!»
– Я вовсе не против НАСА и не согласен с подобным обвинением. Я лишь утверждаю, что бюджет агентства показателен как пример бездумных, ненужных затрат, которые поддерживает нынешний президент. НАСА заявило, что может построить корабль многоразового использования стоимостью в пять миллиардов долларов. На самом деле он обошелся в двенадцать миллиардов. Потом они говорят, что могут построить космическую станцию за восемь миллиардов. Сейчас в нее уже вложено сто миллиардов.
– Америка потому и лидирует, – возразила советник, – что мы не боимся ставить перед собой значительные цели и достигать их даже в сложных обстоятельствах.
– Эта риторика в духе национальной гордости вовсе на меня не действует, мисс Тенч. За последние два года НАСА уже в три раза превысило свой бюджет. А потом, поджав хвост, приползло к президенту, чтобы выпросить дополнительные суммы… Если вы хотите говорить о национальной гордости, то лучше подумайте о хороших, оснащенных всем необходимым школах. Вспомните об охране здоровья нашего населения. О тех умненьких детках, которые подрастают в стране равных возможностей. Вот на что должна опираться национальная гордость!
Тенч взглянула на оппонента с вызовом:
– А могу я задать вам прямой вопрос, сенатор?
Секстон ничего не ответил. Он просто ждал продолжения.
Она заговорила медленно, словно смакуя каждое слово:
– Так вот, сенатор, если бы я сказала вам, что мы не в состоянии исследовать космическое пространство, затрачивая меньшие средства, чем те, которые НАСА получает сейчас, вы бы полностью отказались от космического агентства?
Вопрос прозвучал так, словно на глазах всей страны на колени сенатору положили огромный булыжник. Может быть, Тенч не так уж и глупа? Она усыпила бдительность оппонента и тут же поставила перед ним прямой, требующий однозначного – да или нет – ответа вопрос. Настал миг раз и навсегда определить свою позицию по этой важнейшей проблеме.
Секстон инстинктивно попытался отступить:
– Не сомневаюсь, что при должном руководстве НАСА окажется в состоянии продолжать свои исследования со значительно меньшими затратами, чем те, которые имеют место сейчас…
– Сенатор Секстон, ответьте, пожалуйста, на вопрос. Исследование космоса – дело опасное и дорогое. Очень похоже на строительство пассажирского самолета. Надо или делать его как следует, или же не делать вовсе. Риск слишком велик. Мой вопрос все-таки остается: если вы станете президентом и окажетесь перед необходимостью принять решение: продолжать финансировать НАСА на нынешнем уровне или же полностью отменить космическую программу, что вы тогда предпочтете?
Черт! Секстон сквозь стекло взглянул на Гэбриэл. Выражение лица ассистентки говорило о том, что сенатор и так уже понял. Его приперли к стенке. Необходимо отвечать прямо, а не юлить. Выхода нет. Секстон решительно поднял голову:
– Да. В таком случае я перевел бы средства НАСА в образовательную систему. Именно такое решение я бы принял. Космосу я предпочел бы наших детей.
На лице Марджори Тенч появилось выражение шокированности.
– Я поражена. Может быть, я ослышалась? Став президентом, вы собираетесь направить свои усилия на уничтожение космических исследований в нашей стране?
Секстон чувствовал, что закипает. Он попытался возразить, но советник продолжала гнуть свое:
– Итак, вы хотите сказать, сенатор, здесь, в прямом эфире, что готовы запросто разделаться с тем самым агентством, которое послало человека на Луну?
– Я пытаюсь доказать, что вся эта космическая возня и мировое соперничество устарели и никому не нужны! Времена изменились. НАСА уже не играет определяющей роли в жизни рядовых американцев, тем не менее мы продолжаем финансировать его, как будто ничего не произошло.
– Значит, вы не считаете, что в космосе заключено наше будущее?
– Разумеется, космос – это будущее, однако НАСА – истинный динозавр! Пусть изучением космического пространства занимается частный сектор. Американские налогоплательщики вовсе не должны опустошать свои кошельки всякий раз, когда какой-нибудь вашингтонский инженер захочет сделать фотографию Юпитера стоимостью в миллиард долларов. Американцы устали от необходимости продавать будущее собственных детей, чтобы кормить ненасытное обезумевшее агентство, которое так мало дает взамен!
Тенч театрально вздохнула:
– Так мало дает взамен? Но ведь за исключением отдельных программ, в частности, проекта поиска внеземных цивилизаций, НАСА обычно получает огромные дивиденды на вложенные средства.
Секстон поразился тому, что Тенч признала безуспешность отдельных программ. Какая оплошность! Ну, спасибо ей, что напомнила. Этот проект в свое время оказался самой страшной финансовой ямой, в которую провалилось НАСА. И хотя в настоящее время ученые пытались как-то реанимировать программу, изменив название и грубо перетасовав некоторые ее задачи, все равно она оставалась той же самой неудачной игрой.
– Марджори, – Секстон решил, что просто грех упустить представившуюся возможность, – я буду говорить об этом проекте лишь потому, что вы сами упомянули его.
Странно, но, казалось, Тенч с удовольствием услышала эти слова.
Секстон откашлялся.
– Многие люди и не подозревают, что НАСА занимается поисками внеземных цивилизаций на протяжении вот уже почти тридцати пяти лет. Причем эта охота за сокровищами дорого стоит: системы спутниковых антенн, мощные передатчики, миллионы долларов на зарплату ученым, которые сидят в темных комнатах, упорно прослушивая пустые пленки. Но все это лишь трата денег.
– И вы считаете, что во всем этом нет абсолютно ничего?
