Маленькая опера
Тореадор Эскамильо поклялся зарезать при случае, хоть и был по природе мирным шведом.
Цыганки Фраксита и Мерседес подали на дирижёра в суд за испорченную молодость.
Неудивительно, что на репетицию оркестра Бено шёл без желания что-то репетировать. Он сильно опаздывал. Музыканты собрались уже и расселись. Кларнет курил, гобой дремал, альты рассказывали анекдоты.
– Симфонический оркестр идёт по вечернему Парижу, старательно перешагивая через дерьмо. И первым вступает тромбон!
Альтисты хихикали, косили в сторону полноватого тромбона.
– А вот ещё. Тромбонист сел за рояль, играет. И спрашивает у одного из гостей: – Вы любите хорошую музыку? – Люблю, но пусть это вас не смущает, играйте дальше!
Тромбонист обернулся на шутников, но промолчал.
– А вот ещё. Жена тромбониста поёт в опере. Он спрашивает у соседа: – Как вам пение моей жены? – Извините, не слышу вас! – Вам нравится пение моей жены? – Простите, ничего не слышу, эта дура орет как на пожаре!
Осмеянный снова повернулся, альты показали языки. Толстяк расстроился и достал бутерброд с колбасой, и откусил с большим удовольствием.
Альты сглотнули слюну. Один шепнул другому:
– Повезло Альберу. Его дочь вышла за лейтенанта тайной полиции. А моя дура вышла за банкира. Кому сейчас нужны банкиры?
– Всё равно что за музыканта выйти.
Где-то хлопнула дверь, в зал вкатился Бенедикт Фарнезе. Было видно по осанке, он сам себя считает гением. Музыканты не разделяли это мнение. Один альтист назвал дирижёра лысым апокалипсисом. Второй – итальянским индюком.
Все замолкли и выпрямились, кроме тромбона, увлечённого бутербродом. Он заметил дирижёра в самый последний момент. Испугался, вскрикнул невольно:
– О боже мой!
– Не преувеличивайте, – отмахнулся Бено – Для вас я просто дирижёр. И уберите эту дрянь!
* * *Бено ударил по руке с бутербродом. Большой, всего пару раз откушенный обед улетел ровно под ноги альтистам. Те подхватили угощение, поделили и мгновенно проглотили.
– Со второй цифры! – скомандовал Бено и взмахнул палочкой. И грянул марш. Довольно энергичный для столь тощих музыкантов. Лишь начав, тут же и закончили.
– Стоп! – крикнул дирижёр. – Виолончель! Спросите у вашей супруги, что такое ритм! Это же марш, музыка победы! Чтоб они там все передохли со своими маршами. А валторна? Я не слышу валторну!
Первый альтист шепнул второму:
– Сегодня злой какой-то.
Дирижёр разглядел в группе медных духовых пустой стул.
– Я спрашиваю, где валторна?
– Жан-Жак потерял руку, – ответили из полумрака.
– Плевать на Жан-Жака, где валторна?
– Жан-Жак – валторнист.
– И что?
– Была бомбёжка, и ему оторвало руку.
– Это не повод пропускать репетицию! Вторая рука осталась! И губы на месте! Эй, вы, рядом сидите. Альт!
– Меня зовут Пьер.
– Неважно. Пойте за валторну!
– Как петь?
– Голосом. Вот так – пум-пу-рум.
– Но у меня другая партия.
– Партия у нас одна! А партитуры разные!
Сказав это, Бенедикт Фарнезе перекрестился на портрет отца нации, висящий теперь в каждом помещении.
– Короче, альт, руками играйте своё, голосом пойте за валторну. С третьей цифры!
И снова взмахнул руками. Хлопнула дверь. В зал вошла крупная женщина. За ней мужчины в кожаных плащах. Музыка стихла сама собой, оставив слуху лишь страшные эти шаги. Музыканты бросили играть. Плащи приближались.
Ни на кого не глядя, ничего не объясняя, вошедшие направились точно к альтисту, знатоку анекдотов. Без всяких «здрасьте» к носу музыканта приложили линейку. Стало видно, насколько этот нос горбат.
– Ну? Еврейская морда! Всю жизнь мне испортил! – крикнула большая женщина.
Альтист вспотел.
– Гертруда, что ты несёшь? Я жених твоей сестры!
– Вот именно! Впредь будешь выбирать невесту с помощью разума, а не по результатам интервью на сеновале!
Среди людей в плащах был один совсем невыразительный. Он сказал коротко:
– Взять!
