Мотив Х

Не говоря уже о батутах. Почти на каждом участке обязательно стояла эта махина. Но прыгающих детей видно не было. Они, вероятно, лежали в своих постелях, и им читали «Майн Кампф» вслух вместо сказки на ночь.

– Вот он. – Утес кивнул в сторону дома на угловом участке перед ними, остановился у обочины, заглушил двигатель и отстегнул ремень безопасности.

Тем временем Лилья посмотрела в бинокль, изучая выкрашенный белой краской дом, стоящий посреди ровного участка с батутом и двумя флагштоками с флагами Сконе и Швеции.

– Ирен? Ты идешь?

– Подожди. Похоже, входная дверь открывается.

Действительно, вскоре показались две фигуры, которые вышли и направились к гаражу.

– Ты видишь, кто это?

– Высокий – это не кто иной, как Ландерц собственной персоной. Второго я не узнаю, но думаю, это его сын.

– Тогда, может быть, мы возьмем их сейчас, пока еще не слишком поздно? – Утес открыл водительскую дверь.

– Или поедем за ними и посмотрим, куда они направляются?

Утес остановился, задумался на несколько секунд, после чего закрыл дверь и с каменным лицом пристегнул ремень безопасности. Затем он подождал, пока темно-синий «Мерседес» выехал из гаража и двинулся на восток по Ведбивеген, после чего повернул ключ зажигания и поехал за ним. И все это без единого слова, что было для него в высшей степени необычно.

Лилья без труда поняла, что он злился на нее.

Она бы тоже злилась, если бы оказалась в подобной ситуации. Но правда заключалась в том, что она не доверяла ему как руководителю. Как офицеру полиции и следователю – да. Она не знала никого, кто был бы таким же ревностным и настойчивым, как Утес. Но никаким лидером он не был, и все это знали, кроме, наверное, его самого. В попытке заполнить образовавшуюся мучительную тишину она включила радио.

– Трое погибших и около двадцати раненых, в том числе несколько женщин и детей, – это свидетельство того, что пожар в общежитии под Квидинге – один из самых серьезных поджогов в Сконе за последние годы, – раздалось из динамиков. – По данным полиции в Бьюве, они отрабатывают несколько версий произошедшего, но в настоящее время у них нет конкретных подозреваемых. Согласно одной из версий, это была прямая реакция на пожар в офисе партии «Шведских демократов». Вот выдержка из интервью с местным председателем партии, Зивертом Ландерцем:

– Вы разместили на своей странице в «Фейсбуке» несколько адресов приютов для беженцев. Разве это не говорит о пособничестве нацистам и ксенофобским течениям, особенно учитывая недавний пожар?

– Ни в коем случае, – ответил Ландерц. – Это типичный левый бред, чтобы попасть в заголовки газет.

– Но общежитие в Квидинге было в списке адресов, которые вы выложили.

– Единственное, что мы делаем, – это информируем граждан о том, что происходит. Так происходит в демократических государствах. Муниципалитеты, напротив, постоянно обходят традиции информирования. И знаете почему? Да потому что жители в таком случае не будут успевать протестовать.

– Но неужели вас нисколько не волнуют последствия?

– Мы выступаем против любых форм насилия. И уверяю вас, если кто-то захочет совершить насилие над людьми или зданиями, он может сам узнать адреса. Для этого Эйнштейн не нужен.

– Нет, так дальше дело не пойдет, – сказал Утес, тем самым нарушив длительное молчание и выключив радио. – Уже сумерки, и я должен сократить расстояние, если мы хотим увидеть, куда они свернут на 21-м шоссе.

– Все в порядке. Ты здесь главный.

– Я знаю. – Утес увеличил скорость. – Я просто хотел предупредить тебя и избежать ненужной болтовни.

Лилья собралась спросить, кто же это все время болтает, но вместо этого ей удалось выдавить улыбку и кивнуть в тот самый момент, когда Утес затормозил позади машины Ландерца, остановившейся у шоссе 21 с включенным левым поворотником в ожидании разрыва.

– Кстати, ты ничего не слышала о Фабиане? – спросил Утес через некоторое время.

– Нет. А ты?

– Нет.

