Пропавшие девушки

…Когда она наиболее тесно сочетается с красотой…

Итак, смерть красивой женщины, несомненно,

есть самый поэтический замысел, какой только существует в мире.

Эдгар Алан По

Серия «Психологический триллер»

Jessica Chiarella

THE LOST GIRLS

Перевод с английского М. Прокопьевой

Печатается с разрешения G.P. Putnam’s Sons, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC.

© Jessica Chiarella, 2021

© Перевод. М. Прокопьева, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

Глава 1

Мир полон пропавших девушек. Их великое множество. Это девушки, которые растворяются в ночи, которые вкалывают себе героин и исчезают с лица земли, которые влюбляются в других девушек, а потом, вернувшись домой, обнаруживают, что родители сменили замки. Девушки, которые убегают сами, девушки, которых похищают. Грешные девушки, чей интерес к противоположному полу сильнее любви к Иисусу. Девушки, которых запирают в подвалах и держат там, пока они не произведут на свет очередных девушек. Их общий вес мог бы пустить ко дну корабли целого флота. Мне все про них известно. Знать эти вещи – моя работа.

Запись льется из динамиков в переполненном зале театра в Мидтауне. Свет на время выключен, а над сценой парит логотип в виде радиомикрофона в стиле ретро, освещенный фиолетовыми неоновыми лучами. Словно распятие в церкви.

Одних девушек ищут. Иногда за дело берется полиция, иногда проводятся бдения при свечах, добровольцы открывают горячие линии, на местных новостях появляются убитые горем родители, умоляющие о помощи. Других никто даже не пытается разыскать. Если они вели себя неподобающим образом и имели подпорченную репутацию, родились в неподходящем месте или в неподходящей семье, им позволяют просто исчезнуть. Бывает и так, что никто даже не знает о том, что девушка пропала. Потому что до нее изначально никому не было дела. В этом смысле моей сестре повезло: ее любили. Ее искали. И не думаю, что когда-нибудь я перестану ее искать.

Я стою у барной стойки слева от зрителей и чувствую, как ко мне приближается мужчина. Мне даже не нужно смотреть в его сторону, я просто это чувствую, словно статическое электричество на волосках на руке. Подобное шестое чувство формируется у тех, чья жизнь похожа на мою. Такой у меня дар. По этому поводу друзья в колледже подшучивали надо мной, говорили, что я обладаю какими-то экстрасенсорными способностями. Конечно, это неправда. Просто я очень внимательна.

По моим подсчетам моя сестра была шестнадцатой пропавшей девушкой за всю столетнюю историю Сатклифф-Хайтс, штат Иллинойс, и одной из двух похищенных – хотя другой была шестилетняя девочка, которую отец увез в Висконсин в ходе судебного процесса об опеке в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Спустя два дня та девочка вернулась живой и здоровой, как только полиция объявила ее в розыск. Остальные в основном сбежали из дома сами. Девушки, работавшие на крупных фабриках в Чикаго в начале сороковых. Сообразительные подростки, которых в шестидесятые сманили на запад калифорнийскими обещаниями. С Мэгги все было совсем не так.

Он заказывает выпить, «Саузен Комфорт» с колой, и напиток липнет ко льду в бокале, будто сироп. Я и не глядя знаю, кто он. Если бы он заказал индийский светлый эль, то оказался бы одним из молодых продюсеров в твидовом пиджаке с энциклопедическим знанием аудиооборудования. Если виски – значит, бойкий журналист, занимающийся расследованиями. Наверняка его голос хорошо звучит на радио, и вещать ему удается чуть лучше, чем писать. Но «Саузен Комфорт» с колой? Да это инвестор, один из тех типов, которые финансируют продюсерские компании, потому что вычитали где-то, что подкасты начинают приносить немалую прибыль, а на то, чтобы заниматься техникой, им не хватает мозгов.

Мэгги пропала шестнадцатого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Она села в машину с каким-то мужчиной. Возможно, это был ее знакомый. Возможно, она чем-то привлекла его внимание, когда в тот день возвращалась домой. Этого мы не знаем. Не знаем даже, что это была за машина – то ли синий, то ли серый, то ли серебристый седан. В сумерках трудно было разглядеть, особенно восьмилетнему ребенку. Особенно испуганному. Я бросилась бежать, как только Мэгги отпустила мою руку. Она осталась на месте, а я помчалась домой. Я убежала, потому что она мне так велела. Это было последнее, что сказала мне сестра.