Крепкие руки подняли альтиста в воздух.
– Подождите! – возмутился Бено. – Это моё!
– Господин дирижёр, в ваш оркестр пробрался еврей! – ответил старший.
– И что? Все альтисты евреи!
– Это точная информация? Кто ещё в вашем оркестре альтист?
Второй альт взял в руки валторну и приготовился дуть.
– Боже, какой идиот! – шепнул он сам себе.
Бено неопределённо махнул рукой в сторону оркестра.
– Второй альтист француз. Вы же знаете, эти проныры везде пролезут.
– В таком случае до свидания, господин дирижёр! – человек в плаще отдал честь.
– Подождите!
Бено догнал старшего, взял под локоток, заговорил тихо, чтобы никто не слышал.
– Скажите, а что вы будете с ним делать?
– Расстреляем.
– Полностью поддерживаю! За такое пиццикато следует расстреливать дважды в день! И это вы не слышали его тремоло! Это преступление против нации, а не тремоло! Но, видите ли, у нас ангажемент.
Бено достал из кармана мелкую купюру, аккуратно сунул собеседнику в карман.
– Понимаете, нам надо играть на параде. Мне нужен этот альт. То есть струнные для маршей не очень важны, просто их семьям надо что-то жрать. Хоть они и не заслуживают. Короче, оставьте мне винтовку, я сам прибью мерзавца сразу после выступления!
Человек в плаще никак не отреагировал. Кажется, у него не было мимических мышц, кожа обтягивала череп.
Бено продолжал тараторить.
– Хотя бы пистолет! Копьё, рогатку! Крысиный яд!
– Это невозможно.
– Я понимаю, фронту не хватает оружия. Хорошо, я задушу его голыми руками. Сразу после выступления! Или пришлите другого альтиста. У вас их полный концлагерь. Зачем вам столько альтистов! Кому они там играют? Немецким овчаркам?
– До свидания, господин дирижёр.
Невыразительный человек козырнул.
Женщина ушла, люди в плащах утащили альтиста. Дирижёр повернулся к портрету отца нации.
– Ну и что это такое, я вас спрашиваю?
Отец не отвечал. Судя по взгляду, он считал людьми только тех, кто марширует в парадных коробках. Бено повернулся к музыкантам.
– Я запрещаю вам спать с чужими сёстрами, становиться евреями, терять руки, хвосты или что там у вас ещё выросло. После выступления вытворяйте что хотите! Хоть в басовом ключе играйте! Но сейчас музыка превыше всего! Понятно?
Музыканты повесили носы.
– Чтобы завтра все обзавелись приличными национальностями! Не знаю как! Иначе вылетите из искусства! Репетиция окончена! Вы испортили мне настроение!
Снова хлопнула проклятая дверь. Снова вошли люди в плащах, не разберёшь те, или уже другие. Решительно направились к оркестру. Бено замахал руками.
– Опять? Остались только французы, итальянцы и голландцы! В худшем случае поляки! Это самый бестолковый оркестр в Европе! В конце концов, давайте меняться! Вы мне валторну, я вам барабанщика. На барабане любая обезьяна сыграет. Если только у вас нет расовых претензий к обезьянам!
Трое в плащах неумолимо приближались.
– Нет, нет и нет!! – отрезал Бено – Больше я никого не отдам! Я не собираюсь дирижировать квартетом!
* * *В центре любого города есть площадь с церковью, занимающей большую часть пейзажа. Площадь обрамляют важные дома – ратуша, банк, филармония. В Дорхольме к церкви прилепилась пристроечка не по канону. Раньше там был церковный склад, потом ломбард, потом министерство финансов. Теперь расцвёл бордель военных авиаторов. На балансе министерства обороны.
Каждый солдат империи в месяц получал шесть талонов на любовь. В случае особо буйного либидо боец мог докупить талоны на свои деньги. Либо продать и купить пирожных. За талонами в офицерские бордели велась охота. Рядовым приходилось переодеваться и подкупать администрацию. Покорение офицерского борделя считалось бо́льшей доблестью, чем даже победа один на один в драке с русским танком.
Пехотные части обязаны были содержать по одной красавице на двести солдат. Только настоящие патриотки и открытые нимфоманки могли выдержать любовь роты пехотинцев. В авиации всё куда благородней, одна Белоснежка обслуживала всего двадцать лётчиков. Медицинская страховка, питание, пенсия, подарки. Неудивительно, что девушки массово стремились в авиацию.
