К тому же это был Лёха – одноклассник Никиты и Тифона, который звездил в соцсетях, имел репутацию бабника и жил в соседнем районе. Его легко мог кто-нибудь опознать, и тогда хватило бы разговоров до конца учебного года.
– Ты обалдел? – закричала я в трубку, как только услышала его голос. – У меня контрольная!
– А у меня форс-мажор, – бойко парировал он. – Пожалуйста, скажи «да», и я от тебя отстану.
– Ладно. Хорошо. Только не пиши больше и не вздумай притащиться сюда.
– Без проблем, – весело откликнулся Лёха. – Удачи на контрольной!
Лёхина мама работала бухгалтером в компании, занимающейся организацией праздников и развлечений. Дела у них шли не особо хорошо. Сокращали расходы на аренду, зарплаты и сотрудников. Однако к Новому году их руководство пыталось воспользоваться горячим сезоном, чтобы подзаработать с минимальными вложениями.
Это рассказал нам сам Лёха, завалившись неделю назад к Артёму. Шел он прямиком к Костику, а застал на кухне всех нас.
Мы пили чай с эклерами и впятером играли в имаджинариум.
Посиделки получились спонтанные, эклеры тоже. Срок годности у пирожных закончился еще вчера, и Макс потребовал либо немедленно их съесть, либо выкинуть.
С одной коробкой расправились легко, но дальше дело застопорилось.
Ветер завывал в окнах, собака Лана, довольно крупный метис овчарки, попрошайничала возле стола, все смеялись над ней и забавными ассоциативными фантазиями друг друга.
Лёха ввалился продрогший и красный от первого мороза, а увидев четыре раскрытые коробки с разноцветными эклерами, чуть не задохнулся от возмущения:
– Не, ну ни фига у вас пир! На улице дубак дикий, а вы тут кайфуете, – схватил эклер и запихнул его в рот почти целиком.
Какое-то время все – Артём с Витой на коленках, Макс и мы с Костиком – молча наблюдали, как Лёха жует.
– Да потому, что я голодный! – пробубнил Лёха и, плюхнувшись на табуретку, взял второй эклер. – Вообще-то, я к Амелину шел, но вы можете остаться.
Лёха всегда был немного наглым, но за хорошее чувство юмора ему прощалось почти все.
Быстренько поведав нам о трудностях своей мамы и ее работодателей, он немедленно перешел к делу:
– Короче, нужно по выходным для детей новогодние утренники проводить. В торговых центрах, на ярмарках, ну или куда вызовут. Ничего сложного: сценку разыграть, хороводы поводить, песенку спеть. И потом с ними там немного потусить: чисто покривляться и пофоткаться. За четыре часа на нос три косаря. Что скажешь? – Лёха развернулся к Костику: – Ты попляшешь, я спою что-нибудь. Зря меня мама в музыкалку отдавала, что ли?
Артём издевательски хохотнул.
– Ой, да ладно. – Подколы Лёху никогда не смущали. – Мне из своих пацанов позвать некого. Кому я такое предложу? Никитосу? Ярову?
Лёха весело похлопал Амелина по спине:
– Ну, давай решайся. Больно не будет. Просто стишки свои про зиму почитаешь, и все.
– Стишки? Про зиму? – Костик поднял на него темный взгляд и низким замогильным голосом продекламировал:
Заковывая холодом природу,Зима идет и руки тянет в воду.Река дрожит и, чуя смертный час,Уже открыть не может томных глаз,И все ее беспомощное телоВдруг страшно вытянулось и оцепенелоИ, еле двигая свинцовою волной,Теперь лежит и бьется головой.Вита испуганно распахнула глаза, Артём, давясь от смеха, уткнулся ей в плечо. Макс прикрыл лицо ладонью.
Лёха замер с третьим эклером в руке.
Я наблюдал, как речка умирала, —Заунывно продолжил Костик.
