Пора убивать
– Какой пивной бар?
– Бар Хью.
– Что он там выяснил?
– Он доложил мне, что слышал, как обвиняемые Уиллард и Кобб хвастались там тем, что недурно развлеклись с черномазой девчонкой.
Кобб и Уиллард обменялись взглядами. Кто же их заложил? Оба плохо помнили, что происходило у Хью.
– Каковы были ваши действия?
– Мы арестовали Кобба и Уилларда, а затем разыскали пикап, зарегистрированный на имя Билли Рэя Кобба.
– Что еще вы обнаружили?
– Внешний осмотр выявил множество пятен крови в кузове.
– Еще?
– Была найдена маленькая майка, перепачканная кровью.
– Кому она принадлежит?
– Она принадлежала Тони Хейли, девочке, подвергшейся насилию. Сегодня утром майку опознал Карл Ли Хейли, отец девочки.
Услышав свое имя, Карл Ли выпрямился. Оззи Уоллс смотрел прямо ему в глаза. Джейк повернулся и впервые увидел брата своего бывшего подзащитного.
– Опишите грузовик.
– Новый фордовский пикап желтого цвета грузоподъемностью в полтонны. Хромированные колпаки, шины с шипами. У заднего окна в кабине висит конфедератский флажок.
– Кто является владельцем?
Оззи повернулся и ткнул пальцем в Кобба:
– Билли Рэй Кобб.
– И это совпадает с описанием пикапа, данным девочкой?
– Да.
Чайлдерс сделал паузу, просматривая свои записи.
– А теперь, шериф, скажите, какие еще у вас есть показания, изобличающие обвиняемых?
– Сегодня утром в тюрьме состоялась беседа с Питом Уиллардом. Он подписал признание.
– Что?! – взревел Кобб.
Уиллард в испуге прикрыл голову руками, взглядом взывая о помощи.
– Прошу соблюдать порядок! – Буллард постучал председательским молотком о крышку стола.
Тиндэйл бросился разнимать своих клиентов.
– Вы ознакомили мистера Уилларда с его правами?
– Да.
– И он ясно осознавал их?
– Да.
– И подтвердил это собственноручной подписью?
– Да.
– Кто присутствовал при этом?
– Я, два моих заместителя, следователь Рэди и лейтенант Гриффин из дорожной полиции.
– Признание обвиняемого у вас с собой?
– Да.
– Прочтите его.
В зале стояла полная тишина, когда Оззи читал краткий текст признания Уилларда. Карл Ли остановившимся взглядом смотрел на обвиняемых. Кобб не сводил глаз с Уилларда, который, склонив голову, отковыривал грязь со своих ботинок.
– Благодарю вас, шериф, – обратился к нему Чайлдерс, когда Оззи закончил чтение. – Мистер Уиллард подписал признание?
– Да, в присутствии трех свидетелей.
– У обвинения больше нет вопросов, ваша честь.
– Можете задавать свои вопросы, мистер Тиндэйл, – прокричал Буллард.
– Пока вопросов не имею, ваша честь.
Умно, подумал Джейк. С точки зрения стратегии сейчас, на предварительном слушании, защите следовало вести себя тише. Просто слушать, записывать и не высовываться. В любом случае дело будет передано большому жюри присяжных, так чего же дергаться раньше времени? И ни в коем случае не позволять обвиняемым давать показания. Это совершенно излишне и только повредит им во время суда. Джейк знал, что не услышит показаний обвиняемых, поскольку он был неплохо знаком с Тиндэйлом.
– Вызовите вашего следующего свидетеля, – потребовал судья.
– Других свидетелей у нас нет, ваша честь.
– Хорошо. Можете сесть. Мистер Тиндэйл, у вас есть свидетели?
– Нет, ваша честь.