Военные бордели создавались на базе мирных, работавших до войны. Служить приглашали сразу весь штат, вместе с прачками и руководством. Вот так примерно женщина в большой шляпе и длинном платье стала сержантом ВВС. Звали её Бертран Пуанкаре, была она, кроме прочего, мужчиной, дезертиром, смывшимся из артиллерийского полка вместе с кассой. Сейчас его знали, как Берту, директора лучшего из голландских борделей.
Заведение называлось «Устрицы Берты». Вывеска над входом полностью раскрывала двусмысленность названия. Не будем тут её описывать, чтобы не попасть в раздел порнографической литературы. В тот день хозяйка стояла на крыльце, наслаждаясь первым весенним солнышком. Офицеры раскланивались с ней, некоторые даже целовали крупную руку, всегда укрытую длинной перчаткой.
Берта видела, как к филармонии подкатила машина тайной полиции. Как волокли альтиста. Она видела и вторую машину, в которую загрузили дирижёра. Музыкант обернулся и крикнул тоскливо:
– Прощай, музыка! Прощай, моя любовь!
Перед самой загрузкой арестованный обратился к конвоирам.
– Друзья мои! А возьмите вместо меня мою струнную группу? Шесть отличных идиотов за одного дирижёра! Посудите, ну кому я нужен!
Его не слушали. Скрутили и увезли.
Берта покачала головой, хмыкнула и зашла в бордель. Зябко ей стало и неуютно на весеннем солнце.
* * *Обычные бордели похожи на больницы – длинные коридоры, одинаковые двери, строгая регистраторша на входе. Работницы похожи на усталых лошадей, трудятся без души.
У Берты не так. У неё настоящий клуб. С воскресенья по четверг играет оркестр, в пятницу и субботу большое шоу. Настоящий очаг культуры, не хуже филармонии. Десяток столиков, бар, всё оформлено с любовью, салфеточки в форме сердечек, на стенах портреты нагих толстушек. Каждый вечер тут полно народу, не только лётчиков, а вообще всех, кому не чуждо прекрасное и у кого есть пять рейхсмарок – немалые деньги в империи.
В полдень зал был ещё пуст, но музыканты уже разминались. Хозяйка сбросила пальто, закурила и уселась за рояль.
* * *Два мрачных типа зажали Бено с боков. Машина катила не спеша, как бы давая возможность попрощаться с домами, людьми и вообще с белым светом. Бено старался не падать духом. Ему казалось, бодрые и весёлые дирижёры вселяют меньше подозрений.
– А скажите, какие сейчас пытки в моде? – спросил он конвоиров.
Ему не ответили.
– Знаете, меня можно пытать фальшивым пением. Я точно не выдержу.
Снова тишина.
– Вы же понимаете намёки?
Чтобы проиллюстрировать мысль, музыкант спел начало сороковой симфонии Моцарта. Ему казалось, эта мелодия с рождения вшита на подкорку у всех людей абсолютно.
– …фа-ми-ми фа-ми-ми, фа-ми-ми, – ре!
Сам бы он убил за такое. Мордовороты даже не поморщились.
– Эй, я только что вместо «до» спел «ре»! Меня чуть не вырвало! Да вы там живые внутри?
Бено попытался заглянуть в стеклянные глаза. Лишь теперь охранники повернули головы. На их лицах не было ни малейшего интереса к жуку, попавшему под колёса военной машины.
* * *Через два часа в зале не осталось свободных мест, а у дверей клубилась очередь из опоздавших. Ровно в семь яркий свет залил сцену. Микрофоны загудели и сразу стихли. Зрители взревели.
– Пусть повопят, – сказала Берта. Она умела набить цену каждой сыгранной ноте. Лишь когда отдельные фанаты начали синеть, хозяйка сосчитала до четырёх, щёлкая пальцем. И грянула музыка!
Некоторое время офицеры просто орали. Всем надоела война. Кусочек мира с музыкой и танцами казался божьим даром. Все знали, вот-вот на сцену выскочат такие хорошенькие девочки, что завтра не жаль и умереть.
Отыграв ровно сто двадцать восемь тактов, оркестр притих, но не остановился. Лучи прожекторов сошлись в сине-белый круг. В центр его выскочил невероятный красавец в смокинге.
– Привет-привет! Как настроение? – спросил он. Зал ответил дружно, хоть и нечленораздельно.
– Меня зовут Макс Лурье! – сообщил красавец. – Я проведу этот вечер с вами. Нам страшно повезло! Мы живы, здоровы, многие сыты. Но главная радость – сегодня для нас танцует наша чёрная пантера! Великолепная Герда!