Не день, не два, но только в этот миг,Когда она от боли застонала,В ее сознанье, кажется, проник…[1]– Хватит. – Я пихнула его в бок.
Он вздрогнул и заморгал, словно просыпаясь ото сна:
– Ну, какой из меня Дед Мороз?
– Ладно. – Стих Лёху немного отрезвил. – Тогда будешь как обычно – зайкой. И можно без стихов, только танцы. Тебе что, деньги не нужны?
– Нужны, – признал Амелин.
– Вот и отлично, – обрадовался Лёха. – А Тоня будет белочкой.
– Никаких белок! – отрезала я.
– Может, ты? – Лёха вопросительно посмотрел на Макса.
– Что? Белкой? – Макс неодобрительно покачал головой. – Лёх, ты в своем уме?
– Ну а что? – Лёха шумно отхлебнул чай из моей чашки. – Ты вроде прыгучий.
Макс обиженно фыркнул.
– Максим у нас котик, – рассмеялась Вита.
– Тогда ты. – Лёха тут же перевел взгляд на нее.
Артём крепко прижал Виту к себе:
– У нас все выходные заняты.
– Если нужно, я могу, – неожиданно согласилась она. – И стихи могу выучить. Я их быстро запоминаю.
– Ты чего? – Артём нахмурился. – Серьезно собираешься этими глупостями заниматься? Тебе деньги нужны?
– Вовсе нет. Это же очень приятно. Как будто совершаешь маленькое чудо. Ребенок смотрит на всех этих зайчиков и белочек и верит в них как в настоящих. Я, во всяком случае, когда в садик ходила, верила.
– Да ты и сейчас веришь во все подряд. – Артём прервал ее речь поцелуем, и они стали целоваться так, что Лёха передумал брать четвертый эклер и поднялся:
– Тогда решено. Всем пришлю явки, пароли и сценарий.
– Сценарий? – удивился Амелин. – Речь вроде шла о танцах.
– А, – Лёха небрежно отмахнулся. – Я его сам еще не видел. Мать просила срочно четверых найти, вот я и ищу. Остался один. У вас на примете случайно больше никого нет?
Я сразу же вспомнила о Егоре Петрове, с которым мы подружились только в прошлом году, хотя и проучились вместе в одной школе десять лет. Он был старше меня на год и увлекался видеосъемкой, а летом даже поступил во ВГИК на режиссерский.
В том, что Петров согласится участвовать в представлении, я не сомневалась. Его творческая натура всегда тянулась к любым формам искусства, особенно если затея обещала быть веселой. Так что, сосватав его Лёхе, я и думать забыла про эти елки.
Домой шли вместе с Настей. Я злая из-за контрольной и Лёхиной просьбы, а Настя со слезами на глазах, всю дорогу ожидая, что я начну расспрашивать, что случилось, но я не спрашивала.
Наконец она не выдержала:
– Он меня не любит.
– Опять не тот смайлик прислал?
– Нет. Теперь точно.
– Не написал «доброе утро»?
– Ему нравится другая девушка. Зоя. Помнишь?
– Та самая Зоя?
– Да. Рыжая.
Пока Настя не сказала про Зою, я была уверена, что она все сочиняет, но, вспомнив рыжих сестер, смягчилась. Зоя мне не нравилась. Точнее, сама по себе она вроде была ничего, но то, как с ней все носились, раздражало.
Когда мы жили в Капищено, отовсюду только и слышалось: «Зоя то», «Зоя се»… Почему-то всегда было очень важно, чтобы все, что ни делалось, понравилось Зое.
Лёха, Тифон, Никита со своим сводным братом Ваней, Макс, лучший друг Артёма, и даже Петров с Герасимовым втянулись в этот дурацкий флешмоб под названием «Что скажет Зоя?».
Прежде чем взять что-либо из холодильника, я, видите ли, должна была «проинформировать Зою». Хотя большинство продуктов покупали Макс с Артёмом, а на остальное скидывались все вместе.