Звук стихает, зал взрывается аплодисментами, а на экране появляются слова: «“НЕИЗВЕСТНАЯ”, номинант в категории “Лучший многосерийный дебют”». Сверху курсивом тонкими золотистыми буквами написано: «Ежегодная церемония вручения наград АПА». Выглядело бы утонченно, если бы пол возле бара до сих пор не был липким после состоявшегося вчера в этом зале рок-концерта.

– Вот этот и победит, – говорит мужчина рядом со мной, потягивая напиток через крошечную соломинку.

На нем пиджак поверх футболки с V-образным вырезом. Волосы, подстриженные в стиле «фейд» и приглаженные дорогой помадой, слишком ярко блестят в отсветах софитов. Слегка выпирающий живот нависает над пряжкой пояса. Видимо, спортзалу не под силу одолеть все эти сахаросодержащие напитки.

– Откуда такая уверенность? – спрашиваю я, а его рука тем временем скользит по барной стойке и почти касается моего локтя. Кажется, он не собирается в ближайшее время возвращаться на место.

Чертово платье – вот в чем проблема. Это платье моей подруги и соавтора Андреа, она убедила меня надеть его, утверждая, что кто-то должен и дальше получать удовольствие от одежды, которую она носила до беременности. А я согласилась, даже не подумав о том, что и без каблуков на три дюйма выше ее, а сегодня я на каблуках. Платье короткое и как будто заявляет о каких-то намерениях, словно я героиня судебного сериала девяностых, пытающаяся сделать громкое заявление на тему моды и феминизма. Я решила как можно больше стоять во время этого нескончаемого мероприятия, а значит, мне приходится ошиваться около бара и заказывать напитки с невероятной даже для меня скоростью. При этом я, судя по всему, выгляжу так, будто весь вечер ждала, когда мужчина, у которого волосы на груди торчат сквозь футболку из натурального хлопка, начнет оказывать мне знаки внимания.

– Все любят истории о мертвых девушках, – говорит он. – Люди просто обожают подобную муть.

– Пропавших. О пропавших девушках, – уточняю я, и мой собеседник, слизывая капли коктейля между большим и указательным пальцами, издает на удивление высокий смешок.

– Да она точно мертва! Быть не может, чтобы выжила. – Он делает большой глоток. – Отстой… Шоу, которое продюсирует моя компания, намного лучше.

– Да ну? Это какое же? – без всякого выражения спрашиваю я, потягивая сухой мартини.

Вот она я, девушка в коротком платье, с коротко стриженными волосами, играю отведенную мне роль, как и все остальные. Ношу растушеванные тени. Пью терпкие напитки. Крутая и хитрая, как суперзвезда с картины Уорхола.

– «Шоу Чака Хоффмана», – отвечает он.

Слышала про такое. Чак Хоффман пытается подражать Бену Шапиро, но, скорее, попадает в одну категорию с Алексом Джонсом[1].

– Это награда за лучший дебют, – говорю я. – Уверена, ваше шоу в другой категории.

– Ну и ладно, – говорит он. – Оно все равно лучше. Никаких мертвых девушек.

– Может, вы, ребята, просто недостаточно стараетесь, – отвечаю я, и он снова начинает пьяно хихикать.

– Мило, – говорит он, как будто приятно удивлен моим остроумием. Кончиком пальца он, словно экспериментируя, проводит по моей руке. – А ты забавная.

На секунду позволяю себе вообразить, как разбиваю бокал о его переносицу. Интересно, что проще разбить – ножку бокала для мартини или мягкие ткани его лица? Впрочем, время неподходящее. На сцене к микрофону подходит женщина в платье с блестками. На темном экране у нее над головой появляются слова, и она зачитывает названия:

ЛУЧШИЙ МНОГОСЕРИЙНЫЙ ДЕБЮТ

«ТЕАТР АБСУРДА»

«ЧЕМПИОНЫ С МЕСТА СОБЫТИЙ»

«СОЛГИ МНЕ»

«НЕИЗВЕСТНАЯ»

– Тебя как зовут? – спрашивает мужчина.

– Марти, – честно отвечаю я, потому что не могу здесь назвать свой обычный псевдоним, а значит, делать нечего, приходится сказать правду.