Оркестр грянул втрое громче. На сцену, вращаясь, как винт истребителя, выскочила чернокожая девушка в костюме из мужских фантазий. Двигалась она с невероятной скоростью, разглядеть фигуру было невозможно. Одно было ясно – ничего более совершенного природа не создавала.
Макс изложил жизненный путь танцовщицы:
– Герда родилась альбиносом. А потом заснула на пляже в Ницце и проснулась представителем другой расы! Теперь она не ест белый шоколад. Боится испачкать руки! Если Герде посветить в глаза фонариком, она скажет (Макс пищал, передразнивая женский голос) – что за хрень, светло как у белого в заднице!
Зал вопил и аплодировал, Герда вращалась, Макс продолжал:
– После ночи с Гердой любой мужчина становится специалистом по астрофизике чёрных дыр! У Герды есть справка об арийском происхождении. За бутыль коньяка наш доктор кого угодно сделает белой женщиной. Пользуйтесь, пока он может писать. Сегодня он у нас играет на контрабасе, кстати!
* * *Прожектора метнулись в оркестр – контрабасист оказался жгучим коротышкой. Был он пьян, чуть держался на ногах. Невзирая на опасность упасть и погибнуть под инструментом, всё-таки рискнул и помахал залу рукой.
Прожектора вернулись к Герде.
– На самом деле кожа этой девушки – одна сплошная родинка! – доверительно сообщил Макс. – И вся эта красота может достаться вам всего за пять марок! Встречайте!
Макс послал воздушный поцелуй, девушка поймала поцелуй необычным местом. Зал чуть не плакал от восторга. Проскакав по сцене ещё минутку, красотка уселась на высокий стул, взмокшая и прекрасная.
Снова притихла музыка, снова к рампе вышел Макс. Заговорил, как говорят дикторы новостей:
– Для любителей классики мы припасли невероятный бриллиант! Встречайте! Мисс балетное училище тридцать пятого года! Моника! Женщина-хамелеон! Когда злится, она – красная. После пляжа коричневая. В простуженном виде она зелёная, на морозе – синяя. Но только сегодня и для вас она – ослепительно белая! Снаружи и внутри! Нам придётся выключить свет, чтобы притушить это сияние. Сладкий сон древних ариев, наша снежная королева – Моника!
На сцену выбежала хрупкая сущность в балетной пачке. Покрутила фуэте, прыгнула в шпагате, походила на пуантах, свела всех с ума и тоже уселась на высокий стул. Многие офицеры забыли и семью, и клятвы, данные Родине.
* * *Красавец Макс спустился в оркестр, грохнул кулаком по роялю.
– Господа – это не арфа в гробу, это фортепиано! И кто же надрывается для нас за этим благородным инструментом? Со спины – вылитый Бетховен! Но нет, это не Бетховен! Это обворожительная хозяйка нашего салона! Неподражаемая Берта! Только в салоне Берты устрицы считаются горячим блюдом!
Берта повернулась к залу, раскланялась, не удосужившись выплюнуть сигарету.
Макс приобнял миниатюрного контрабасиста.
– Доктора вы уже знаете. Его зовут Арнольд. Кроме медицины, он также пожарный, плотник, вышибала, уборщица и психотерапевт. Ненавидит алкоголь. Уничтожает его мгновенно, не жалея печени. Ближе к финалу он станет самым горизонтальным контрабасистом в мире! Не советую его обижать! Арнольд занимался боксом и потом, этот его контрабас… Вы удивитесь, насколько вместительной может быть ваша прямая кишка!
Поцеловав Арнольда в лысину, Макс перебрался к рыжей девице аристократического вида. Она сидела на краю сцены, нога на ногу, наяривала на потёртой скрипочке.
– А это Матильда! С раннего детства обожала скрипку. Большинство её соседей повесились! Исполняя быстрые пассажи, Матильда так сдвигает ноги… Предупреждаю, стоимость раздавленных очков заведение не возмещает! Характер нордический, стервозный. У настоящих красавиц, впрочем, другого не бывает.
Макс поцеловал Матильду в идеальную коленку, девушка в ответ только фыркнула.
– Теперь о лучшем, что есть в Голландии и вообще в мире, то есть обо мне! Меня зовут Макс! Я шут! Страдаю эпилепсией, идиотизмом, биполярным расстройством и манией величия. Ещё у меня паранойя наоборот. Мне всё время кажется, что я кого-то преследую! Поэтому меня не берут в армию. Зато на гитаре я играю как безумный!