– Тем лучше. Суд пришел к выводу, что в его распоряжении достаточно свидетельств того, что обвиняемыми совершено несколько деяний, которые могут быть расценены как преступления. Исходя из этого суд в качестве меры пресечения для обвиняемых Кобба и Уилларда назначает содержание под стражей вплоть до заседания жюри присяжных округа Форд, которое должно состояться в понедельник, двадцать седьмого мая. Вопросы?
Тиндэйл медленно выпрямился во весь рост:
– Да, ваша честь. Защита просила бы определить разумную сумму залога, с тем чтобы обви…
– Выбросьте это из головы, – рявкнул Буллард. – Ни о каком залоге и речи идти не может. Пока, во всяком случае. Вы слышали, что состояние пострадавшей критическое. Если она умрет, формула обвинения, безусловно, изменится.
– В таком случае, ваша честь, я буду настаивать на проведении слушания по поводу освобождения обвиняемых под залог до суда. Скажем, через несколько дней, когда, будем надеяться, девочке станет лучше.
Буллард внимательно выслушал Тиндэйла. Неплохая идея, подумал он.
– Принято. Слушание по поводу освобождения под залог назначаю на следующий понедельник, двадцатое мая, в этом же зале. До этого дня обвиняемые будут содержаться в тюрьме округа Форд. Сегодняшнее слушание объявляю законченным.
Ударив молотком по столу, Буллард как-то незаметно удалился. Охрана засуетилась вокруг обвиняемых, на них вновь надели наручники, вывели из зала, провели по лабиринту коридоров, мимо ожидавших на улице репортеров, прямо в автомобиль, который тут же тронулся с места.
Слушание было весьма типичным для Булларда – всего двадцать минут, если не меньше. В этом зале справедливость вершилась быстро.
Разговаривая с коллегами, Джейк стоял и смотрел, как люди медленно покидали зал через огромные дубовые двери. Вот он заметил, как Карл Ли, который не спешил выйти вместе со всеми, сделал ему знак рукой, предлагая присоединиться к нему. Они встретились в просторном холле. Извинившись перед окружавшими его друзьями и родственниками и пообещав увидеться с ними в больнице, Карл Ли подошел к Джейку, и они вместе стали спускаться по винтовой лестнице на первый этаж.
– Я искренне сожалею, Карл Ли, – проговорил Джейк. – Как она?
– Она выкарабкается.
– А Гвен?
– Думаю, уже немного оправилась.
– А ты сам?
Они медленно шли по вестибюлю.
– Как-то не укладывается у меня в голове. То есть я хочу сказать, что двадцать четыре часа назад все было в полном порядке, никто ни о чем и не подозревал. А теперь только посмотри на нас! Моя доченька лежит в больнице, вся в шлангах и трубках. Жена едва не сошла с ума, мальчишки перепуганы до смерти, а сам я думаю только о том, как бы расправиться с подонками своими руками.
– Я был бы рад чем-то помочь, Карл Ли.
– Все, что тут можно сделать, – это помолиться за нее, помолиться за всех нас.
– Понимаю твою боль.
– У тебя ведь тоже маленькая дочка, так, Джейк?
– Да.
Какое-то время они шли молча. Джейк решил сменить тему:
– А где сейчас Лестер?
– В Чикаго.
– Чем он занимается?
– Работает в сталелитейной компании. Неплохо устроился. Женился.
– Шутишь? Лестер женился?!
– Да. Причем на белой.
– На белой! Да на кой же черт ему белая?
– А, ты же знаешь Лестера – просто спесивый черномазый. Сейчас направляется сюда, к нам. Будет позже, к вечеру.
– И зачем?
Они остановились у задней двери. Джейк повторил вопрос:
– Так зачем же он приезжает?
– Кое-какие семейные дела.
– Собираешься что-то предпринять?
– Нет. Он хочет всего-навсего взглянуть на свою племянницу.
– Вам не стоит всем так сильно убиваться.
– Легко тебе говорить, Джейк.
– Пожалуй.
