Как пингвины спасли Веронику

9

Патрик

Не могу избавиться от неприятного ощущения после разговора. Черт возьми, я сделал что мог, не так ли? Не сказать, что мне хотелось ей звонить, но внутренний голос все не унимался: «Просто сделай это, приятель. Просто позвони». Пришлось заставить себя. И как обычно, простой звонок превратился в настоящую катастрофу. Попробовал извиниться, но перепутал даты. Никогда не мог запомнить дни недели. Понедельник – рабочий день, это я знаю, но оставшиеся дни сливаются в один большой спутанный комок. В итоге я умудрился обидеть бабулю Ви, перепутав дату ее рождения, а потом закопал себя еще глубже, предположив, что она старше, чем есть на самом деле. Она здорово взбесилась. Если бы за сарказм награждали медалями, бабуля получила бы золото. Я так перенервничал, что произнес вслух слово «задница». А потом и того хуже – начал нести всякую чепуху, чтобы казалось, будто у нас нормальный, непринужденный разговор бабушки и внука. И вдруг я зачем-то ляпнул, что хочу стать миллионером. Это было очень странно и абсолютно неуместно. Надеюсь, она не подумала, что это какой-то намек.

Ну, хотя бы попытался. Думаю, я заслужил пива. Сейчас еще не совсем поздно – около десяти вечера – так что пишу эсэмэску Гэву и выхожу на улицу. Он всегда за то, чтобы пропустить кружку-другую, если дети уже спят.

Когда я вхожу во «Флягу дракона», Гэв уже там. Мы заказываем выпивку и забиваемся в угол бара.

– Ну что, как дела? – спрашивает он, сделав пару глотков. – Налаживается?

– Кажется, худшее уже позади, да.

– Молодец. Значит, Линетт осталась в прошлом?

– Извини, ты сейчас выругался?

– Понял. Слово на букву «Л» больше не произносим.

Наверное, хорошо, что я столкнулся с ней и этим каменщиком. Пусть эта встреча ранила меня в самое сердце и время было совсем неподходящее, но зато теперь все позади. Других вариантов и быть не может: Линетт больше нет в моей жизни.

– Я тебе вот что скажу… У меня теперь есть бабуля.

Гэв умеет заставить тебя почувствовать, будто все сказанное тобой действительно важно. Он молча и участливо выслушивает, как я детально описываю мою ужасную первую встречу с бабулей Ви и мою дерьмовую попытку загладить вину по телефону. Когда я упоминаю, что бабуля живет в огромном поместье в Шотландии, Гэв тихонько присвистывает.

Около минуты крутит в руке бокал с пивом и произносит:

– Знаешь, что я думаю?

– Нет, но ты же сейчас мне скажешь.

– Ладно, приятель, ты совершенно прав. Вы не особо поладили, но мне кажется, стоит попробовать еще раз. В конце концов, это твой единственный родственник. Со временем вы могли бы сблизиться и полюбить друг друга.

Я ухмыляюсь.

– Ты просто ее не видел. Холодная как лед. Рядом с ней ледышка показалась бы тебе теплой и мягкой.

Гэв улыбается в ответ.

– Ладно, кажется, до меня начинает доходить: она не самая ласковая бабуля на свете.

– Черта с два.

Затем лицо моего приятеля становится серьезным.

– Но, если честно, дружище, ты должен пытаться. Старшее поколение, оно ведь…

Гэв изо всех силится подобрать слова, и я предлагаю ему варианты:

– Скучное? Эгоистичное? Жесткое?

– Нет, я не об этом. У них совершенно другой взгляд на вещи, потому что им пришлось многое пережить. Каждый из них – не просто морщинистый старик, а личность со своей историей. Мы часто начинаем ценить их только тогда, когда их уже нет в живых.

Кажется, он начал задыхаться. Должно быть, до сих пор не отошел после смерти матери. Совсем забыл об этом. Его мама тоже была обеспеченной (не такой, как бабуля Вероника, конечно, но на жизнь хватало). При этом она не спешила помочь Гэву решить его финансовые проблемы. Даже когда его восьмилетняя дочь заболела раком. Несмотря на это все, Гэв души не чаял в своей матери.

Разговор становится слишком тяжелым для нас обоих, так что мы переключаемся на велосипеды. Он подумывает прикупить нам в магазин крутые электрические велики. Правда, сейчас нет спроса на дорогие игрушки. Это слишком рискованно.

По пути домой я снова думаю о бабуле Ви. Гэв, конечно, прав. Надо продолжать попытки.