Зоя наставила повсюду вазы с цветами, чтобы они якобы перебивали вонь краски, но смесь этих запахов вызывала еще большую тошноту.
Я относилась к Капищено как к чему-то своему, родному, потому что однажды умерла в нем и родилась заново, а Зоя вела себя там как хозяйка: переставляла мебель, перевешивала картины и входила в комнаты без стука.
Зоя была девушкой Тифона, однако по каким-то неясным разговорам складывалось ощущение, что до его приезда в Капищено она неплохо проводила время с Максом. И что вроде бы существовало даже видео, где они спят в одной постели.
Все, правда, в один голос уверяли, что оно постановочное, но, как по мне, лучше бы уж Зоя встречалась с Максом. Потому что Тифону она никак не подходила. Он был серьезный, решительный и смелый, а Зоя только и умела, что смеяться и трясти рыжей гривой.
Амелин считал, что я тайно влюблена в Тифона и ревную.
– И он, он… Он выбрал ее. Представляешь?
В завершение своего рассказа Настя всхлипнула и разрыдалась.
В том, что дело закончится слезами, я не сомневалась.
– Серьезно? – Я не могла поверить своим ушам. – И ты не разбила ему эту тарелку о голову?
– Нет, конечно. – Настя трагично вздохнула. – Это же его выбор.
– Вот козел! – искренне возмутилась я.
– Нет, знаешь, он писал потом… Объяснял. Просил не обижаться. Сказал, что сделал это потому, что я не ем сладкое, но я никак не могу избавиться от чувства, что это неправильно.
– Ну и пошли его на фиг.
– Ты что? Как я могу?
– Берешь и посылаешь. Делов-то.
– У тебя всегда «чуть что – сразу посылаешь», а я не такая, я не умею. И не хочу.
– Тогда не жалуйся. Небось еще и сказала, что прощаешь.
– Нет. Я сказала, что для меня это не имеет значения.
– В таком случае не знаю, чем тебе помочь.
Настя снова заплакала, только теперь в голос. Шла и ревела крокодиловыми слезами как маленькая.
– Я уродка, и меня никто не любит.
– Ты красивая, и тебя все любят. – Я остановилась, вытерла ей лицо ладонями и крепко обняла.
– Кто «все»?
– Герасимов тебя любит, и я люблю. И Егор, кажется, любит… И Валера твой. Он еще тебе пишет?
– Пишет. Но вы не считаетесь. Я хочу, чтобы меня Никита люби-и-ил.
– Он тоже тебя любит.
– Не-е-ет!
– Идем ко мне. – Я обхватила ее за плечи. – Подумаем, что делать.
А пока шли через дворы и забежали в «Пятерку» купить колу, я уже придумала.
– Поверь, для тебя это реальная возможность заявить о себе. Лёха обязательно выложит кучу фоток. О тебе узнает столько людей. И все начнут писать, какая ты красивая. И Никита это обязательно увидит. Уверена, ему будет о чем поразмышлять. Считай, что это твой звездный час. Я поеду с вами, возьму у Петрова камеру и наделаю таких фоток, что твой Никита в осадок выпадет. И его рыжая Зоя тоже.
– Почему его? – испугалась Настя.
– Так просто, к слову пришлось.
– А ты чего не хочешь?
– Ну какая из меня Снегурочка? Я же не умею никого развлекать, тем более детей. Да еще и с красными волосами… Сама посуди. А у тебя они очень подходят. Заплетешь их в косу – красота будет неописуемая!
Почему-то слова насчет волос показались Насте наиболее убедительными, и она немедленно согласилась.
Никаких зайчиков и белочек в сценарии не было. Зато там были Дед Мороз, Снегурочка, Олень и Лихо из Темного леса, укравшее волшебные елочные игрушки.