По залу разносятся аплодисменты.

– Ну, что я говорил? – спрашивает он.

– Что? – переспрашиваю я.

Он указывает на сцену. На экране тем же самым золотистым шрифтом написано: «“НЕИЗВЕСТНАЯ”, победитель в категории “Лучший многосерийный дебют”».

– Так что мне будет за то, что я угадал?

Похоже, он собой чрезвычайно гордится. Вытаскиваю из бокала оливки и допиваю мартини. Оно обжигает горло. Чисто ради прикола опускаю шпажку с еще мокрыми оливками ему в стакан и слегка помешиваю.

– Какого хрена? – возмущается он, скривившись.

– Поздравляю, – отвечаю я и иду на сцену забрать награду.

Если честно, несмотря на то, что я сказала мистеру «Саузен Комфорт» с колой, все действительно началось с мертвой девушки. Неизвестную номер 4568 привезли в офис судмедэксперта округа Кук семнадцатого апреля две тысячи восемнадцатого года. Ее бросили на улице возле «Масонского медицинского центра» во время весенней грозы. Согласно отчету судмедэксперта, в венах у нее было полно героина и моноэтиленгликоля, более известного как антифриз. Ей было лет тридцать-тридцать пять. У нее были удалены миндалины и наблюдалась легкая анемия, скорее всего, из-за того, что она недавно родила. На правом бедре – большая татуировка в виде ящерицы. И у нее были светлые волосы.

Звонок застал меня за обедом с Андреа. Если бы детектив Ричардс еще работал в полиции Чикаго, он, наверное, сам бы со мной связался. Но когда пропала моя сестра, ему уже было за сорок, и в две тысячи семнадцатом он вышел на пенсию. Сменивший его на этом месте детектив – какой-то сопляк, только что получивший повышение после работы под прикрытием в отделе нравов, – видимо, не счел нужным набрать мой номер, хотя бы из вежливости. К счастью, каждые шесть месяцев в течение последних десяти лет я угощала секретаря в приемной судмедэксперта завтраком, так что когда у нее на столе оказалось это дело, она вспомнила Мэгги и связалась со мной.

Все-таки многие детали совпадали. Возраст, волосы, удаленные миндалины. Секретарь даже не знала, что любимой плюшевой игрушкой Мэгги была синяя игуана, которую отец купил ей в зоопарке Линкольн-парка, когда ей было семь лет. Остальных особенностей с лихвой хватило, чтобы предположить, что неизвестной могла быть Мэгги.

Идея записать все случившееся принадлежала Андреа. Мы с ней раньше работали вместе, она брала у меня интервью для серии подкаста в жанре true crime, который продюсировала несколько лет. Да и дружим мы с колледжа, где она изучала журналистику, а я сначала увлекалась криминологией, потом социологией и, наконец, перешла на отделение английской литературы. Когда у меня зазвонил телефон, мы сидели во французском бистро в Лейквью, поскольку Андреа утверждала, что во время первого триместра беременности ее не тошнит только от круассанов с кучей неподсоленного масла. Должно быть, она почувствовала, что речь идет о Мэгги, когда я встала из-за стола, чтобы ответить на звонок. Должно быть, она все поняла по тому, как я стояла на солнце у входа в бистро, прислонившись к побеленной кирпичной стене. Может, я выглядела шокированной. Может, я ухватилась рукой за дверь, опасаясь потерять равновесие; может, на стекле остался белый след в форме полумесяца из отпечатков пальцев. Ничего про тот момент не помню. И все же Андреа наверняка все поняла, потому что когда я вернулась, она уже включила диктофон и положила его на стол между нами.

– Что случилось? – спросила она и подняла руку с серебряным кольцом на пальце, чтобы не дать мне поспешно ответить. Журналистка до мозга костей. – Чтоб ты знала, я записываю.

– Ага, – ответила я, чувствуя, как от лица отливает кровь, а в пальцах ощущается нервное покалывание. Как будто я спала в неудобной позе и только что проснулась. – Ну, видимо, в морге появилась неизвестная.

Я взяла вилку и воткнула ее в несколько тонущих в заправке листиков салата, прежде чем поняла, что никак не смогу поднести их ко рту, прожевать или проглотить. Андреа так поджала губы, что не стало видно ее темной помады.

– Там думают, это Мэгги? – наконец спросила она, переходя прямо к делу.