– А что бы предпринял ты сам, Джейк?
– В каком смысле?
– У тебя маленькая дочка. Давай только предположим, что она лежит в больнице, избитая и изнасилованная. Что бы ты стал делать?
Джейк смотрел на окошечко в двери и молчал. Карл Ли ждал.
– Не нужно никаких глупостей, Карл Ли, – попросил он.
– Ответь мне. Что бы ты стал делать?
– Не знаю. Не знаю, что бы я сделал.
– Давай-ка я поставлю вопрос иначе. Если бы это оказалась вдруг твоя маленькая девчушка, а насильниками были бы два подлых ниггера и у тебя была бы возможность добраться до них, как бы ты тогда поступил?
– Убил бы их.
Карл Ли улыбнулся, улыбка его тут же перешла в смех.
– Еще бы, Джейк, еще бы! А потом бы ты нанял какого-нибудь известного адвоката, который убедил бы всех, что ты был не в себе, точно так же, как ты сделал на суде с Лестером.
– Никто и не говорил, что Лестер был не в себе. Я настаивал только на том, что Боуи заслужил смерть.
– Но его же оправдали благодаря тебе, разве нет?
– Да.
Карл Ли подошел к ступенькам лестницы, поднимавшейся от задней двери куда-то вверх.
– Это здесь они поднимались в зал? – спросил он, избегая смотреть на Джейка.
– Кто?
– Те парни.
– Да. В большинстве случаев обвиняемых проводят здесь. Это и быстрее, и безопаснее. Машина останавливается прямо около двери, и отсюда их ведут наверх, в зал, вот и все.
Карл Ли подошел к задней двери и посмотрел сквозь небольшое окошко на улицу.
– Сколько раз ты выступал по делам об убийстве, Джейк?
– Три. Кроме Лестера, было еще два дела.
– А сколько твоих подопечных были неграми?
– Все трое.
– Сколько же дел ты выиграл?
– Все три.
– Видимо, тебе не очень по вкусу, когда ниггера пускают в расход?
– Пожалуй.
– Готов к новому делу?
– Забудь об этом, Карл Ли. Они того не стоят. Что, если тебя признают виновным и отправят в газовую камеру? Что будет с твоими детьми? Подонки не стоят их, честное слово.
– Ты же сам только что сказал мне, что сделал бы это.
Джейк тоже подошел к двери, встал рядом.
– Я – другое дело, Карл Ли. Я еще смог бы выбраться.
– Как?
– Все-таки я – белый, и округ наш белый. Немного везения, и в состав присяжных вошли бы только белые, естественно, они сочувствовали бы мне. У нас ведь не Нью-Йорк или Калифорния. Мужчина должен защищать свою семью. Присяжные на этом сошлись бы.
– А я?
– Я же сказал тебе: здесь не Нью-Йорк и не Калифорния. Кто-то из белых будет восхищаться тобой, но большинство захотят, чтобы тебя казнили. Добиться оправдания будет почти невозможно.
– Но ты бы смог его добиться, а, Джейк?
– Не делай этого, Карл Ли.
– У меня нет выбора, Джейк. Я не смогу заснуть, пока те двое живы. Это мой долг перед дочуркой, долг перед самим собой, перед своими собратьями. И я сделаю это.
Распахнув дверь, они вышли во двор, а затем – на Вашингтон-стрит, оказавшись напротив офиса Джейка. Обменялись рукопожатием. Джейк обещал завтра заехать в больницу – повидать Гвен и всю семью.
– Последний вопрос, Джейк. Ты не откажешься встретиться со мной в тюрьме, когда меня арестуют?
Не успев обдумать ответ, Джейк кивнул. Карл Ли улыбнулся и направился к стоящему неподалеку грузовичку.