Сюжет сказки новизной не отличался. Снегурочка с Оленем отправляются в Темный лес, где Лихо в обмен на игрушки требует от детей выполнять разные задания: читать стишки, петь песенки, танцевать. А потом признается, что украло игрушки, потому что встречать Новый год в одиночестве очень грустно. Снегурочка приглашает Лихо к ним на праздник, и все радостно водят хороводы, после чего зовут Деда Мороза, который раздает детям подарки.
Роли Лёха распределил сам. Себя он назначил Дедом Морозом, а Оленя и Лихо спихнул на Петрова с Амелиным. Олень должен был подначивать детей выполнять задания, а Лихо дразнить и смешить одновременно.
С Амелиным Лёха не прогадал. Настя сделала ему начес и нанесла тени так, чтобы вокруг глаз получились темные круги, а когда он натянул бесформенное реквизитное тряпье, то окончательно превратился в настоящую лесную нечисть.
Рога Оленя и объемное коричневое кигуруми Петрову тоже вполне подошли, хотя в нем Егор больше напоминал суетливого детеныша оленя, нежели взрослое благородное животное.
А вот Дед Мороз из Лёхи вышел никакущий. Слишком активный, с яркими молодыми глазами, чересчур много ржущий и постоянно жующий жвачку. Даже пожелтевшая и воняющая табаком борода его не спасала, оставалось надеяться только, что дети маленькие и ничего из этого не заметят.
Костюмы были не бог весть какие, и красный бархатный халат Деда Мороза не особо отличался от драной рубахи Лихо. Кроме того, в рюкзаках все ужасно помялось, а один рог Оленя перекрутился и странным образом торчал в сторону.
Зато Настя выглядела идеально. Худенькая, стройная, с аккуратной белой косичкой, длинными черными ресницами, в голубом, расшитом белым бисером и почти немятом сарафане.
Выступать предстояло на свободной площадке между Детским центром и фуд-кортом, где вместо нормальной елки стоял огромный картонный принт с ее изображением.
Поначалу детей было немного. Человек семь-восемь – те, кто пришел заранее и ждал начала представления. Остальные стали подтягиваться по ходу. Кто-то услышал крутившееся в динамиках жизнерадостное объявление о новогодней сказке, а кто-то просто шел мимо с родителями и захотел посмотреть. Потом появились и такие, кого притащили насильно. Этих я понимала лучше всего. Когда-то и меня так таскали. Вспомнив об этом, я вдруг поняла, что впервые пришла на елку охотно и без волнения.
Хотя на самом деле волноваться стоило, но это уже выяснилось потом.
Из динамиков за принтом заиграла «В лесу родилась елочка», и, мелко семеня, в центр условной сцены выплыла Настя. Подняла с пола маленькую красную коробку и стала делать вид, что наряжает елку. Доставала из нее один из трех золотистых шариков и будто вешала его, а на самом деле снова клала в коробку.
Вооружившись камерой Петрова, я усиленно принялась фотографировать. Кадров сразу вышло штук двадцать. Музыка продолжала играть, а Настя все наряжала и наряжала. Дети затаили дыхание, но ничего больше не происходило. Я прекрасно помнила, что по сценарию она должна поздороваться с залом, рассказать о том, что до прихода Деда Мороза ей нужно успеть нарядить елку волшебными игрушками, а потом отвернуться, чтобы Лихо, подкравшись с другой стороны, могло своровать игрушки.
Но Настя, не в силах произнести ни слова, молча зависла возле елки. Зрители ждали, послышались нетерпеливые детские голоса.
К счастью, в отличие от Деда Мороза, который еще без халата и бороды увлеченно болтал с девчонкой, продающей мороженое, Зло не дремало.
Комично растопырив скрюченные пальцы, Лихо подкралось к Снегурочке сзади и наставило рожки. Дети захихикали.
Настя огляделась, однако по-прежнему не проронила ни звука.