Повисла пауза, а тем временем машина перед ними свернула на магистраль, и Утес мог следовать за ней в направлении Персторпа, где они свернули направо на гораздо более узкую улицу Густавсборгсвеген. До этого дорога была загружена автомобилями, а теперь не было видно других машин кроме них и «Мерседеса» впереди.

Они были так далеко от города, что ехали уже больше пяти минут, а ни одного дома так и не встретилось им на пути. Наконец впереди загорелись стоп-сигналы.

– Что скажешь? – Утес затормозил и посмотрел вслед «Мерседесу», который свернул налево и ехал дальше по узкому переулку. – Не ведет ли он на частную территорию?

Лилья кивнула. Впервые за долгое время она была согласна со своим коллегой. Дорога без сомнения вела к какой-то ферме, и если бы они свернули на нее, то стало бы понятно, что они преследуют «Мерседес».

Утес еще больше снизил скорость, видимо, в ожидании того, что она скажет, что делать. Она уже собиралась попросить, чтобы он ехал вперед и припарковался через сотню метров, когда увидела в боковом зеркале две машины с включенными слева поворотниками.

– Поезжай за ним.

– Уверена?

– Нет, но, по-видимому, и наш «Мерс», и обе машины сзади едут вперед, так что нам нечего терять. – Она кивнула в сторону машины, которая начала их обгонять.

Утес свернул на проселочную дорогу, которая тянулась на несколько сотен метров вперед по аллее, пока она не закончилась большим полем, засыпанным гравием, где стояло около сорока припаркованных автомобилей и мотоциклов.

Зиверт Ландерц и его сын уже припарковались и теперь направлялись к факелам, которые горели, поставленные в ряд, в сумеречной темноте.

– Так. И что теперь? – спросил Утес, как только нашел свободное место.

– Узнать, где мы. – Лилья уже выходила из машины. – Но если хочешь, можешь подождать здесь. – Она закрыла дверь прежде, чем он успел ответить, и направилась к факелам. Идти одной могло быть опасно. Но сейчас она предпочла бы что угодно, лишь бы находиться подальше от Утеса.

К сожалению, дверь машины за ее спиной открылась и закрылась снова, и уже через несколько секунд она услышала, как он, тяжело дыша, торопливо идет по траве.

– Что ты делаешь? Ты что, с ума сошла?

Она остановилась и со вздохом повернулась к нему.

– Можешь вздыхать сколько угодно. Но ты же не думаешь, что я отпущу тебя одну, правда? А вдруг что-то случится? Как это будет выглядеть, и что…

– Достаточно. Я поняла, – прошипела она и увидела, как из машины вышли двое мужчин в длинных кожаных пальто и женщина со светлыми волосами.

– Хорошо. С этого момента я хочу, чтобы ты держалась позади меня, разговаривать с ними буду только я. – Утес подошел ближе к факелам у входа.

Она хотела возразить, но было поздно. Утес был уже метрах в десяти впереди нее и направлялся к мужчине, стоявшему у входа. Тот был настолько мускулистым, что даже на расстоянии было видно, что он явно переборщил с тренировками. И тут она решила сделать, как он просил, и замедлила шаг, чтобы оставаться на заднем плане.

– Добрый вечер. И что здесь происходит? – обратился Утес к вышибале.

– А ты кто такой?

Утес показал удостоверение.

– Сверкер Хольм из полиции Хельсингборга.

Вышибала рассмеялся и покачал головой.

– Тогда ты пришел не по адресу. Это частное мероприятие и тебе здесь делать нечего.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что если бы я был на твоем месте, то убирался бы отсюда как можно скорее.

Утес повернулся посмотреть, где Лилья, но в темноте ее нигде не было видно.

Тем временем парень на входе поприветствовал еще одну компанию и впустил их, не подозревая, что одна из двух женщин пришла не с ними.

Сад за домом Фабиана слишком мал, чтобы его можно было назвать садом. Это, скорее, внутренний дворик с террасой, небольшим газоном, несколькими кустами и сараем. И хотя было уже поздно, мерцающий свет освещал все вокруг. Приближалась середина лета, а в это время года почти никогда не становилось абсолютно темно.

За занавесками грязного подвального окна Фабиан надел пару латексных перчаток и достал рамку с черно-белой фотографией, на которой молодой Хуго Эльвин в платье помогал матери развешивать белье. После этого аккуратно положил ее на рабочий стол под свет настольной лампы, взял кисточку из мягкой беличьей шерсти и нанес порошок, который состоял из равных долей сажи и крахмала.