Это напомнило мне о том, почему мы дружим. Она знала, что я буду огрызаться, если начать со мной сюсюкать. Я всегда злюсь, стоит мне почувствовать, что меня жалеют.

Я перечислила приметы неизвестной. Андреа достаточно хорошо изучила дело Мэгги, чтобы все понять и сделать собственные выводы.

– Значит, в ее деле появилось что-то новое впервые за… сколько? – спросила Андреа.

– Лет за восемь, – ответила я, вспоминая прошлый случай, прошлую «девушку, которая могла бы быть Мэгги». Раньше, когда моя сестра только пропала, такое случалось чаще. Но по прошествии двадцати лет ее уже никто не искал. Никто не знал, что нужно искать. – У нее на бедре татуировка. По словам помощника коронера, синяя ящерица.

Помню, как Андреа быстро поднесла руки к лицу, коснувшись мизинцами рта, а остальные пальцы растопырив на щеках. Она глядела на меня поверх кончиков пальцев, на лбу у нее проступили морщины.

Я знала, о чем она думает. Что у меня тоже есть татуировка синей игуаны – на ребрах справа в дань памяти пропавшей сестры. Что вселенная, разумеется, не могла подстроить столь потрясающее совпадение. Что это наверняка она. Наконец-то, моя сестра.

На следующей неделе мы записали шесть серий нашего будущего подкаста, начиная с нечеткой записи нашего разговора в бистро. Сначала мы собирались предложить их в качестве продолжения той старой серии о деле Мэгги, которую мы записали раньше, но потом, когда оказалось, что многочасового материала хватит больше чем на одну серию, решили выпустить его сами. Мы перебрали все подробности дела моей сестры и выяснили все, что могли, из отчета о вскрытии неизвестной. Я часами торчала на форумах true crime в Сети, обсуждая детали дела и получая советы от других помешанных сыщиков-любителей, полицейских в отставке и скучающих студентов, пытавшихся расследовать нераскрытые преступления. Андреа разыскала санитара из больницы, обнаружившего труп, и забросала его вопросами, пока он обедал в небольшой пекарне напротив «Масонского медицинского центра». И я говорила, просто говорила, часами, без перерыва. Выдвигала предположения о том, почему Мэгги исчезла так надолго. Что значит, если неизвестная действительно моя сестра. И что значит, если это не так.

После того как подкаст вышел, многие из оставивших отзыв говорили, что именно в этих беседах его изюминка. Слушателям нравилось, что это не только история моей сестры, но и моя собственная, искреннее изображение детской травмы, подробный анализ чувства вины выжившего человека. Я говорила о смерти отца, о разбитых отношениях с матерью, о кошмарах, которые не покидали меня. О том, что с тех пор, как я позволяла себе надеяться найти разгадку исчезновения сестры, прошли годы, потому что надежда может обернуться кошмаром, превратиться в свинцовый груз и утащить человека на дно, если он это допустит. Слушая подкаст после того, как Андреа смонтировала наши разговоры в логичное повествование, я даже не всегда помнила, как говорила что-то из этого. Не могла представить, что захочу выразить словами все то, что бушевало внутри меня. В собственном голосе я слышала, как отчаянно хочу найти ответ. Я цеплялась за все. Значит, я все еще тонула.

Разумеется, я рассказала им далеко не все. Есть вещи, которые я так и не смогла заставить себя признать – о том, что происходит, когда твоя сестра садится в машину с незнакомцем и больше ее никто никогда не видит. Когда пропала сестра, я была совсем ребенком, поэтому еще долго убеждала себя, что, может быть, где-то там, в большом мире, она живет своей жизнью. Вместо того чтобы представлять себе все, что могло с ней случиться, как это делали другие, я рисовала в своем воображении возможные варианты ее жизни. В восемь лет я думала, что она, наверное, сбежала в Голливуд и стала кинозвездой. Я ездила на велике в наш крошечный городской видеомагазин и искала на обложках видеокассет лицо сестры. Или, к примеру, ее похитили пришельцы. А может, у нее амнезия, или она скрывается по программе защиты свидетелей, или же у нее тайный роман, нехороший бойфренд. Возлюбленный-вампир. Религиозная секта. Сова, бросающая нам в камин приглашения в какое-нибудь волшебное место. Я перебирала все возможные причины, по которым девушка может исчезнуть, не попрощавшись с сестрой. Не передать весточку родным. Не попытаться дать им знать, что где-то там, в другом месте, с ней все в порядке.