– Волшебные игрушки! – Лихо подняло коробку и победно потрясло ею над головой: – Если я их украду, Новый год никогда не наступит.
Настя растерянно захлопала глазами.
Дети дружно заголосили, пытаясь предупредить ее об опасности. Амелин показал им язык и исчез. С другой стороны выскочил Олень и, чересчур нервно проорав: «Бежим в Темный лес!» – потащил Настю за собой.
Даже утренники пятых классов смотрелись убедительнее. Однако дальше дело пошло веселее.
И хотя Настя на протяжении всего выступления продолжала молчать как партизан, а Петров нес невообразимую отсебятину, Амелин принял весь удар на себя и раскрылся с совершенно неожиданной стороны: очень смешно гримасничал, пританцовывал и все-таки сумел прочесть пару вполне безобидных стишков. Малышня пребывала в восторге, и после финального аккорда с Дедом Морозом они облепили Амелина как мухи. Висели на руках, дергали за рубаху, задирали и обнимали одновременно, а очередь фотографироваться с ним тянулась еще полчаса, тогда как востребованность Деда Мороза и Снегурочки закончилась минут за десять. Отчего я испытала необыкновенную симпатию и благодарность к этим детям. За то, что они смогли увидеть и почувствовать то же, что и я. Что полюбили его таким, какой он был на самом деле.
После этого выступления все ребята отправились по своим делам, а мы с Амелиным никак не могли разойтись, застряв возле моего подъезда. Дома у него как тигр в клетке метался взбешенный Артём, а у меня были родители.
Шел снег, и уже темнело, но, если крепко прижиматься друг к другу, становилось тепло и хорошо. Чувствовалось приближение Нового года.
Белки больших черных глаз Амелина блестели в ореоле темных нарисованных кругов. От него пахло гримом и теплом. Несколько прядок волос заледенели, а дыхание, наоборот, было горячим, и легкие облачка пара, вылетающие изо рта, то и дело притягивали взгляд. Я невольно ловила их губами, и мы целовались.
Раньше я терпеть не могла зиму с ее промозглой городской серостью, солевыми лужами, вечно затянутым свинцовым небом, а теперь странным образом все изменилось.
– Что бы ты сделал, если бы меня, как Виту, посадили под домашний арест?
– Пришел бы к тебе через зеркало.
– Как это?
– Через зеркальный лабиринт отражений. Не знаешь, что ли? Вошел в зеркало у нас в квартире, а вышел в твоей комнате. А потом, если бы ты захотела, увел тебя с собой.
– Ну вот чего ты сразу начинаешь?
– Честно? – Он лукаво посмотрел из-под заледеневшей челки. – Я бы ничего не делал.
– Так я и знала! Ты бы с мазохистским упоением слушал грустную музыку, учил новые стихи и страдал.
– Не страдал, а работал бы над эмоциональным фоном.
– Значит, грош цена твоим словам, Амелин, про «долго и счастливо».
– Это были твои слова.
– Но ты же тогда согласился.
– Я и сейчас согласен.
– Тогда почему не стал бы ничего делать?
– Потому что ты сбежала бы сама и заявилась ко мне с претензией, что не можешь столько ждать.
– Ну, вообще-то, да!
– У терпения есть много плюсов.
– Думаешь, я за тобой бегаю?
– Ну а кто приехал ко мне в деревню и насильно там поселился? Кто гнался за мной из «Хризолита»? – Его улыбка светилась. – Конечно, ты за мной бегаешь. Другого и быть не может.
Я отпрянула назад, но он удержал, а затем, быстро распахнув пальто, застегнул его с нами обоими внутри.
– Слушай, Амелин, с каких пор ты стал такой наглый?
Чтобы видеть его лицо, пришлось запрокинуть голову, и на ресницы тут же налипли снежинки.
– Да я совсем не возражаю. – Меня окутало срывающимся с его губ облаком пара. – Бегай, пожалуйста.