– Я считаю, что если правительство за тридцать пять лет истратило сорок пять миллиардов долларов и не получило ни единого положительного результата, то проект должен был быть уничтожен еще давным-давно. – Секстон сделал паузу, чтобы смысл утверждения дошел до всех и каждого. – После тридцати пяти лет безуспешных попыток нам вряд ли уже удастся обнаружить жизнь где-нибудь за пределами Земли.
– Ну а если вы все-таки ошибаетесь?
Секстон закатил глаза.
– О, ради Бога, мисс Тенч! – раздосадованно воскликнул он. – Если я вдруг окажусь не прав, то готов съесть собственную шляпу.
– Я постараюсь запомнить ваши слова, сенатор. – Марджори Тенч впервые за все время дискуссии улыбнулась. – И думаю, что и все остальные тоже запомнят.
На расстоянии шести миль от студии, в Овальном кабинете, президент Зак Харни выключил телевизор и налил себе виски. Как и обещала Марджори, сенатор Секстон клюнул; ну а дальше все просто – крючок, леска, ведерко…
Глава 24
Майкл Толланд и сам чувствовал, как неудержимо сияет – такое впечатление производил на него вид потрясенной Рейчел Секстон, застывшей с куском метеорита в руке. Красивое лицо этой умной и привлекательной женщины сейчас словно окуталось дымкой изумления. На нем появилось выражение недоверчивого восторга: маленькая девочка впервые в жизни увидела Санта-Клауса.
Майклу хотелось рассказать, как он понимает ее чувства, ее полную растерянность.
Всего двое суток назад Толланд испытал аналогичное потрясение. Он тоже долго молчал, не в силах найти подходящие слова. И даже сейчас еще научные и философские последствия этого открытия обескураживали его, заставляя заново обдумывать все, что он знал о природе.
Перечень океанографических открытий самого Толланда включал несколько ранее неизвестных глубоководных видов. Но этот «космический жук» представлял собой совершенно иной уровень научного прорыва. Несмотря на упорное стремление Голливуда изображать инопланетян в виде маленьких зеленых человечков, и астробиологи, и популяризаторы науки сошлись во мнении, что если жизнь вне Земли будет когда-нибудь обнаружена, то ее представителями окажутся именно жуки. В пользу этой теории свидетельствовали разнообразие видов и способность к адаптации наземных насекомых.
Насекомые принадлежат к классу существ с внешним скелетом и членистыми ногами. В мире насчитывается примерно миллион двести пятьдесят тысяч видов, около пятисот тысяч из которых все еще ожидают соответствующей классификации. Они составляют девяносто пять процентов всех земных видов вообще и сорок процентов биомассы планеты.
Но еще большее впечатление, чем изобилие насекомых, производит их многообразие и адаптивность. От антарктического ледового жука до солнечного скорпиона, обитающего в Долине Смерти, все они прекрасно переносят невероятные температуры, засуху и давление. Они даже научились приспосабливаться к самой смертоносной из всех известных на Земле сил – к радиации. После ядерных испытаний 1945 года военные надевали защитные скафандры и изучали последствия взрыва, при этом обнаруживая, что и тараканы, и муравьи чувствуют себя прекрасно, так, словно ничего не произошло. Астрономы пришли к выводу, что членистоногие, имеющие защитный панцирь, – чрезвычайно подходящие кандидаты на заселение бесчисленных радиоактивных планет, где ничто иное просто не имеет возможности выжить.
Толланд не мог не согласиться с астрономами. Действительно, жизнь вне Земли должна существовать в форме жуков.
У Рейчел подкашивались ноги.
– Я… я не могу поверить, – пролепетала она, не выпуская из рук кусок метеорита. – Никогда не думала…
– Не спешите. Должно пройти некоторое время, прежде чем потрясение уляжется, – улыбаясь, посоветовал Толланд. – Мне лично потребовались сутки, чтобы почувствовать, что снова твердо стою на ногах.
– Вижу, у нас новенькие, – вступил в разговор подошедший человек азиатской внешности и нехарактерного для людей его расы высокого роста.
Увидев его, и Корки, и Майкл моментально сникли. Волшебный миг исчез бесследно.
– Доктор Уэйли Мин, – представился незнакомец, – главный палеонтолог проекта.
Главный палеонтолог держался прямо и гордо, с церемонностью аристократа эпохи Возрождения. Он, очевидно, имел привычку поглаживать свой галстук-бабочку. Под длинным, до колен, жакетом из верблюжьей шерсти тот выглядел совершенно неуместно. Впрочем, Уэйли Мин явно старался не позволить таким мелким обстоятельствам повредить своему безукоризненно аристократическому облику.
– Меня зовут Рейчел Секстон.
Пожимая гладкую мягкую ладонь Мина, Рейчел почувствовала, что дрожь в руке еще не унялась. Мин, конечно, был еще одним из независимых специалистов, которых собрал здесь президент.
– Я к вашим услугам, мисс Секстон, – рассыпался в любезностях палеонтолог, – готов рассказать об этих окаменелостях все, что угодно… все, что захотите узнать.
– А кроме того, еще и массу всего, чего не захотите, – проворчал Корки.
Мин снова погладил галстук-бабочку.
– Моя специализация в палеонтологии – исчезнувшие виды членистоногих. Конечно, самой впечатляющей характеристикой этих организмов является…
– Является то, что они прилетели с другой планеты, – вставил Корки.
Мин зло взглянул на встревающего в разговор товарища и откашлялся.
– Так вот, самой впечатляющей характеристикой этого организма является то, что он совершенно точно вписывается в систему земной таксономии и классификации.