Грязные носки заполонили комнату. Пол усеян ими. Я собираю их в полиэтиленовый пакет. Отнесу в прачечную сразу после работы. Все еще не оставляю надежды вернуться к прежней жизни, иначе я просто опущусь до существования, которое вел до Линетт, а этого мне совсем не хочется. Так что сейчас квартира переживает генеральную уборку. В выходные я наконец сменил постельное белье, пропылесосил ковер и отмыл духовку.

Еще начал приводить себя в форму. Вчера проехал несколько десятков километров на велосипеде и приготовил себе настоящий полезный ужин: лимонного цыпленка и тушеную стручковую фасоль с картофельным соте. Но что еще важнее – я поел без телевизора. Вместо этого слушал музыку. Песню группы Sixx: A.M. – «This Is Gonna Hurt». Втыкал вилку в картофелины и разрезал бобы в такт. Было круто.

А еще я все-таки сделал лимонный пирог из поленты. Не выбрасывать же такие дорогие ингредиенты. Можно было бы сесть на поезд до Шотландии на неделе и передать его бабуле Ви прямо в руки, но я не могу себя заставить. Уверен, она меня ненавидит, да и мне совсем не легко испытывать к ней симпатию. Не могу выкинуть из головы тот факт, что она отказалась от собственного ребенка, и как это, должно быть, повлияло на жизнь моего отца, и как все могло сложиться совсем иначе и для меня.

Но все-таки мне не стоило так говорить с ней.

Я поливаю Труляля и Траляля. Пирог стоит на столе рядом с растениями, по всей квартире разносится теплый пряный лимонный запах. Один только взгляд на пирог вызывает во мне чувство вины.

Так что я решаю взять его на работу.

– Этот пирог для тебя, Гэв, – бормочу я, выкладывая блюдо на прилавок. – Просто чтобы сказать спасибо за… Ну, ты понимаешь. За поддержку. За все.

Мне и в хорошие времена тяжело даются всякие речи, а уж когда у меня ком в горле – и подавно.

– Патрик, дружище! – восклицает он, улыбка до ушей. – Не стоило.

– Стоило. Я вел себя как полный придурок. Отнеси его домой жене и детям.

Не могу выдавить из себя извинения, но думаю, Гэв и так все понял.

После работы (день прошел намного лучше: «Мадам, рад сообщить, что отныне ваш велосипед в прекрасной форме») наконец-то добираюсь до прачечной. И сейчас я уже возвращаюсь на автобусную остановку с пакетом чистой одежды. В наушниках на всю громкость играют Coldplay, и я невольно покачиваю головой в такт, ну вы знаете, как это бывает. Должно быть, я выгляжу как последний идиот. Я перехожу дорогу и огибаю внушительных размеров лужу, когда откуда ни возьмись вылетает огромный грузовик и практически врезается в меня. Он вовремя выворачивает, водитель сигналит изо всех сил, тормоза скрипят. У меня почти случился сердечный приступ.

За рулем лысый мужчина с раскрасневшимся лицом. Он осыпает меня проклятиями. Я кричу ему в ответ: «Прости, мужик!» – и иду дальше.

Какого черта я извинился. Да, мне следовало посмотреть по сторонам, прежде чем переходить, но он точно превышал скорость. Я показываю средний палец удаляющемуся грузовику. Слишком поздно, водитель этого уже не заметит.

Эта ситуация заставляет задуматься. Если бы я умер, хоть кто-то расстроился бы? Возможно, Гэв. Да, Гэву было бы искренне жаль. Джудит (бывшая, которая все еще общается со мной – «Ты прекрасный человек, Патрик. Но как парень отвратительный»), возможно, пустит слезу. Линетт? Не думаю, у нее ведь теперь есть этот каменщик. Кто-то еще? Бабуля Маккриди? Вряд ли.

Мне кажется, бабуля будет жить целую вечность. Точно дольше меня. Особенно если я буду продолжать в том же духе. И когда я действительно помру, думаю, она даже не заметит. Эта ее помощница по дому будет сочувственно вздыхать, а бабуля Ви ей такая: «Эйлин, ради бога, прекрати. Я очень занята – раскладываю салфетки».