Глава 5
Лестер Хейли женился на молоденькой шведке из Висконсина, и, хотя его жена не давала повода заподозрить ее в неверности, он начал подозревать, что чувство чего-то необычного, какой-то новизны, которое испытывала она, лаская его темное мускулистое тело, начало постепенно стираться, уходить. Она была в ужасе от Миссисипи и категорически отказалась путешествовать с ним на юг, несмотря на все его уверения в безопасности такой поездки. Она ни разу не видела никого из его родственников. Нельзя сказать, чтобы его семья сгорала от нетерпения познакомиться с ней – вовсе нет. Конечно, не было ничего необычного в том, что чернокожий южанин уехал на север и женился там на белой девушке, – но вот Хейли никогда еще не смешивали свою кровь с кровью белых. Хейли в Чикаго жило немало, почти все состояли в родстве, все без исключения заключали браки только с соплеменниками. Так что родня Лестера не пришла в восторг от его белокурой супруги. В Клэнтон ему пришлось ехать в своем новом «кадиллаке» в полном одиночестве.
В среду, поздно вечером, Лестер подъехал к зданию больницы. В комнате для посетителей на втором этаже он обнаружил кое-кого из родственников, некоторые просматривали газеты. Он по-братски обнялся с Карлом Ли. Они не виделись с самого Рождества, когда половина черного населения Чикаго устремляется в родные места – Миссисипи и Алабаму.
Братья прошли в коридор, подальше от остальных.
– Как она? – спросил Лестер.
– Лучше. Уже много лучше. Может, ее выпишут к концу недели.
Лестер с облегчением вздохнул. Одиннадцать часов назад, когда он выехал из Чикаго, девочка была на грани смерти, во всяком случае, по словам брата, который ночным звонком перепугал его с женой. Стоя под табличкой «Не курить», Лестер вытащил сигарету, закурил и, выдохнув дым, посмотрел на брата.
– С тобой все в порядке?
Карл Ли кивнул.
– С Гвен тоже?
– Не совсем. Она у своей матери. Ты приехал один?
– Да.
По тону Лестера можно было понять, что он приготовился защищать жену.
– Ну-ну…
– Давай обойдемся без этого. Я просидел день за рулем не для того, чтобы выслушивать гадости о моей жене.
– Хорошо-хорошо. Вижу, ты еще не выпустил газ.
Лестер улыбнулся, издав нечто вроде смешка. С того самого дня, как он женился на шведке, его мучили желудочные газы. Она готовила такие блюда, что он и названия выговорить не мог. Желудок бурно протестовал. Он требовал цветной капусты, гороха, жареных цыплят, свинины, седла барашка.
Они поднялись на третий этаж, в такую же комнату для посетителей: несколько складных стульев, маленький столик. Опустив в прорезь автомата монеты, Лестер принес два пластиковых стаканчика с дрянным кофе. В свой он высыпал из пакетика сухие сливки, также выданные бездушной машиной, пальцем размешал. Время от времени он делал глоток, внимательно слушая, как брат в деталях рассказывает ему об изнасиловании, об аресте двух белых парней, о предварительном слушании. На невесть откуда взявшихся салфетках Лестер стал набрасывать чертежи зданий суда и тюрьмы. Прошло уже четыре года с тех пор, как он был оправдан по делу об убийстве, и теперь ему пришлось изрядно напрягать память, чтобы вспомнить внутреннюю планировку этих сооружений. Благодаря внесенному залогу в тюрьме он пробыл всего неделю, а в здании суда, выслушав оправдательный вердикт, ни разу больше не появился. Собственно говоря, он почти сразу же после всего этого уехал в Чикаго. Ведь у его жертвы были родственники.
Братья строили планы и тут же отбрасывали их, предлагая новые. Время было далеко за полночь.