– Это уже не смешно. Я никогда в жизни ни за кем не бегала. И не буду! Ясно тебе?! Просто уясни себе это раз и навсегда!
– Хорошо.
– Что «хорошо»?
– Уяснил.
– Кость, – прошептала я серьезно. – Если ты еще что-то такое выкинешь, я тебя убью, честное слово.
Он засмеялся, и я впилась пальцами ему в ребра:
– Я не шучу.
Глава 5
Вита
Никогда прежде я не приходила в школу с несделанными уроками. Даже во время нашей прошлой ссоры с родителями я всегда продолжала учиться, потому что не могла иначе.
Но вчера все пошло кувырком. Из-за долгих слез голова была ватная и абсолютно пустая. А бессонная ночь и вовсе превратила меня в подобие зомби.
Поэтому, когда историчка попросила рассказать о предпосылках Февральской революции, я честно призналась, что не учила.
– Как не учила? – Историчка удивленно округлила глаза. – Но ты же хоть что-то помнишь из того, что я рассказывала?
– Монархическая система не справлялась с изменениями и не могла поддерживать новый тип экономики. На заводах работать было некому, сильно вырос внутренний долг, а несколько неурожайных лет привели к тому, что страна голодала.
– Замечательно! – обрадовалась историчка. – У тебя отличная память!
– Вот, крыса, – прошипел сзади Дубенко. – Нарочно набивала себе цену.
Послышались противные смешки.
– Тишина! – шикнула учительница. – Продолжай, Вита.
– К концу тысяча девятьсот шестнадцатого года государственная власть была дискредитирована фигурой Григория Распутина, оказывающего сильное влияние на царя через императрицу Александру Федоровну.
– А можно подробнее? – снова вылез Дубенко. – Как это – через императрицу?
– Мы тебе, Дубенко, потом дадим слово, – пообещала историчка.
– А правда, что Распутин был половым гигантом? – выкрикнул Зинкевич.
– Пусть Котова доклад на эту тему подготовит, – заржал Тарасов. – Со слайдами.
И все снова стали гоготать.
Раньше их компания во главе с Дубенко постоянно доводила меня, но потом, когда по просьбе Артёма с ними «поговорил» Тифон, о моем существовании они забыли. Однако после лета они снова стали донимать.
ОБЖ вел трудовик. Уроки проходили в классе музыки, потому что он находился рядом с кабинетом труда и после шестого урока почти всегда был свободен.
– Итак, тема: «Контртеррористическая операция и условия ее проведения», – прогнусавил трудовик занудным голосом. – Котова, подъем.
– Я не учила, – сказала я.
– Она и на истории так говорила, – крикнул кто-то. – Спросите ее про Распутина.
Глупость моих одноклассников была безгранична.
– Про Путина у нас в другом параграфе, – сострил в том же ключе трудовик.
Все снова заржали и долго не могли успокоиться.
– Так, пацаны, сидим тихо. Ну так что, Котова? Что там у нас с контртеррористической операцией?
– Просто поставьте мне двойку.
– Двойку? – Трудовик прищурился. – Любую оценку нужно заслужить. Даже двойку, а ты пока еще ничего не сделала.
Ему очень нравилось красоваться перед парнями. Наверное, в нашем возрасте он был одним из вот таких приспешников кого-то вроде Дубенко.
– Я, конечно, понимаю, что ты – золотая медалистка, но тебе должно быть стыдно, что вместо судьбы своей страны тебя интересует какой-то там Распутин.
Я хотела сказать, что Распутин – это тоже судьба моей страны, но тут с задней парты послышался громкий ритмичный стук.
Все резко обернулись – и я в потрясении замерла.
С самой дальней парты, сияя довольной улыбкой, медленно поднялся Артём. В руках у него было мое пальто.
– Я ее забираю, – объявил он.
– Не понял, – растерялся трудовик.