Когда ты оказываешься на волосок от смерти, говорят, что вся жизнь проносится перед глазами, не так ли? Ну, со мной ничего подобного не произошло, все, что я увидел – это разъяренное лицо водителя. Но теперь я, по-видимому, начинаю осознавать произошедшее. Кадры из детства мелькают в голове в такт музыке в наушниках. Я вспоминаю пять своих приемных семей. Целых пять! Среди них были и до жути строгие, и напротив, совершенно равнодушные. Помню, меня заперли в комнате в доме Миллардов за то, что я выругался. Помню, как Дженни и Адриан Фэншоу читали мне нотации о том, какой я неблагодарный. Помню, как таскал деньги из бумажников Грегсонов. Знаю, это неправильно, но я не мог ничего поделать – я уже тогда подсел на наркоту. Я был трудным ребенком.

Но в целом все было не так уж плохо. У меня всегда были еда, крыша над головой и какое-никакое образование. Иногда я даже привязывался к людям, но по-настоящему никому не доверял. Никого из своих опекунов я бы не назвал родителями.

В семнадцать я начал работать на Чарли, местного автомеханика. Мне нравилось разбирать машины и снова их собирать. Чарли был хорошим парнем. Я работал у него четыре года до тех пор, пока он не разорился. Затем наступил период безработицы, потом я работал садовником какое-то время, потом сошелся с Джудит, потом снова с ней расстался. После Джудит появилась Линетт. Я впервые увидел ее, когда у нее сломалась машина, и она стояла посреди улицы, растерянно набирая номер на мобильном телефоне. Девушка выглядела испуганной (но не просто испуганной; она выглядела чертовски сексуально в своей короткой юбке, с взъерошенными волосами и надутыми губками). Я предложил помощь. Я ведь хорошо разбираюсь в машинах, так что я мигом открыл капот и все починил. Линетт влюбилась в мою мужественную угрюмость – по крайней мере, так она мне говорила. Сама-то она нелюдимой не была. Линетт была полной противоположностью Джудит во всех смыслах. Хорошо воспитанная, начитанная и целеустремленная. Мы довольно быстро съехались. То есть я переехал к ней. Она снимала эту огромную шикарную квартиру и работала юрисконсультом. Пыталась «спасти меня», и это… ну, отчасти сработало. Во всяком случае, она приучила меня к здоровой пище. Никогда не думал, что подсяду на брокколи, но подсел! На какое-то время я даже полностью отказался от наркотиков. Справлялся с зависимостью с помощью бега и езды на велосипеде. Купил у Гэва хороший подержанный велик и заодно устроился к нему на работу. Линетт говорила, что это подойдет в качестве переходного этапа, но рано или поздно мне придется найти настоящую работу на полный рабочий день. Я все еще жду, когда это случится.

Теперь Линетт осталась в прошлом. Вместо этого у меня теперь ворчливая бабуля. Странно, да?

Очень сложно осмыслить тот факт, что Вероника Маккриди – мать моего отца. Честно говоря, я не так уж и много думаю о нем. Я вообще о нем ровным счетом ничего не знаю. Помню, как ребенком я пару раз приставал к маме с расспросами, кто мой отец, потому что у всех ребят в детском саду были папы, а где же тогда мой?

Мама всегда отвечала одинаково, коротко и резко: «У тебя нет папы». И сразу меняла тему. Только однажды она добавила: «Если бы он остался, все могло бы сложиться иначе». Но больше никогда этого не говорила.

Сперва мы с мамой жили в фургоне. Ну, знаете, такой старый обшарпанный фургон, припаркованный на заброшенном пустыре. Потом мы переехали в дом для малоимущих, но я мало что помню о нем, кроме того, что маме пришлось затыкать все щели старыми газетами, чтобы спастись от сквозняков. Но я все равно не чувствовал себя там как дома.

Мама перепробовала много разных работ, но подолгу не задерживалась на одном месте. Помню, ее настроение постоянно менялось. Она то распевала песни, то исступленно рыдала. Когда мне было шесть, незадолго до того, как она решила, что жизнь больше не имеет смысла, она зашла ко мне в спальню, где я строил кирпичный домик. Ее плечи были опущены, а щеки мокрые от слез.

– Патрик, – вздохнула она. – Мой дорогой мальчик, мне так жаль. Прости, что я такая бесполезная.

Я вообще не понял, что она имела в виду. Мне казалось, что у нее все отлично получалось. Она кормила меня, одевала, водила в детский сад и все такое. Но теперь я думаю, что это было для нее непосильным трудом – и в материальном, и в моральном смысле. Сейчас я понимаю: она многим пожертвовала. Например, общением с другими людьми. У нее не было друзей. Думаю, ей было одиноко. Она изо всех сил старалась скрыть от меня свое отчаяние, но, видимо, оно стало невыносимым. Потому что однажды мама оставила меня с няней – женщиной, которую я видел впервые. Помню, няня давала мне сосиски с фасолью в тот вечер и беспокойно поглядывала на часы. Потом целую вечность говорила по телефону. Вешала трубку и поднимала ее снова, все набирала и набирала какие-то номера. Ее голос звучал все более испуганно.