С этими словами конферансье отошёл в уголок, снял с подставочки гитару и залудил пассаж, целиком состоящий из шестьдесят четвёртых долей.
* * *На первом этаже комендатуры есть камеры для предварительных допросов. Бено специально провели по коридору, чтобы он слышал, как враги нации сами рвутся рассказать, что знают, а чего не знают, то додумать.
– Скажите, а нельзя ли как-то застрелиться, минуя пытки? – поинтересовался Бено. – Нет? Очень жаль. Тогда передайте мои последние слова оркестру! Скажите, что все они ничтожества и позор классической музыки. Их место – в джазе!
Ему не ответили.
На первом этаже Бено не втолкнули ни в одну из камер. Процессия спустилась этажом ниже. Там не было заключённых, никто ни на кого не орал, только младшие офицеры сновали туда-сюда. На этом этаже тоже не остались, спустились ещё ниже.
На втором подземном этаже обитали красавцы-адъютанты.
– О, я понимаю! – сказал дирижёр. – Мы спускаемся всё выше и выше! На следующем этаже будут сплошные военные ангелы!
Самый нижний этаж почти безлюден. Лишь пара полковников прогуливалась в сверкающих лаком сапогах. Вход на этот этаж был оформлен в виде арки, украшенной растительным орнаментом. Охранника звали Петер. За его спиной висел флаг. Герб страны на флаге казался затейливым нимбом.
* * *Полковник Бирке поднялся навстречу.
– Господин дирижёр? Безумно рад нашей встрече!
– А вот я насчёт радости ещё не определился.
– Я – ваш новый комендант. Хотите кофе?
Улыбка коменданта внушала некоторый оптимизм.
Бено решился сказать главные слова:
– Это ошибка! Я ни в чём не виноват!
Комендант погрозил пальцем.
– Никогда не оправдывайтесь до обвинения. Звучит подозрительно. И мы никогда не ошибаемся. Нам нужны именно вы. Садитесь.
Бено присел на край дивана, взял пустую чашку и приготовился слушать очень внимательно.
– У нас к вам важное дело, – начал полковник. – Руководство партии решило поставить оперу.
– Оперу? Какая прекрасная мысль! Не ожидал от партии!
– Мы хотим поднять боевой дух наших доблестных героев.
– Мне казалось, наша доблесть произрастает из маршей и борделей. Или героям разонравились сиськи и твёрдый ритм?
Для иллюстрации Бено приложил к груди два блюдца в виде лифчика, присвистнул и промаршировал, не вставая с кресла. Бирке не согласился.
– Есть же героические оперы! Вагнер, например.
– Вагнер? Для поднятия духа?
Бирке прищурился.
– Вам не нравится Вагнер?
– Я обожаю Вагнера! Но для Вагнера нужен большой оркестр. Шесть арф! Восемь валторн! Где я возьму восемь валторн? К тому же, Вагнер довольно мрачный. Приличный человек после Вагнера ложится и плачет!
– Где итальянец плачет, немец садится в танк и покоряет континент!
– Зачем нам континент? Давайте поставим Кармен и покорим всю планету!
– Кармен? Она же цыганка!
– Дались вам цыгане! Обольём её перекисью, получим баварскую старшеклассницу! Напомню сюжет. Пышная блондинка спит с испанским солдатом, нашим союзником. Потом она изменяет солдату с тореадором. И за эту измену её убивают штык-ножом. Боевой дух героев будет торчать!
– Вы очень убедительны, но нам нужен именно Вагнер!
Вошёл одноглазый Клаус, принёс кофейник, разлил по чашкам дымный напиток. И ушёл, аккуратно прикрыв дверь. Комендант и дирижёр отхлебнули. Кофе был паршивый, но лучше голого кипятка.
– Так и быть, – сказал Бено. – Вагнер так Вагнер. Дайте мне шесть месяцев на подготовку, двадцать тысяч рейхсмарок и уверяю вас, вы получите лучшую в Европе постановку.
Бирке рассердился.
– Типичная итальянская расхлябанность! Любой офицер СС поставит что угодно за месяц, причём бесплатно.
– За месяц? Невозможно!
– Запросто! Эй, Клаус!
Клаус появился мгновенно, будто ждал за дверью.
– Господин полковник?
– Приказываю поставить оперу Вагнера. Срок – один месяц.
– Слушаюсь!