На следующий день, в четверг, Тони из отделения интенсивной терапии перевезли в отдельную палату. Состояние ее стабилизировалось. Врачи вздохнули свободнее, родственники потянулись к ней со сладостями, игрушками и цветами. Со ртом, набитым дантистской арматурой – у нее были сломаны обе челюсти, – девочка могла только смотреть на конфеты и шоколад. Ими с удовольствием занялись ее братья, окружившие кровать, на которой она лежала, – как бы защищая сестренку и подбадривая ее. В палате всегда было полно народу – каждый считал своим долгом похлопать по одеялу, сказать девочке, какая она молодчина, словом, с ней обращались как с человеком, прошедшим через тяжелейшее испытание. Одна группа посетителей сменяла другую: из коридора в палату, оттуда – снова в коридор, где две медицинские сестры следили за порядком.
Раны болели, девочка время от времени вскрикивала. Каждый час сестра раздвигала толпящихся вокруг кровати родственников для того, чтобы сделать анестезирующий укол.
Ночью оставшиеся в палате люди зашикали друг на друга, когда телевизионная компания Мемфиса начала рассказ об изнасиловании негритянской девочки. Показали и лица преступников, двух белых мужчин, но Тони их так и не рассмотрела.
Рабочий день в здании суда округа Форд начинался в 8.00 и заканчивался в 17.00, по пятницам – в 16.30. В пятницу в половине пятого Карл Ли заперся в кабинке туалета первого этажа. Здание было уже закрыто. Примерно с час он сидел на крышке унитаза и вслушивался в тишину. В кабинетах и коридорах не осталось даже уборщиц – никого. Полное безмолвие. По широкому, погруженному в полумрак вестибюлю Карл Ли прошел к задней двери, выходившей во двор, осторожно посмотрел в окошко и опять-таки никого не увидел. Прислушался. Кроме него, в здании не было ни души. Обернувшись, он окинул взглядом коридор и просторный вестибюль, в противоположном конце которого, футах в двухстах от него, виднелись двери главного входа.
Карл Ли принялся изучать обстановку. Открывавшаяся внутрь задняя дверь располагалась в довольно большом по размерам холле. По правую и левую стороны от двери наверх вели две одинаковые лестницы. Из холла коридор вел в вестибюль. Карл Ли попытался представить себе, как его поведут в суд. Оттолкнувшись сложенными за спиной руками от двери, он зашагал направо, к видневшимся футах в девяти от него ступеням лестницы, начал подниматься. Так. Десять ступенек. Площадка. Поворот налево на девяносто градусов – оказывается, Лестер забыл не все. Еще десять ступенек, и он оказался в комнатке, где до начала заседания содержатся обвиняемые. Это было небольшое помещение, пятнадцать на пятнадцать футов, с одним окном и двумя дверями. Карл Ли потянул ручку правой двери и вошел в поражавший размерами зал, где вершилось правосудие, прямо напротив рядов кресел, предназначавшихся для публики. Он направился к проходу, делившему зал на две половины, уселся в первом ряду. Осматриваясь, он увидел перед собой невысокие перильца, или, как их назвал Лестер, барьер, который отделял, так сказать, зрителей от сцены, на которой располагались судья, жюри присяжных, свидетели, защита и обвинение, судебные клерки и подсудимые.
Идя по проходу к дверям, он старался рассмотреть каждую деталь. Ему показалось, что в среду все здесь выглядело по-другому. Вернувшись в комнату для обвиняемых, Карл Ли попробовал другую дверь. Она открывалась в пространство, отделенное от публики барьером, – на сцену, где разворачивалось главное действие. Он уселся за длинный стол, за которым сидели Кобб и Уиллард. Справа был точно такой же стол прокурора. Позади столов стоял ряд простых деревянных стульев, а за ними – барьер с двумя узенькими турникетами в обоих концах. Место судьи было на почетном возвышении – спиной к стене, под несколько выцветшим уже портретом Джефферсона Дэвиса, хмуро смотревшего на каждого присутствующего в зале. Слева от кафедры судьи, а значит, правее Карла Ли помещалось жюри присяжных – под портретами других, давно забытых героев-конфедератов. Напротив присяжных и ниже судьи должен был сидеть свидетель. Слева от Карла Ли и чуть позади присяжных стоял стол, покрытый тяжелой скатертью, на нем стопками высились обтянутые красной кожей сборники различных судебных уложений. Во время заседаний какой-нибудь крючкотвор обязательно с умным видом копался в них. В стене позади стола была дверь, она вела в комнату, через которую Карл Ли попал в зал.