Артём ловко запрыгнул на стул, с него на парту, перебежал на крайнюю и, встав одной ногой на подоконник, распахнул окно.
В класс тут же ворвался пронизывающий морозный ветер. Шторы шумно затрепыхались.
– Я сейчас охрану вызову! – Трудовик переминался с ноги на ногу, но ничего не делал.
– Правильно. – Артём рассмеялся. – Как раз обсудите контртеррористическую операцию.
– Офиге-е-еть! – пораженно протянула Евсеева.
Это было представление, по ходу которого даже у Дубенко пропал дар речи.
Из окна сначала спрыгнул Артём, за ним я.
– Ты же не думала, что я буду сидеть сложа руки? – У него было абсолютно счастливое лицо.
Голубые глаза блестели, изо рта шел пар, от куража удачной выходки и радости нашей встречи он был весь взбудоражен и светился, как мальчишка, совершивший удачный набег на яблоневый сад.
Чтобы не пробираться через сугробы, мы пробежали по дорожке к дальней, всегда запертой калитке. За ней нас ждал Макс.
Прутья забора были ледяные, пальцы сводило. Артём подсадил, и я повисла на животе. Перекинуть ногу через перекладину, когда на тебе юбка и пальто, не так-то просто.
– Давай быстрей! – Макс нервничал, но Артём все еще веселился.
– Ща, погоди, руки погрею, – откликнулся он, продолжая держать ладони у меня на попе.
– После погреешь. Назад посмотри.
Мы повернули головы. Со стороны школы к нам мчался Носков. И он был уже настолько близко, что я могла различить шнурки на его ботинках.
– Вот черт! – Артёму стало не до шуток.
Макс подпрыгнул, дернул меня за пальто, и в ту же секунду я, кувырнувшись, оказалась у него на руках.
Следом прилетела моя сумка.
Однако Артём перелезть через забор не успел. Носков стащил его за ногу и повалил.
– Уматывайте, – крикнул он нам.
– Бежим, – Макс потянул меня за собой.
Но я не двинулась с места:
– Пожалуйста, помоги ему.
Громко выругавшись, Макс с легкостью перепрыгнул через забор и попытался оттащить Носкова. Произошла невнятная потасовка. Я вообще не поняла, как так вышло, но в один момент и Артём, и Макс странным образом прилипли к решетке. Приглядевшись, я увидела, что они оба пристегнуты наручниками, продетыми сквозь прутья. Один браслет на запястье Артёма, другой на руке Макса.
Артём бесился и сыпал проклятиями. Макс извивался молча.
Носков остановился напротив меня. Нас разделяли черные прутья.
– Идем домой.
– Отпустите их!
– Тебя отведу и отпущу.
– Они замерзнут.
– Если поторопишься – не успеют.
А в субботу Артём предпринял очередную попытку переговоров.
У мамы была старая советская пельменница, которой не пользовались лет семь. Но с чего-то вдруг она решила наделать пельменей и усадила меня помогать.
Мама раскатывала тесто и покрывала им пельменницу, а я закладывала в отверстия для пельменей фарш.
– Думаешь, я никогда не была молодой? – Она активно орудовала скалкой. – Все это у нас тоже случалось. Детские страсти – любовь до гроба. Не у меня, конечно. Меня в то время занимали гораздо более важные вещи. Учеба, например. Потому что и цель была, и смысл: человеком стать. Культурным, образованным, в столице жить, ходить на выставки и в театры. Книги читать. И уважать себя, и чтобы другие уважали. И чтобы, если семья, то с мужчиной достойным, а не двадцатилетним оболтусом, у которого и мозгов-то еще нет.
А вот у моих подружек и одноклассниц такие романы крутились – «Санта-Барбара» отдыхает. Насмотрелась я на их слезы и сопли вдоволь. И ты думаешь что? Ничего! Ни у кого из них ничего хорошего из этого не вышло.