– В помощь можете одолжить в концлагере какого-нибудь дирижёра.
– Есть!
– А этого отправьте на его место!
Полковник показал на Бено.
– Так точно!
Музыкант подпрыгнул.
– Подождите! Мы же творческие люди! Кто так обсуждает проекты? А где капризы? Где борьба за гонорар? Ваш Клаус талант несомненный, это видно по выправке. Но если он поставит «Валькирию», Вагнер восстанет из гроба и придёт! Вам нужен зомби на премьере?
– Уверен, автор будет в восторге. Клаус, начинайте!
– Но я лучше Клауса! Я Бенедикт Фарнезе! Моё лицо на всех афишах!
– Вы мямля и тряпка!
– Снаружи – да! Но внутри я гранит и в то же время вулкан!
– Ставить оперу для отца нации должен человек с характером.
– Для отца нации?
– Это я образно.
– Вы ставите оперу для верховного главнокомандующего?
Бено изобразил руками что-то вроде восходящего солнца. Бирке мотнул головой.
– Вам послышалось. Впрочем, неважно. Господин дирижёр, вы свободны. Можете идти в свою филармонию и репетировать любую муть, она у вас отлично получается. Прощайте!
Полковник встал и обратился к адъютанту, мгновенно забыв о дирижёре.
– Так что, Клаус, когда будет готова опера?
– Я поставлю её за тридцать дней! – ответил капитан.
– Ах, так? – вскричал Бено. – А я поставлю оперу за двадцать девять дней!
– А я за двадцать восемь! – завёлся Клаус.
– Ставь! То есть нет, я поставлю за двадцать семь дней, хоть это и невозможно! Первая репетиция завтра! В полдень! Всех приглашаю!
Бирке не выдержал, треснул по столу тяжёлым гроссбухом.
– Молчать! У меня от вас голова болит!
Полковник прошёлся взад-вперёд, успокаиваясь.
Потом сказал:
– Клаус – офицер, ариец. Имеет боевые награды. Я ему доверяю.
– А я итальянец! Моя жена – примадонна парижской оперы!
Комендант подошёл близко и посмотрел в глаза. Дирижёр унюхал, что с утра комендант ел рыбу. Казалось, полковник видит внутренности музыканта, будто тот пустой внутри, а снаружи прозрачный.
– Так и быть, – согласился Бирке. – Поручаю оперу вам обоим. Вы будете махать палочкой и орать на музыкантов. А вы, Клаус, пресечёте саботаж и разгильдяйство. И если кто-то узнает о том, что вам тут послышалось… я сотру само воспоминание о вас. Вам понятно?
Бено кивнул. Он не знал, нужно ли ему отдать честь, помахать рукой или поклониться. Не сумев подобрать соответствующего жеста, дирижёр просто вышел в дверь деревянной походкой.
* * *После основного шоу начинались танцы, песни по заявкам и то, ради чего бордели существуют, – фантазии о настоящей любви за адекватную стоимость. Пьяных стало больше, музыка тише, девушки со сцены переместились в зал.
Вышибала Арнольд пытался сфокусировать зрение таким образом, чтобы объекты не раздваивались. Берта отобрала у него бутылку.
– Час ночи, рабочий день в разгаре! Ты же вышибала! Как ты будешь вышибать, если что?
– Я обезболил себя на случай ранений, – ответил доктор, он же администратор. И мгновенно уснул.
Ближе к двум часам скрипачка сложила инструмент в футляр и пошла прочь. Она ничего не объясняла, не отпрашивалась, когда хотела приходила и удалялась в удобное ей время. Любую другую девушку Берта сожрала бы без соуса. И лишь Матильде можно было всё.
Ходили разнообразные слухи. Будто скрипачка взяла в заложники мать хозяйки. И что Матильда спит с генералом тайной полиции, покровителем борделя. В фантастических версиях девушке приписывали гипноз, умение убивать точным ударом в печень, и даже – высокую должность в английской разведке.
Сама Берта говорила:
– У неё такой взгляд и такая осанка, что орать на неё не получается. Всё равно что плюнуть в королеву – невозможно.
* * *Изгоняя мужа, Паола надеялась стать счастливее. И явно чего-то не учла. Два дня прошло, настроение не улучшилось. Более того, всё время хотелось кому-нибудь врезать.
– Не реви, – говорил брат.
– Я не реву, – отвечала певица, меняя истерзанный носовой платок на новый.
– Женщина! Я не могу обедать под такие звуки! – сердился дон Пепе.