Он стоял и озирался с таким видом, будто на него уже и вправду надели наручники. Медленным шагом Карл Ли вышел из-за барьера, вернулся в комнату для обвиняемых, пересек ее и начал спускаться по ступеням узкой, погруженной в полутьму лестницы. Десять ступенек. Площадка. На площадке он остановился. Отсюда он мог видеть задние двери здания суда и большую часть вестибюля. Спустившись еще на десять ступенек, Карл Ли заметил справа в стене небольшую дверцу. Приоткрыл ее – за ней находилась крошечная комнатка уборщицы. Он вошел в нее. Пыльное, заставленное ведрами помещение углом уходило под лестницу, по всему было видно, что пользовались комнаткой редко. Карл Ли повернулся к неплотно прикрытой двери, сквозь щель бросил взгляд на лестницу.
Еще примерно час бродил он по зданию суда. Другая лестница, полностью подобная первой, вела в комнату, расположенную по другую сторону зала, напротив помещения для обвиняемых. На этой же лестнице Карл Ли обнаружил и две двери – одну в зал суда, другую в комнату для присяжных. Ступеньки вели выше, на третий этаж, занятый библиотекой юридической литературы и комнатами для свидетелей. Словом, все было так, как говорил Лестер.
Еще и еще раз он поднимался и спускался по лестницам, представляя, как это же будут проделывать люди, которые надругались над его дочерью.
Он посидел в кресле судьи, строго обозревая свои владения. Несколько минут провел за столом присяжных. Уселся на место свидетеля, подул в микрофон. Уже совсем стемнело, когда в семь часов Карл Ли поднял раму окна в туалете первого этажа и беззвучно скользнул в кусты.
– Кому ты собираешься об этом доложить? – спросила Карла, закрывая картонную коробку из-под пиццы и наливая себе еще лимонада.
Джейк покачивался в стоящем на крыльце плетеном кресле и посматривал на играющую со скакалкой дочь.
– Ты слышишь меня?
– Нет.
– Я спрашиваю, кому ты доложишь об этом?
– Не думаю, что это нужно кому-то докладывать.
– А я считаю, нужно.
– А я – нет.
– Почему?
Качнувшись чуть сильнее, Джейк сделал глоток лимонада и неторопливо заговорил:
– Прежде всего я не уверен, что планируется преступление. Он сказал то, что на его месте сказал бы любой отец, мне легко представить, о чем он может сейчас думать. Но чтобы готовить нечто в этом духе – нет, мне не верится. К тому же обо всем этом он сообщил мне в доверительном порядке, как клиент. Похоже, он уже видит во мне своего адвоката.
– Хорошо, пусть даже ты его адвокат. Но если тебе становится известно о том, что он готовит преступление, неужели ты не обязан доложить об этом?
– Обязан. В том случае, когда я уверен, что все обстоит именно так. А я не уверен.
– И все-таки тебе следует рассказать об этом, – недовольно заметила Карла.
Джейк не обратил на это внимания. Какая ей разница? Прожевывая хрустящую корочку пиццы, он старался не думать ни о чем.
– Тебе хочется, чтобы Карл Ли сделал это? Да?
– Сделал – что?
– Расправился с теми парнями.
– Нет, мне этого не хочется. – Прозвучало это не совсем убедительно. – Но если бы он так поступил, я не смог бы обвинить его, потому что на его месте сделал бы то же самое.
– Оставь, не стоит начинать все сначала.
– Я говорю серьезно, и ты знаешь об этом. Я бы поступил так же.