Вслух я бы ни за что не призналась, что двадцать лет спустя все еще позволяю себе верить в нечто подобное. Оберегаю себя от более мрачных вероятностей, строю нормальную жизнь в пустоте между мыслями о Мэгги. Именно это позволило мне окончить школу, поступить в колледж, выйти замуж. Жить обычной жизнью, притворяясь, что не дергаю постоянно за крюк у себя в груди, привязывающий меня навечно к тому моменту моей жизни, когда мне было восемь.

Существовала также и более мрачная правда. Если бы неизвестная номер четыре-пять-шесть-восемь оказалась моей сестрой, всем этим мечтам пришел бы конец. Это оборвало бы все жизни, которые я годами сочиняла для нее. Она бы действительно исчезла, так же, как давно уже исчезла для многих других людей.

Конечно, той неизвестной была не Мэгги. Это доказал анализ ДНК. Поскольку во время розысков преобладала версия, что Мэгги сама сбежала из дома, полиция не стала брать образцы ДНК у членов нашей семьи. Так что ДНК неизвестной сравнивали с мазком, который взяли у меня. Хотели установить родство. На то, чтобы получить результаты, ушло три дня, и мы записали финальную серию сезона, когда детектив Кайл Олсен, новичок, взявшийся за дело моей сестры, позвонил мне, чтобы сообщить результаты. Я так и не смогла послушать ту финальную серию, хотя прошло уже несколько месяцев, хотя подкаст стал одним из самых популярных за год. Даже несмотря на то, что надежда едва не уничтожила меня.

Не хочу слышать нотку облегчения, проскользнувшую в тот момент у меня в голосе. Часть меня совершенно очевидно благодарна за то, что тайна моей сестры до сих пор не раскрыта. Не хочу слышать то, что, вероятно, слышат другие: благодарность женщины, которой все еще позволено надеяться, что ее пропавшая сестра жива. Ведь, если честно, я больше не надеюсь, что она жива. Не думаю, что когда-либо снова увижу ее. Облегчение теплится лишь в той части меня, которая предпочитает представлять, как она живет где-то отдельно от меня, чтобы я все еще имела право ненавидеть ее за это.

Сейчас рано – только что пробило шесть утра, а я, до конца так и не протрезвев, еду в аэропорт. Вчера после церемонии вручения наград меня зачем-то понесло на вечеринку в баре отеля, а потом еще на одну – в баре неподалеку. Время поджимало, и я успела только заскочить в отель, снять мятое, пропахшее пролитой водкой платье Андреа и заказать такси в аэропорт.

Тяжелую награду беру на борт в ручной клади. Она заостренная, стеклянная, с гравировкой. Выглядит так, будто при определенных обстоятельствах ее можно использовать как холодное оружие. Ну, скажем, когда героиня фильма ужасов, красивая и стройная, вся в крови, во время финальной погони пронзает ею убийцу. Даже странно, как это мне разрешили пронести ее в салон самолета.

Конечно, у меня в квартире нет для нее места. Там недостаточно места даже для полок, чтобы расставить книги. Не то что моя прежняя квартира, где было три спальни, встроенные полки и винтажные витражи в чикагском стиле над дверью черного хода. Думаю, награда займет достойное место в офисе Лэйн – главы нашей продюсерской компании. Андреа дома она точно не нужна, ведь совсем скоро ее малышка начнет везде ползать.

Большую часть полета я сплю, несмотря на то что мужчина в соседнем кресле на полной громкости смотрит в ноутбуке фильм про супергероев и я даже слышу звуки каждого взрыва, вырывающиеся из его наушников. Как только мы приземляемся в Чикаго, вывожу телефон из авиарежима, и на экране выскакивает уведомление о голосовом сообщении. Эрик. Наверняка что-то о моей победе. Стоило мне сойти со сцены, как Лэйн, Андреа и все остальные члены нашей команды кинулись мне звонить, но Эрик всегда ложится рано, даже по выходным. Он из тех, кто спит в одежде для бега и встает на рассвете. А еще ему прекрасно удается образ сочувствующего бывшего. Он по-прежнему поддерживает меня, по-прежнему желает мне самого лучшего. Несмотря на все, что я сделала.