Послеобеденный осмотр квартиры Эльвина со Стуббс позволял думать как «за», так и «против» подозрений в адрес Муландера. Вообще версия о проблемах с гендерной идентичностью Эльвина была, несомненно, нереалистичной. Не говоря уже о том, что сама инсценировка самоубийства выглядела весьма сомнительной. Но даже Стуббс не могла закрыть глаза на то, что в деле были моменты, которые невозможно было объяснить.

Как он и ожидал, порошок не хотел прилипать ни к раме, ни к стеклу или к задней крышке. Значит, отпечатков пальцев на них не было. Одно это было странно. Стекло само по себе – это одно, а вот рама и задняя крышка – совсем другое. Зачем стирать с них отпечатки, если тебе нечего скрывать?

Он перевернул рамку, отогнул четыре маленьких металлических зажима и снял заднюю крышку. На оборотной стороне фотографии не было никаких отметок или печатей, она была полностью белой, поэтому трудно было определить, была ли фотобумага новой или нет.

Он подошел к МФУ в книжном шкафу, открыл крышку сканера и положил фотографию изображением вниз на стекло, и как только кабель принтера был подключен к ноутбуку, на нем появилось окно с вопросом, не хочет ли он отсканировать документ.

Удивленный тем, как легко все прошло, он нажал на кнопку «Да», переименовал файл в «Молодой Эльвин в платье» и выбрал самое высокое разрешение. Через несколько минут на экране появилось изображение.

Это был первый раз, когда он делал анализ фотографии, и он уже представлял, как придется использовать «Фотошоп», прогонять изображение через множество различных фильтров и усилителей контраста, чтобы получить ответ. Но уже после нескольких простых команд, когда он увеличил масштаб, рассматривая голову Эльвина, он мог без проблем увидеть то, о чем подозревал последние несколько часов.

Изображение было отредактировано.

Несомненно, это голова Эльвина, но солнечный свет падал на его лицо слева, а не справа, как на остальных частях фотографии. Кроме того, было что-то с четкостью лица, что не соответствовало четкости платья, и из-за этого, в свою очередь, края вокруг волос и внизу на шее были отчетливо видны, несмотря на очевидные попытки их выровнять.

Эльвин был явно вставлен в фотографию, он был совершенно точно отсканирован с одной из двух фотографий, отсутствовавших в альбоме. На основной фотографии, вероятно, была изображена сестра Эльвина, когда она в своем белом платье помогала матери развешивать белье.

Другими словами, вся путаница со сменой пола Эльвина была придумана. Вероятно, чтобы служить сложным и шокирующим мотивом, который затмевал бы все остальное, так что никому и в голову бы не пришло, что это может быть убийство.

Он почувствовал, как участился пульс, в крови повысился уровень адреналина. Внезапно ему показалось, что он видит будущее, и все те последствия, которые будут иметь место, если действительно окажется, что Муландер, один из членов их команды, стоял за всем этим. Как хорошо Муландер умел ретушировать фотографии, он не знал, но, учитывая его технические навыки в целом, было бы неудивительно, если бы он овладел и этими тоже.

Виновным в убийстве, безусловно, мог быть кто угодно, начиная с какого-нибудь старого преступника, который получил по заслугам в результате деятельности Эльвина как криминалиста, и теперь хотел отомстить ему. Но если подозрения Эльвина окажутся верными и Муландер понял, что тот напал на его след, то у него был бы не только мотив. Он также обладал навыками для совершения настолько идеально спланированного убийства, что ни у кого, кроме самого Эльвина, не возникло никаких подозрений.

Однако у него самого не было никаких четких доказательств.

Но, как говаривала Стуббс, не имеет значения, насколько тщательно преступник заметал следы. Где-то всегда оставалась пыль, которая очень много значила для того, кто ищет ответы.

Может быть, она попала на какой-то концерт?

Это была первая мысль, пришедшая Лилье в голову, когда она отошла от компании, с которой проникла внутрь, и пошла дальше сама по себе. Будоражащая кровь композиция с последнего альбома «Carolus Rex» хэви-пауэр-метал группы «Sabaton» гремела, заполняя собой все пространство сарая, который напоминал концертную площадку с прожекторами в деревянных балках на потолке и приподнятой сценой в дальнем конце.