Женщина говорила мне:

– Не волнуйся, Патрик. Я уверена, что она скоро вернется.

А потом:

– Я уложу тебя спать. Мама вернется утром.

И потом, когда наступило утро и мама не вернулась, она сказала:

– Ну вот, Патрик, нам придется немного проехаться.

Меня передали каким-то другим незнакомым людям, которые взяли меня за руку и назвали храбрым мальчиком. Мне сказали, мама не вернется еще какое-то время. А потом сообщили, что, видимо, мама никогда больше не вернется. И только спустя время я узнал, что она напихала камней в карманы и утопилась в море.

Я добираюсь до автобусной остановки и стою там вместе с другими людьми. Все они выглядят так, будто держат все под контролем. Знают себе цену, вот что. Парень в костюме с галстуком держит свой черный зонт. Уверен, каждую субботу он водит жену с детьми в тайский ресторан. А вот парочка, держатся за руки. Им не терпится оказаться дома, чтобы сорвать друг с друга одежду. А эта женщина с осветленными волосами пишет своему парню: «Еду домой. Буду через двадцать минут». И ставит кучу поцелуйчиков в конце.

Мысль о том, что я снова один, вгоняет меня в тоску. Я полностью забыл Линетт, но должен признать, она контролировала каждую гребаную часть моей жизни. У меня просто не было возможности впадать в отчаяние, когда она была рядом. Теперь Линетт ушла, и жизнь снова погрузилась в холодную, жуткую тишину. Чувствую себя пивной бутылкой, в которой не осталась пива. Никому не нужный. Бесполезный. Пустой.

Пингвины – смелые и упрямые существа. Они никогда не сдаются.

Взять, например, нашего одинокого черного пингвина – Уголька. Он все еще сидит в своем гнезде, терпеливо ждет и не теряет надежды, что однажды его принцесса вернется.

Есть еще вот этот смелый персонаж, которого вы видите на фотографии. Эта самка пингвина (которая может оказаться и самцом – трудно понять, но мне кажется, что это все-таки «она») решила залезть на очень крутой айсберг. Кто знает, почему ей показалось это таким важным? Ничто не могло ее остановить. Я наблюдала, как она поползла вверх по практически отвесному склону, добралась до середины и затем соскользнула обратно вниз. Приземлилась на бок, раскинув крылья в стороны. Ничуть не смутившись, она тут же вскочила на ноги и посмотрела вверх, на вершину. Ну уж нет, этому склону так просто ее не одолеть. Она прижимает крылья к туловищу, проходит вперед, скользит, проходит еще немного, падает на брюхо, снова встает. Последний отрезок склона был особенно крутым. Тогда она воткнула клюв в снег и подтянулась на нем, как на веревке. Не сказать, чтобы это выглядело изящно, но ведь сработало. Она все-таки добралась до вершины, и я, честно говоря, даже зааплодировала, когда это случилось. Самка пингвина выглядела по-настоящему довольной собой.

Трудно не восхищаться такой целеустремленностью.

10

Вероника

Мне придется собрать всю свою решимость в кулак. Но так всегда, когда хочешь добиться чего-то действительно стоящего.

Помню, как в детстве думала, что чудеса будут происходить со мной просто так. Думается мне, многие люди питают подобные иллюзии. Они все уверены, что сейчас из-за угла выпрыгнет волшебник – вот-вот, осталось подождать совсем недолго. Правда, в моем случае эта иллюзия развеялась довольно рано. В какой-то момент, около семидесяти лет назад, все мои мечты превратились в пыль. События, произошедшие с тех пор, – это просто точки, отмеряющие этапы моей жизни. А жизнь – это цепочка незначительных событий, которые тянутся одно за другим и забываются через минуту после того, как случились. Сходить на прием к терапевту, стоматологу, окулисту, ревматологу. Постоять в очереди в супермаркете. Объяснить Эйлин, как стирать белье. Рассказать мистеру Перкинсу все о петуниях. Поспать. Почитать. Поразгадывать кроссворды. Собрать цветочную композицию. Выпить чай.

