Поскольку она никак не могла оторваться от брата, тот поцеловал ее в лоб, осторожно разжал руки и слегка подтолкнул ее к мужу.
– Не обижайте ее, Макбейн, или, клянусь всеми святыми, я вернусь и убью вас.
– Мы с вами пришли к пониманию. Я привык держать слово, барон, – отозвался Макбейн.
– Так же как и я, милорд.
Мужчины кивнули друг другу. Джоанна смотрела на брата, и по лицу ее текли слезы. Его конь был уже оседлан и готов отправиться в путь. Николас вскочил на него и, ни разу не обернувшись, галопом поскакал вниз.
Когда он исчез из виду, Джоанна огляделась. Она стояла одна на пронизывающем ветру, такая же опустошенная и одинокая, как и местность вокруг, и пока солнце не исчезло за горизонтом, не тронулась с места.
Потом, замерзшая, потирая ледяные руки, она медленно направилась обратно во двор, по дороге не встретив ни одного шотландца, или так ей казалось. Потом она вдруг увидела мужа: тот стоял, прислонившись к дверям башни, и наблюдал за ней.
Джоанна отерла слезы, распрямила плечи и поспешила вперед. Торопливо взбираясь по ступенькам, она мечтала лишь об одном, хотя, возможно, это выглядело по-детски: без обиняков, прямо высказать ему, как он ей противен.
Только сделать это ей не удалось. Как только она приблизилась, Макбейн обхватил ее могучими руками и крепко прижал к себе, стараясь утешить, и это ее смутило. Он был единственной причиной ее огорчения и вот теперь старался утешить. Этот длинный трудный день слишком ее измотал, и, конечно, только поэтому она не попыталась вырваться из его объятий. С ним так тепло, а ей необходимо согреться, так сказала она себе, но как только это произойдет, она все ему выскажет.
Несколько минут Габриель держал ее в крепких объятиях, терпеливо поджидая, пока к ней вернется самообладание.
Наконец она оторвалась от него:
– Из-за вашего отношения к моему брату я очень несчастна, милорд.
Она надеялась, что он извинится, но прошло несколько минут, и поняла, что зря: извинений не будет.
– Не будете ли вы так любезны проводить меня к моему жилищу? Я очень хочу спать, а отыскать его в такой темноте сама не смогу.
– Домик, в котором вы провели прошлую ночь, принадлежит одному из моих воинов, вам там ночевать больше не придется.
– И где же я буду ночевать?
– В башне. Над лестницей сохранились две комнаты. Маклоринцы сумели остановить огонь до того, как он добрался до нижних ступенек.
Он широко распахнул дверь и жестом пригласил ее войти, но она даже не шелохнулась:
– Могу ли я спросить вас кое о чем, милорд? – Дождавшись его утвердительного кивка, она продолжила: – Почему вы так поспешно отправили отсюда моего брата и запретили сюда возвращаться?
– В свое время вы сами все поймете, но если этого не случится, я буду рад объяснить.
– Благодарю вас.
– Я умею быть любезным, Джоанна.
Она не фыркнула только оттого, что леди это не подобало, однако по выражению ее глаз он понял, что она не верит его заявлению.
– Я избавил вашего брата от тяжкого бремени, жена.
– Это я была тяжким бременем?
Габриель покачал головой:
– Нет, не вы.
У подножия лестницы стояла женщина, которая вручила ей свежий букет после венчания.
– Джоанна, это…
– Лила, – подхватила она, не дав мужу закончить. – Еще раз благодарю вас за прекрасные цветы. Вы были чрезвычайно внимательны.
– Миледи очень добра, – раздался нежный музыкальный голос.
Приятная улыбка озарила лицо огненно-рыжей женщины, и Джоанна поняла, что они с ней почти ровесницы.
– Вам, верно, было непросто оставить семью и друзей и приехать в такую даль? – спросила Лила.
– У меня нет близких друзей, – покачала головой Джоанна.
– Значит, вы не жалеете о своих прежних слугах? Наш лэрд разрешил бы вам взять с собой горничную.
Джоанна почти не знала своих прежних слуг: Рольф менял их каждый месяц. Сначала она полагала, что он просто чрезвычайно требователен, но потом смекнула, в чем дело: опасался, что она кому-то доверится. Она должна была полагаться только на него. После смерти мужа ее, не спросив, увезли в Лондон, и там она жила на положении узницы при дворе короля Джона, поэтому ни к кому не могла проникнуться ни симпатией, ни доверием.
– Я не позволил бы приехать сюда ни одной англичанке, – ответил за жену Макбейн, пока та колебалась.
– А они были рады остаться в Англии, – съехидничала Джоанна.
Лила кивнула и жестом предложила подняться по лестнице следом за ней, тихо спросив:
– Так вы думаете, что будете счастливы здесь?
– О да! – сказала Джоанна, моля Бога, чтобы оказалась права. – Здесь я буду в безопасности.
Макбейн нахмурился. Он стоял внизу у лестницы, наблюдая за женой. Джоанна даже не догадывалась, как много эти слова сказали ему о ее прошлом.
Но Лила не была столь же проницательна, как лэрд, поэтому уточнила с усмешкой:
– Но я спросила не о безопасности: разумеется, наш лэрд защитит вас, – надеетесь ли вы быть здесь счастливой?
Джоанна предпочла оставить ее вопрос без ответа, поскольку не хотела, чтобы девушка знала о ее сомнениях. Остановившись, она взглянула на мужа:
– Доброй ночи, милорд.
– Доброй ночи, Джоанна.
Лестничная площадка была частично завалена деревянными решетками, так что никто не смог бы пробраться в большой зал или в переднюю, расположенные под ними. По противоположной стороне шел узкий коридор, который освещали свечи в настенных бронзовых канделябрах. Лила по дороге знакомила Джоанну с расположением помещений в башне и предложила задавать любые вопросы. В первой комнате, где была приготовлена ванна для Джоанны, их ожидала другая женщина, с темно-каштановыми волосами и с орехового цвета глазами. Улыбнувшись, она сказала, что ее зовут Меган.
Непринужденность и внимание обеих женщин помогли Джоанне расслабиться, а после ванны, оказавшейся замечательной, она и вовсе воспряла духом.
– Это наш лэрд приказал приготовить ванну, – пояснила Меган. – Раз уж макбейнцы предоставили вам ночлег прошлой ночью, то теперь черед маклоринцев сделать что-нибудь для вас.