Это была одна из самых любимых групп Хампуса, и, хотя он прекрасно знал, что она об этом думает, он настаивал на том, чтобы постоянно включать эти песни и слушать их настолько громко, как будто хотел подвергнуть всю округу пыткам, как в Гуантанамо.

Она оценила количество людей примерно в сто пятьдесят человек. Среди них попадались члены некоторых преступных группировок байкеров, которые в данное время существовали на территории Сконе. Но это была явно не встреча байкерских клубов. Об этом свидетельствовали элегантные костюмы и длинные кожаные пальто, не говоря уже о повязках со свастикой на рукавах многих присутствовавших.

Ирен достала сотовый телефон и позвонила Утесу только для того, чтобы после нескольких гудков услышать его автоответчик, на который она надиктовала короткое сообщение о том, что находится внутри здания.

– Я хотел бы поприветствовать всех тех, кто собрался здесь сегодня, – раздался голос из динамиков вскоре после того, как музыка смолкла, и зрители направились к сцене, где за кафедрой стоял невысокий мужчина, одетый во что-то напоминающее коричневую скаутскую форму. – Рад, что нас сегодня собралось так много! Потому что, как вы, вероятно, заметили, люди начинают понимать, что объединенное сопротивление и насилие – это единственный путь вперед!

Несколько человек в зале стали аплодировать и засвистели.

Она слышала о таком. Секретные собрания нацистов, организованные шведской партией, национал-демократами или Скандинавским движением сопротивления «Гнездо-3», как они себя называли здесь, в Сконе. Часто они снимали помещение под чужим именем, например, актовый зал в какой-нибудь школе, или собирались, как сегодня вечером, в сарае, непонятно где.

Чтобы не привлекать внимания, она осторожно отошла к краю, где под покровом темноты могла взобраться на стул и заснять все происходящее на телефон.

– Это то, что мусульмане уже давно поняли, – продолжил мужчина на сцене. – Они давно объявили нам войну. И я могу гарантировать, что если мы ничего не предпримем, то скоро у нас будут и законы шариата, и обязанность носить паранджу. – Послышалось много выкриков. – И это так! Многие из нас были слишком голубоглазыми, и нет ничего плохого в том, чтобы быть голубоглазым, и вы знаете, что я имею в виду. Улюлюканье сменилось смехом. – Борьба должна начаться немедленно! Скоро будет слишком поздно!

Раздались аплодисменты и крики, и вскоре весь зал был заполнен поднятыми вверх правыми руками.

– Давайте поприветствуем сегодняшнего первого оратора аплодисментами! Человек, который никогда не отказывался от участия в любых дискуссиях! Кто, как никто другой, знает толк в нашей проблеме, и делает все для того, чтобы его голос был услышан, а наша политика нашла дорогу к людям! Единственный и неповторимый Зиверт Ландерц!

Под аплодисменты и одобрительные возгласы Ландерц вышел на сцену, пожал руку человеку в скаутском костюме и прошел, одетый в темную кожаную куртку, рубашку и галстук, к трибуне.

– Мне часто говорят, что нельзя равнять всех мусульман под одну гребенку, – начал он, как только толпа немного успокоилась. – Что настоящую проблему составляют только самые правоверные мусульмане и исламисты. Если вы спросите меня, это не что иное, как просто семантика, и в таком случае мы можем называть их настоящими именами. То есть «крысами», или, например, «тараканами»!», – Снова раздались смех и аплодисменты. – Во всяком случае их нельзя считать людьми! – Он покачал головой и улыбнулся, как будто это было самым очевидным. – Я не знаю, как вы, но сам я называю их паразитами! Крики и радостные возгласы усилились. – А что мы обычно делаем с паразитами? Вот именно! Мы их истребляем! – Он сделал вид, что распыляет пестициды в воздухе, и все стали аплодировать еще громче и поднимать правые руки. Тогда для усиления эффекта он надел на руку повязку со свастикой.

Лилья ничуть не удивилась. Ландерц был далеко не первым шведским демократом, вышедшим из нацистских кругов. И все же от всего происходящего ей стало дурно, захотелось подняться на сцену, вырвать из его рук микрофон и спросить, какого черта они здесь делают.