Я вообще предпочитала жить просто по привычке. И все эти дневники стали чем-то вроде оплеухи. Они напомнили мне о том, что давно забылось: о моей прежней энергии. С тех пор, как я прочитала блокноты, внутренний голос не умолкает. Он повторяет и повторяет: «Раньше ты была настоящим динамитом в человеческой оболочке. Ты смело бралась за любое дело. Шла наперекор судьбе, не боялась вызовов. Но сделала ли ты что-то по-настоящему стоящее за последние пятьдесят лет?»

Мне необходимо сделать что-то, пока не стало слишком поздно. Не просто решить, кому оставить свои деньги, но понять, что делать со своей жизнью, со временем, которое мне отведено. Я наивно полагала, что встреча с новоприобретенным родственником поможет мне решить обе проблемы сразу. Это была ошибка.

Необходимо найти план Б – цель, что-то вдохновляющее. К сожалению, на планете всего несколько вещей, которые отвечают этим критериям.

Одна из них появилась совсем недавно. Пока чищу зубы, поднимаю взгляд на зеркало над раковиной. Надпись все еще здесь, красуется прямо посередине зеркала.

– Почему бы и нет? – спрашиваю я у своего отражения.

Вероника Маккриди смотрит на меня в ответ, ее взгляд полон решимости.

Эйлин нацепила на себя безобразный комбинезон в бело-розовую клетку. От нее несет хлоркой.

– Вы хотите, чтобы я отмыла зеркало в ванной, миссис Маккриди?

Видимо, она специально спустилась вниз, чтобы задать мне этот вопрос. Я же пытаюсь найти свои очки для чтения, которые, как обычно, куда-то подевались.

– Эйлин, ты всерьез задаешь мне такой вопрос? – отвечаю я. – Вроде бы это твоя работа – мыть все, что испачкалось.

– Да, это я знаю, но там будто послание какое-то. Не была уверена, нужно ли оно вам. Что-то про медальон, остров, кого-то по имени Адель и… и… пингвинов?

Не нравится мне ее тон. Наполовину встревоженный, наполовину изумленный. Она так разговаривает, когда думает, что я окончательно выжила из ума.

– «В этом безумии есть метод», – цитирую я. – Это из «Гамлета», чтобы ты знала.

– Нисколько не сомневаюсь, миссис Маккриди. Так что делать с надписью?

– Я оставила ее в качестве напоминания. Ручки и бумаги как обычно не было под рукой, когда они были больше всего нужны, так что пришлось проявить фантазию.

– Напоминания?

– Да. Конечно же, я и так об этом не забуду. Моя память на сто процентов надежна и никогда меня не подводит.

– Вы так все время говорите, – бормочет Эйлин себе под нос.

Я свирепо смотрю на нее.

– Можешь помыть все остальное зеркало, но не трогай надпись.

– Хорошо, вы правы. А к чему это напоминание, если позволите спросить? – Ее прежнее выражение лица сменилось на любопытное.

Вздыхаю. Если честно, то мне бы хотелось ответить, что не позволю, но, к сожалению, придется посвятить ее в свои планы. А что еще хуже, мне понадобится помощь Эйлин.

Рассказываю ей, что собираюсь отправиться на Южные Шетландские острова.

– Шетландские острова! – охает она и поеживается. – Боже праведный, миссис Маккриди! Вы полны сюрпризов. Какое странное место для отдыха! Ну поехали бы на Южные острова. Там, наверное, не так холодно, как на Северных.

– Нет же, Эйлин. – Придется объяснять ей на пальцах. – Южные Шетландские острова – отдельный архипелаг, который не имеет ничего общего с островами около Шотландии.

Теперь она окончательно растерялась.

– Они находятся в Южном полушарии, – сообщаю я.

– А, тогда все в порядке. Тогда там наверняка будет как на настоящем юге, – улыбается она. – Красиво и экзотично. Повсюду золотой песок и пальмы, конечно же. Я уж было подумала, что вы сошли с ума, миссис Маккриди!

Эйлин все еще не понимает.

– Южные Шетландские острова находятся в Антарктиде, – говорю я.

Какое-то я время пытаюсь убедить ее, что настроена серьезно и что шарики за ролики у меня не заехали. Когда эта титаническая работа завершена, я спрашиваю, не будет ли она так добра и не отправит ли электронное письмо на базу острова Медальон, туда, где останавливался Роберт Сэдлбоу.

– Думаю, ты сможешь найти нужный адрес в блоге, а блог найдешь через свой этот гугл-что-то-там.

– Да, миссис Маккриди, скорее всего смогу. На веб-сайтах обычно есть раздел для обратной связи. Но только если вы уверены, что действительно хотите этого.