– Джейк, ты не сможешь убить человека.
– Ладно. Как тебе угодно. Не будем спорить, такие разговоры у нас уже были.
Карла крикнула девочке, чтобы та отошла подальше от дороги. Затем вышла на крыльцо, уселась в плетеное кресло-качалку рядом с мужем. В ее стакане позвякивали кубики льда.
– Будешь представлять его интересы?
– Надеюсь, да.
– Присяжные обвинят его?
– А ты бы обвинила?
– Не знаю.
– Ну подумай о Ханне. Посмотри отсюда, как малышка забавляется со скакалкой, посмотри, ты же ее мать. А теперь представь себе маленькую дочку Хейли, как она лежит перед тобой избитая, в крови и зовет родителей…
– Замолчи, Джейк!
Он улыбнулся:
– Отвечай же. Ты – член жюри. Ты не оправдала бы отца?
Карла поставила свой стакан на подоконник и вдруг заботливо склонилась над нежными ростками цветов, высаженных перед крыльцом. Джейк почувствовал, что победил.
– Ну же! Ты – в жюри. Оправдан или признан виновным? Она подняла на него глаза:
– Трудно будет назвать его виновным.
Он улыбнулся, перестав раскачиваться.
– Только не могу понять, как он сможет убить их, если они в тюрьме, – призналась Карла.
– Запросто. Они же не могут все время сидеть в камере. Им придется отправиться в суд – туда и обратно их повезут в машине. А вспомни Освальда и Джека Руби. Да к тому же их могут освободить до суда под залог.
– Когда?
– Сумма залога будет определена в понедельник. Если они уплатят ее, они свободны.
– А если нет?
– Останутся в тюрьме до суда.
– Когда он состоится?
– Скорее всего, в конце лета.
– Думаю, тебе все же нужно доложить об этом.
Джейк поднялся из кресла и направился к Ханне – играть.
Глава 6
К. Т. Брастер, или Котяра Брастер, как его прозвали, являлся, насколько ему это было известно, единственным в Мемфисе одноглазым чернокожим миллионером. Ему принадлежало несколько кабаков со стриптизом на вполне легальных условиях. Он был официальным владельцем кое-какой недвижимости – сдавал ее в аренду. За ним явочным порядком числились две церкви в южном районе Мемфиса. Он слыл благодетелем неимущих, другом политиков, он был настоящим героем в глазах своих собратьев.
Добрая репутация была Котяре необходима, ведь рано или поздно ему вновь предъявят какое-нибудь обвинение, станут допрашивать, но, скорее всего, присяжные, половина которых будет его соплеменниками, вынесут оправдательный вердикт. Местные власти уже поняли, что нет никакой возможности предъявить К. Т. Брастеру обвинение в убийстве или в незаконной продаже кокаина, краденого, чужих кредитных карточек, талонов на продовольствие для неимущих, оружия, женщин и даже орудий легкой артиллерии.
Глаз у него был только один. Второй остался во Вьетнаме, на каком-то рисовом поле. Он потерял его в 1971 году, в тот самый день, когда его дружка, Карла Ли Хейли, ранило в ногу. Карл Ли тащил его на себе больше двух часов, прежде чем им удалось найти помощь. После войны Котяра вернулся в Мемфис, привезя с собой два фунта гашиша. У него была задумка – купить небольшой бар на Саут-Мэйн. Он едва сводил концы с концами, когда наконец выиграл в покер какую-то проститутку и пообещал ей, что она сможет бросить свой малоприбыльный бизнес, если согласится отплясывать что-нибудь бойкое на столах его заведения при минимуме одежды на теле. Не прошло и двух недель, как Котяра уже не мог усадить за свои столики всех желающих. Тогда он купил еще один бар и привел целых шесть танцовщиц. Отыскав таким образом свою нишу в бизнесе, Котяра стал через пару лет весьма состоятельным человеком.