– С одной стороны, они на сто процентов обычные люди, как и все мы здесь, – продолжал Ландерц. – С другой – стопроцентные магометане, и прямо сейчас именно они едут сюда через наши границы! Паразиты, которые хотят насиловать наших женщин, гадить в наших церквях и высасывать и опустошать нашу землю, забирая все наши богатства. Только посмотрите на цифры, и вы увидите все черным по белому. Мы строим. Мы производим и создаем. А что же они делают? Да, они берут! Они забирают наши деньги. Наши рабочие места. Заполняют школы и университеты. Наши дома. У них хватает наглости занять даже наши места в передней части автобуса!

Зрители буквально посходили с ума от собственных криков, и Ландерцу в конце концов пришлось сделать им знак, чтобы они успокоились, прежде чем он смог продолжить.

– Но, конечно, не это мы слышим в новостях по телевизору или читаем в утренних газетах, что заставляет меня задаться вопросом, не пора ли и средства массовой информации называть по-настоящему – «лживой прессой». – Большинство зрителей засмеялись. – Во всяком случае, об «ужасном» пожаре в общежитии Квидинге мы могли прочитать именно там. Какая слезливая история. Я понятия не имею о том, кто стоял за всем этим, но кто бы это ни был, я думаю, они достойны аплодисментов! – Люди свистели и аплодировали, и, как по приказу, правые руки снова поднялись вверх. – Мы избавились от трех крыс! Три черных отвратительных таракана, которые больше не могут распространять свое потомство. Хорошо бы, если бы сгорели еще несколько бородатых детей прежде, чем все это закончится! – Еще больше аплодисментов.

Было бы неудивительно, если бы кто-то из виновников пожара находился в этом здании прямо сейчас. Но их слишком много, чтобы она одна могла обойти всех и взять у каждого показания.

Кроме того, она не могла попросить подкрепления, чтобы сарай окружили, так как встреча, какой бы отвратительной она ни была, сама по себе не была незаконной.

С другой стороны, все они приехали либо на машинах, либо на мотоциклах, и, хотя сами они могли не быть владельцами транспортных средств, зацепок должно было бы хватить.

Она прервала съемку, чтобы написать сообщение Утесу, в котором попросила его пройтись и сфотографировать все номерные знаки, когда стул под ее ногами внезапно исчез. Все произошло так быстро, что она упала на пол, не успев сгруппироваться. Телефон вылетел из руки и приземлился слишком далеко, чтобы она могла дотянуться до него.

– И что же мы тут делаем? – Мужчина в кожаной одежде и джинсовом жилете шагнул к ней, сел на корточки и наклонился так близко, что она могла видеть мельчайшие детали татуировки Терминатора, которая тянулась вверх по шее и по лицу.

– Это твой? – послышался другой голос, и рука без среднего пальца протянула ей сотовый телефон.

Она кивнула и увидела, как телефон полетел на землю и был растоптан грубым ботинком.

Теперь в помещении стало совсем тихо, если не считать стона, который вырвался у нее из груди, когда она вставала, пытаясь перебороть боль в бедре. Внутри у нее все бунтовало, а сердце билось с безумной силой.

Чтобы никто не видел, как она себя чувствует на самом деле, она напряглась, чтобы спокойно стряхнуть грязь с куртки одной рукой. И только когда закончила, повернулась лицом к человеку в скаутской форме, который теперь шагнул вперед вместе с вышибалой.

– Меня зовут Ирен Лилья, – начала она, стараясь смотреть в глаза всем троим. – Я работаю в полиции Хельсингборга и сейчас расследую убийство Мунифа Ганема. – Она сделала паузу и посмотрела на всех, кто стоял перед ней. – У нас есть подозреваемый, и я хочу узнать, знаком ли он кому-то из присутствующих. – Она расстегнула молнию куртки до половины и положила руку во внутренний карман.

Реакция последовала незамедлительно в виде трех стволов, нацеленных в ее сторону.

– Вы же не думаете всерьез, что я стану стрелять в вас, правда? – смогла она выговорить, удивляясь собственной смелости. Она добавила короткий смешок и подчеркнула его, покачав головой в то время, как вытащила фоторобот из внутреннего кармана.