Я страшно устала, меня сильно мутит, поэтому вместо того, чтобы сесть на поезд Синей линии из аэропорта О’Хэр, беру такси. Считаю, что моя победа заработала мне как минимум еще одну поездку за счет продюсерской компании. В конце концов, это ведь история моей сестры принесла им известность.

Моя крошечная однокомнатная квартирка расположена в квартале Аптаун над хэдшопом[2] и напротив одного из лучших в городе вьетнамских ресторанов. Именно в такое место переезжаешь, когда уходишь от мужа, не взяв с собой ничего, кроме степени бакалавра английской литературы и обширного послужного списка в различных барах. Конечно, Эрик предлагал дать мне больше, потому что он исключительно порядочный человек. Но я не сочла возможным взять у него деньги, когда уходила, ведь за те пять лет, что мы прожили вместе, серьезная работа была только у него. С тех пор как мы расстались, я в основном работаю барменом в готическом клубе в Эвондейле по ночам, а днем продвигаю подкаст. «Лучший дебютный подкаст две тысячи восемнадцатого года», – думаю я, отпирая дверь в квартиру и забрасывая сумку – с наградой и прочими вещами – на диван из магазина подержанной мебели.

По правде говоря, квартира не так уж плоха. Просто никому пока не пришло в голову начать перестраивать старые здания в этом районе, представляя их «винтажными». Поэтому краска на стенах выглядит пожелтевшей и шероховатой, поскольку каждый из жильцов за прошедшие сто лет добавлял новый слой, а истоптанные деревянные полы, испещренные царапинами – следами неоднократной перестановки мебели, местами обесцветились из-за дождливых весен и периодически протекающих труб. Окна такие тяжелые, что я с трудом их поднимаю, а чтобы они не закрылись, приходится подставлять под раму чурбан. Батареи всю зиму трещали, шипели и грохотали, а теперь, летом, жарко и влажно. Но все это кажется мне более искренним, чем гранитные столешницы и элитный холодильник «Саб-Зиро» в старой квартире. А может быть, это я стала более искренней, чем была в безукоризненно отделанной трехкомнатной квартире, где жила с мужем. В этом заключается трагедия. Она заставляет тебя прекратить лгать по привычке.

В кармане вибрирует телефон. Иду в кухню, наклоняюсь над раковиной и пью воду прямо из-под крана, и к черту всякие там фильтры. Из-за похмелья и перелета чувствую себя выжатой, от обезвоживания болит все тело. Голова словно песком набита, и малейшее движение вызывает острую боль, курсирующую по всему черепу. Телефон выдает два уведомления, и, бросив взгляд на экран, вижу голосовое сообщение с неизвестного номера и смс от Андреа: Еду. Мелкая со мной.

Прохожу по комнате, падаю на диван вместе с сумкой и кладу на нее ноги. Близость к квартире Андреа – одно из несомненных преимуществ этого жилья. Она живет неподалеку в Андерсонвилле вместе со своей супругой Триш, дизайнером по интерьеру, которой моя квартира безумно понравилась, несмотря на то, что у меня нет денег на ремонт.

– У этого места огромный потенциал, – сказала она, когда в первый раз зашла в гости. В помещении тогда еще пахло краской и гипсокартоном. – Любой дизайнер может превратить свежеотреставрированный дом в прекрасное жилье при наличии бюджета в двадцать тысяч долларов. А это настоящий вызов, – добавила она.

У нее загорелись глаза. Она уже представляла, во что может превратиться эта квартира после того, как она с ней закончит.

Так что последние полгода Триш рыскала по распродажам и магазинам подержанной мебели, собирая очаровательную, пусть и весьма эклектичную, коллекцию мебели. Поначалу это напоминало заговор, целью которого было вытащить меня из дома по выходным, чтобы отвлечь от неудачного брака, но и после того, как подкаст набрал популярность, Триш раза два-три в месяц посылает мне фотографии обнаруженных ею в городе вещиц. Светло-зеленое бюро с выдвижной крышкой, которому «легко подобрать новую отделку», или сервант, который никак не поднять по узкой лестнице моего здания. Хоть я и ценю ее помощь, мне все же интересно: неужели она рассчитывает, что я задержусь в этой дешевой, разваливающейся на части съемной квартире дольше, чем хотелось бы?