Похоже, сработало. Пистолеты все еще были направлены на нее, но ни один из них не контролировал свой взгляд. Неуверенность будто проникла в их тела и сделала бесполезными грозные татуировки и накачанные мышцы. Это не то, на что они рассчитывали, и с оружием или без, но теперь она была у штурвала.

– Вот как он выглядит, – продолжила она, протягивая фотографию невысокому мужчине в скаутской одежде.

Но этот сукин сын смотрел вовсе не на фотографию, а на ее руку. Которая, черт подери, предательски дрожала.

В один момент она выпустила штурвал из рук и теперь могла только смотреть, как он разорвал изображение на кусочки и с улыбкой кинул их на пол.

– Ты хочешь знать, кто это? Ты действительно этого хочешь? – Он шагнул к ней. – Он самый настоящий герой. Он сделал то, что было необходимо для нашей страны. К сожалению, я не знаю, кто это, и поэтому не могу поблагодарить его лично. Однако могу проследить за тем, чтобы известие о его поступке, который, надеюсь, не будет последним, дошло до самого крысиного гнезда, откуда и явился этот «отстиранный» мальчик. Тогда, может быть, остальные еще немного подумают, прежде чем приезжать сюда. Кстати, парень еще должен быть благодарен. Не все могут так хорошо помыться перед смертью. – Он повернулся к человеку с татуировкой Терминатора. – Проводите нашу гостью до самого выхода.

Мужчина кивнул и повернулся к двум другим, которые схватили ее под руки и потащили к двери рядом со сценой.

До самого выхода.

Она хотела оказать сопротивление, но не могла ничего сделать, кроме как последовать за ними в комнату за сценой. Она хотела вырваться и в неразберихе вытащить оружие, наличие которого они забыли проверить.

До самого выхода.

Значит ли это то, о чем она думала?

Открылась еще одна дверь, и ее вывели на задний двор, где стояла машина.

Не просто до выхода, а до самого выхода.

Неужели они отвезут ее в лес и пустят пулю в лоб? Или запрут в багажнике, пока машина будет спрессовываться до размера небольшой коробки на ближайшей свалке? Она будет не первым полицейским, который внезапно исчез.

– Помогите! – услышала она собственный крик. – Утес, я здесь! На другой стороне!

Ответ пришел в виде кулака, который сильно ударил ее в лицо. Еще несколько сантиметров – и челюсть была бы вывихнута. Она потеряла сознание и не могла видеть, как ее погрузили в багажник и увезли куда-то.

Фабиан вытряхнул содержимое коричневого пакета для улик и положил связку на стол в подвале. В ней было семь ключей. Семь совершенно разных ключей, но все они, кроме одного, были оклеены цветной тканевой клейкой лентой. Два из них были синими, при этом на одном ключе стоял четырехзначный код, а на одном из двух других помеченных белым цветом ключей была чуть более длинная последовательность – с шестью цифрами. На втором была нарисована рыба. Три зеленых ключа выглядели совершенно по-разному и были помечены вопросительными знаками.

С помощью мобильного телефона он сфотографировал каждый из ключей. Он понятия не имел, что означают эти знаки, но к чему-то же они подходили, и он не собирался сдаваться, пока не получит возможность использовать каждый из них.

Осознание того, что фотография молодого Эльвина в платье была сфабрикована, заставило его всерьез заняться расследованием о Муландере. Весь вечер и почти половину ночи он провел в подвале, детально изучая и фотографируя содержимое запертого ящика стола Эльвина.

Некоторые календари он уже просмотрел. За немногим исключением почти каждый день недели был отмечен инициалами И. М., что означало «Ингвар Муландер», за которым следовали два разных времени. Одно – утром, когда он приходил в полицейский участок, второе – после полудня или вечером, когда он выходил из него.

Иногда там был даже нарисованный смайлик, который либо улыбался, либо был злым или имел прямую черточку вместо рта, а на некоторых была дополнительная информация, например, о том, что Муландер сменил номер телефона, о том, какое расследование он ведет, был ли он в отпуске или отличился каким-то странным комментарием во время совещания. На некоторых страницах была еще и третья запись о времени, по всей видимости, она показывала часы, когда Муландер возвращался домой, и это могло означать только одно – Эльвин иногда заходил так далеко, что следил за коллегой.